Полная версия
Так поют сентябри
Так поют сентябри
Мария Фомальгаут
Иллюстратор Мария Фомальгаут
© Мария Фомальгаут, 2018
© Мария Фомальгаут, иллюстрации, 2018
ISBN 978-5-4490-7485-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Бескрылые крылья
Жили-были крылья.
И были они бескрылые.
Ну, сами посудите, где вы видели крылья с крыльями?
То-то же.
Вот крылья и были бескрылые, и очень страдали от этого.
Пока однажды они не дали объявление —
Требуются крылья для крыльев.
Крылья очень волновались, ведь объявление было очень странным и неожиданным, где это видано, чтобы крылья искали крылья. И верно, прошла неделя, наступила другая – а на объявление никто не откликнулся.
Но в воскресенье дождливым вечером в дом крыльев постучали.
– Кто там? – спросили крылья.
– Крылья, – ответили за дверью.
Крылья очень обрадовались крыльям, впустили их в дом и поставили сушиться их зонтик. Теперь наконец-то у крыльев были крылья.
Но вторые крылья затосковали – ведь у них-то не было крыльев!
Первые крылья видели тоску вторых крыльев, поэтому снова повесили объявление:
Требуются крылья для крыльев.
И вскоре в двери дома постучали еще одни крылья…
И еще…
И еще…
…для крыльев…
…так появилась бесконечность.
Вакансия сосульки
А я сосулька.
Нет, ну, вот есть повара, слесари, модели, актрисы есть, ассенизаторы, а я – сосулька.
Видели, наверное, висят такие на карнизах.
Вот я сосулька.
Ну, должен же кто-то сосулькой работать.
Ну, не то, чтобы сильно нравится… но работать можно.
Да нормально платят. Ну, бывают зарплаты и больше, конечно… но ничего, меня устраивает.
И отпуск нормальный. В прошлом году вот, в Египте была…
…А?
Так это я на работе сосулька, а после работы я совсем даже не сосулька, и не растаю.
А?
Нет, не замужем… ну… как сказать… нц есть у меня Димка. Какой? Обыкновенный. Да не знаю я, кем работает…
А я сосулька.
Ну, есть летчики, космонавты, землекопы – а я сосулька.
Тоже дело.
Нет-нет, не бойтесь, я на вас не упаду, что вы, что вы. У меня всё расписано, когда я упасть должна. Не сегодня. И не завтра. Так что стойте спокойно. А упаду я двадцать третьего марта. В полдень. Вот так красиво, ровно в полдень.
На кого?
Ну, это мой секрет.
На кого мне велели, на того и упаду.
Ну что значит, жалко, работа есть работа. Начальству виднее в конце-то концов. Мало ли, может, человек плохой. Да не может, а плохой, если на него упасть велели.
Все, кончилась моя смена, можно домой. А что, не век же висеть, вот и пересменка подоспела, теперь другая сосулька повисит. Не бойтесь, она тоже на вас не упадет.
А я к Димке пойду.
Мы с ним сегодня в кино.
А я сосулька.
Есть писатели, поэты, президенты – а я сосулька.
Да, сегодня я упаду.
В полдень.
Так что вы отойдите.
Нет, за меня не бойтесь, я снова вырасту, я же сосулька.
А?
А на кого я упаду, я вам не скажу.
Сама не знаю.
Да и спасти его вы не сможете.
Просто.
Потому что.
Где это видано, чтобы читатель повлиял на то, что в книжке.
Полдень.
Срываюсь с карни…
…ну, вот и я.
Уже не сосулька.
Иду в душ, укладываю волосы, вот я и готова.
Звоню Димке.
Не отвечает.
Снова набираю.
Длинные гудки.
Нет ответа.
Начинаю волноваться, может, случилось чего…
Приход света
Были те, кто застал второй приход света, потом воодушевлённо рассказывали следующим поколениям – но им никто не верил. То есть, может и верили те, кто родились сразу после второго прихода света – но не второе, не третье и уж никак не десятое поколение. О втором приходе света рассказывали долгими вечерами, передавали из уст в уста – но уже не как правду, а сначала как красивую легенду, а потом как сказку для малышей.
Второй приход был намного короче первого – вернее сказать, он был настолько коротким, что вообще непонятно, был он или нет. То ли дело первый приход – когда свет появлялся каждый вечер – так говорят легенды. Но в первый приход уж совсем никто не верит, ни стар, ни млад, так давно это было и так неправда.
Нет, конечно, за алтарем по-прежнему ухаживали, чистили его крылышками, лапками, стряхивали пыль и налетевшие листья. Но что снова придет свет – уже никто не верил.
Было время, когда в народе появились адепты больших – они уверяли, что когда приходят большие и бескрылые, приходит свет, что большие как-то делают свет. Над адептами смеялись – правда что, кто такую ересь вообще придумал, вон сколько раз большие приходят, а свет так и не загорается.
Этого всего мы не знали – и про алтарь, и про адептов, и про свет – потому что родились на следующее лето, когда зима замела все воспоминания о свете и алтаре, и большие перестали приходить в заброшенный дом.
Так кричат сентябри
Я родился в январе. Мои родители купили январь на распродаже, потому что надо было где-то жить. Конечно, это был не самый лучший дом, поэтому через пару лет мы продали январь и обзавелись роскошным августом, обставленным по последнему слову моды. В апреле я поехал к морю – апрель мне достался потрепанный, на распродаже, но это все было ничего, ведь у меня был свой собственный апрель. Там же у моря в июне я увидел свою будущую жену – июнь на ней был легкий, не по сезону, но это делало её еще более трогательной и беззащитной. Мы обвенчались в октябре – маленьком, неказистом, где всего-то был один священник, который объявил нас мужем и женой. Тем же вечером мы купили бутылку молодого марта, и распили его под сенью ноября, закусывая изысканным жареным июлем. В апреле мы переехали в май – ну да, опять же в апреле, кроме моего старенького апреля нам ездить было не на чем. Май оказался необычайно уютным, в три этажа, в мансарде мы устроили уютную спальню, а на втором этаже детскую для двух сыновей. Вокруг нашего мая раскинулся необъятный декабрь, насколько хватало глаз. Тогда же я устроился на свою первую настоящую работу – февралем. Я очень гордился этой работой, хотя мне говорили, что лучше, например… здесь месяцы заканчиваются. Поэтому я уже не скажу, какие профессии лучше. И кем были наши сыновья, я тоже уже не скажу. Эх, не надо было нам есть июль и пить март, и посидеть можно было в чистом поле, а не под ноябрем, тогда бы у нас еще были месяцы. А так месяцев не оста…
Что? Да, я знаю, что еще есть сентябрь. Только его уже нет. Потому что когда мы переехали в май, нам сказали:
– Вы осторожнее, в декабре вокруг мая водятся сентябри.
– И… и что?
– Как бы они вас не сожрали.
Я не поверил:
– Я работаю февралем, как сентябри могут меня сожрать?
Мне ответили:
– А вы свои даты жизни не смотрели?
Я ненавижу себя за то, что посмотрел даты жизни, – январь такого-то, сентябрь такого-то, а какого – неизвестно, у нас же здесь про месяцы, а не про года.
По вечерам мы все сидим в гостиной нашего уютного мая, слушаем шорохи декабря за окнами, пьем чай и читаем сказки. И я всякий раз вздрагиваю, когда слышу снаружи неведомые звуки – так кричат сентябри. Я никогда не видел их вживую, только пару раз находил их перья на капоте апреля. Сентябри приходят по ночам, когда мы закрываем ставни – и я знаю, что сентябри ждут меня…
Нештора для неокна
– Не делайте этого…. Прошу вас… не делайте.
Говорю так.
И знаю – сделает.
Она ищет окно, чтобы из него выброситься.
Кто она?
Да штора.
Да-да, штора.
Ну не повезло этой шторе в жизни, не повезло. Вот видит она объявление:
На работу требуется штора.
Идет устраиваться на работу, а ей —
– Вы нам не подходите.
Вот так.
– Вы нам не подходите.
– А почему?
– Ну, вы сами посмотрите, какая из вас штора, вы же прозрачная.
И так везде.
Даже в ванную не взяли.
Вот так не повезло.
Вот штора и решила с горя выброситься в окно, только окно найдет подходящее.
Я говорю:
– Не делайте этого.
И знаю – она меня не послушает.
Уже и окно нашла. Непрозрачное. Бывает такое. Ну не повезло окну, что делать. все прозрачные, а оно – нет.
И тоже в жизни ему, окну, не повезло. Ну, еще бы. Везде требуется окно, график, оплата, все при всем…. А как придет к ним окно, так только руками разводят —
– Вы куда? Вы же непрозрачное, зачем нам такое окно…
А тут штора.
Прозрачная.
Хочет в окно выброситься.
А тут окно.
Непрозрачное.
Вот так они и нашли друг друга.
Солнце от солнца
– Ну, знаете, в меня никто не верил… да что говорить, я само в себя не верило…
– Э-э-э… может, сама в себя?
– Нет, само в себе, все правильно.
– Может, сам в себя?
– Нет-нет, само в себя. Понимает, трудно в себя верить, когда вот так вот со всех сторон – ну куда вы лезете, ну это не ваше, ну…
– Позвольте спросить, а вы кто?
– Вы меня не узнали?
– Ой, простите… нет.
– Да я же солнце.
– Ой… хочется забыть, что мы живем в двадцать первом веке, воздать вам почести.
– Да что вы, что вы… не стоит.
– Но вы же сколько веков дарили людям свет…
– Ну, это для меня так же естественно, как для вас – дышать.
– Так вы говорили…
– Ну да, мне очень хотелось приносить пользу людям… понимаете, вот выхожу я на пляж, а там все люди жмурятся, сердятся, солнце в глаза лезет, ищут, куда от солнц спрятаться…
– Да, наверное, неприятно такое слышать…
– Ну, вот мне так хотелось им помочь… вот я и пошло наниматься…
– Кем?
– …
– Да вы что?
– Вот-вот, мне тоже так сказали. Я спрашиваю, а что такого. Мне говорят – ну все зонтики от солнца непрозрачные. Я говорю – да и я тоже непрозрачное, где вы прозрачное солнце видели? Мне говорят – вам нельзя, вы светлое. Я отвечаю – ну и что, вон зонтик белый, вон зонтик бежевый, они не светлые, что ли?
– И что же?
– Догадайтесь с трех раз.
– Вам отказали?
– Да, к сожалению.
– И вы…
– Я не стало опускать руки… ну да, рук у меня и не было.
– Вы обратились в другую контору?
– Нет. Я стало думать, как мне изменить ситуацию. Вот вы скажите, когда солнце не светится?
– Ночью?
– Ну что вы, ночью солнце на другой стороне земли.
– Ну… во время затмения…
– …светится, только его не видно. Сдаетесь?
– Ну, пожалуй.
– А вот через много миллионов лет солнце взорвется и погаснет… будет тускло-тускло гореть, а потом перестанет.
– Ой, что вы меня пугаете…
– Ну а что поделать, так оно и будет. значит, мне надо было просто подождать несколько миллиардов лет.
– Но тогда же…
– …да, тогда не будет солнца, не от чего будет закрывать людей. Я уже почти было отчаялось, но у меня, знаете, по жизни девиз – никогда не сдаваться. Вы слышали про временные петли?
– Ну… что-то слышал…
– Ну вот… найти в космосе временную петлю было делом сложноватым… но у меня получилось. И вот я вернулось сюда, чтобы закрывать солнце.
– Солнце от солнца?
– Именно.
– Но… уважаемое солнце… вы в курсе, что люди приходят на пляж, чтобы погреться на солнце?
– Погреться на мне? Но ведь пляж находится на земле…
– Ну… в смысле, в солнечных лучах.
– И при этом прячутся в тени?
– Ну да. И… наверное, им не понравится, что солнце заслонило солнце. Вы спрашивали людей?
– Да я людей после этого и не видела… и земля куда-то подевалась.
– Людей не видели? Земля подевалась? Ну, конечно же! Что же вы наделали… черт, постойте! А я тогда кто же?
В доме
А мы живем в солнце.
Нет, это не дом так называется.
Это мы в солнце живем.
Вот так.
Не верите? Скажете, оно горячее?
Уже не горячее. Уже остыло.
Ну не век же солнцу светить, отгорело свое, погасло.
Вот мы там туннели прорыли и живем.
Нет, не холодно. От погасшего солнца еще свет идет.
А мы в тени живем.
Да не в тени чего, а просто в тени.
Ну вот во вселенной темная такая… тень.
А?
Вы её темной материей называете?
А мы тенью.
Вот, просверлили мы там туннели…
…а?
Или вы это черной дырой называете?
Ой, ну, не знаем мы…
А мы в радуге живем.
Нет, мы не люди.
Живем в мелких капельках радуги.
А вы где живете?
А?
Да не смешите нас.
Так не бывает.
Выдумали тоже – в доме…
Обезлепусный мир
МЕСТ НЕТ
МЕСТ НЕТ
Это на табло Цилиндра.
Вот так.
МЕСТ НЕТ
Элис не верит, Элис не понимает, как так, мест нет, быть не может, мест нет, а Элис-то куда, Элис-то как…
А никуда.
А никак.
Сама виновата Элис, можно подумать, кто-то что-то обещал Элис, нечего было Элис брать билеты незнамо у кого, не застряла бы сейчас незнамо где, этого космопорта даже на картах нет…
И мест нет.
МЕСТ НЕТ.
Элис заходит в цилиндр, оглядывает ряды пустых кресел, презрительно хмыкает, усаживается возле прохода.
МЕСТ НЕТ.
МЕСТ НЕТ.
Вот заладил, думает Элис. Система сбилась, программа сбилась, творит, что хочет…
Обратный отсчет.
Тело Элис грозит раздавить само себя собственной тяжестью…
Элис прядь за прядью срезает длинные волосы, проводит по голове машинкой, недовольно смотрит на табло, ну что ты еще потребуешь, глупый Цилиндр, помешался на своей санитарии…
Цилиндр молчит.
Элис смотрит на часы на табло, часы показывают год, а больше ничего не показывают.
А до созвездия Лепуса еще пилить и пилить.
Элис включает блокнот, блокнот не включается, глупая, глупая Элис, не надо было ронять. Добирается до «ворона», это передатчик так называется, передает непонятно чего непонятно куда, разворачивает на нем листок бумаги по старинке, пишет.
Так полагается.
Бортовой журнал.
Арнеб приближается.
Но еще далеко, далеко.
А сколько – далеко, Элис не знает. Часы показывают год. И всё.
Элис разглядывает проржавленный механизм Цилиндра, ищет смазку, смазки нет, ничего нет, Элис плывет по коридору на камбуз, ищет сливочное масло, вот оно, смазывает ржавые детали, сжимает зубы…
Арнеб.
В созвездии Лепуса.
Элис волнуется. Должен уже появиться Арнеб, а Арнеба нет. Элис смотрит на свои часы, часы стоят ровно на пяти, часы молчат, часы умерли.
Элис читает.
Старается понять.
…крупная черная дыра в районе созвездия Лепуса…
…замедление времени вплоть до полной его остановки…
Элис ведет цилиндр, огибает созвездие Лепуса, ведет время. Время не проведешь, Элис, Элис, глупая Элис, зачем села сюда, зачем, зачем, сказали же тебе – мест нет…
Время умирает.
Элис сидит за «вороном», отчаянно пишет страницу за страницей, рисует множества, старается обуздать время…
Распахивается портал.
Элис пересаживается в новый мир, Цилиндр пересаживается в новый мир, созвездие Лепуса пересаживается в новый мир, где есть время.
Позади остается мертвый мир – опустошенный, обезвремененный, обезцилиндренный, обезлепусный, обезэлисный.
Теперь созвездие Лепуса на место Цилиндра встало.
А Элис на место созвездия.
А Цилиндр на место…
…ни на чье не на место, сам по себе Цилиндр.
А на месте Элис…
…а на месте Элис нет никого, пока еще нет…
МЕСТ НЕТ.
Вы поднимаетесь на борт, смотрите на табличку:
МЕСТ НЕТ.
Презрительно хмыкаете, оглядываете ряды пустых кресел…
Корень из минус трех часов
– Где вы были в половине первого?
Это у падчерицы спрашивают. Это я случайно узнал, что она падчерица. Я тут вообще только что появился, меня автор только что придумал.
Но про падчерицу я знаю.
И вот инспектор её спрашивает:
– Где вы были в половине первого?
– Я была в башне… читала… книгу… слушайте, честное слово, название не помню, честное слово…
– Ладно, ладно… Почтенный викарий, а где вы были в семь тридцать?
– Я был у себя в кабинете. Писал письмо…
Мне кажется, я ослышался. Уже хочу поправить инспектора, но не успеваю – он уже поворачивается к хозяйке:
– А где вы были в восемь утра?
– Ой, я еще спала… понимаете, сегодня же выходной…
– Так вы же по сюжету не работаете?
– Ну… тем более, святое дело поспать.
– А где вы были без четверти два?
Это ко мне обращаются. Смотрю на часы, которые показывают девять вечера.
– Я… без четверти два меня еще автор не придумал.
– Понятно… что же… будем продолжать следствие…
– А… можно вопрос?
Люди из гостиной расходятся, каждый по своим делам, на самом деле их больше, чем викарий, падчерица и хозяйка, тут человек десять в доме, только читатель все равно всех не запомнит, слабенько их автор продумал, поэтому – хозяйка, падчерица и почтенный викарий. А на викария вы не смотрите, что он почтенный, ему двадцать лет всего…
– А… можно вопрос?
Это я обращаюсь к следователю. Следователь у автора еще какой-то недопридуманный, что-то среднее между Эркюлем Пуаро и Шерлоком Холмсом, если так вообще бывает.
– Конечно, мой юный друг.
– Вы… спрашивали у них разное время…
– Да, мой юный друг.
– Но… почему?
– Мой юный друг, вы еще многого не знаете о нашем мире… давайте я посвящу вас в тайны этого дома…
– А что здесь произошло?
– Убийство, мой юный друг. Убийство.
– Кого… убили?
Следователь непонимающе смотрит на меня. Похоже, я сморозил что-то не то.
– И да, – спохватываюсь, – я не юный… автор задумал, что мне за шестьдесят…
А в доме убийство.
Кто его пустил, неизвестно, да и вообще, кто сейчас признается, что это он замешкался, недосмотрел, убийство пустил. Убийство, оно такое, в щелку проскользнет, когда двери закрываешь, кажется тебе, что идет кто-то сзади, поднимается по ступенькам в промозглой осенней сырости, придержишь дверь, – входите – а никого нет.
А потом бац – в доме убийство. Сидит, греется у камина, ждет своего часа, чтобы случиться.
Ну конечно, убийство же просто так не случается, повод какой-то нужен, вот и смотрит убийство, прислушивается к хозяевам дома, кто кого потихохоньку ненавидит, кто о каком наследстве мечтает, кто месть затаил, у кого богатая тетушка все никак на тот свет не отправится…
Убийство приглядывается, причувствывается, прислушивается, – неужели ничего – а нет, нет, вот, хозяин дома устал разыгрывать роль влюбленного супруга…
И началось.
Нет, еще не убийство.
Убийство только ждет своего часа. Как же оно может случиться при всех, вон, сидят все в гостиной старшая дочь на скрипке играет, отец семейства трубку курит, мать семейства вяжет…
Убийство выжидает.
Ждет.
Когда все уйдут, когда в комнате никого не останется. Убийство, не может же оно на глазах у всех случиться…
– …что говорите? Кому-то яд можно подсыпать? Да где его взять, яд, нету в доме яда, то-то же.
Так что убийство ждет.
Вот отец с матерью почивать пошли.
Вот у старшей дочери мигрень разыгралась.
Вот викарий поднялся по лестнице в башню.
Падчерица вышла…
Вот и не осталось никого, – комната пуста.
Убийство вступает в свои права, вот теперь-то оно случится, вот теперь-то оно произойдет…
Вот теперь…
Теперь…
Теперь?
А как же оно происходить-то будет, убийство-то, если нет никого, а?
Кто же убивать будет?
Кого?
Глупое, глупое убийство, что оно натворило, вот так и не произойдет…
– Где вы были в одиннадцать вечера?
Это я у падчерицы спрашиваю.
– На кухне… посуду мыла…
Настораживаюсь, что-то не сходится, что-то, что-то…
А.
Ну да.
– А прислуга в доме зачем?
– А Агнессы в этот вечер не было, она к матери на именины пошла…
Агнесса, Агнесса… припоминаю, была ли в доме какая-то Агнесса, сейчас уже и не вспомню. Были бы в начале книги расписаны действующие лица, было бы проще…
– А где вы были без четверти девять?
– Я ворошила угли в камине.
– Гхм… и откуда вы это так хорошо помните?
– Так над камином часы висели, на них без четверти девять было.
– Да будет вам известно, эти часы отстают на полчаса. И где вы были… за полчаса до этого?
– М-м-м… а вот, цветы в саду поливала.
Думаю, надо бы проверить, есть ли в саду какие-то цветы.
– А что вы делали в тридцать два?
Падчерица вздрагивает:
– Что вы, мне восемнадцать всего.
Я про время.
– А-а-а, про время… Выходила в булочную.
– А в сорок восемь – сто семьдесят вы что делали?
– Ой… кажется, спала в это время.
– А в двести – триста восемнадцать?
– А в это время булочник пришел…
– Стойте-стойте, вы же сами сказали, что в булочную ходили, так зачем еще булочник приходил?
– Так он к мачехе приходил. Они пожениться хотят, вот он и приходит…
– Ваша мачеха… вдовствующая графиня… и булочник?
– А что, булочник, не человек, что ли? Он знаете, какой человек душевный, второго такого поискать…
– А в минус пятнадцать вы что делали?
– Падчерица вздрагивает:
Окститесь, какие минус пятнадцать, только октябрь сейчас…
– Да нет. Я про время.
– А-а-а… слушайте, не помню… а нет… кофе варила.
– Ну, хорошо… а в минус корень из трех что вы делали?
– М-м-м-м…
– …не помните?
– Нет, что вы…
– Думаете, что соврать?
– Да нет же…
– Тогда…?
– Ах так? Правду хотите знать? Ну, вот вам, вот вам – я целовалась на лестнице с викарием! И он подтвердит!
– Вот как? – киваю следователю, – викария пригласите, будьте добры!
Входит викарий, переглядывается с падчерицей, неспроста это, неспроста…
– Почтенный викарий… где вы были в минус корень из трех?
– В ми… силы небесные, вы меня с этими временами вообще с ума сведете… сказанули тоже… сейчас, сейчас вспомню… а, ну конечно же… писал письмо ректору…
– Вы лжете.
– Э-э-э… я газету читал.
– Лжете.
– Я… мне сестра позвонила…
– Лжете. Телефон еще не изобрели.
Падчерица вздрагивает:
– Да скажи им…
– Ах так… ну хорошо… я с Элизабет целовался, вот что… жениться мы хотим…
Хозяйка дома вздрагивает, настороженно смотрит на викария, да достоин ли викарий её падчерицы, а то с виду, конечно, благочинный молодой человек, да кто ж его знает… Я отчаянно припоминаю, а можно ли викарию жениться, а то может, у них обет безбрачия, да и вообще можно ли в двадцать лет дослужиться до викария. Да мало ли, если в этой реальности есть время минус пятнадцать и сорок три сорок два, то и викарий в двадцать лет жениться может…
А.
Вот оно что.
– Вы лжете.
Это я говорю падчерице и викарию:
– Вы лжете.
– Но…
– Лжете.
– Почему?
– Очень просто… я спросил про минус корень из трех…
– Ну да.
– …а в вашей реальности нет такого времени! У вас используют корни только четных чисел.
Падчерица и викарий вздрагивают.
Повторяю:
– Четных чисел. Так что вы лжете.
– Мой юный друг…
Уже даже не поправляю, что никакой я не юный.
– …ловко вы раскрыли это дело.
Спохватываюсь:
– Не было никакого дела… они же… убийство так и не случилось.
– Верно, мой юный друг. Убийство дождалось, пока никого не будет… и некому было убивать.
– Но падчерица и викарий…
– Да. Падчерица и викарий.
– Они не встретились.
– Не встретились.
– Потому что такого времени нет.
– Такого времени нет.
– А это значит…
– …что его нужно сделать.
– Что, простите?
– Его нужно сделать.
– Но… зачем?
– Чтобы они встретились.
Понимаю.
Начинаю думать, как сделать минус корень из трех часов.
Я не выслеживаю
Тут есть ожившие мертвецы.
Тут, в лесу.
Ух, страшные.
Людей едят.
Но вы не бойтесь, не бойтесь. Тут есть и те, кто сдерживают всякую чертовщину, и другие есть, которые возьмут вас за руку и домой отведут из темного леса, и все хорошо станет.
Я не выслеживаю.
Нет, я не выслеживаю.
Нет-нет, не бойтесь, я никого не выслеживаю.
Саалиндж.
Я не выслеживаю.
Что?
При чем здесь это?
Так это имя Саалиндж так переводится – я не выслеживаю.
Кого не выслеживаю?
Никого.
Кто не выслеживает?
Саалиндж не выслеживает.
Нет-нет, вы не думайте, она не смотрит за Амади, не следит, как он ловит рыбу тонким копьем.
