bannerbanner
Серая мышь для королевы
Серая мышь для королевы

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 4

Лавренкова и Антоха. Ее, Катин, Антоха! Всеми признанный королевский парень.

Почему рядом Марина Лавренкова?

Как тогда, в кабинете химии. Неожиданное явление из‑за мажаринской спины: «Спасибо, что спасли нам жизнь! Бла‑бла‑бла!»

В тот момент Катя с трудом удержалась, чтобы не втолкнуть эту утомительную девицу обратно в класс и запереть понадежней. И пусть просидела бы там до утра в компании пустых пробирок. Мало ли, что не хочется!

И вот опять!

Можно подумать, Лавренкова нарочно засветила Кате фонарь, чтобы избавиться от нее в школе и в отсутствие королевы клеиться к ее парню.

Вот дрянь!

Катя не любила публичную демонстрацию чувств, все эти показушные объятия и поцелуйчики, но тут другого выхода не было.

Она решительно двинулась к парочке у окна, не забыв растянуть губы в невинную ласковую улыбку.

– Привет! – сказала одному Антохе (Лавренкова вроде бы и не существовала, во всяком случае, поблизости) и чмокнула его в щеку.

– Привет! – радостно откликнулся Мажарин, приобнял и сам напомнил о том, о чем хотела Катя: – Значит, после уроков на стадионе.

Так даже лучше. Может, до Лавренковой скорее дойдет, что она лишняя, что ей возле Катиного Антохи делать нечего.

Маринка заметно скуксилась. Попыталась это скрыть, но не получилось. Уж слишком пристально наблюдала за ней Катя из‑под, казалось бы, безразлично полуопущенных век. Зато Антон опять сделал все, как надо. На прощание скользнул пальцами по Катиной руке, на мгновение задержал ладонь:

– Я тебя жду. Не забудь.

– Я ничего не забываю, – теперь уже беззаботно отмахнулась Катя.

Лавренкова тоже не забудет, выучит наизусть, выжжет на подкорочке: «Антон занят. Антон принадлежит Кате».

Рыдай, неудачница!

Марина


На перемене Марину отловил физрук. Увидел ее издалека и довольно заулыбался, словно несказанно рад встрече.

– Лавренкова, как хорошо, что я тебя встретил! В субботу будут «Веселые старты». Межшкольные. Я тебя записал в команду, как представителя старших классов.

– А! – только и смогла вымолвить Марина, но, заметив, что физрук не планирует смягчить последнюю новость чем‑нибудь позитивным, а собирается удалиться с чувством исполненного долга, спешно пришла в себя. – Почему?

– Как «почему»? – всплеснул руками физрук. – Мне сказали, что ты в прежней школе всегда в таких мероприятиях участвовала. Значит, есть и опыт, и, главное, желание.

В прежней школе у Марины была по физкультуре «четверка» с натяжкой. Исключительно за старание. Потому что спорт и Лавренкова – понятия практически несовместимые. И кому только в голову пришло сложить их вместе?

– Кто сказал?

– Булатова Катерина, – честно выложил физрук. – Вы же с ней в одном классе учитесь.

Катя? Она, наверное, ошиблась. Или перепутала.

Марина так и хотела сказать, но физрук опередил:

– Короче, Лавренкова, я на тебя очень надеюсь. И вся школа надеется. И…

Кажется, он еще про родину хотел добавить, но побоялся показаться чересчур пафосным: плохо сочеталось с тренировочным костюмом.

– В общем, в субботу в шестнадцать ноль‑ноль на стадионе спортивной школы. Лучше прийти минут на двадцать пораньше, чтобы успеть переодеться и размяться, – проинструктировал физрук. – Впрочем, чего я тебе объясняю? Ты, наверное, и так знаешь. А я, со своей стороны, обещаю «пятерку» за четверть. Если, конечно, уроки пропускать не будешь.

– Но…

Марина все‑таки решила объясниться, но физрук уже разглядел в коридоре кого‑то другого, не менее ему необходимого.

– Кузнецов! Кузнецов, стой!

И он торопливо сорвался с места, а Марина побрела в класс.

Катя на ее приход внимания не обратила. Да она и на остальных не обращала внимания, сидела, уткнувшись в учебник. Марина плюхнулась рядом, нарочно с шумом, но Булатова даже ухом не повела, увлеченно листала учебник литературы, прикидывая, что ждет впереди. Поэтому пришлось ее окликнуть:

– Катя…

Она неохотно оторвалась от книжки, посмотрела вопросительно.

– Это ты физруку посоветовала меня на «Веселые старты» записать?

Катя не стала отпираться:

– Ты же любишь всякие массовые мероприятия.

Ну да, Марина никогда не отлынивала от общественной работы, считала ее важной и нужной.

– Но не спортивные же! Одно дело, если болеть. Но не соревноваться ведь.

Катя с недоумением поджала губы и дернула плечом:

– А что там соревноваться? Не олимпиада же. «Веселые старты». Там и бегать‑то как следует не надо.

По ее словам, все выходило легко и просто.

– А ты тоже участвуешь? – с надеждой поинтересовалась Марина, но Катя отрицательно мотнула головой.

– Нет, я не могу. Я после уроков сразу уезжаю с родителями.

– Куда?

Кажется, Катя не расслышала последнего вопроса, заговорила совсем о другом, воодушевляя Марину на подвиги:

– Да ты не бойся. Все хорошо будет. Подумаешь, «Веселые старты». Ерунда.

И отвернулась.


В субботу к пятнадцати сорока Марина добросовестно явилась в спортивную школу. Хотя бред, конечно. Марина – и в спортивной школе!

Народу собралось много. Команда в основном состояла из учеников средней школы. Старшеклассников, вместе с Мариной, оказалось всего шестеро: три девушки и три парня.

Лавренкова напрасно два дня тешила себя надеждой, что среди них обязательно увидит Антона. Он же известный в школе спортсмен!

Ожидания не оправдались: одни незнакомые лица. Если они раньше и попадались Марине в школьной толпе, то она их совершенно не помнила.

Болельщики шумели, участники взволнованно ожидали начала соревнований.

Лавренкова насчитала пять команд. Пять школ. Куча народу на трибунах. Позор районного масштаба.

Уж лучше бы она просто пробежалась по дорожке, хотя и того не любила. А тут все поле заставили какими‑то воротцами, перекладинами, огромными надувными препятствиями и автомобильными покрышками. Лавренкова за голову схватилась.

А вдруг придется скакать в мешке? Лучше уж бросать мячи в корзину или прыгать через скакалку. Но вроде нет, мешки не раздают.

Ребята‑помощники принесли обручи. И мячи тоже. А потом кто‑то подошел сзади, тронул Марину за плечо:

– На, держи!

Лавренкова развернулась и увидела… лыжи!

– Зачем это?

– Для эстафеты, – пояснили ей бесстрастно.

– Так трава же, – Марина указала пальцем вниз, на случай, если собеседник вдруг не в курсе. – Снега же нет. Как на лыжах‑то?

– А вот так. По траве. Старты же веселые! – Собеседник старательно улыбнулся в подтверждение собственных слов. – Да держи ты скорей! Некогда мне с тобой стоять. – Всучил Марине инвентарь и отправился одаривать лыжами остальных счастливчиков.

Дальнейшее Лавренкова предпочла не запоминать. Хорошо, что сразу после стартового свистка сознание благоразумно отключилось.

Нет, Марина не грохнулась в обморок. Хотя лучше бы грохнулась. Она честно отработала все соревнования.

Падала она раз десять – не меньше! – под возмущенные вопли, довольное хихиканье и подбадривающие крики болельщиков. Когда бежала – хм! – на лыжах, когда перетягивала канат и делала еще что‑то.

Забыть, как страшный сон!

А ведь Катя обещала, что будет легко: «Подумаешь, «Веселые старты». Ерунда!»

Ерунда? Кто бы знал, какая ерунда! И, между прочим, в десятом и одиннадцатом классах оценки за четверть не выводят. Только за семестр.

Кирилл


В воскресенье утром Кирилл проснулся от странного размеренного стука. Будто в квартиру случайно залетел дятел и теперь нервно и испуганно долбил все, что попадалось под руку. То есть под клюв.

Кирилл пошел на звук и очутился на кухне.

Тут его едва приоткрытые спросонья глаза разом распахнулись.

Отец, окруженный горой продуктов, увлеченно рубил ножом на разделочной доске что‑то – или кого‑то.

– Па‑а‑ап! – вырвался из горла Кирилла пораженный стон. – Ты готовишь?

– И что? – невозмутимо отозвался отец, не поднимая глаз. – Я же умею, ты это знаешь. И ты умеешь. Поэтому будешь мне помогать.

Происходящее перестало быть просто забавным и невероятным, Кирилл ощутил в нем что‑то недоброе. Совсем чуть‑чуть. Недоброе высунуло нос, а может, кончик уха, и затаилось, ловя момент. Оно было почти незаметно и притворялось пока легким разочарованием, на которое не стоило даже обращать внимание.

– Пап, то, что мы с тобой умеем делать, нельзя назвать словом «готовить». Тут больше подойдет «сообразить на скорую руку», чтобы не умереть с голоду и не отравиться.

– Да ладно, сын! Не преувеличивай! – решительно возразил отец. – Неужели мы с тобой вместе не сможем справиться?

«Нет», – едва не ответил Кирилл. Справляться ему совсем не хотелось.

– А вообще это все по какому поводу? – Сын махнул рукой на заваленный снедью стол.

Отец наконец оторвал взгляд от ножа и образующегося под ним неопределенного крошева, посмотрел на сына:

– Ты что, забыл? У нас же сегодня гости. – Он смутился и поправился: – Точнее, гостья.

– А‑а‑а, – разочарованно протянул Кирилл.

Недоброе нагло вылезло во всей красе. Почему‑то оно походило на Калерию Робертовну, только более вульгарную и гламурную, наряженную в блестяще‑розовое.

Кирилл едва не плюнул с досады. Дался ему в последнее время этот нелепый образ!

Недоброе гордо выпятило подбородок, оттопырило пухлые губки и с превосходством глянуло на Кирилла.

– Я думал, мы в какой‑нибудь ресторан… – уныло начал Кирилл, но отец не дал ему договорить:

– А я подумал, что дома будет гораздо спокойнее, уютнее и искреннее.

А еще, если Кирилл начнет выделываться и вести себя по‑свински с новой кандидаткой в мамаши, этого по крайней мере не увидит никто посторонний. Так?

Отец опять воодушевленно застучал ножом.

– Все равно. – Кирилл не собирался суетиться и надрываться из‑за какой‑то там… – Можно же сходить в ближайший гипермаркет. Там есть специальный отдел, продают готовые салаты и… чего там еще надо?

– А еще можно заказать пиццу, – с широкой фальшивой улыбкой язвительно добавил отец. – И ходить никуда не придется. Сами привезут прямо на дом.

Кирилл подхватил в тон:

– И правда! Чего же ты раньше не предложил?

Фальшивая улыбка мгновенно растаяла, отец посмотрел сурово:

– Кирюш! Давай ты будешь вести себя как взрослый мужчина? Ты ведь себя таким считаешь?

Кирилл стиснул зубы и ничего не ответил. Недоброе победно заржало ему в лицо.

А отец не попытался превратить принявший неприятный оборот разговор в шутку, разрулить все по‑доброму, по‑хорошему. Типа: «Да ладно тебе. Хватит прикалываться». Не стал успокаивать и убеждать.

Никогда еще отец не разговаривал с Кириллом с такими интонациями – обидными и уничижительными. Видимо, та, которую отец собирался привести в дом, была ему гораздо дороже сына.

Да и ладно! Кирилл переживет. До окончания школы осталось восемь месяцев, до совершеннолетия – и того меньше. И, наверное, получится не обращать внимания на новую папину жену. Не полезет же она сразу воспитывать взрослого незнакомого парня. Станет осторожно налаживать отношения.

Возможно, она и правда окажется ничего, будет похожа не на назойливую и деятельную Калерию Робертовну, а на мудрую Инну Владимировну. Только теперь Кирилл ни в заботе, ни в покровительстве не нуждается.

Посмотрим. Сегодня же вечером и посмотрим.

И Кирилл посмотрел.

Сначала раздался дверной звонок. Отец бросился открывать, и уже от долетевших из прихожей тихих голосов Кириллу стало не по себе.

Он не сразу понял почему. И только когда гостья появилась в проеме, ведущем из прихожей в столовую, уяснил со всей полнотой.

– Ну вот, знакомьтесь! – с легким волнением произнес отец и назвал имя.

Кирилл не расслышал, поскольку в этот момент мысленно произносил его сам: «Диана!»

Светлые пушистые волосы, темно‑синее платье чуть выше колен, рожица Минни‑Маус и невесомая приветливая улыбка, которую, кажется, нельзя сбить ничем.

Сначала Кирилл испытал лишь безмерное изумление, а потом все известные факты разом вылезли наружу, сложились в логические структуры и выводы.

Она же младше отца как минимум на пятнадцать лет. Она же совсем недавно… еще и месяца не прошло… а теперь – знакомьтесь?

– Да ладно, – Кирилл тоже попытался изобразить невозмутимость и доброжелательность. – Мы уже знакомы.

Теперь изумился отец, посмотрел на гостью. Она не возразила. Но и не совсем ответила. Склонила набок голову, вскинула одну бровь, вроде бы согласилась: «Ну да. Есть такое».

– Где это вы познакомились?

– На свидании, – невинно доложил Кирилл. – Вслепую.

– Шуточки у тебя, – проговорил отец чуть осуждающе, но в то же время благосклонно принимая сыновний ершистый юмор. Даже улыбнулся. И пригласил Диану к накрытому столу.

Отец очень старался, чтобы присутствующие чувствовали себя непринужденно и весело, чтобы не возникла вдруг напряженная тишина, возвещающая о том, что задуманное им мероприятие неудачно и неуместно. Он говорил почти без умолку, и гостья вежливо подпевала ему. И, конечно, быстро выяснилось, что Кирилл учится в школе.

Диана отреагировала спокойно, даже взглядом не напомнив о том, что ей‑то Кирилла представляли как студента. Она оставалась такой же веселой, милой и уверенной в себе, как в прошлый раз, но, глядя на нее, создавалось впечатление, что никакого прошлого раза не существовало.

А он точно существовал: и флирт, и объятия, и поцелуй.

Да, несерьезные. Да, мимолетные. И все же…

Они с отцом собираются пожениться, но вряд ли дожидаются первой брачной ночи. И что тогда выходит?

Спит с одним. Это не мешает ей целоваться с другим. И не факт, что только с Кириллом.

Или Диана с отцом знакома не больше двух недель, и тот уже собрался на ней жениться?

Кирилл опасался пришествия второй Калерии Робертовны, но реальность завернула круче. И не сообразишь так сразу, как поступить. Поэтому за ужином он вел себя паинькой, примерным мальчиком. Улыбался, кивал головой, разговаривал мало, почти не смотрел в сторону гостьи и не ждал момента, чтобы остаться с Дианой наедине и, глаза в глаза, задать ей мучившие его вопросы.

Такого момента и не представилось.

Отец, довольный, что все прошло отлично, одарил сына взглядом, полным уважения и гордости, и отправился провожать дорогую гостью.

Скорее всего он вернется домой только под утро. А может, даже вечером, после работы. И у Кирилла достаточно времени на то, чтобы хорошенько обдумать, о чем и как с ним говорить.

Антон


Мажарин стоял на остановке, дожидался подходящего троллейбуса. Или автобуса. Не важно, что первым приедет. Липы, замершие ровным строем вдоль дороги, посыпали землю золотом, стараясь поддельным блеском прикрыть неприглядную осеннюю слякоть и пожухлую траву.

Листья‑сердечки прилипали к мокрой крыше остановки и, замерев неподвижно, с любопытством и сочувствием смотрели сквозь прозрачный пластик на одинокого Антона.

Увядающие желтые сердечки, пока еще огненно‑яркие, но уже не живые.

Золотой дождь лил и лил, усиливаясь от самого легчайшего порыва ветра, а ни автобус, ни троллейбус не торопились приезжать.

Зато к остановке подошла девчонка, притормозила возле стенда с объявлениями, вынула из висящей через плечо сумки листок бумаги и толстый клей‑карандаш. Занятая делом, она не обратила внимания на Мажарина. Мало ли кто там стоит.

– Привет! – шагнул к девчонке Антон.

Она молниеносно обернулась на его голос и обрадованно заулыбалась:

– Ой! Привет! – Улыбка стала чуть виноватой. – А я и не заметила, что это ты.

Она вообще рассеянная, эта Марина Лавренкова.

– Подрабатываешь? – Мажарин указал взглядом на бумагу и клей.

Марина замотала головой:

– Нет. Это бесплатно. Просто помогаю.

Она протянула листочек Антону, и он, не касаясь бумажки, скользнул глазами по тексту и цветным картинкам:


«Они вас любят и ждут»

Передвижная выставка‑раздача животных в городе.

Начинаем новую акцию, направленную на то, чтобы как можно скорее пристроить «потеряшек» в новые семьи. Замечательная большая машина и прикрепленный к ней прицеп будут колесить по городу и знакомить жителей с нашими подопечными.

В первую поездку на поиск новой семьи отправляются:

1. Васька

2. Михеич

3. Найда‑5

4. Джулька

5. Гард

6. Чук

7. Молли

8. Гол

9. Рекс‑2

10. Лора

11. Щенок‑23 (девочка темная)

12. Щенок‑24 (мальчик рыжий)

13. Щенок‑26 (девочка светлая).

А также:

кошки – 6 штук».


Собаки смотрели с фотографий на мир удивительно умными глазами. Внизу был напечатан номер телефона с припиской: «Если кто‑то планирует посмотреть наших питомцев или передать какую‑то помощь, пожалуйста, звоните».

Антон растерялся. О судьбах бездомных животных он никогда особенно не задумывался. Плохо, конечно, что они есть, жалко их. Но вот так, самому что‑нибудь для них сделать – это ему в голову не приходило ни разу.

– А какая бывает помощь?

– Ну… как обычно, – Марина доведенным до автоматизма движением сняла с клея колпачок и, продолжая говорить, перевернула листок чистой стороной вверх. – Кормом, лекарствами или деньгами.

И вдруг ойкнула, уронила объявление и, словно маленький ребенок, засунула в рот указательный палец.

– Ты чего? – насторожился Антон.

– Порезалась, – объяснила Лавренкова, не вынимая пальца.

– Сильно?

Мажарин действительно забеспокоился, глядя на эту забавную девчонку, трогательно‑симпатичную в своей неловкости и так по‑детски отреагировавшую на случайную ранку.

Марина наконец‑то вытащила палец изо рта, посмотрела на тонкий штрих пореза на подушечке и набухающие яркие капли, которые быстро сливались в красный ручеек.

– Да нет. Только кровь течет.

Она бросила в сумку клей.

Одна капля сорвалась, шлепнулась на асфальт, нарисовав на нем почти ровный кружок.

Антон отвел взгляд. Крови он не боялся, но от падающих на дорогу и желтые листья красных капель становилось не по себе.

Марина выудила из кармана куртки носовой платок, намотала его на ранку. Получилось не очень – большая пестрая конфета на палочке, которая к тому же плохо держалась.

– У меня, кажется, пластырь был, – спохватилась Лавренкова, но не стала уточнять, что носит его с собой вовсе не для неожиданных ран, а на случай, если обувь начнет натирать пятки.

Она запустила руку в сумку, открыла молнию на внутреннем кармашке, долго там шарила.

Оказалось, что распечатать упаковку с пластырем не так‑то просто, если у тебя нормально действует только одна рука, а второй ты пытаешься держать сразу и саму упаковку, и постоянно норовящую свалиться повязку.

– Давай помогу, – самоотверженно предложил Антон.

Он решительно отобрал у Марины упаковку, извлек полоску пластыря. Потом потянул к себе лавренковскую руку – Маринина ладонь была мягкая и очень теплая. Потом торопливо сдернул неуклюжую повязку, приложил к ранке пропитанный антисептиком квадратик марли и туго обвил вокруг пальца липкие края.

– Ну все. Жить будешь.

Марина со странным выражением лица оглядела перетянутый пластырем палец. Вроде бы любуясь. Но чем? И улыбнулась:

– Спасибо.

Антон подобрал с асфальта объявление. Оно ничуть не испачкалось и не измялось.

– Дай‑ка клей…

Лавренкова в очередной раз залезла в сумку, достала и послушно протянула Антону клей‑карандаш.

Мажарин мазнул лист вдоль коротких сторон и прилепил его на стенд. Аккуратно разгладил, проверил, хорошо ли держится. И совсем неважно было то, что за последние пять минут к остановке подъезжал и нужный ему автобус, и два троллейбуса гостеприимно распахивали двери, ждали, а потом, разочарованно фыркнув, ни с чем отправлялись дальше.

Катя


И кому только в голову пришла эта великолепная идея? Завучу по внеклассной работе? Или самой директрисе? А может, весь педсовет разом озарила мысль о том, что лицею – ну вот просто позарез! – необходима своя королева. И выбрать ее решили из самых лучших старшеклассниц. По одной кандидатке от каждого из четырех девятых, двух десятых и двух одиннадцатых. Итого – восемь претенденток на корону. Теоретически. А фактически – найти бы хоть одну, которая пожелает позориться перед всей школой.

Катю вопрос о кандидатуре королевы не волновал. Все равно никто не поддержит эту дурацкую затею с выборами. Даже в голосе Елены Валерьевны, когда она объявляла своим ребятам о предстоящем конкурсе, звучало сомнение:

– Надо выбрать одну девочку от класса. Может, общим решением. А может, кто‑то сам свою кандидатуру предложит. То есть сама.

– Мы подумаем, – пообещали десятиклассники.

Катя надеялась, что это они просто так, чтобы отмазаться. Но оказалось – серьезно.

Девчонки остались после шестого урока, вытолкали прочь парней – толку‑то от них! – расселись по местам и замолкли.

Правда, думали!

– Ну и кого? – первой подала голос нетерпеливая Кривицына. – От одиннадцатого «А», я слышала, Перелепко будет.

– Правда, что ли? – недоверчиво переспросил кто‑то.

Настю Перелепко многие знали.

Она, конечно, не красавица. Разве что по‑модельному высокая и худая. Зато умная, самодостаточная и самоуверенная. Напористая и основательная, как асфальтовый каток. Наедет своим непререкаемым авторитетом и непоколебимой правильностью, добьет эрудицией, и все перед ней полягут.

Но все‑таки не красавица.

– Никто не хочет? – опять выступила Кривицына и обернулась к Кате.

Булатова уже хотела сказать ей что‑то типа: «А чего ты на меня‑то смотришь?», но тут испуганно пискнула Самсонова:

– А можно, я?

Самсонова, несомненно, гораздо симпатичней Насти Перелепко из одиннадцатого «А». Но даже соседка по парте и лучшая подруга Кривицына посмотрела на нее довольно странно. А Катя не только посмотрела, но и высказалась:

– Дашенька! А ты в курсе, что там не в купальнике придется дефилировать, а на умные вопросы отвечать и какую‑то презентацию проводить? Ты же в классе у доски, как замороженная.

– Почему это? – попыталась возмутиться Самсонова, но быстро сдулась, поникла, как увядший раньше времени цветочек.

Девчонкам стало ее жалко, каждая про себя подумала, что Булатова выступила непростительно грубо и насмешливо. Но только одна Лавренкова произнесла слух:

– Кать, зачем ты так?

И уставилась прозрачными чистыми глазами. Прямо‑таки честь и совесть.

Катя невозмутимо вздернула брови:

– Ну вы же вроде как победить хотите, а не опозориться.

И невозможно было не обратить внимания на это разделительное «вы», намеренно противопоставленное высокомерному «я».

– Катя, ну что ты? – миролюбиво продолжала гнуть свое защитница Лавренкова. – Даша ни капли и не опозорится.

– Ой, да пожалуйста! – с нарочитой доброжелательностью и энтузиазмом воскликнула Катя. – Я же не против. – Она встала с места, подхватила сумку, двинулась к выходу и, проходя мимо, по‑приятельски хлопнула Самсонову по плечу: – Вперед, Дашуля! Порви их всех! Я в тебя верю.

Махнула всем на прощание рукой и скрылась за дверью.

После Катиного ухода девчонки молчали минуту, как будто ждали, пока окончательно растают, выветрятся следы булатовского подавляющего присутствия, а потом повернулись к Самсоновой.

– Ну что, Даш? Значит, ты будешь участвовать?

Самсонова тоже вскочила, заявила громко и отчетливо:

– Нафиг. Не буду. Не хочу.

– А кто тогда?

Желающих больше не нашлось.

На следующий день поинтересовались у классной:

– Елена Валерьевна, а обязательно кому‑то… в этом конкурсе…

Химичка прямо не ответила, украдкой вздохнула. Получалось, что обязательно.

– Неужели нет достойных? Ой, девочки, не поверю.

Она обвела глазами класс, чуть дольше, чем на других, задержав взгляд на Кате.

Весь десятый «А» прекрасно знал, кто может победить, кто настоящая королева. Люба Красикова так прямо и заявила, стоя после уроков в раздевалке с курткой в руках:

– Пусть Булатова участвует.

Не все представительницы прекрасной половины десятого «А» присутствовали при этом. Маринки Лавренковой, например, не было. А Катя была, хотя никто об этом не подозревал. Девчонки думали, что Булатова где‑то далеко, а она спокойненько сидела на стульчике за деревянной решетчатой перегородкой с другой стороны раздевалки и все слышала.

Подслушивала. Ну да, подслушивала. Интересно же!

– Почему она? – в праведном гневе возопила Кривицына.

Если честно, Красиковой были до лампочки и конкурс, и моральные качества претендентки на трон. Она выбирала объективно (и чуть‑чуть по принципу: «кто угодно, лишь бы не я»):

– Катька красивая, умная, ничего не боится. И учителям нравится. Даже директриса к ней хорошо относится. У нее больше всех шансов.

На страницу:
3 из 4