Очень мистические истории

Джей ступил вперед:

– Кому они могут помочь, Генри? Тебе? Получить гонорар?

Видимо, мужчина осознал всю безвыходность ситуации, сгреб портфель и сунул туда блокнот, не сводя с меня глаз и выдыхая себе под нос что-то в духе «не понимаю».

Наконец, он развернулся и последовал под чутким конвоем Джея к выходу. Но уже стоя на пороге обернулся:

– А что, если я скажу вам, что в той катастрофе не выжил никто?

Джей захлопнул дверь, прямо перед его носом.

Я больше не могла сдерживаться. Побежала в туалет и кинулась к унитазу. Весь утренний чай вышел наружу.

Вода заливается в легкие…

Я повалилась на пол, чувствуя, как по щекам бегут горячие слезы. Руки опять затряслись.

Кому это поможет?

«Не выжил никто».

Я знаю, кто выжил. Я! Только я! Ни младенец, ни молодожены, ни нобелевский лауреат! Только Я!

Ну зачем? Почему?

Я затарабанила кулаками по голове.

– Лео?

Джей стучал в дверь.

Так. Таблетки. Я нащупала в кармане таблетницу и высыпала содержимое прямо в рот.

#

Часть вторая

Тень

Я падала в темноту. Надо мной раскинулось красное табло «Пристегните ремни». Оно было больше меня и больше самого неба. Я усмехнулась – уже поздно. Я лечу в пустоту.

А в пустоте вспыхнули желтые круглые глаза. Сова.

Шепот наполнил уши и эхом улетел вдаль:

– Тасоом. Тасоом.

Мне показалось, или это голос бабушки?

Я упала в воду. Ледяную, жгучую. Здесь не разобрать, где дно, а где поверхность. Куда двигаться, куда плыть. Я закричала, но вместо крика вырвались лишь белесые пузыри воздуха.

Вода заливалась в горло, в нос. Легкие расширялись, грудь распирало изнутри. Я отчаянно хотела вдохнуть!

Внезапно меня вытолкнуло на поверхность. Я вынырнула из вод Миссисипи и тут же спряталась в тени бетонной набережной. Мимо проплыл пароход, осветив ночную мглу прожекторами.

Мое тело двигалось бесшумно и быстро. Или у меня не было тела? Все изгибы русла оставались позади за секунды. Или кто-то мотал время вперед?

Я оказалась у причала, где грузовые контейнеры стояли железными башнями, создавая Великую Тень.

Я скользила между рядов, будто в лабиринте. Я знала, что ищу.

Рядом со старым поржавевшим контейнером стояла груда коробок и лежало тело.

Я скользнула ближе. Толстый бородатый мужчина в грязной поношенной одежде. Воняет мочой.

Я наклонилась.

Его глаза распахнулись. Лицо исказил ужас, нижняя челюсть упала до самой груди. Он завизжал.

Завизжала и я.

Я подорвалась в кровати и судорожно втянула воздух. О, Боже, это опять сон.

Сон.

Но проснулась ли я?

Видимо, нет. Я не могла поверить своим глазам.

На подоконнике, у открытого окна сидела сова. Неподвижно. Ветер играл ее белыми перышками. Глаза желтели в утреннем сумраке.

Я ущипнула себя. Больно.

Казалось, она отреагировала на мое движение – расправила крылья и вылетела из комнаты. Я кинулась к окну. Никого. Лишь ветер окутал мое потное дрожащее тело.

– Я говорю тебе, меня преследует сова.

– Ну хорошо хоть не бешеный пес.

Я кинула в Джея ручкой. Мы сидели на полу в детском отделе и разгребали бардак. Дети имеют свойство брать книги и класть их куда душе угодно.

– Может, сходишь к своему мозгоправу? Вряд ли это хороший знак, Лео.

– У нас встреча на следующей неделе. Не хочу ничего менять.

– Ты его боишься?

Я задумалась, ощупывая рельефный томик Алисы в стране чудес.

Боюсь ли я доктора Престена? Я вспомнила его причесанную бороду, узкие приспущенные очки, аккуратно выглаженную рубашку. Нет, не боюсь. Мне неприятны его вопросы… О том, чего я хочу, почему ругаю себя. Мне всегда хочется ответить – не знаю.

Я покачала головой:

– Нет, не боюсь. Но мне нечего ему пока сказать.

– Кроме того, что тебя глючит?

Я улыбнулась:

– Кроме того, что меня глючит.

А может, это не глюк? Странно. Очень странно. Надо почитать про галлюцинации. И про кошмары. Открытый рот бездомного промелькнул перед глазами. Это просто сон. Бред твоего воспаленного мозга.

Как же хотелось выспаться. Хотя бы часов шесть. Без кошмаров и панических атак.

Джей сложил раскраски в стопку и выпрямился, разминая ноги:

– А может, это и неплохо?

Я с трудом вырвалась из мыслей:

– Что неплохо?

– Глюк. Сова. Ты хотя бы оживилась. Думаешь о чем-то другом. Может, так твой мозг хочет тебя развлечь?

– Если это все, что он придумал…

Мы рассмеялись.

Зазвенел дверной колокольчик.

– Есть кто живой в этом склепе для старых книг?

Я узнала голос. Айана.

– Это ты ее позвал?

Джей улыбнулся. Сама невинность.

Айана была моей подругой из колледжа. Она иммигрировала в Миннесоту из Сомали в 2009 году с мамой и тремя братьями. Мы сразу нашли общий язык, хотя и были совершенно разные. Айана целеустремленная и прямолинейная. В отличие от меня, она сразу нашла свое место – устроилась в языковой центр и помогала освоить язык таким же иммигрантам, как она.

– Вот вы где! Решили сказки на ночь почитать?

На ней был оливковый хиджаб, на смуглом лице светилась улыбка.

Я только сейчас поняла, как соскучилась.

Мы обнялись. От нее пахло розой и сандалом. Я почувствовала тепло.

– И что вы, ребята, задумали?

А задумали они меня отвлечь. И, надо сказать, у них это получилось.

Они повели меня на живой концерт местной инди-группы. Мы сидели за барной стойкой, слушали музыку и болтали о всякой ерунде. Айана ищет помещение для школы, Джей копит на очередную гитару. В какой-то момент я вдруг осознала, что люди вокруг настоящие, живые. С реальными желаниями и заботами…

Я даже с аппетитом съела порцию гренок с чесноком и сыром. Правда, пришлось весь вечер пить только безалкогольное пиво…

Зато Джей успел хорошенько накидаться:

– А травку тебе можно?

Я задумалась. Про травку доктор Престен ничего не говорил. Или это само собой подразумевается?

Айана отказалась сразу.

Мы с Джеем вышли на свежий воздух, спрятались за пожарной лестницей и раскурили косяк на двоих. Я пробовала травку в колледже и не скажу, чтобы осталась в восторге. Но сейчас желание расслабиться превратилось в навязчивый неутолимый зуд.

Джей выдохнул вместе с дымом:

– Хорошо все-таки жить.

С этим я согласиться не могла. Но вечер сделал жизнь более сносной.

Я затянулась.

– Эй, только один раз, и все, не хочу, чтобы у тебя поехала крыша.

Я выдохнула. Голова закружилась:

– Поздно, мою крышу уже не догнать.

Я снова вспомнила искореженное ужасом лицо бездомного:

– Мне сегодня снилось, как я убиваю человека. Или даже не убиваю. Скорее, он будто испугался меня до смерти. И его лицо…

Отвисшая до груди челюсть.

Джей забрал у меня косяк и улыбнулся:

– Ну ты, конечно, в последнее время выглядишь жутковато, но вряд ли могла напугать кого-то до смерти.

Я усмехнулась, но сердце тут же сжалось:

– Просто… Все казалось таким реалистичным. Будто я там была.

– Мне иногда снится девушка из соседнего кафе, и, поверь мне, выглядит она крайне реалистично.

– Прекрати…

– Ну либо… – Джей сделал затяжку. – Либо ты можешь видеть, как смерть забирает людей. Мама говорит, бабушка обладала даром видеть рождение и смерть. Она была шаманкой. Уж не знаю, правда это или нет.

Я улыбнулась:

– Мою бабушку тоже так называли. Она вроде как лечила от болезней и тревог. К ней приходили со всей резервации. Как по мне, она просто хорошо разбиралась в травах.

– Ну… Вот тебе немного мудрости от племени оглала: между знанием и даром тонкая грань.

Я разулыбалась:

– Мне нравится.

В голове заплясали огоньки. Я почувствовала, как расслабляются плечи. Почему бы доктору не прописать мне траву?

Джей докурил и кинул окурок в канализацию:

– А знаешь… Я иногда думаю, это ведь мы с Айаной предложили тебе скататься на Коста-Рику. Ты могла выбрать любое направление. Но мы разрекламировали…

Да, я могла бы выбрать Мексику или Кубу.

– Брось. Кто мог предположить такое? Тем более я мечтала увидеть океан.

И увидела, только изнутри.

– Да, ты права. И все-таки паршиво вышло.

Я знала, что за Джея говорит алкоголь. И в нормальном состоянии он бы не стал напоминать мне о том, как паршиво все вышло. Тем более в миг, когда я перестала об этом думать. Мне захотелось стереть этот разговор. Жаль, что мы не можем стирать разговоры и события по желанию.

Я вернулась домой с легким головокружением и острым чувством голода.

Холодильник был пуст, так что пришлось варить макароны. Но пока я ждала, когда вскипит вода, краски снова померкли. Вот так. Без причины. Травка совсем отпустила, а вместе с ней ушло и воодушевление. Я почувствовала себя разбитой на части. Силы покинули меня. Я поела недоваренные макароны с кетчупом и завалилась спать, не раздеваясь.

Из плюсов – я уснула быстро.

Из минусов – кошмары не хотели оставлять мое измученное сознание.

Красное табло «пристегнуть ремни» загорелось в темноте. Самолет начало трясти и тянуть на левый борт.

Новый толчок оглушил.

Я стала тенью. Бесплотной тенью, рыскающей по ночному городу. Фонари жгли глаза. Я перемещалась во мраке. Под навесами, за деревьями. Быстро, словно проматывая пленку вперед. Кошка встала на дыбы и зашипела.

Женская фигура дрожит на горизонте. Зонт. Стук каблуков по мостовой.

Шаг. И я уже за ее спиной. Зонт медленно поворачивается. Зеленые глаза расширяются, рот открывается неестественно широко. Лицо искажается в ужасе. Она падает без чувств.

Все погружается во мрак.

– Тасоом.

Да, это голос бабушки.

Она зовет меня. Но в темноте никого нет.

– Тасоом.

Я вижу дерево. Пораженное молнией дерево. На одной из ветвей сидит сова. Но, как только я приближаюсь, она срывается и улетает.

– Тасоом.

Бабушка?

Я просыпаюсь.

На этот раз не в панике, а с ощущением присутствия. Будто шепот был здесь, в настоящем.

Но развеялся, стоило открыть глаза.

Я зажгла прикроватную лампу. Комната была пуста.

Рельеф амулета ощущался через потную майку. Может, его присутствие и напомнило мне о бабушке? Как говорит доктор Престен, не знаешь, что впитает в себя подсознание.

Три сорок пять. Спать больше не хотелось. Я пошла в душ, встала под струю теплой воды и закрыла глаза.

Тасоом. Значит, тень. Душа. Для шайенов это одно и то же. Но почему это слово пришло в мою голову?

Воспоминания о бабушке начали мучать мою душу. Ее мягкие морщинистые руки, пахнущие травой и землей, гранатовый подол платья, длинные седеющие волосы. Она пела мне песни тихим хрипловатым голосом. Песни на языке шайенов. Мне кажется, я любила бабушку больше, чем маму. И она любила меня. Называла чудом. И относилась как к чуду. Она умерла, когда я училась на втором курсе. Наверное, с этого и началась череда моих депрессий и тревог.

Или раньше?

Надо выпить таблетки.

Спать так и не хотелось. Не знаю, чего я боялась больше – очередного кошмара или тихого шепота бабушки.

Перед глазами всплыло искореженное ужасом лицо женщины с зонтом. Мой мозг болен.

Я надела парку и вышла в ночной город. Улицы всегда принимали и разделяли мою боль.

Холод пахнул в лицо, развевая остатки сна.

Ноги сами несли меня в путь. Мимо разрисованного граффити дома, вдоль пустынных трамвайных путей, вниз, в потемневший от сырости переход под железной дорогой, и вот передо мной раскинулась великая река Миссисипи. Ее течение не было быстрым, но даже слабый шум воды успокаивал. Я слышала, как она качается в русле, плещется в заводях, неспешно продвигаясь вперед.

Огни города отражались в этой реке. Белые, желтые, красные… Смешивались на темном полотне воды и дрожали, будто размытые краски.

Я прошла по бетонному мосту и оказалась на восточном берегу – район парков и старых частных домов. Здесь искал свое вдохновение не менее грустный Фицджеральд. Но он умел превращать чувства в прекрасные слова. А я… За годы, проведенные в Сент-Поле, я поняла, что любовь к чтению еще не делает тебя писателем.

Возможно, книги для меня просто излюбленная форма эскапизма?

Я остановилась у кленовой рощицы и взглянула на город поверх реки. Он стоял недвижно. Собрал в гроздь все свои небоскребы, провода, застывшие краны.

Я захотела перейти на другую сторону набережной, но остановилась. На асфальте под моей кроссовкой трепетал флаер с летящей белой совой.

Мимо промчался мотоцикл. Я отпрянула назад. Холодный порыва ветра растрепал волосы. Надо же, еще один шаг, и мотоцикл снес бы меня вместе с моей грустью. Может, так было бы и лучше.

Рев мотора улетел вдаль. Казалось, такой громкий звук должен разбудить весь город. Но город спал. Я была одна. Одинокий призрак этого города.

Ветер зашелестел в кленовых листьях, и мне безумно захотелось на волю. Подальше от бетона и огней. В родную Монтану.

Я закрыла глаза. Бабушка ведет меня за руку по степи, поет песни, собирает душистую зубровку и щекочет веточками мои ладошки. Ветер ласкает высокую траву.

Сердце сжалось. Может, оставить все и уехать?

Нет, глупые фантазии. Мне нечего делать в резервации. Бабушки нет. Мама живет в этом старом доме, не желая ничего менять. В последний раз, когда я ей звонила, она сказала, что грустить неправильно. Что Великий дух дал мне второй шанс, даровал жизнь, чтобы я смогла что-то совершить.

Я не дослушала ее и отключила телефон. Так странно, имя Леола означает львица, храбрая. А я не могу даже с собственной матерью поговорить, чтобы не довести себя до слез.

Когда я возвращалась обратно, уже светало. Выключались фонари, проезжали первые трамваи. У газетного киоска парень выгружал из машины коробки со свежими газетами. Я автоматически пробежала глазами обложку и замерла.

Лицо этой женщины. Из моего кошмара.

Может, я видела эту газету вчера?

– Извините?

Парень вытащил последнюю коробку и закрыл машину:

– Да?

– Я могу взять газету?

– Я только привез товар. Сейчас придет…

– Нет-нет. Я просто посмотрю и верну, хорошо?

Парень удивился, но возражать не стал.

Да, то самое лицо. Ее зеленые глаза смотрят прямо на меня. Такие растерянные…

Вы знаете этого человека?

Сегодня ночью на пересечении Юниверсити-авеню и Джексон стрит была найдена женщина, с полной потерей памяти. Об этом сообщает городская больница Фэрвью Саутдейл.

Женщину обнаружили без сознания. Травм и признаков насилия нет, —

сообщает дежурный врач.

Удалось установить ее имя и возраст – Мэри-Энн Блэк, 38 лет.

Полиция пытается разыскать ее родственников.

Приметы: рост 167 см, среднего телосложения, волосы русые, глаза зеленые. Одета в синюю блузку, коричневую юбку и коричневый пиджак, черные туфли. Рядом нашли черный зонт и темно-синюю дамскую сумочку.

Если вам что-то известно об этом человеке, пожалуйста, сообщите в больницу Фэрвью Саутдейл, на горячую линию газеты, или по телефону 911.

#

Часть третья

Инсомния

– То есть вы хотите сказать, что видели потерявшую память женщину в своем сне?

– Именно.

Доктор Престен понимающе кивнул. В линзах его очков мелькнуло закатное солнце. Обычно меня расслаблял этот кабинет, его свет, чистота, мягкость ореховых кресел. Но сегодня мысли метались в голове, подобно запертым в ловушке крысам. Как же хочется пить. И спать.

Доктор продолжил:

– И вы уверены, что сон приснился вам до того, как вы увидели статью в газете.

– Ага.

Еще бы. В тот день я не могла сосредоточиться на работе. Джей постоянно спрашивал, все ли со мной хорошо. Но я не могла его успокоить. И не знала, что сказать. Только обновляла и обновляла новости в телефоне.

Нашлись друзья и дети этой женщины. По их словам, она засиделась у подруги за игрой в бридж. До этой ночи ее не беспокоили проблемы с памятью или другие серьезные проблемы со здоровьем…

– Леола?

– Да?

– Я попросил рассказать, что еще было в этом сне. Это первый раз, когда кошмар поменялся, верно?

– Не совсем. Мне снились и другие…

Тасоом.

– Например?

Как же медленно вращаются в голове мысли.

– Мне снился бездомный мужчина. С ним случилось то же самое…

– Что и с женщиной?

– Да…

Я искала информацию и о нем, но ничего не нашла. Это не успокаивало, его ведь могли просто не обнаружить. У него нет дома и, возможно, документов. О таком могли даже не написать.

– Что еще вы видите в этих снах?

Тасоом.

– Мне снится бабушка… И… сова.

– Что в этих снах вам запоминается?

– Ее шепот, ощущение, будто она рядом. И глаза… Глаза совы.

– Хорошо. Как думаете, что это может означать?

Серьезно?

– Я не знаю, доктор, не знаю! Я пытаюсь сказать вам, что видела, как женщина лишилась памяти! Ее лицо перекосило от ужаса! А я смотрела прямо в ее глаза! А вы спрашиваете, что означает шепот моей покойной бабушки?!

Я закрыла руками лицо:

– Это безумие! Безумие! Я схожу с ума?!

– Леола, я так не думаю. Вы пьете таблетки?

– Да.

– Это хорошо. Я поменяю вам противотревожное на транквилизатор.

Я убрала руки от лица и попыталась сосредоточиться.

– Транквилизатор?

– Да, он также снимет приступы тревожности, но поможет вам засыпать. Какое-то время вас будет преследовать дневная сонливость, но в этом нет ничего страшного. Только не следует садиться за руль, хорошо?

– Но я не хочу.

– Не хотите чего?

– Засыпать. Я… Я боюсь засыпать.

– Леола, с той ночи, когда пропала женщина, прошло два дня. Получается, вы не спите третьи сутки?

Я промолчала. Ответ был очевиден.

– Почему вы не обратились ко мне раньше?

Я только прошептала:

– Я не знаю…

Голова отказывалась соображать. Прошлой ночью я обошла весь город, пила энергетики, кофе, потом боролась с паническими атаками – все что угодно, только бы не сон.

И этот шум в ушах…

Доктор Престен снял очки и откинулся на спинку кресла:

– Леола, вам надо поспать. Вам нечего бояться. Новый препарат поможет вам уснуть. Если этого не случится, я буду вынужден положить вас в клинику. Я бы хотел сделать это прямо сейчас, но вы ясно дали понять, что не согласны на стационарное лечение. Вы сильно истощены. Вы мало спите. Вас мучают кошмары. Ваш мозг сейчас может выдавать желаемое за действительное.

– Я же не хотела, чтобы с этой женщиной что-то случилось.

– Конечно, не хотели. Вы склонны винить себя за вещи, которые не в силах контролировать.

– Но я там была! Я видела ее!

– Или вам только так кажется. Леола, это называется – ложное воспоминание. Вам приснилась картинка. Вы в общих чертах ее запомнили. А когда взяли в руки газету, то дополнили это воспоминание новыми деталями. Лицом, одеждой, улицей и так далее. Воспоминание как бы перезаписалось. И теперь вам кажется, что оно было таким всегда. Такое происходит при недостатке сна. А согласитесь, ваш сон в последнее время нельзя назвать здоровым.

С этим сложно поспорить. И все же… Неужели меня и правда обманул собственный мозг? Я ведь вспоминала ее лицо тем утром, зеленые глаза…

Доктор протянул рецепт с новыми препаратами:

– Схема приема та же. И, Леола… Пожалуйста, звоните мне при любом изменении вашего состояния. Не тяните, хорошо?

Я кивнула. Наверное, он прав. Я просто поломалась. Нельзя доверять себе, когда ты поломан.

У выхода из кабинета еще одна мысль пришла в мою голову:

– Доктор Престен, а может человек потерять память от страха?

– Да, после любого травмирующего события может наступить так называемая, диссоциативная амнезия. В том числе и от страха.

У кровати горела одинокая лампа, создавая иллюзию уюта и безопасности. За окном дул мощный северный ветер, гудела вентиляция.

Я долго сидела на краю кровати и крутила пузырек с таблетками. Маленькие фиолетовые пилюли, которые помогут мне уснуть.

Боже мой, как я устала.

Кажется, еще одно усилие, и я просто рухну без сознания. Тело ломило, в глаза будто засыпали песок. Как же медленно крутятся мысли.

Час назад, в ванной, я разглядывала мешки под глазами и взбухшие вены на белой груди. А вдруг это не вены, а тонкие хвосты, извивающиеся под кожей? О, Боже!

Может, мама права, и я расплачиваюсь безумием за глупую грусть?

В конце концов, я ведь выжила! Может, я должна радоваться каждому дню? Осознать что-то… Быть благодарной. Только кому или чему? Случайности?

Как можно верить в высшие силы, когда умирают дети?

Почему-то вспомнился тот журналист, Генри Купер.

«А что, если я скажу вам, что в той катастрофе не выжил никто?»

Я усмехнулась. А вдруг я и правда умерла, и эта реальность лично моя? Чистилище в вечной депрессии. Интересно, в этой игре можно победить?

Возникло ощущение дереализации. Несколько секунд я не понимала, что я – Леола. Что живу в Сент-Поле. Что живу.

Ощущение ушло так же внезапно, как и пришло.

Наверное, стоит довериться доктору, а не своему воспаленному мозгу. Со мной явно что-то не так.

Это ты еще умолчала о сове…

Я открыла пузырек и высыпала таблетки на ладонь. Даже этот незначительный вес заставил ее дрожать. Наверное, я сейчас усну и без них. Таблеток совсем немного. В аптеке их всегда выдают дозой на несколько дней. Чтобы ты не смог покончить с собой. Они имеют дело с такими поломанными, как я, и знают, что с нами делать.

Я кинула одну таблетку в рот и почувствовала одновременно облегчение и отвращение.

Облегчение – потому что не надо больше ничего решать. И появилась надежда, что таблетки помогут.

Отвращение – потому что в глубине души знала, что это не так.

Как же я устала.

Я тонула. Вода заливалась в нос и рот. Вокруг была темнота. И вдруг в этой темноте высветились белые крылья. Сова.

Она летела сквозь воду, сквозь пустоту. И мне было так тепло от взгляда ее желтых глаз. Я знала, что теперь со мной все будет хорошо. Она рядом.

Сова подлетела так близко, что я увидела темные узоры на ее перьях. Клюв открылся, и из него прошелестел голос бабушки:

– Проснись!

Но я не проснулась. Только упала в еще больший мрак и очутилась на мостовой.

Лил дождь, громыхала молния. Кафедральный собор белым призраком возвышался над городом.

Вспышки молнии высвечивали огромные резные арки и застывшие мраморные скульптуры. Испуганные и холодные.

Проснись.

Теперь я знала, что сплю. Я снова стала чем-то. Скользким, как тень, и страшным, как сама смерть.

Проснись, проснись.

Я не могла осознать себя, управлять собой, разбудить себя.

Что я такое? Я не знаю!

Я пряталась в тени деревьев и наблюдала за тусклым светом в окне собора. Я хотела насытиться.

Тяжелая дубовая дверь приоткрылась, из собора вышел мужчина в длинном черном пальто. Высокий, широкоплечий. Он был чем-то обеспокоен, теребил ключи от машины в руках. Затем осмотрелся, поднял воротник пальто и побежал под нещадным ливнем к стоянке.

Я перемещалась словно воздух. Раз – мимо белой мраморной стены собора. Два – меж рядов машин. Три – я у пассажирской дверцы старого субару.

Проснись, проснись!

Мужчина обогнул капот и оказался один на один со мной.

Руки бросают воротник пальто. Лицо искажается в страхе.

Проснись!

Он кричит, и рот раскрывается неестественно широко. Он кричит, а я приближаюсь. Он кричит и падает. Дождь хлещет в его распахнутые обезумевшие глаза, в развалившийся рот.

Да, отдай мне все. Всего себя…

Проснись!

Я вскочила с криком.

Нет! Не может быть!

Он умер! Он умер! Я убила его.

Я не знала, что делать, куда бежать.

Ветер швырял дождь в окно, гремел гром.

Все тело трясло, горло сдавливало. Я начала задыхаться и побежала в ванную за таблетками. Но противотревожного больше не осталось, остался только флакон с новым препаратом. С этими проклятыми фиолетовыми таблетками! Я швырнула флакон в зеркало, и он с грохотом разбился, таблетки посыпались в грязную раковину, покатились по полу.

Я сползла на холодный кафель и разревелась, обхватив голову трясущимися руками.

Я убила его! Убила!

Дыши. Просто дыши. Холодный кафель, теплые…

Кто здесь?

Только я.

Один вдох, два, три вдоха… Когда дошло до семидесяти – стало легче.

Я вытерла мокрые щеки.

Одежда сухая, волосы тоже. Я не выходила из дома. Просто не могла дойти до собора и вернуться обратно, не намокнув.

Внезапная мысль заставила меня подорваться. Я включила в спальне свет и открыла ноут.

Новости Сент-Пола

Но ничего о найденных или пропавших людях. Никаких новых происшествий за эту ночь.

Я посмотрела на время – 05.32.