Знаки-Собаки

«Напасть! Вперед на страшного незнакомца!» – пронеслось в ее мозгу, и отважная воительница прыгнула навстречу слепящему свету. Вопреки ожиданиям ее зубы впились во что-то мягкое. Не сдаваясь, Дара пустила в ход лапы, и те также завязли в зыбучем материале. Не обученная боевым премудростям Дара, однако, не теряла последовательности – скоротечная атака не убедит железного черта. Будто вспомнив мастерство предков, Дара вонзилась в дряблое брюхо противника и, не отпуская хватки, принялась теребить мякину влево и вправо, издавая при этом устрашающее рычание.

Свет заметно сбавил свою мощь, и снова замелькали огоньки.

– Дави его, не отпускай! – послышался прежний радиоголос, – не ты, так он тебя. Рви!

В звучании последнего напутствия Дара успела уловить знакомый тон, что-то из известного ей, досадно знакомого. Не ослабляя хватки, собака кромсала мякоть, и та постепенно сдалась, развалилась на мелкие противные чешуйки. В мерцании лампочек она видела, как крупные белые и рыжие чешуйки летят по воздуху, садятся на ее сморщенный нос, лезут в ноздри – вот какой коварный враг. Дара чихнула и подняла вверх еще больше чешуи. Та опять закружилась около морды, попала в пасть, даже под язык. Но Дара торжествовала – железяка сдалась, теперь полный вперед!

И откуда только появились новые силы?! Туннель удивлял многочисленными поворотами и капканами, которые почему-то хорошо просматривались и поэтому легко обходились стороной. Наконец замерцал свет, и Дара без раздумий выскочила на поверхность, очутившись почти лицом к лицу с ненавистным стрелком.

Безжалостный тип и носом не повел: ни изумления, ни страха – никаких эмоций, словно сумасшедший вооруженный пылесос. За свою недолгую жизнь Дара успела посостязаться с обеими моделями: черным в Лориной обители и синим в Серафимовой.

Теперешняя модель предпочла человеческий облик и вдобавок была снабжена непропорционально громадным пулеметом с бесконечной лентой. Еще мгновение – и пулемет взглянул немигающим черным глазом дула прямо на жертву. Время потекло медленно и с остановками – стоит глазку мигнуть оранжевым огоньком, как Даре конец. Неясно почему, но собаке вспомнился Серафим в его спокойной, каменной позе. Мир может ломаться и создаваться по новой, но Хозяин продолжит свою молитву «каменной Лоре», ему будет все нипочем.

Тут произошел разворот сюжета, и меньше чем за секунду вместо гипнотического черного глазка перед Дарой мелькнули ноги в армейских сапогах. Снайпера кто-то подстрелил так, что тот сделал в воздухе сальто и, грохнувшись об землю, поднял клубы пыли.

– Ха-ха-ха! Молодец, псина, подвела к самому стрелку. Как мы его! – ликовал радиоголос, – Без тебя было бы сложно, он на неуязвимой позиции второй час заседал. Блестящая все же была идея с тоннелем! Чертяка поздно пронюхал наш план! Что ж, аминь, приятель!

В эфир ворвались и другие взволнованные голоса. По интонациям можно было понять, что несколько человек находятся под таким же серьезным огнем, но на секунду отвлеклись, чтобы порадоваться за Дару. Радиоэфир был полон свиста пуль и взрывов снарядов. Вслед за этим слева буквально из ниоткуда выросла черная доска, испещренная разлиновкой со значками. Убитый снайпер покоился в верхнем ярусе черной доски, и из его виска клубился дым.

Другие графы содержали мало интересного, но последняя линия по-настоящему волновала. Там, внизу черной доски, располагалось окошко, внутри которого двигалась железная машина с длинным дулом. Пока машина шла своим ходом куда-то вправо, Дара ее не замечала. Но тут колесики остановились, и машина стала обращаться дулом навстречу Даре.

Собака видела, как не спеша происходит разворот, однако, сколько бы она ни старалась убежать вправо и назад, дуло неизменно глядело на нее. Происходящее было тем более необычным, что перед ней, вытянувшись в полный рост, продолжал лежать подбитый снайпер, а самоходная машина была в сравнении с ним не больше кошки. Постепенно картинка поплыла влево, хотя Дара не вращала головой. Панорама расширилась и застыла, открывая пространство холмистой степи, по которой шел длиннодульный противник.

Убедившись в тщетности побега, Дара уже не металась по сторонам. Надо было собраться внутри себя; враг был неизвестен. Поверженный снайпер обладал понятным человеческим обликом. Но монстр с дулом мог напомнить Даре разве что увеличенную и погрубевшую копию Лориного самоходного домика, в котором они возвратились от Серафима. Только теперешний неуклюжий серо-черный домик двигался на множестве колес, что наводило Дару на ассоциацию с гусеницей, которая переела листвы.

– Ну же, чего тормозишь! Вперед, видишь, люк открыт – тебе туда! Вверху, видишь? Вверху!

Слово «вверху» Дара знала, поэтому задрала голову вверх на серое небо с пятнами дыма и быстро плывущими облаками. Даре показалось странным, что небо лишено привычного запаха. У любого неба, пусть дождливого или ветреного, всегда был запах. При всем при этом картинка с дымом и гарью с раскаленным от мчащихся пуль воздухом пахла только теплыми проводами, на манер того, как ощущается на нюх шнур от телевизора. Или запах позади холодильника, в чаще из трубочек и проводков.

Яркая вспышка не дала довести мысль до конца. Дуло гулко стрельнуло, и сразу, в метре от Дары, вспыхнул фейерверк огней и поднялся столб черного дыма. Гари было так много, что темнота заслонила собой весь обзор. Испуганное животное рванулось было сквозь дым назад, но откуда-то справа в нее запустили чем-то не тяжелым, но остроугольным. Она взвизгнула даже не от боли, а от неожиданности.

– Не зевай, дура! Нас так загасят в один момент. Надо двигаться – думать не твоя задача! – негодовал голос из радиоэфира.

Рядом с Дарой на черной земле белела раскрытая книжка. Это ее угол, острый, но бумажный, угодил Даре в бок. Животное посчитало это скверным шагом со стороны своих же – так поступать нельзя! У молодого сознания происходит сбой, и он больнее вражеской пули. Возникает неверный уклон – где свои, где чужаки? Дара готова слушаться. Но быть гонимой за секундную оплошность – это чересчур! Обиженная залилась неистовым лаем, который даже маленький ребенок с собачьего языка перевел бы как горький плач.

Глава 19.

Прямо перед носом собаки неожиданно что-то выросло. Между ее лающей пастью и грозной надвигающейся машиной откуда ни возьмись появилась… Лора. Своим ростом она превосходила длиннодульное сооружение и, казалось, могла посостязаться с ним в одиночку. Но Дара понимала, что это всего лишь женщина, а кругом бешеные пули. Удар же многоколесной гусеницы мог вообще разорвать Лору на части. Дара рванулась к женщине, но не смогла приблизиться ни на дюйм. Вместе с тем, все окружение подвинулось к ней ровно настолько, насколько она приложила усилий. Еще один зрительный обман.

Лора, однако, не выглядела испуганной или хоть сколько-то обеспокоенной творящимся вокруг кошмаром. Она смотрелась царицей войны, которая обращала свой гнев против большого, но невидимого врага. Тут Лора изменилась в лице.

– Ты меня желаешь, глупышка? Ой, какая ты прекрасная девочка – столько сердца!

При этих словах железный монстр оглушительно стрельнул. По всем признакам, снаряд должен был прошить Лору насквозь.

– Прекрати, я тебе сказала! Несчастное создание уже с ума сходит!

Лора говорила, повернув голову вправо. И ей в ответ возражал… радиоголос. Тот же самый, что отдавал приказы. Дара не слушала ответа. Собака была несказанно рада, что зловещий патрон не коснулся драгоценной Лоры и та жива, и даже ругается с Дариным начальством.

От женского гнева панорама боя стала блекнуть, а стрельба утихла. Свет стал наполнять большое пространство, как если бы на поле брани пришла целая армия чистильщиков и стала замывать всю грязь, кровь и нечистоту, одновременно разгоняя тучи.

Слева на деревянной платформе восседал полковник. К его рту подходил проводок, а на ушах были нацеплены черные кружочки.

Наверное, Лора говорила так громко, что даже кружочки не мешали полковнику слышать. Уцепившись руками за руль, он возражал, но уже своим голосом.

Интересной оказалась стена, спиной к которой стояла Лора. На ней, будто вполовину разбавленный воздухом, двигался потускневший монстр с дулом. Теперь его заслоняла прежняя темная доска, также изрядно поблекшая. Дара дернулась, но только сейчас заметила, что ее лапы ремешками прицеплены к такой же, как у полковника, платформе, а к подушечкам на лапах подведены металлические пластины.

Когда Лора освободила псину из оков, Дара увидела внизу платформы истерзанную подушку и кучу перьев. Их-то она и приняла за чешую подземного преследователя.

– Давай поговорим, – наседал Лорин муж, – пойди поставь чаю.

– Мне собаке даже в глаза стыдно смотреть, – негодовала Лора, – этот симулятор не для домашних животных. Она же разрыв сердца заработает. Не стыдно, а?

Подходя к двери, Дара заметила большие звуковые приспособления, которые украшали все углы непонятной комнаты. Собака по-прежнему дрожала и не могла приладить восприятие к быстро поменявшейся обстановке. Из настенных говорителей внезапно вырвался звук пущенного снаряда, и животное разразилось новым приступом лая.

– Успокойся, моя девочка. Все, все! Пошли, колбаски дам, хорошей, варшавской, – Лора выставила перед лицом собаки свою ладонь, которая действительно пахла колбасой.

– Дед тебя, поди, одними сухарями пичкал! Вегетарианец… Он честный у нас – деньги взял, значит, еды купил. Наверное, корок тебе набрал полвагона. Но ты ведь неглупая, колбаску уплетешь за милую душу!

Глава 20.

Накормив потерпевшую, Лора выпроводила ее в коридор, а сама закрылась с мужем на кухне.

– Суть преодоления находится в стороне от всего, что известно животным, – начал военный, опережая вопросы жены. – Люди иногда постигают эту концепцию к старости, а порой умирают, ни разу не догадавшись. Все же известно, что следующий шаг развития должен произойти с полным знанием и желанием выйти из прежней чешуи – никаких инстинктов, прочь бессознательное!

У животных и у людей примерно равные условия. Тем не менее, человеку можно объяснить и дождаться, когда тот поймет, а животное само добирается до узловой точки. Место это, условно точка, должно быть свободным. То есть, нельзя перейти и очутиться на посту, занятом другим человеком или зверушкой. Ниша должна освободиться на час, день, месяц. Дольше пустой она оставаться не может.

Место, которое вот-вот освободится, живым тварям указывает их интуиция. Два обстоятельства должны быть непременно соблюдены – свободная ниша и существо должно, ну скажем так, хотеть ее занять! В нишу не попадешь без сильного на то хотения.

– Послушай, кругом полно неуравновешенных типов, охотников за риском, да мало кто еще захочет смотаться от проблем и вскочить в чью-то нишу!

Лора строила из себя сведущего человека, и реплика, казалось ей, была грамотной и уместной.

– Исключено полностью! Сильное желание не одно и то же, что страсть. Так-то оно так: желающих соскочить с поезда под названием «Жизнь» и очутиться в респектабельном раю много. Но давай начистоту – пожелания всяких нигилистов-анархистов в основе имеют отрицание существующего. Глупцы бегут от проблем, которые не желают или не могут решить.

Так вот, страх вкупе с отчаянием и сильное желание, о котором я толкую, находятся на разных полюсах! Отрицание жизни, скажем, на юге, а потребность занять новую ступеньку в эволюции – на севере. Мотивация неверная – переход невозможен. Для душевнобольных, неврастеников и прочих людей с отклонениями дверь тоже под замком. Нет, и точка!

– Как тогда приобрести «сильное желание»? Что надо сделать? – Лору тема интересовала.

– Это не «Кола», в ларьке не купишь! Такие вещи не приобретаются, когда в голову взбредет. Стремление совершить переход – как плод, который медленно зреет, набухает, растет и наконец созревает. Значит, в один прекрасный день он созрел – можно пользоваться. Никто тебе не скажет, когда настанет нужный момент. Только ты сама в этот день почувствуешь себя необычно. С чем бы сравнить? Да вот хоть с чайкой! Ты вдруг задумаешься: «Почему у меня такие длинные крылья, а я не могу летать высоко? С такими крыльями можно перелетать моря, а мне хватает только, чтобы кружить возле берега да пикировать вниз за рыбкой. Мало становится узкого места, хочется простора. С такого дня растет и растет чувство тоски и голода по… новому и незнакомому. Не знаю, так оно – нет, только догадываюсь! В Академии на первом курсе со мной такое случалось. Год, наверное, места себе не находил. Потом друзья успокоили, объяснили все про жизнь правильно. А то быть мне бродягой, неучем! Спасибо сокурсникам, выручили. Потом уже не повторялось.

– Ты не жалеешь? Хочешь сказать, у тебя была возможность, как ты говоришь, приобрести сильное стремление? Почему ты не захотел, это ведь интересно?!

– Ну, во-первых, тогда, в восемнадцать лет, я ничего такого не знал. Все про «сильное желание» я раскопал намного позднее. И вообще, я припомнил тот юношеский эпизод только из-за знакомства с рабочими материалами.

Во-вторых, на кой мне малоизученные опыты? Я до сих пор не знаю никого, кто совершил переход и очутился в другой нише. Может, это совсем неприятно? Окажусь в нише государственного преступника или жертвы или калекой рожусь. Зачем это надо? Сейчас семья, ребенок вот-вот будет, я все имею. А так, одному богу известно, где баян заиграет. Даром мне это не надо!

Муж напускал на себя серьезность – смотрите, я-де такой передовой, все знаю, пусть экспериментируют на других. Несмотря на отточенный армейской жизнью прием, Лора уловила в его тоне неискренность: он втайне досадовал, что тогда не окунулся с головой в непознанное. Что он сейчас сказал, было правдой. Досаду вызывало его желание откреститься от своей принадлежности к таинству перехода в новый мир. Полковник также подспудно принижал важность «сильного желания».

«Чтобы объявить о своей неприязни к чему-то, надо выискать все возможные недостатки», – подумала Лора, – небось вино в любовницы себе записал не от тяжелой работы! Заливает юношеский просчет, и бедненький сам не понимает, от чего страдает. Хорошо, я у него балласт – не дам зачахнуть!

– Пойдем, покажешь мне комедию на большом экране…

– Я тебе о серьезном!

Дара гавкнула в коридоре.

– Началось, – забурчал полковник, – теперь всех встречных-поперечных пугать начнет…

Радостным голосом он добавил:

– Все-таки как ей дал оторваться! Небось, чувствовала себя в настоящем бою. Оно и я затянулся! Лора, твою подушку, кстати, собака порвала. Запиши на ее счет!

– Изверг! – без злобы произнесла жена.

Глава 21.

Была ночь. Лорин муж навис над животным, и та смотрела на него испуганными глазами. Чтобы смягчить атмосферу, Дара, не вставая, попробовала повилять хвостом, но тот глухо ударялся об пол, не производя приветственного эффекта. Мужчина молчал, и Дара догадывалась о его настроении.

Полковник заговорил со знанием дела – он рассчитывал так, чтобы собака понимала его речь. Именно понимала. И не слова, а смысл. Полковник членораздельно произносил простые звуки, чем сильно отличался от жены-тараторки.

Из сказанного им выходило, что полковник в курсе, что собака смыслит в их человеческих делах. Прозвучала фраза об еще одной особенности Дары, которую та раньше никогда за собой не замечала. Выходило, будто она, собака, однажды встанет на смену человеку из окружения этого мужчины. Полковник знал, что ему не грозит подмена, но тряс кулаком возле носа собаки, боясь за Лору.

Если бы знала человеческий язык, Дара бы поклялась, что никогда в мыслях не допускала причинить Лоре вред.

Но мужчина продолжил громким шепотом, как будто мог знать все собачьи доводы, что ее намерения не в счет. Она, животное, даже не понимает, как этот принцип действует. Полковник произнес имя: Сатурн, и Дара догадалась, что это имя собаки. Даже больше: такое имя мог получить только очень хороший представитель их рода.

Хоть раньше такого не случалось, Сита «увидела» Сатурна. Случись такое с человеком, он воспринял бы это как воображение.

Образ собаки Сатурна предстал не как фотография, а словно голограмма, которая в мгновение ока поведала Даре свою судьбу. Жизнь Сатурна была наполнена людьми, один в один походившими на полковника. Они имели тот же запах, и их мысли источали сходные вибрации.

«Не позавидуешь военному псу», – подумала Дара.

Тем временем полковник продолжал, и его повествование носило уже угрожающий характер. Дара отметила, что подлинный Хозяин, Лорин отец, никогда не говорил с ней в таком серьезном тоне: целая тирада важного человека, который по ошибке или взаправду думал, что Дара, когда ей заблагорассудится, способна где-то исчезать и выныривать в другом обличии.

Собаке на ум приплыла «каменная Лора». Ее образ источал прохладное спокойствие и молчаливую ясность. Статуэтка из темного камня ничего не вещала, но Дара сделала свой вывод, что богиня на ее стороне, опасаться нечего.

Полковник еще раз выставил кулак прямо к носу Дары, а глупая не удержалась и лизнула его сжатые пальцы. Голос сверху недовольно буркнул, что могло значить: «Не подлизывайся, я тебя насквозь вижу».

Дара до утра спала плохо. Ее собачьи обрывочные сны сопровождались погонями и преследованиями.

Глава 22.

Полковник ушел рано, зато Лора поднялась с постели, когда Дара уже еле терпела. Отвыкшая от собаки женщина забыла, что питомцу надо во двор, и только скуление и приглушенный визг четвероногой обитательницы, наконец, разбудили в ней хозяйский долг.

После обеда Лору пригласили в парикмахерскую, и Дара осталась одна. Женщина убежала, забыв налить собаке воды. В короткой экскурсии по дому Дара задержалась в ванной комнате. В Лориных апартаментах система водных шлангов и кранов была устроена иначе и была составной частью гигантской белой кастрюли. По бокам белого сооружения состояли маленькие пузатые мальчики с крылышками, как у птиц. Сделаны толстячки были из того же материала, что и «каменная Лора». Чтобы удостовериться в этом, Дара с опаской подкралась к одному из мальчиков и обнюхала его.

«Как каменная Лора, как каменная!» – подумала собака. Несмотря на свою неподвижность, отсутствие запахов и вибраций, присущих живым людям, мальчики выражали настроение, похожее на детскую шалость. Это приостановило желание Дары забраться внутрь посудины.

Дара улеглась на холодный пол и прикрыла глаза, оставив едва заметные щелочки. Ей хотелось узнать, как поведут себя изваяния по краям ванной. И час, и другой ничего не происходило. Но после этого фантазия животного разгулялась.

Полет собачьей мысли был спровоцирован жаждой. Пол под ней прогрелся настолько, что не давал больше живительной прохлады. Было ясно, что необходимо открыть кран, и пойдет вода. Вот только каменные озорники сдерживали ее решимость. Негодники все время шутливо посматривали на Дару.

Собака стала озираться, присматривая место для отступления. Тут, на противоположном конце белой посудины, она увидела еще двух каменных мальчиков. Оба стояли, смиренно убрав крылья за спину, и со сложенными у груди руками были обращены к озорникам. Дара нашла эту позу очень похожей на молящегося Хозяина. Ей передалось ощущение уверенности, которое всегда присутствовало, когда хозяин с закрытыми глазами взывал к «каменной Лоре».

Один мальчик был очень трогательным. Его крылышки были безропотно опущены и прижаты к телу. Он выглядел более хрупким, чем упитанные проказники и даже чем его братик с молитвенным лицом по правую сторону.

Утверждать, что животное хоть сколько-то понимает в искусстве, поступок большой смелости. Особенно в будуарной скульптуре. Но чувствовать дружелюбное и враждебное искусство собака вполне способна. А этот трогательный ангелок с вознесенными руками – он будто упрашивал своих строптивых братьев не насмехаться над Дарой и вообще серьезнее относиться к своей жизни. Ангелок сразу попал в друзья, его братик справа – просто хороший каменный мальчик. Но двое насмешников определились в число недоброжелателей.

Какая досада, что блестящий кран был со стороны недругов. Что оставалось собаке? Она умеет поворачивать зубами кран, умеет уклоняться от струй воды, но чего ждать от пузатых мальчишек?

Передними лапами Собака оперлась о край ванны, порычала на сорванцов и стала кусать тугой кран. Струя стала бить о дно ванной. Потом Дара заскочила внутрь, радуясь новому совершенству. Операция проходила намного успешнее последнего позора.

Вода убегала в желобок, лишь ненадолго задерживаясь на дне. Повернувшись хвостом к каменным насмешникам, Дара стала лакать быстро убегающую влагу. Когда она подняла голову, то встретилась с каменным взглядом молящегося мальчика, который на этот раз покровительственно, но с уважением смотрел на собаку поверх сложенных рук.

«Зачем люди держат рядом свои маленькие каменные подобия. Все маленькие и каменные. Маленькие и каменные!»

В ненастоящих каменных людях не видно их прошлого. В иных людях Дарин меткий глаз мог различить бывшее животное. От таких людей исходил некий магнетизм, и в их присутствии создавалась аура, непохожая на человеческую.

Пока собака пила, вода обмочила задние лапы и хвост, и оставалось немного, чтобы вымокло все тело. Так и произошло. Попытка зубами провернуть рукоятку назад не увенчалась успехом, и, вместо остановки, вода полилась сильнее. Дара перепугалась, стала суетиться и в результате вымокла с лап до головы. Потом выпрыгнула из ванны и стала отряхиваться, не понимая, что пол ровной окружностью от четырех Дариных лап стал мокрым и скользким. Эту красоту на паркетном полу и увидела входившая в дом Лора.

– Ах ты! Что за круги из воды?! Ну!… Лахудра! Ты же нам потоп устроишь! А если бы я не пришла?! Ай-ай-ай! – Лора разразилась бессмысленными возгласами и стала похожа на взбалмошного уличного пса. С большим опозданием женщина расшифровала-таки этот знак – Дара весь день просидела без питья.

«Отец ведь прав. Так занятно! – собака моется сама и пить из-под крана тоже научилась. Наверное, только в цирке обучают таким трюкам. Что еще у нее в запасе, вот бы узнать?!»

Лора повела мокрую Лахудру на детскую площадку и, имитируя кусочек сахара, стала вынуждать бедное животное становиться на задние лапы. Каждый раз она поднимала руку выше и выше, и Даре пришлось танцевать на двух задних, что ее быстро вымотало. Но Лора раззадорилась:

– Давай еще! Давай!

Дара вспомнила, как каменный мальчик умолял своих братьев на другой стороне ванны, и, встав на уставшие, натуженные задние лапы,… сложила, насколько могла, свои лапы прямо перед мордой. Лора сразу все поняла:

– Бедняжка, ты уже молишься! Замучила я тебя. Ай да молодец!

Упражнение на развитие задних конечностей отплатило Даре получасовым отдыхом, когда она сидела на поводке рядом с книжным магазином, где хозяйка выбирала пособие по дрессировке.

Глава 23.

– Скоро вернется! – сказал Серафим, глядя в темноту за окном, – два дня прошло, а уж чувствую, что собака долго у дочки не застрянет!

Годы, истраченные на выяснение закона привязанности, наградили старика знанием о связях, о ниточках, незримо протянутых между одним и другим человеком, между человеком и животным и даже человеком и предметом. Дополнительно Серафим обнаружил линии в самом человеке, скрепляющие его пристрастия и предпочтения, похоть и пренебрежение – будто внутри обитало еще одно существо без имени, но с очень серьезными претензиями.

Линии, обнаруженные стариком, поминутно нарушали равновесие в душах людей. Они, словно молнии, вздымались и крошили удивительной красоты гармонию, порожденную в человеке самой вселенной. Как ни старался Серафим обуздать бездушные разряды, их потенциал непременно обращался внутри в чувство неудовлетворенности. Но стоило исследователю стать счастливым – и молнии гасли, а неповторимый кристалл гармонии обретал новые грани: разрастался, ослеплял своим великолепием.

К расстройству Серафима, на долю людей выпадало невообразимо мало самоцветов. Кристалл счастья не успевал вырасти для того, чтобы радость продлилось в жизни хоть недолго.

Старик проводил в раздумьях часы, доходил до оцепенения – как достичь, чтобы линии-привязанности не действовали губительно на людскую жизнь. Эта острая мысль в его голове накалялась до белизны, а потом переставала быть частью ума и неслась за его пределы.

Тогда ему виделись линии, поскольку безмыслие озаряло все светом, и изнутри освещалось всякое неизведанное.

Когда Серафим путешествовал по Индии, в одном музее в городе Фатехпур Сикри он нашел на стене надпись – диалог императора Акбара с его мудрым советником. Император спрашивал мудреца: «Я все ясно вижу в солнечном свете, но что невозможно увидеть даже с помощью солнца?»

Ниже следовал ответ советника:

«Такое существует, о мой Император! Даже солнечный свет терпит неудачу в попытке осветить темноту человеческого разума!» Тогда Серафим усмехнулся, поскольку диалог Акбара вызвал в его памяти слова: «Голова – вещь темная и исследованию не подлежит". В далеком детстве Серафимка слышал в кино эту фразу, но никогда не задумывался.