Обреченные смерти не боятся

– Хорошо, что ты вышел, а то я хотел уже вламываться к тебе, – Тед приветливо мне улыбается и идет в сторону столовой.

– Тебе бы не понравилось то, что ты мог там увидеть, – натянуто улыбаюсь ему в ответ.

Тед забавный. Наверное, он ровесник Томаса, и поэтому мне легко с ним общаться. Я чувствую себя спокойно и словно он кто-то наподобие меня, а не наставник и старший уборщик. Но кто знает, что может скрывать эта доброжелательная улыбка? Кому, как не мне, знать о масках. Наверное, он хотел бы быть моим другом, но я вовсе ничего не знаю о дружбе. В ящике у меня было нечто похожее на друга, но Люка быстро переселили, будто я негативно на него влиял. Не представляю, как это могло быть, ведь он просто играл в кубики и молчал, пока я с ним разговаривал.

– Сегодня я возьму на себя сад и территорию, а ты приберись в холе, – Тед здоровается с работниками кухни и берет свою порция, а я следую его примеру и всем улыбаюсь.

Еда в столовой неплохая и довольно разнообразная, но, возможно, так считаю лишь я, кого пятнадцать лет кормили пресной кашей. Пока что это место производит на меня хорошее впечатление, если не считать бетонного потолка, который пришел сюда за мной прямиком из ящика.

– Как тут дети вообще? Говорят, они высокомерные и наглые, – спрашиваю, якобы невзначай, не отвлекаясь от своей порции еды.

– Об этом месте много что говорят в городе, и каждый из них не прав. Тут есть разные люди. Некоторые могут доставить проблем, а некоторые довольно милые, и с ними можно пообщаться на интересные темы. Мне в этом повезло больше, так как я работаю в крыле с малышами, – Тед улыбается, словно говорит о своих собственных детях. – Они все очень разговорчивые и добрые. Но в твоем крыле бывают и неприятные экземпляры.

К какому же виду относятся мои сестрички. Думаю, если они больше времени проводили с отцом, то они те еще выскочки и вряд ли мама смогла бы это исправить. Да и это не играет ни какой роли. Потому им все равно суждено умереть. Но не сейчас, я хочу растянуть это удовольствие. Хочу быть рядом как можно дольше. Хочу, чтобы они привыкли видеть меня со шваброй в руках. А после хочу видеть ужас в их глазах от того, как часто они оказывались в опасности, и каждый раз я позволял им уйти. Я хочу, чтобы они были благодарны мне за каждый лишний прожитый день.

– Ты в порядке? – Тед обеспокоенно вскидывает брови, заглядывая мне в лицо.

– Да. Да, конечно.

– Ты странный немного, – он смеется. – Может, мне так кажется, потому что я привык наблюдать детские лица.

– Извини, просто задумался, – похоже, я его напугал, надо бы стараться держать себя в руках и думать о жажде крови только тогда, когда никого нет рядом. – Тед, а мы можем пользоваться библиотекой?

– Не уверен, но, думаю, с этим не будет проблем. Можешь уточнить у директора. Хочешь почитать? – непонимание с его лица исчезает, и он снова улыбается мне.

– Из дома привез только какой-то французский роман в оригинале. А хотелось бы разнообразия.

– В любом случае ночью здесь никого нет, – Тед подмигивает мне и уходит в правое крыло.

Мне следует начать со второго этажа, где находятся кабинеты и оборудования для учебной деятельности. Уйма лабораторий с какими-то непонятными мне штуками, но, думаю, даже первоклассник сумеет разобраться что, и к чему. А ведь я и тоже мог бы учиться здесь, ходить в скучной форме, общаться с такими же богатенькими детишками, изучать разные науки и языки. Но моя судьба приобрела более интересный поворот событий, и я учился и жил в ящике. Нет, я безмерно рад, что познакомился с Томасом и Диланом, ведь эти знакомства во многом полезны. Но что могло быть, если бы я ходил по этим светлым коридорам не в качестве уборщика.

Помню, как-то раз Томас обещал мне, что после выхода из ящика у меня всё будет. Он говорил, что я смогу стать нормальным и даже, возможно, преуспею среди многих ровесников. Он ошибался. В мои годы люди уже учатся профессии и готовят почву под свою карьеру. Они не думают об убийстве и принимают ли они сегодня лекарства. Им не снится ад, и они не курят как сумасшедшие от того, что нужно хоть как-то держать себя в руках. Я так устал контролировать каждую свою мысль, чтобы люди не пугались моего отрешенного выражения лица. Всё время я жил мечтами о словах Томаса, но как только очутился вне ящика, то понял, что это было лишь утешением.

На удивление, уборка не отнимала слишком много времени и сил, несмотря на то, что я терпеть не мог убираться в своей небольшой квартирке на окраине города. Горы грязной посуды и вещи, разбросанные там, где только можно было это сделать. Я мог месяцами не притрагиваться к швабре и ждать, пока совсем не перестану помещаться на кровать. Месяц после выхода из ящика я лишь лежал на кровати и периодически выкуривал сигарету, не покидая этой самой кровати. Сейчас же уборка не доставляет мне дискомфорта и является даже некой сублимацией от негативных мыслей.

Замечаю группу детей, шумно спускающихся по лестнице. Они смеются и радуются чему-то. Наверное, круто так получать удовольствие от рассвета и встречать своих одноклассников счастливым смехом. Они действительно выглядят радостно и не внушают мне тревоги и раздражения. Наверное, Тед прав, и они довольно безобидные. Вижу двух девочек, идущих рядом. Они останавливаются на площадке второго этажа и находятся так близко, что стоит протянуть лишь руку. Вид этих двоих завораживает меня, и я не могу не думать ни о чем другом.

– Элис и Джена Беккер? – это вырывается неосознанно, и я тут же прикусываю язык.

Я не должен с ними разговаривать. Я не должен привлекать их внимания. Всё пошло не по плану с первого их появления, впрочем, как и всегда. Надо бы отвернуться и сделать вид, словно им послышались их собственные имена, но я стою и смотрю на них в упор, словно увидел приведение. Крохотные кукольные лица и застывшие улыбки, что выглядят так, будто их заставляют репетировать эту улыбку каждый день.

– Это с нами разговариваешь? – девушка, больше всего похожая на мать, спускается с лестницы и подходит ко мне. – Я так понимаю, ты новый уборщик, – ее взгляд скользит по мне с ног до головы, словно она оценивает мою значимость для разговора с ней.

– Верно, а что статус не тот? – улыбаюсь от комичности всей ситуации.

– Элис, прошу, идем вниз, – в разговор вникает вторая.

Вот и разобрались, кого и как зовут: дерзкая девчонка с внешностью матери – Элис, а вторая милашка – это Джена. Милашка – громко сказано, ведь я вовсе не считаю никого из них милыми. Джена всего лишь была чуть смирнее Элис.

– Нет, я так не считаю, – девушка сводит брови на переносице и скрещивает руки на груди. – Странно, что ты нас знаешь, да и работники никогда не общаются с учениками, боятся, что мы кусаемся.

–Элис, идем, – малышка Джена не перестает жужжать над ухом, как назойливая муха.

– Ну, зубы вы и вправду показываете, – натягиваю на лицо улыбку.

Элис смеется, прикрывая свои лисьи глазки, а Джена тушуется и вцепляется в руку сестры, словно боится свалиться с лестницы. Похоже, у нее имеется шестое собачье чувство, и она чувствует опасность.

– Ты смешной. Таких уборщиков у нас еще не было, – она присаживается на диван рядом со мной. – Ты тоже с клыками, значит, впишешься. Как тебя зовут?

– Кайл Бенсон, – наигранно поклоняюсь двойняшкам.

– Элис, мы опоздаем! – жужжание Джены начинает действовать мне на нервы.

– Боже! Джена, иди. Я тебя догоню, – Элис срывается раньше и вырывает свою руку из цепкой хватки. – Пожалуйста, дай мне минуту.

Надувшись, словно мыльный пузырь, девушка бегом спускается с лестницы. Не думал, что у этой пары палочек Твикс бывают разногласия. Мне казалось, что эти девочки словно одно целое, и никогда не представлял их отдельно друг от друга. Хотя, если обращать внимание на их внешне различие, то можно было и предположить, что они как черное и белое.

– Кайл, а сколько тебе лет. Я бы легко перепутала тебя со старшеклассником.

– Ну, я не далеко ушел. Мне двадцать. У вас тут мило, я устроился пару дней назад, – присаживаюсь на диван и облокачиваю голова на руки.

– Да, мне нравится, что тут довольно свободно и есть чем дышать. Хотя иногда так душит присутствие сестры, – Элис поправляет почти белые пряди длинных волос и оглядывается по сторонам.

Чувствую, словно ребра внутри начинают меняться местами. Пытаюсь понять, что меня так смущает, но так и могу зацепиться за это мимолетное дежавю. Оно ускользает, словно слизь из пальцев, не дав мне возможности рассмотреть того, что находилось в той слизи.

– Беккер! – мы одновременно обернулись на голос, доносившийся с лестницы. – В столовую, живо.

Высокая девушка с каштановыми волосами хмуро уставилась на меня, прожигая взглядом. Несмотря на то, что она выглядит немного старше остальных, на ней всё равно надета форма интерната. Ее руки скрещены на груди, и она явно не собирается уходить, пока Элис не выполнит ее приказ.

– Похоже, я засиделась, – Элис пожимает плечами.

Она поднимается с дивана и идет в сторону лестницы к недовольной старшекласснице, которая до сих пор не спускает с меня взгляда. Вот и стервозные волчата, что норовят впиться в горло чужака. Как только Элис спускается вниз, незнакомка в последний раз окидывает меня взглядом и уходит вслед за ней. Будет еще более забавно, если сестрички будут знать меня. Каково будет их выражение лица, когда однажды они увидят меня в ином свете. Страх, смешанный с непониманием – это самый вкусный напиток вприкуску с местью.

Заканчиваю свою работу ближе к вечеру, теперь нужно дождаться ночи, чтобы отправиться в библиотеку. В ящике было слишком мало занятий, и именно тогда Томас привил мне любовь к чтению. Когда я дочитывал одну книгу, он тут же приходил ко мне обсудить прочитанное, а после приносил что-то новое. Это переросло в какую-то игру, и с каждым разом я старался читать быстрее и даже заучивал некоторые отрывки, чтобы цитировать их Томасу. Он всегда говорил, что я очень умный ребенок, а я всего лишь хотел впечатлить его.

Возвращаюсь в свою комнату. Хотел поговорить еще немного с Тедом, но его работа в саду занимает чуть больше времени, поэтому до ночи я предоставлен сам себе. На небольшой тумбочке пылится «Последний день приговоренного к смерти» Виктора Гюго. Помню, как Томас подарил мне эту книгу на день рождения. Он утверждал, что как только я ее прочту, то у меня тут же появится тяга и любовь к жизни. Но он снова ошибся. Несмотря на то, что книга не оставила никакого следа на моей душе, я ее очень люблю. Где бы я ни был, она всюду со мной, и периодически я даже люблю ее перечитывать, потому что каждый раз надеюсь на то, что хоть что-то внутри меня дрогнет. Томасу я так и не признался в том, что тот ошибся. Мне жаль его за то, что на него скинули ответственность за больного на голову ребенка. Путь уж лучше он радуется своим успехам, чем считает меня никчемным пациентом.

Напротив тумбочки стоит умывальник с зеркалом. Раньше я не любил зеркала и не понимал в них смысла, но с переездом сюда стараюсь контролировать свой внешний вид. Не могу же я пугать людей моим полумертвым видом. Но из-за снов я всё чаще боюсь увидеть в отражении демона, которым я становлюсь. А пока что мне остается только радоваться тому, что мое лицо такое бледное и костлявое, и похожее на череп, обтянутый тряпкой. В углу комнаты находится небольшая кровать. По размерам она идентична кровати в ящике, но явно мягче и приятнее. Кровать в ящике напоминала гроб, и лежать в ней ровно так же, как и находится на твердых досках под землей. Иногда, когда я там засыпал, то представлял, будто умер. Но это ничего не меняло. Я словно мусор, который ветер унес из контейнера. Он мечется по земле по приказу ветра, но он ничего никому не приносит, кроме недовольства и осуждения.

Решаю сходить покурить. Тед сказал, что мы можем курить на улице возле мусорных баков. Выхожу на улицу и чувствую приятное тепло солнца. Наступает вечер, и поэтому детей на территории совсем мало. Солнце понемногу опускается за деревья, и небо кажется кровавого цвета. Закуриваю сигарету и поднимаю лицо навстречу закату. Я так люблю закаты. Они дают небольшую надежду о том, что новый день будет другим и принесет что-то полезное в мою бесполезную жизнь. Солнце служит мне символом того, что я вытерпел этот день и осталось совсем чуть-чуть до нормальной жизни. Несмотря на то, что я так и не дождался этой самой жизни, я все равно верю, что всё изменится. Сигарета дотлевает до фильтра, а я так и не покурил. Ну и ладно, все равно не хотелось. Закат оказался более успокаивающим, чем порция никотина. Замечаю, как в окнах спален начинает потухать свет, а это значит, что интернат постепенно погружается в сон. Совсем скоро я пойду в библиотеку в поисках новых книг. Фонари на территории тоже постепенно начинают гаснуть, и все пространство вокруг меня погружается во мрак. Мне нравится эта атмосфера. Она создает впечатление, будто я один во всем мире и никто больше скажет мне то, что я кому-то там должен. Смотрю на звезды и вспоминаю сон, где именно эти звезды засасывали меня в липкую пучину тоски и ненависти. А может я уже итак там нахожусь и даже не замечаю этого.

Захожу в здание и стараюсь как можно тише подняться на второй этаж, чтобы не разбудить никого. Библиотека – не отдельное помещение, а продолжение холла. Множество стеллажей с книгами стоят у стен и впечатляют меня своим видом. Мысль о том, что труды нескольких веков и целые поколения великих авторов сумели поместить на несколько стеллажей, казалась мне парадоксальной. Некоторые из них целую жизнь трудились над произведением, а сейчас оно могло спокойно пылиться на верхней полке. Подсвечивая фонариком от телефона, я прохожу мимо полок и рассматриваю корешки книг, на которых размашисто были выведены названия. На одной из полок я увидел цикл книг Фрэнка Баума о стране Оз, и в голове начинают вырисовываться картинки, о которых я и забыл. Когда исполнилось семь лет, Томас принес мне первую книгу и заставил ее прочитать. Из вредности я не хотел этого делать, но когда ты заперт в четырех стенах круглые сутки, то выбора особо и нет. Целыми днями я читал без остановки, а Томас, довольный собой, приносил мне новые части этого цикла. На время прочтения четвертой книги я болел, и почему-то именно тогда мне решили сменить лекарства. Помню, как я лежал с температурой под бетонным потолком и старался уснуть. Затем комната начала трястись и посреди пола образовалась трещина, куда я начал проваливаться под землю. Моя голова начала превращаться в огромный помидор, и я пытался оторвать его и попутно выбраться из трещины. Через какое время Томас рассказал мне, что я кричал как ненормальный и пытался влезть на стену, разодрав себе все руки и живот в кровь. После этого я так и не вернулся к чтению этого цикла, который стал началом моей читательской карьеры. Я беру в руки четвертую книгу из цикла и усаживаюсь за журнальный стол, просто так, перелистывая страницы. При всем желании дочитать эти книги я бы никогда не посмел продолжить. Знаю, что всё это случилось из-за температуры и лекарств, но я не хочу переживать этот кошмар вновь. Мне хватает Аластора в зеркале каждую ночь.

– Что ты здесь делаешь? – со стороны лестницы доносится женский шепот.

Ее шаги приближаются ко мне, и я свечу фонариком, чтобы узнать, кто еще не спит в это время. Как только у меня получается рассмотреть лицо, то понимаю, что это та девушка, что окликнула Элис и заставила ее спуститься вниз.

– Убери фонарик, придурок, – она щурит глаза, закрывается руками, и я выключаю фонарик.

– А ты почему не спишь? Отбой был два часа назад.

Молчит и всматривается в мое лицо. Сидеть в темноте, конечно, забавно, но не когда какая-то старшеклассница разглядывает тебя, как экспонат. Она не выглядит сонной, а даже наоборот, словно и не собиралась ложиться.

– Ты же тот уборщик, что клеится к малолетним девочкам!

На это заявление я не сразу нахожу слов, чтобы ей ответить, и тупо таращусь на нее. Довольно глупо делать такие суждения по тому, что я перекинулся парой слов со своей сестрой (об этом, конечно, лучше никому не знать).

– Я лишь поздоровался и поделился парой впечатлений об интернате, потом явился надзиратель и увел с собой моего собеседника, так что теперь общаюсь с книгами.

– Интересный выбор у двадцатилетнего мужика – детская книжка, – разглядела книгу она быстрее, чем мое лицо.

– Интересный выбор у восемнадцатилетней девушки – бродить ночью по этажам, – бросаю ей в ответ. – Или ты на полставки сторожем?

– Я пришла взять книгу. А тут какой-то человек сидит с фонариком и шелестит страницами. – Теперь понятно. Ночь в библиотеке – это ее место, а я залез на чужую территорию.

– Придется немного поделиться библиотекой. Я тоже люблю читать, – опираюсь на спинку дивана.

– А если расскажу об этом директору?

– А если я расскажу о том, что за вами, оказывается, нужно тщательнее следить? – девушка замолкает и хмурится. – Ты кто вообще, Мотылек?

– Хейзел Эмерсон. И не называй меня Мотыльком.

– Ты так же, как и он, прилетела на свет и жужжишь под ухом.

– Запомни, не разговаривай с ученицами. Иначе для тебя это плохо может закончиться, – она опирается на журнальный столик локтями.

– Погоди-ка, Эмерсон. Это ведь твой отец построил это всё, – ее тон начинает выводить меня из себя. – Считаешь себя важной шишкой здесь из-за того, что твоя фамилия в названии интерната? Но чем ты отличаешься от других детей, которых родители упрятали в эти стены подальше от себя. Ты такая же избалованная и наглая папина дочурка, которая возомнила себя принцессой.

Хейзел молчит и просто смотрит на меня, глаза похожи на две круглые монетки, а выражение лица застыло в одном положении. В этот момент чувствую себя Горгоной Медузой, которая превращает людей в камень.

– Да пошел ты, – глаза-монетки внезапно сощуриваются, и девушка убегает в свою комнату, забыв о книге. – Не смей ни слова произносить о моей семье.

Декстер

Когда я убью их, я не стану прятаться. Я останусь на месте преступления до прибытия полиции и добровольно сдамся им. Не вижу смысла прятаться, ведь после у меня не останется ничего, ради чего можно жить. Раньше я думал, что их убийство облегчит мне жизнь, но когда стал старше, я понял, что их убийство облегчит мне смерть. Знаю, что люди боятся смерти. Из-за этого они избегают подозрительных людей, высоты, темноты и кучу всяких глупостей. Но этим они лишь оттягивают свой приговор. Я знаю, что с самого рождения обречен на смерть, а обреченные смерти не боятся.

С утра в интернате какой-то переполох, и дети с самого момента их пробуждения носятся друг за другом и что-то обсуждают. Обычно утром они менее активны, и шумно становится ближе к обеду. Изменения в распорядке мне не нравятся, ведь это означает, что мне придется подстраиваться под другие обстоятельства. Больше всего мое внимание привлекает мужчина, спускающийся по лестнице. За этой звездой дня идут несколько подростков и пытаются что-то выкрикнуть в след. Раньше я не обращал внимания на учителей, но сейчас, когда у меня начинается паника от изменений, приходится пропускать все мелочи через себя. Нужно поскорее найти моего путеводителя и узнать у него, что вообще происходит. Сегодня его очередь убирать холл и на мое счастье, он сейчас именно там. Вынимаю из ушей наушники и направляюсь к нему. В последнее время я стал работать исключительно в них, ведь так гораздо проще держать себя в руках и не тревожится по мелочам. Не могу сказать, что меня успокаивает какая-то определенная музыка, но если подобрать идеальный плейлист на день, то все будет замечательно.

– Хэй, Тед, – он отвлекается от мытья стекол. – Что происходит? Почему все такие странные.

– Странное только твое крыло, у меня все как прежде, – его уголки губ приподнимаются, словно в насмешке. – Сегодня вывесили списки тех, кто поедет в лагерь.

– И надолго они? – чертов лагерь, я совсем забыл об этом.

– На несколько дней, но если кто-то хорошо себя проявит, то его отправят по обмену до конца года. Дети готовились к этому с прошлого года.

Медленно выдыхаю, чтобы Тед не заметил моего раздражения. Надо узнать, едут ли мои любимые сестрички в этот лагерь. А если едут, то надо всеми силами отменить эту поездку, чтобы не рисковать. Если кто-то из них пропадет на целый год, то весь мой план падет. А слишком долго к этому шел, чтобы вот так их отпустить. Я ждал пятнадцать лет и не могу ждать еще год. Я не смогу еще год терпеть этот кошмар, происходящий в моей голове. Мне бы только поскорее избавиться от них, а потом и от себя.

– Многие туда едут? – судя по переполоху, туда едет всё левое крыло.

– Списки должны висеть где-то на учебном этаже. Не так просто было войти в эти списки. Дети действительно хорошо постарались.

– Они большие молодцы, – одобрительно киваю. – Я слышал, интернату было непросто попасть туда.

– Но им безумно повезло с Декстером. Благодаря ему они подали заявку, а после и прошли отбор. Он хороший человек и дети действительно его любят, – Тед смотрит в сторону лестницы и кивает. – А вот и он, истинный любимчик учеников.

Я замечаю того самого мужчину, за которым тянулась вереница подростов. А вот и он, моя главная заноза. Он довольно высокий и улыбается так, словно только сошел с красной дорожки. Наверное, если бы от него не зависело убийство, которое я так хочу совершить, он бы мне даже понравился. Декстер то и дело поправляет свои светлые волосы, которые отдают желтоватым оттенком. Проходя мимо нас, он улыбается и кивает, тем самым здороваясь. И все-таки что-то в нем настораживает меня и даже пугает. Ведь обычно такая сладкая картинка всегда прячет за собой отборную соль. Всегда проще с теми, кто не улыбается в глаза, строя из себя святого.

– Спасибо, Тед. Пойду продолжать убирать второй этаж.

Поднимаясь на второй этаж, натыкаюсь на кучу школьников, толпившихся возле какого-то стенда, на котором, видимо, и висят списки тех, кто поедет в этот лагерь. Осталось дождаться начала урока, чтобы, не привлекая внимания, посмотреть, есть ли сестрички в этом списке. Чувствую своим тревожным нутром, что все складывается назло мне, и именно эти две выскочки поедут изучать французский язык. Но это их не спасет. Им не поможет ни французский, ни английский язык, ни знания чертовой астрономии спастись от того, что я заготовил им. Им не спрятаться ни в одном уголке этого несчастного мира. Ведь я их найду и уничтожу. Я сделаю всё для того, чтобы они сами начали жалеть о том, что родились Беккерами.

Выдыхаю. Школьники начинают расходиться по кабинетам, и я медленно подхожу к доске. Чем меньше мне остается идти, тем тяжелее ступить дальше. Ведь я уже вижу их обоих в самом начале списка. Хочу сорвать этот стенд и разорвать его на мелкие куски вместе с учителем французского, выкинуть так далеко, насколько это возможно. Я могу прямо сейчас сжечь это место и выполнить все задуманное одним разом, но это не доставит мне никакого удовольствия. Это не даст мне возможности посмеяться в лицо родителям и сказать что-нибудь остроумное.

– Ты разберешься с этим. Ты уже слишком далеко зашел, чтобы сдаться, – утешаю сам себя, параллельно вцепившись ногтями в предплечье.

Хочется закурить так сильно, что я готов выплюнуть свои легкие. Как только закончу с окнами, пойду курить и заодно подметать территорию. Свежий воздух помогает думать. Если так подумать, то их поездка напрямую зависит от Декстера, и если его аккуратно убрать, то они никуда не поедут. Потому что найти хорошего учителя французского почти невозможно за неделю. В этом городе в основном все школы специализируются на испанском языке, а французский язык даже половины населения не знает. Вся история с языками напомнила мне, как Томас учил со мной этот язык. Он был своего рода носителем, потому что когда ему было девять лет, его семья переехали во Францию, и он с нуля учился говорить. Не знаю зачем, но Томас так усердно заставлял меня разговаривать с ним на французском, что мне это даже понравилось, и я смог читать многие книги в оригинале.

Погода на улице солнечная, и лишь слегка дует теплый осенний ветерок. Иду в свой любимый угол с мусорными баками и сажусь на какую-то рваную шину, которую откуда-то прикатил Тед. В пачке осталось две сигареты, а это значит, что нужно поскорее выбраться в город за новой порцией ядовитого дыма. Листья с деревьев постепенно падали, и стволы становятся похожими на исхудалых мужчин и женщин, которые почему-то к осени становились несчастными и еще более серыми, чем ранее. Ветки напоминают длинные и липкие конечности, тянущиеся к тебе, чтобы и из тебя выкачать всю энергию. Если смотреть на них слишком долго, то воображение рисует жуткие картинка, будто эти острые конечности хватают тебя и тянут за собой, чтобы превратить в такое же несчастное существо.

Из небольшого помещения за зданием интерната беру инструменты и иду подметать асфальтированные дорожки. Из-за ветра пыль разносится во все стороны, и это доставляет определенные неудобства. Мимо проходит группа школьников, и один из них выкидывает стаканчик прямо мне под ноги. Вскидываю брови от такой наглости и уже собираюсь сказать школьнику, чтобы он подобрал. Но меня опережают.