Щит четвертого стража

Надеюсь, что сумею сделать это на обратном пути, если же мне того не удастся, то и осквернить память умершего не сможет никто.

Одно могу утверждать с уверенностью уже сейчас – сей замысел предназначен для стражей. Нас ждали, нас завлекали, но кто – я понять не могу, хотя, судя по знаку наблюдения и проклятию, и выходит самый что ни на есть некроматический орден. У входа в шахты я разместил поле защиты от его заклинаний, если же от поля пострадают невинные, то склоняю голову в просьбе прощения.

IV страж

16 день месяца туманов

Високосный год две тысячи третьего цикла"

– Некроматический орден? – прошептал удивленно Михаэль и вновь перечитал послание. Он пытался изо всех сил понять, почему у темных колдунов древности и его, Михаэля, родного ордена оказались одинаковые базовые элементы, на которые действовало поле.

"Неужели раньше мы были на другой стороне? Разве можно быть злом, а потом перемениться? Разве может культа мрака обернуться религиозным институтом?

И, если мы охотились когда-то за стражами, если так легко убили одного из них, то зачем эта экспедиция? Или четвертый страж ошибался, и поджидал его кто-то другой? Нет, зачем понятно – Авектус хотел щит, хотел бессмертия. Но почему именно он решил, что сможет получить щит? Или почему он решил, что щит здесь? Триста лет, Господи, триста лет…"

Михаэль показал Офелии вязь заклятия обнаружения и попросил направить на звук битвы. Через несколько минут призраки стали обретать очертания, формы, цвета. Вот третий страж в белоснежных доспехах с цифрой, вот его люди, а вот… королевская гвардия магов? Королевская? Плюмажи небесно-синие, щиты в полоску – сомнений не было.

– Зачем гвардейцы у-убивают своих же? – удивилась Офелия. – Стражи ведь х-хорошие? И-или нет? И-или разум гвардии поработили, и-и заставили убить стражей? И-или что? Я н-ничего не понимаю.

У монаха не было ответа. Только смутное чувство, что сила, которая способна подавить волю целой королевской гвардии, не по плечу его, Михаэля, троице. Он хотел пошутить и буркнул нечто вроде "кто-то напортачил", но тут призрак третьего стража повесил знак предупреждения, и появилось облако – темное, в багровых прожилках, – окутало воина, и неторопливо, мучительно стало убивать. Михаэль брезгливо отвернулся – даже за время переходов по болотам он к такому не привык.

***

Шестой уровень оказался гораздо теплее, и зимнюю одежду пришлось снять. Михаэлю, впрочем, было жарче вдвое, если не втрое – и от громоздкого груза за спиной, и от ежесекундной борьбы с проклятием Коряги.

"Будто канат перетягивать в детской игре".

Во время передышек Михаэль то и дело мысленно возвращался к телу стража. Кто убил его и зачем? Кто поставил ловушку? Предназначалась ли она для стражей, как думал четвертый, или для тех, кто пытался еще раньше захватить шахту? Тогда в ней имелась единственная ржавостойкая порода, охотников шло много. С другой стороны, ко времени исчезновении четвертого стража уже вовсю добывали кристаллические металлы на Гранитных пустошах.

"Была единственная в трех королевствах шахта, а сейчас просто дом с призраками. И никому не нужен, кроме любителей древних легенд".

Словно в подтверждение, Михаэль порой слышал шаги рядом, и тогда, казалось, что-то ледяное, ЧУЖОЕ проходит сквозь него. Главное было не пугаться, но монах вновь и вновь ловил себя на желании сесть и крепко-крепко зажмуриться. Он чувствовал, как верхние уровни давят на него своим весом, стискивают лицо, грудь, виски. От этого становилось невыносимо не то что идти – просто дышать.

Впереди показалась техническая зала – с оборудованием для химической очистки. В центре чан-великан: к нему присасывались трубы, а к трубам – цистерны с адамовой кислотой.

Михаэль скомандовал привал и поймал себя на приятной мысли, что его слушаются беспрекословно. Никто и никогда Михаэля не слушался. СЛУШАЛИ, но и только, как любого другого проповедника. Быть может, стоило пойти в белую гвардию? В армию?

"Наверное, из меня вышел бы хороший командир. В меру строгий и рассудительный. Ведь вышел бы.

Нет, уже вышел. Я уже веду нас к цели. Когда великий Авектус пал от дурацкой мелочи, я, Михаэль из деревни Зайцы, веду экспедицию к победе.

Я».

Спалось Михалю плохо. Он тонул в муторных кошмарах, потел и не мог надышаться – будто некая сила сдавливала грудь. Наконец монах сменил на дежурстве Корягу и побрел под ржавещими цистернами. Хотелось занять ноги, мысли, отвлечь себя от карусели внутри.

Минут через десять Михаэль понял, что все это наваливалось неспроста, – в зале был… разум? Разум, больной, рехнувшийся от дикой муки столетия назад. Михаэля пробрала оторопь, он проверил нити и увидел их недалеко от вентиляции – словно некто был заточен там. Или изгнан из нашего мира в другой, замурован в гробу из пустоты и застывшего времени. Вязь оказалась совсем незнакомой, но простой – только оборви пару нитей, и заклятие развалится. Зато силовые линии выглядели крайне странно, будто хотели нарушить все колдовские законы разом, но постеснялись.

"Близко аномалия?"

Михаэль разбудил Офелию, объяснил находку и попросил быть наготове. Затем разрушил вязь.

Из воздуха проступил рыцарь в белых доспехах с цифрой II. Ноги его подогнулись, он прегрязно выругался, сплюнул, чихнул и… рухнул на пол. Левая рука пленника стремительно почернела, следом потемнело лицо, и прежде, чем Офелия или Михаэль что-то успели сделать, страж развалился, как растертый в пальцах уголек.

– Это с-с-страж? – прошептала Офелия. Девушка опасливо подошла к доспехам и проверила вязь. – Тут н-никаких проклятий. И… ам-мулет.

Михаэль ничего не соображал. Только смотрел, как сирена протягивает руку к телу. Артефакту, дару Утереила, святыни.

"На всякого, кто дотрагивался до святыни, обрушивался свет Утереила, и слепли они от жадности своей и погрязали в забвении".

Девушка подняла серебристую флягу и растерянно оглянулась на Михаэля. Ничего не происходило.

"Неужели вся легенда вранье, и даров нет? Просто сказка, а стражи – обычные люди, колдуны, на худой счет? Просто обычные люди? Просто того Бога, что мы почитали, уже нет. И не существовало".

На Михаэля в ту минуту было страшно смотреть.

И слыли все они, кроме четвертого, великими темными колдунами: первый заточал несчастные души в иных измерениях и воскрешал мертвецов для службы черным делам своим, второй наводил порчу и болезни, третий невинных сводил с ума. Самым же страшным и жестоким из всех слыл четвертый, ибо таланта колдовского не имел и убивал людей лишь по своей прихоти изощренной.

И не находилось силы той, что могла бы спасти людей от этих четверых. И прогневался тогда Утереил и дал им наказание, согласное их злодеяниям, и обрек чувствовать все на свете страдания людские, как собственные. И с тех пор не могло бы быть покоям этим четырем мужам, покуда бы не ушли горе и несправедливость с Высоких земель.

И заплакали от отчания колдуны, а с ними – душегуб, и умоляли простить их. Но велик был гнев Утереила, и не нашлось с тех пор им покоя: стали они избавлять людей от бед, ибо не могли иначе снять груз со своих душ. И нарекли эти четверо себя стражами Утереила, и проник в их черные сердца утренний свет.

Фабио Неймар, "Жизнь и удивительные странствия Гийома Де Труа, Четвертого стража Утереила". Глава 2.

***

– Держи ее руки! – крикнул Михаэль.

Сирена что-то кричала на своем языке и неуклюже рисовала вязь. Глаза ее были выжжены, по щекам текла сажа.

– Что… что случилось?

Коряга, сам испуганный, суматошный со сна, как новобранец в первую побудку, схватил девушку и прижал к полу.

– Она взяла амулет стража, и свет… Свет, – Михаэль с восторгом вспомнил испепеляющий столб белого сияния. Было страшно, жутко и, вместе с тем, сердце разрывалось от какого-то безмерного счастья в груди.

"Я видел свет Утереила! Я видел?"

Михаэль наспех рассказывал об изгнанном страже, а сам пытался исцелить глаза сирены. Ничего не получалось. Казалось, некая сила, невидимая, неосязаемая, не магической природы, отобрала у девушки зрение и не хотела возвращать.

Под действием сонного заклятия Офелия стала успокаиваться и постепенно затихла.

– Г-где я? М-мы на болотах? – прошептала она. Михаэль почувствовал недоброе.

– Мы в пещерах, дитя мое, – осторожно начал монах. – Мы уже приехали, ты разве не помнишь?

Лицо Офелии сделалось испуганным. Сирена замотала головой.

– Что со м-мной? Что с глазами? Когда мы доехали до б-болот?

***

– Три века, – задумчиво произнес Коряга. – Мне даже думать не хочется, что же там за сила такая, что никому ничего не дает и никого не выпускает.

Михаэль через силу улыбнулся. От жары и тесноты ему было дурно, голова кружилась, и коридор, вместе со спиной наемника, шатался в припадке перед глазами.

Офелия то плакала, то кричала – слепая, в полуобмороке от жары, забывающая с каждой секундой еще один день из своей жизни. Коряга тащил девушку за руку, как ребенка, а Михаэль уже не знал, что с ней делать. Что вообще делать с их походом? Это тяжелое решение мог принять только Михаэль, и он наслаждался этой ответственностью – возможностью сказать «все, идем назад, мы проиграли» или «вы стали мне обузой, поймите» – и боялся ее.

Если всякий, кто пытается взять артефакт стража, сгорает и слепнет в свете Утереила, – нужен ли людям такой Бог? Он жесток и жаден, и ценит вещи больше своих пастырей. Стоит ли тогда идти дальше? Зачем стараться ради такого? Или нет Утереила, а только заколдованы необычным проклятием вещи. Свет и забвение – даже Михаэль мог бы наложить их на простой булыжник. Менее сильно, но все же мог бы.

Да и как взять щит? Как это думал сделать Авектус?

"Может, это связано с захватом души? Он хотел переселить себя в тело стража, чтобы гнев Утереила его не поразил? До чего же глупо – создать гениальное заклинание и погибнуть от простенькой блокировки".

Михаэль использовал на фляге весь сонм известных заклятий – ни одно не могло сдвинуть маленький предмет. Хотя бы поднять. Михаэль пробовал толкать его обычной палочкой – палочка сгорела. Пробовал кинжалом – сгорел и он.

"Как мы сможем взять щит? И кто убил двух стражей? Проклятие изгнания редкое, им владело за всю историю не больше десятка человек. Неужто сам первый страж изгнал друга. Зачем? Остановить проклятие и вылечить позже? Вязь была простая. Получить амулет? Но фляга оставалась с владельцем. Власть? Четвертый страж думал, что готовится ловушка. Раз остальные артефакты на месте – ловушка, чтобы заполучить… щит и бессмертие? Но третьего стража убили во время стычки, я же сам видел. А что я видел? Заклинание порчи костей, и второй страж владел подобными силами. Впрочем, ими и некроматический орден владел. Но, может, первый и второй сговорились? Они же вместе сражались после размолвки стражей. А… голова кругом".

На девятом уровне потолок стал еще ниже – едва ли не скреб макушку, стены сдавливали плечи. Михаэлю приходилось чуть нагибаться, а мешки нести боком, в руках, отчего мышцы беспощадно ныли. Он мечтал уже передохнуть, хоть минуту, хоть две, но знал, что толку от этого не будет – лишь сведет с ума теснота.

Воздух раскалялся и обжигал лицо, ноздри; пот градом катился по спине и ногам. Руки дрожали от веса, перед глазами стояли багровые пятна. Иногда Михаэль не замечал острых выступов стен, и они вдруг, враз, с ослепительной вспышкой боли разрывали рясу и кожу.

– Привал, дети мои, греемся, – прохрипел Михаэль и разозлился на себя, что в очередной раз пошутил неудачно.

Коряга остановился, чуть пошатнулся и неуклюже выпустил мешок. Офелия, словно зачарованная, брела дальше.

– Привал! – крикнул Михаэль и закашлялся. Девушка не остановилась, она все шла и шла, и монах с безразличием подумал, что отпустил бы сирену – пропадай, дура, пропадом, меньше забот, – но тут Коряга схватил ее за руку.

"Ведь груз на шее. Еще один. Если что-то ждет нас внизу, то будет только мешаться. Что же с ней делать? Или от обоих избавляться? Бросить? Усыпить? У… убить? Ведь двойной груз, а мне о другом надо думать, о цели. Что же они, не понимают, каково мне?".

Михаэль напомнил себе опять, кто теперь глава экспедиции.

"Я. Я сам. Для меня важна цель – щит. Все остальное – средства к ее достижению. Я принесу людям щит, и люди вновь начнут верить в Утереила".

Сердце у монаха екнуло.

"А почему поверят? Что они увидят – свет, белый огонь на зачарованных предметах. Какая тут связь с Богом? Никакой. Но не возвращаться же после всего назад?"

От жары Михаэля начало тошнить. Он поднялся и стал наспех, судорожно раскручивать сферу отторжения.

– Зайди внутрь, – крикнул наемнику монах.

Воздух сделался прохладным, затем и вовсе ледяным. Мужчины расслабились, и даже Офелия как-то притихла.

Михаэль собрался с мыслями.

– Я не смогу долго держать это. И лечить тебя, и следить за ней, и исследовать то, что впереди…

Он хотел закончить словами "вам нужно остаться", но не находил в себе достаточно решительности.

– Так оставь, – Коряга пожал плечами, – оставь нас и дальше иди сам.

– Кири? – заплакала Офелия. – Кири, с-сестренка, почему так темно?

– Один из вас будет нужен мне, чтобы нести щит, – взгляд монах сделался виноватым. – Лучше ты.

Лицо наемника помрачнело.

– Ты хочешь оставить ее одну? – указал он на девушку. – Слепую? В темноте? В этой печке-лабиринте?

Михаэль неуверенно кивнул.

– Наша ведь цель щит, а мы ведь вернемся за…

– К-Кири, почему ты молчишь? К-кири, где ты?

– Если нет щита? Если погибнем по дороге? – Коряга усмехнулся. – Хорошо, дойдем до щита, найдем. А дальше? Как ты его возьмешь? Ты флягу не поднял, а щит? Как? Ты сам это знаешь? А она все это время тут бродить в одиночестве будет и сходить с ума, и себя забывать!

Взгляд Михаэля посерьезнел.

– Я проведу ритуал крови. Заберу твою душу и вселю в тело четвертого стража…

«Если мы его найдем. Если получится. Если соображу, как.

Опять эти «если»…»

Коряга долго и чуть удивленно рассматривал монаха, затем улыбнулся.

– Потому что проклятие необратимо, и мне все равно умирать?

– Потому что я не знаю другого способа, – взгляд монаха переменился. – Ты видишь? Видишь тоже, что и я?

– Что? – Коряга бестолково завертел головой. – О чем ты?

– Руда. Здесь повсюду руда.

***

Она и в самом деле была повсюду. Та червленая руда, которая считалась исчезнувшей три века назад, и Михаэль чувствовал жуткое раздражение. Вся легенда о стражах рассыпалась на лживые куски, отчего еще больше хотелось дойти до конца – словно назло себе, назло старым убеждениям.

"Где тут правда?"

Туннели делались уже, и приходилось сутулиться, а то и ползти на ободранных коленях, как в монастырские подвалы за понюшкой табака. У монаха начало ломить поясницу; от заклятий таяли силы, от мыслей об испуганной Офелии, что бродила там, позади, в вечной темноте и забвении, – уверенность. Или вера?

Михаэль протиснулся боком в очередной проход, и с испугом почувствовал жар – сфера таяла. Михаэль проверил вязь – нити не порвались, но в самой структуре силовых линий нечто менялось, будто менялся… сам мир?

Михаэль пополз вперед – теперь на животе: проход завалило почти до потолка, и встать было уже невозможно. Сзади пыхтел Коряга, и монах запоздало подумал об исцелении – оно ведь тоже теряло силу.

"А проклятие?"

Быстрее и быстрее; обдирая, сжигая кожу и кости о раскаленные угловатые камни, пробирался вперед монах. В глазах темнело, сердце ходило ходуном, и зудела трусливая мысль: "Куда, куда? Не лучше ли вернуться?". Михаэль дважды терял сознание, затем полз дальше. В голове все путалось, руки почернели. От земного жара высыхала и больно трескалась кожа на лице.

Вдруг воздух изменился. Михаэль просто не поверил, когда раны освежил холодный ветерок, и свет, обморочный, тусклый, как тот, что провожает людей в последний путь, заструился в конце лаза.

Монах потянулся навстречу. Проход расширился и покрылся инеем, а затем и вовсе выбросил Михаэля в студеную тайгу. И был ультрафиолетовый закат над хребтами, и чистый воздух, и тела, тела, тела – усеивали площадку перед входом.

Михаэль сел на колени, набрал пригорошни снега и вытер обгорелое лицо. Кожу щипало, руки деревенели, но нестерпимый жар уходил.

Сзади послушался шум, и вылез бледный, донельзя взмыленный Коряга. Одной руки у него не стало, но лицо быстро свежело, быстро розовело и еще быстрее оживало на ледяном ветру.

– Где мы? – говорил наемник сдавленно, с каким-то титаническим усилием. – Где?

Михаэль молча побрел между трупов. От холода они не сгнили – только покрывались с годами новым и новыми наростами льда. Королевская гвардия, воины стражей, наконец, сам первый страж – буквально разодранный три века назад на куски. Меч его, чистый, серебристый, точно молодой дракончик, лежал прямо на земле. Рядом – щит с цифрой IV.

Михаэль остановился, чувствуя, как к горлу подкатывает что-то дикое, неуемное – радость? Счастье? Восторг? Он попытался взять щит заклятием и понял, что не может колдовать – силовые линии располагались совершенно незнакомо, сумасшедше, сумбурно, как спутанные волосы.

"Мы в другом мире? Мы-в-дру-гом-мире".

Коряга подошел и встал рядом. На меч и щит наемник смотрел устало, брезгливо, будто на набившую оскомину еду.

– Доволен? И где сам четвертый?

Михаэль пожал плечами. В доспехах стража был лишь один человек – с цифрой I.

– И где та тварь, что заставила их убивать друг друга?

Монах не знал. Никакого безумия он не чувствовал, никто не нападал, не подкрадывался.

"А было ли безумие? – Михаэль смотрел на тело изуверски, страшно убитого первого стража и чувствовал, как внутри поднимается злость. – Руда не исчезла, тел рабочих не нашли. Шахта стала не нужна, когда принялись добывать кристаллические породы, и ее использовали… в качестве искусной ловушки? Но зачем?

А что будут чувствовать люди, когда рядом избранные, отмеченные Богом. Зависть. Сколько не помогай, сколько ни спасай – в их глазах ты этого не заслуживаешь. Особенно, если тебе строят церкви и простые, глупые люди поклоняются тебе. Кому страшнее всех? Королю. Вот ему союз с некроматическим орденом, который позже станет личной охраной короля и лицемерно назовется орденом стражей. Вот шахта, в конце которой и великий маг потеряет свои способности. Убивай проклятых, убивая святых. Сначала пришел второй страж – видно, почуял угрозу и хотел уйти. Его убили и превратили в ловушку – в нее попал третий. Первый изгнал его, чтобы остановить проклятие, а сам отправился прямиком в засаду. И четвертый пал?

Зато ни один артефакт убийцы так и не смогли забрать.

Как же Утереил, Бог света, все это допустил? Ну, зачем людям ТАКОЙ Бог? Зачем я хочу верить в такого? Или его и нет вовсе? Есть только люди с мелочными желаниями, со своими грешками и прихотями".

Михаэль ужаснула мимолетная мысль – если взять щит, и смерти не будет, то он, Михаэль, избран. На него прольется божественный свет Утереила, и, значит, его, Михаэля, Бог существует, и, значит, Бог един для всех миров.

Если нет, если смерть, то… так тому и быть. Щит – просто зачарованная железка, а Михаэль – просто ни на что не годный старик.

На лице монаха появилась робкая улыбка, он сел на колени – снег холодный, кусается – и, ласково, аккуратно поднял реликвию.

Вид у Михаэля стал забавный и очумелый, как у мальчишки с только что вымытыми ушами. Монах зажмурился и внутренне приготовился – к испепеляющей жаре, слепоте, забвению. Он и жаждал, и боялся этого.

Прошла минута, другая. Ничего не происходило.

– Ну? Что-то чувствуешь? – спросил Коряга.

Пять минут. Десять. Монах вздохнул. Хотелось сострить, как-то особенно горько и зло. Насчет лживых легенд и пустого величия, насчет даров Бога, веры, себя, но в тот миг, когда с языка готова была сорваться едкая фраза, лицо Михаэля вдруг исказилось. Казалось, невообразимое, всечеловеческое, всемировое страдание нахлынуло на монашескую душу, и она захлебнулась. Она потонула, потерялась в этом горе, и не находилось для него подходящих слов.

Все-таки шут из Михаэля был паршивый.

И пришел четвертый страж на границу миров, и узрел, что сделали люди с его братьями, и обратился в гневе к Утереилу:

– О Бог утреннего света, зачем ты заставил защищать нас этих алчных и неблагодарных животных? Разве стоят они того? Разве не заслуживаем мы большего?

И разозлился тогда пуще прежнего Утереил, и молвил он стражу:

– Вы защищаете тех, кого вы заслужили. Но раз считаешь ты себя достойнее этих людей, то не будешь ты более с ними. И будешь ты животным, которым их нарек, и будешь в его облике вечно, пока не придет человек с гордыней большей твоей и не затмит тьмой своей души – твою.

И пролил Утерел свет на четвертого стража, и обратил его в черного дрозда. И скитается он с тех пор по землям нашим, не зная покоя и счастья, не зная людей и собственной смерти.

Фабио Неймар, "Жизнь и удивительные странствия Гийома Де Труа, Четвертого стража Утереила". Глава 6, последняя.