Метроном

Александра Никогосян

Метроном

Посвящаю эту книгу памяти всех советских людей, которым выпало жить и бороться в это страшное время.

И отдельно низкий поклон моей мамочке Аде, ветеранам ВОВ бабушке Анне и дедушкам – Льву и Исааку.

Спасибо, родные!

***

… А степная трава пахнет горечью

Молодые ветра зелены.

Просыпаемся мы –

И грохочет над полночью

То ли гроза,

То ли эхо прошедшей

Войны…

(М. Фрадкин,

Р. Рождественский)

Глава 1

– Лида! Ну Лида же! Вставай скорее! Ты забыла? – Соня всеми доступными ей средствами старалась разбудить старшую сестру.

Она вытягивала из-под ее головы подушку, пыталась стащить одеяло, но Лида не собиралась сдаваться. Полночи она читала книжку, подаренную ей на четырнадцатый день рождения, и сейчас её глаза просто отказывались открываться.

– Сонюшка, отстань! – Лида поплотнее закуталась в одеяло и, не открывая глаз, отвернулась к стене.

Четырёхлетняя Соня, самая младшая, всеобщая любимица, всхлипнула и горько сказала:

– Совсем всё забыла! И Костя уже проснулся и оделся, и мама уже завтрак приготовила, а ты всё спишь!

Лида потерла глаза кулачками, словно маленькая. Что она забыла?

Глаза, наконец, открылись, и девочка уставилась на коврик, висевший над ее кроватью. Коврик был тканый, на нем красовалось семейство пятнистых оленей, вокруг был лес, а олени стояли возле озера. Над кроватью Сонюшки висел такой же, только вместо оленей там был пруд с парой лебедей. И еще домик со светящимся окошком. Очень красивые были коврики.

Лида смотрела на оленье семейство возле озера, по давней детской привычке пересчитывая оленей, словно они могли куда-то с коврика сбежать. Всё, как обычно – один оленёнок выглядывает из-за кустов, трое стоят возле озера… Озеро!

Лида мгновенно скинула с себя одеяло, повернулась лицом к собиравшейся заплакать сестрёнке и схватила ее в охапку.

Соня, надув губки и сморщив курносый носик, ещё немножко пообижалась. Она была толстенькая, хорошенькая, так и хотелось прижать её к себе и зарыться лицом в каштановые шелковые кудряшки. Что Лида и сделала. Добралась до толстенького пузика сестрёнки и стала его щекотать. Соня визжала, скручивалась калачиком, подтягивая коленки к подбородку, но от смеха и щекотки совсем обессилела и взмолилась:

– Сдаюсь, Лидка, сдаюсь!

– А за «Лидку» отдельное наказание! – Лида страшно вытаращила глаза, растопырила и согнула пальцы, как когти у хищной птицы, и стала подбираться к сестрёнке. Та с громкими воплями камушком скатилась с кровати, и быстро-быстро, не поднимаясь на ноги, на четвереньках поползла к двери. Лида кинула ей вслед подушку, но не попала. Соня обернулась, состроила хитрую рожицу, показала сестре язык и захлопнула за собой двери.

Старший брат девочек, восемнадцатилетний Костя, жил в этой же комнате, но за шкафом.

Семье Богдановых в небольшой коммуналке в дореволюционном особняке с балкончиками и лепными украшениями досталось аж две комнаты, причём очень удачных – одна из комнат была угловой, с двумя окнами. Родители, получив это жилье от больницы, где работал отец, сразу же единогласно решили, что большую комнату они отдадут детям. Перегородили шкафом, и у Кости сделалась как бы своя комната, а у девочек – своя. Все были довольны.

Костя натянул между шкафом и стеной верёвочку, мама купила ему отрезок дешёвого ситца, и у Кости даже «дверь» образовалась.

Кроме Богдановых, в коммуналке проживала ещё одна соседка. Старенькая бабушка Ксения, почти не встававшая с кровати.

– Ну, трясогузки, вы оделись? – донёсся из-за шкафа голос брата. – Я выхожу!

– Ты сам трясогуз! – с обидой выкрикнула вернувшаяся в комнату Сонюшка.

– Ну, Сонюшка, чего ты обижаешься? Трясогузка – это птичка такая. Красивая. Она всё время трясёт хвостиком, поэтому её так и назвали.

– Нет такого слова – трясогуз, – громко сказал Костя.

– Как это нет? – удивилась Сонюшка. – Жена – трясогузка, значит муж – трясогуз! – авторитетно заявила малышка, и, не обращая внимания на смех старшего брата, распахнула дверцы старого скрипучего шкафа с мутноватым зеркалом на дверце.

– Ну? Оделись? А то сижу тут в темнице, орёл молодой…

– Ой, держите меня! – расхохоталась Лида. – Орёл! Так и говори – воробей! У тебя там окно есть – лети!

Это было обычной перепалкой, на которую никто никогда не обижался. Потому что на самом деле Костя – орёл. Высокий, плечистый, мускулы – железные. Он мог схватить в охапку сразу обеих сестрёнок и танцевать с ними вальс.

Три недели назад он закончил школу и уже подал документы на поступление в артиллерийское училище. Танковое и летное отпадали в силу могучего телосложения Кости. Он просто в танк не влезет, а уж в самолет – тем более. Но Костя с детства мечтал о том, что он станет военным, и не просто военным, а непременно героем! Может быть, даже генералом.

Мечты эти шли вразрез с мечтами папы – Александра Юрьевича Богданова. Александр Юрьевич был потомственным врачом. Его прадед, дед и отец – все служили медицине. Только предки были семейными врачами и акушерами, а Александр стал хирургом.

Но отец не перечил сыну. Если уж он выбрал себе такую дорогу по жизни – пусть. Лишь бы не погас огонёк в его глазах. Своим первенцем Александр Юрьевич гордился по праву.

Мама, Ольга Васильевна, была преподавателем научного атеизма в университете, а все свое свободное от работы время отдавала любимой семье. Ей было всё равно, кто кем станет. Только пусть будут счастливы и здоровы. С гордостью и лёгким недоумением поглядывала на старшего сына – как это у неё, такой маленькой и тоненькой, мог родиться такой богатырь? Наверное, не одна девчонка по нему вздыхает…

Отец и сын были похожи, как две капли воды – стройные, широкоплечие, темноволосые. Красавцы, одним словом. А девочки пошли в мать – со светлыми волосами, глазастые.

После двадцати лет брака Ольга продолжала искренне и горячо любить мужа, Саша отвечал ей тем же.

Детей оба боготворили и, по возможности, отдавали все лучшее им. Водили по музеям, паркам и театрам, часами просиживали в библиотеке над какой-нибудь интересной книжкой.

Зимой для детей праздником становились лыжные походы или катание на коньках с папой. Иногда устраивали соревнование на санках – кто дальше всех проедет по заснеженному склону. Побеждал всегда Костя, но Лида и Соня не могли с этим примириться. Наваливались на брата, закапывали в сугроб, сверху усаживались сами, и ждали, с какой стороны Костя сделает подкоп. Папа стоял рядом и болел сразу за всех. Выиграть должны все! Грустных проигравших в такой отличный день быть не должно.

Костя всегда выскакивал с неожиданной стороны, хватал сестер в толстых тяжелых шубках, и обеих заваливал на снег. Обе изо всех сил барахтались, но только все глубже и глубже проваливались в сугроб…

Наигравшись, румяные и счастливые, вваливались в дом, ставили к печке, украшенной изразцами, валенки, там же, на спинках двух стульев, развешивали лыжные штаны, шарфы и пришитые к длинным резинкам варежки в катышках снега.

А после этих зимних забав мама уже ждала их с горячим борщом, или с пирожками, блинами, ватрушками, или ещё с чем-нибудь очень вкусным.

И большая печка очень удачно вписалась в квартиру. Печник выложил её так, что она обогревала сразу все три комнаты.

Один печной угол выступал в комнате родителей, второй – у детей, а третий – в комнату бабушки Ксени.

Четвертый угол печки – красавицы, с дверцей, был как бы общим – он торчал в углу прихожей, и встречал каждого пришедшего в дом. И сразу становилось веселее на душе. Если кому-то было грустно и одиноко, печка служила первой утешительницей. Пришел домой – а она на тебя теплом дышит, и голоса родные слышны. И всё, наверное, будет хорошо. Немножко подтапливали даже летом. Ленинград – это вам не Сочи. Дождливые, серые, холодные дни, довольно часто случались и летом. Печка знала немало секретов, высушила немало слез и, самое главное, – она молчала. В общем, печь в доме любили и уважали. Как без неё?

Так, ну или примерно так, думали все обитатели пятой квартиры. У них даже сложился некий ритуал: выходя на улицу, или возвращаясь в дом, каждый потихоньку ласково гладил теплый бок печки.

А Соня, однажды уразумев своим детским умишком, что делают взрослые, стала, не стесняясь, просить у печки разных милостей и вкусностей. И, выходя из дома, сначала прижималась щекой к боку печки, гладила её и что-то горячо шептала…

– Соня! – сердилась Лида. – Что ты как дикая… Дикая дикарка! Это просто кирпичи и полешки! Как они тебе конфет купят?

А сама, пока никто не видит, прикладывала к печке ладошку и тоже что-то просила. Лёгкий билет на экзамене, или чтобы мама из-за тройки по математике не очень расстраивалась. Или чтобы Дима из соседней квартиры взглянул на нее хоть разочек… Дима Савельев был на три года старше Лиды, и, как казалось самой девочке, не обращал никакого внимания на «малявку».

На самом деле Дима давно и безнадёжно был влюблён в эту беловолосую красавицу. Вот только глаз выше Лидиных туфелек никогда не поднимал. Боялся, что она над ним, лохматым, нескладным и слишком высоким, будет смеяться своим звонким, переливчатым, как колокольчик, смехом. Лида об этом даже не подозревала и продолжала вымаливать у печки хоть один-единственный Димкин взгляд…

У неё была даже своя, «секретная», плитка. Если прижаться к печке с правой стороны и чуточку наклонить голову, то на одной из плиток, из еле заметных трещинок и бугорков, складывалась настоящая фея – с крылышками и волшебной палочкой в руке. С ней-то Лида и вела беседы…

Но мама всё равно расстраивалась, Дима не смотрел, а билеты на экзаменах доставались такие, что даже учителя за голову хватались. И ставили тройки. Просто так, из жалости. С точными науками Лида не дружила. Вот литература, или география, или история – это ведь ой, как интересно! А всякие задачи и формулы – зачем они ей?

В общем её, Лидины, желания, печка почему-то не исполняла. Не зная, что и как просили остальные, и что из этого получалось, для себя Лида сделала вывод, что печка – это да, просто полешки и кирпичи…

Были, правда, ещё ангелочки – под самым потолком. Лепнина была очень красивая – виноградные гроздья, листья и толстенькие, прямо как Сонюшка, ангелочки. С ангелочками Лида тоже когда-то пыталась наладить связь, но и те молчали. В результате Лида поняла, что все это «потустороннее» – абсолютная чушь и ерунда, и надеяться надо только на себя.

***

Казалось, Ольга любит свою семью настолько, что готова раствориться в ней без остатка, лишь бы родным было хорошо.

Вот и вчера, за семейным ужином, выяснилось, что завтра, в это прекрасное летнее воскресенье у папы нет дежурства, и он свободен. Ольга решительно отложила все свои запланированные домашние дела, и все дружно решили отправиться в парк кататься на лодке.

Поверх ночнушки Лида накинула на себя одеяло, и разрешила, наконец, выйти брату из заточения. Костя ушёл в кухню, а Лида занялась Сонюшкой. Пересмотрела все платьица в скрипучем шкафу. Подумала и выбрала матросский костюмчик. Соня взвизгнула от счастья – одевать этот костюм ей разрешали редко – он был дорогой и очень красивый. Соня, снаружи надувая губки и выдавливая из хитрых глазёнок слёзы, внутренне была согласна – да, костюмчик не для песочницы и не для игры в мяч.

Но сегодня! Сегодня она наденет его – кататься на лодке – это же почти как на корабле вокруг света! Соня уже знала, что живут они на круглой, как мяч, планете. Часами крутила и рассматривала глобус Лиды. Один раз попыталась выяснить, почему с другой стороны планеты люди не падают на Луну, ничего не поняла, и махнула рукой. Живут – и хорошо!

– Чего ты задумалась, Соня? Сначала умываться и чистить зубы, потом причешемся, а уж потом костюмчик. Ну, бегом!

Сонюшка мячиком выкатилась из спальни и помчалась в ванную комнату. Там она потерла водой глаза, намочила зубную щетку и собралась бежать обратно. Но здравый смысл подсказал – старшая сестра разгадает все её уловки моментально. Пришлось умываться и чистить зубы долго и добросовестно.

Наконец с водными процедурами было покончено, и Сонюшка, блестя глазками, румяная и счастливая, вернулась в комнату.

Сестра причесала её легкие длинные кудряшки, заплела две толстенькие косички, в которые вплела атласные голубые ленточки, под цвет Сониных глаз. А глаза у малышки были – не оторваться! Ярко-синие, блестящие, небесные глаза.

Лида отступила в сторонку и придирчиво оглядела Соню с ног до головы.

– Ой, Сонюшка, а гольфики-то, гольфики забыли! Что ж ты молчишь?

Отыскав в одном из ящиков белоснежные гольфы, она протянула их сестре:

– Уж это сама наденешь, не барыня!

Приготовив сестрёнку к радостному семейному воскресенью, Лида занялась собой. Взглянула в зеркало и привычно сказала сама себе:

– Ну и что! Зато у меня ресницы длинные… И волосы!

Красотой Лида не отличалась – обычная девчонка со светлыми, почти белыми, прямыми волосами, курносым носом и большими серыми глазами. Но что-то неуловимо притягательное, манящее, было в девочке, хотя сама она этого пока что не осознавала и не придавала своей внешности никакого значения. Зато осознавал Костя и следил за друзьями сестры с удвоенным вниманием.

Лида выбрала из гардероба обычное голубое платьице и приложила к себе, глядя в зеркало.

– Лидочка, надень красненькое, оно такое красивое! – с восторгом глядя на старшую сестру, прошептала Соня.

– Да ну тебя, Соня, что я, попугай, что ли? Вот это синее надену, оно и к матроске твоей подходит, и вообще, я его люблю!

Девочка надела простое платьице – синее с белыми горошками, на талии застегнула тонкий лакированный поясок, привычными движениями закрутила на затылке «конский хвост», украсив его ленточкой.

Сонюшка придирчиво осмотрела сестру и сказала:

– Ну ладно, так тоже ничего.

– Ну спасибо! – рассмеялась Лида, и сестрёнки отправились завтракать.

На завтрак все собрались за большим круглым столом, покрытым плюшевой, вишнёвого цвета, скатертью с бахромой.

Под этим столом со свисавшей почти до пола бахромой, играли все дети в семье – сначала Костик, потом Лида, а теперь и Соня присоединилась к игре «в домике». И, пока сестра читала какую-нибудь свою книжку, Соня раскладывала свой «зверинец» и играла в доктора. Были у нее и медведи, и заяц, и «непонятнокто» – зелёное, с одним глазом и оторванным хвостом. Куклами Сонюшка почему-то не интересовалась. Любимцем у неё был Зая.

Стол уже был накрыт к завтраку – расставлены тарелки, стаканчики для компота, и три кофейные чашки. Под каждой тарелкой лежали отдельные салфеточки. В середине стола стоял графин с компотом, рядом красовался начищенный пузатый кофейник и чайник с какао. На большой тарелке, прикрытой полотенцем, ждали своего звёздного часа блины. О, мамины блины! С пальцами откусишь и не заметишь! Еще на столе стояли вазочки с земляничным вареньем, мёдом и сметаной.

Сёстры появились на пороге гостиной и остановились. Собственно, остановилась Соня. Ей хотелось, чтобы прежде, чем она войдет, все увидели, какая она сегодня красивая.

– Ох, – театральным жестом прикрыл ладонью глаза папа. – Это кто же к нам пришел? Я никогда в жизни не видел таких красивых девочек! А ты, Оля?

– И я не встречала. Может, это морским ветром ее к нам занесло? Тогда мы просто обязаны ее покормить! Садитесь, милая девочка, откушайте с нами блинчиков!

– А вот я думаю, что прежде, чем кормить ее блинами, надо посмотреть, откуда у нее крылья растут. – Подхватил игру Костя. Он неторопливо отодвинул свой стул, медленно, словно нехотя, подошел к затаившейся Соне, и вдруг, одним мощным прыжком прыгнул вперед и ухватил сестренку за косичку. Подтянул к себе, подхватил на руки, поднял высоко-высоко, к самому потолку, закружил-завертел, только косички с голубыми ленточками летали. Наконец отпустил сестренку и громогласно объявил:

– Крыльев нет, есть только наша Соня! Будем кормить, или пусть в уголочке посидит?

– Да ладно, – сказала Лида, – Пусть поест.

Мама и папа смотрели на это представление с улыбками, счастливыми глазами.

Соня уселась на свой стул, одну салфетку заткнула за воротничок, другой накрыла коленки, а третью вертела в руках, не зная, куда пристроить ещё и её.

– На голову положи,– шёпотом предложил брат.

Сонюшка надула губки, собираясь зареветь, но Лида быстро отняла у нее лишнюю салфетку и пристроила у себя на коленках.

– Ну, приятного аппетита всем, феям и не феям тоже! – сказал папа и стянул к себе на тарелку первый блинок.

Наступила тишина, все молча ели. С такими блинами, как у мамы, особо не поболтаешь, знай успевай жевать!

Лида положила Сонюшке на тарелку три блинчика, сметаны и варенья. Взяла себе, и вдруг подскочила:

– Мама! А бабушке Ксене ты отнесла блинчиков?

– Ой, батюшки, забыла! – Ольга прижала ладони к щекам, словно случилось что-то непоправимое.

– Сиди, мам, я сама отнесу, – сказала Лида, свернула несколько блинчиков треугольничками, положила по ложке сметаны и варенья, налила из чайника какао и пошла к соседке.

Соседка баба Ксеня очень редко вставала с кровати, если бы не соседи, она бы уже с голоду умерла, наверное.

Вот и сейчас, постучавшись и войдя в комнату соседки, Лида увидела ее лежащей в постели, в комнате, давно не проветриваемой, стоял запах лекарств, пыли, и множество других не очень приятных запахов. От соседки как раз выходил старичок в длинном плаще, шляпе, и шарфе, намотанном на шею и прятавшем под собой седую бороду.

– Здравствуйте, – вежливо сказала Лида, а про себя в который раз подумала – «шпион какой-то».

– Здравствуй, чадо! – ответил старичок. – И до свидания! А ты уж, матушка, держись, ты еще нужна. – Сказал старичок бабе Ксене и вышел, слегка поклонившись обеим сразу – и Лиде, и бабе Ксене.

Лида с интересом посмотрела на старичка. Два раза в месяц, в воскресенье, он обязательно приходил к соседке. До его прихода старушка даже от воды отказывалась. Всё это было очень странно, но все привыкли, и никто ничего не спрашивал. Кажется, только папа знал разгадку этой тайны, но молчал, как памятник.

– Доброе утро, баба Ксеня! – громко сказала Лида, ногой пододвигая к кровати табуретку и устанавливая на ней тарелку и чашку. – Мама с утра блинчиков нажарила, вот я вам принесла. Кушайте!

– Спаси вас Господь, девонька! – пытаясь сесть в кровати, прошелестела баба Ксеня.

Лида помогла соседке сесть, взбила подушки, дала салфетку бабе Ксене в руку. Огляделась по сторонам.

– Баба Ксеня, мы сейчас все идем в парк, кататься на лодочке. А потом, когда вернемся, я у вас приберу. А пока вот только окошко приоткрою немного, можно?

– Лидушка, а чего здесь прибирать? Мне всё равно. Я ведь умру скоро.

– Не говорите так! – испугалась Лида. Покойников она боялась, хоть и не видела ни одного в своей жизни.

– Ну а чего уж там… Не говорите… – прошамкала баба Ксеня, обсасывая блинчик с земляничным вареньем. – Как есть, так и говорю. Пожила уж своё… Олечке, мамочке своей, спасибо передай, уж больно вкусно у нее все получается! Золотые ручки! Ну, беги, беги, детонька, а то все лодки уплывут – еле заметно улыбнувшись, проговорила баба Ксеня.

Лида еще немножко постояла возле соседки, осторожно погладила её высохшую руку со старческими коричневыми пятнами, и выскочила из комнаты.

Вернувшись к себе, Лида, было, села за стол, но снова подскочила:

– Мам, а Мурыльду ты кормила?

– Да что за ребенок такой! – возмутилась мама. – Сядь и поешь, в конце концов! Мурыльда ваша первой позавтракала. Я ей сметанки дала и кусочек рыбы. Видишь, вон она, в кресле спит, довольная! А ты, если сейчас же не поешь, никуда не пойдешь! – сердито добавила мама.

– Оля, – тихо сказал отец. – Успокойся! Заботится девочка обо всех, разве плохо?

– Не плохо, Саша, но какой-то порядок должен быть! К тому же она сама ещё голодная! А о Мурыльде думает, – так же тихо ответила мама.

Этот разговор услышал только Костя. Он тоже считал, что сначала надо позаботиться о других, а потом уже и о себе. Поэтому сам, с улыбкой, положил на тарелку сестрёнки блинчики и подвинул поближе вазочку с вареньем.

– Умничка, – тихонько шепнул он Лиде, и девочка расцвела от счастья.

А в кресле и вправду спала, вытянувшись во всю длину, необычайной красоты кошка. Лида помнила, как они, исцарапанные и в порванные платьицах, притащили домой котёнка, который застрял в кустах сирени.

Котик был удивительного окраса – весь черный, только на лапках белые аккуратные носочки, да кончик хвоста белый. А на черной голове, от ушей до кончика носа, расположилось ярко-рыжее сердечко. Ну как такую красоту не взять? Даже мама недолго сопротивлялась. Котика назвали Мурзик. Мур. А месяца через три Мур, забравшись к папе на колени и подставляя брюшко – чеши меня, насмешил папу до слёз.

Он взял котёнка в руку, покрутил из стороны в сторону, поразглядывал, и со смехом произнес:

– Ну что, семейство, прощаемся с Муром!

Девочки сначала ничего не поняли, а Сонюшка моментально разревелась во весь голос, со всхлипами и подвываниями.

– Да не ревите вы! – весело сказал папа. – Просто это никакой не Мур. Это Мурка! Кошечка, девочка.

Сёстры мгновенно успокоились, а маленькая Сонюшка неожиданно сказала:

– Для такой королевской принцессы Мурка – это не имя! Мы будем звать её Мурыльда.

Спорить никто не стал, и королева Мурыльда стала чуть ли не главным членом семьи.

Глава 2

До парка добрались около полудня. И, конечно, все лодочки были уже разобраны. Соня надула губки, глядя, как по озеру плавают разноцветные лодки, и даже Лида чуть не заплакала.

– Опоздали, – горько произнесла она.

– Ничего, – весело ответил папа, оглядываясь по сторонам. – Мы пойдем вот на эту карусель, потом во-он на ту, а потом все будем есть мороженое! Может, и какая-нибудь лодочка освободится к тому времени. Или сперва мороженое? Ну, решайте!

Лида посмотрела на огромные хвосты очередей к билетным кассам возле качелей.

– Лично я не отказалась бы от мороженого. – Глядя в небо, негромко произнесла она.

– И я, папочка, да, и я тоже! – запрыгала вокруг отца Сонюшка.

– А мороженое из вас не вылетит потом на каруселях? – задумчиво спросил папа.

– Саша! – воскликнула мама. – Ну что ты детей дразнишь! Решили ведь – мороженое!

Повернулась и зашагала к киоску с мороженым. Лида и Сонюшка помчались вприпрыжку за мамой, а отец и Костя пошли неторопливо, солидно.

Из всех громкоговорителей слышалась веселая музыка, кругом цвели деревья и кустарники. Цветов было столько, словно их собрали сюда, в парк, со всей планеты.

У будочки с мороженым разыгралось лёгкое представление. Соня хотела два шарика малиновых, и один клубничный. Лида хотела малиновый, клубничный и еще просто молочный. Папа хотел пять шариков любого содержания, а мама только лимон. Запутались сами, запутали юную продавщицу в красивом белом передничке. А сёстры еще и на Костю обиделись. Нет, ну а чего он смеётся над ними?

Костя издалека наблюдал за семейством и понимал, что долго не продержится. Мороженого хотелось до того, что зубы сводило. Папа хитро поглядывал на сына, откусывая сразу по полшарика.

– А молодой человек мороженое не хочет? – поинтересовалась продавщица.

– Хочет, тётенька, он хочет! – глядя на девушку синими-синими, круглыми, как у совёнка, глазами, прошептала Соня. – Только ему нельзя.

– Это почему же? – удивилась продавщица.

– Потому что он уже взрослый, он сам говорил! И еще он силу воли вырабатывает! – выболтала Сонюшка половину Костиных секретов.

Но Костя держался. Постукивал носком ботинка в такт бравому маршу, лившемуся из громкоговорителей почти с каждого столба.

– Ой, не могу с вами! Костя! – рассмеялась мама. – Господи Ты Боже мой, иди уже сюда!

Костя сдался и получил пять разноцветных шариков в большом вафельном стакане. А Сонюшка немедленно прицепилась к Лиде:

– Лида, а что такое Господи Ты Боже мой?

– Не что, а кто. – Машинально поправила сестрёнку Лида.

– Ну хорошо, – послушно согласилась Соня. – Кто такое Господи Боже мой?

– Ешь мороженое, – ответила сестра. – Вон, растаяло уже. А Боже – это так люди называют Бога. Но Бога никакого нет, поэтому и знать тебе не надо.

– Как нет? – возмутилась Соня. – Раз люди кого-то как-то называют, значит, это есть!

Родители с интересом прислушивались к спору сестрёнок, Костя тоже молча слушал.

– Нет! – твердо повторила Лида. – Нам в школе и учителя, и наша пионервожатая, всегда говорят, что Его нет. А в школе ведь не будут врать?!