Я не был баловнем судьбы

Когда она ушла, мы о ней не сожалели, а принявший нас новый директор школы Виталий Иванович был поражен уровнем нашего обучения. На уроках чтения он подолгу объяснял нам, как надо читать тексты с учетом знаков препинания и смысла написанного. И к концу третьего класса мы все читали вполне прилично.

Плохой почерк учеников Виталий Иванович исправлял, заставляя нас два или три раза в неделю на протяжении всей учебной четверти оставаться после уроков и писать прописи в тетрадях. Это были трехлинейные прописи с косой линией, но в основном с двумя строчками и косой. Безоговорочная и суровая требовательность, проявляемая по отношению к нам Марьей Михайловной, помогла Виталию Ивановичу, тоже требовательному и упорному человеку, вести эти уроки, встречая большое старание с нашей стороны. Уроки не пропали даром. Диктанты, написанные нами в конце третьего класса, выглядели вполне удовлетворительно с точки зрения каллиграфии, а многие ученики писали просто прекрасно – четко и без помарок.

После двух-трех лет обучения часть учеников покинула школу. Некоторые ушли по причине экономических условий с учетом, что им уже исполнилось по 15–16 лет, другие – просто в силу старых традиций, которые тогда еще были сильны. Считалось, что много учиться, особенно девочкам, ни к чему, пусть их привлекают к помощи по хозяйству.

Тем не менее кончали мы школу полным составом, так как в четвертом классе пришло много учеников для повторного обучения, с тем чтобы вернее достичь успеха на экзаменах для поступления в школу второй ступени.

Учеба в четвертом классе шла интенсивнее, чем в третьем, так как ученики более серьезно подходили к ней, а учителю хотелось, чтобы мы вышли из школы хорошо подготовленными и всесторонне образованными людьми, разумеется в пределах начальной ступени обучения.

У меня с учителем была стычка, в которой я проявил упорство, а учитель проявил еще большую настойчивость и исключил меня из школы за недисциплинированность. Я не помню подробности, кроме того, что две недели не ходил в школу, а проводил время в слесарной мастерской, в которой раньше работал мой отец и где меня все знали. Потом это дошло до отца, который тогда работал у кустаря и там же жил. Он в школу сходить не мог, поэтому устроил мне взбучку и написал письмо директору школы, после которого наши отношения с учителем постепенно стали вполне нормальными. Я чувствовал себя неправым в этой стычке, но не мог поступиться «принципом», и требовался толчок, который я и получил – по заслугам!

Помню, что в классе ученики были дружны, но случались и исключения, которые не всегда являются свидетельством дурного воспитания, так как бывает, что даже доносы носят принципиальный характер.

В первых двух классах мы не получили достаточного воспитания, и многие начали курить табак, сквернословить и прочее. В начале обучения в третьем классе учитель настолько умело подошел к ученикам, что они открыли ему всю неприглядность нашего поведения. Получив эти сведения, он, не выдавая источники информации, так цепко ухватился за нарушителей режима и за хулиганов, что в течение примерно месяца мы все бросили курить и сквернословить, да так, что к этим привычкам большая часть учеников не вернулась и позже. Я лично – за эту меру, которая не отразилась на ком-либо персональным наказанием. Был тогда и остался благодарен учителю до сих пор.

Заряд, который дал нам Виталий Иванович за два года обучения, отразился весьма положительно на нас, и значительная часть его учеников, окончивших школу, вышли в люди. Они стали кто специалистами, кто хозяйственными и политическими деятелями, а кто и просто порядочными людьми, что уже немало. Многие из нас до сих пор с благодарностью вспоминают учителя за его беседы, экскурсии, где он объяснял доступным для нас образом окружающий мир, природу, общество, а на уроках обстоятельно и доступно давал знания согласно школьной программе.

Друзья по школе были друзьями и по деревне. Первым таким другом был Саша Полюшков, с которым мы учились с первого класса по седьмой и все эти годы были самыми неразлучными друзьями. Мы постоянно друг друга навещали, летом вместе гуляли по лугам и лесам, а зимой вместе катались на лыжах. Наша дружба продолжается и до настоящего времени, когда мы оба стали стариками. Он рос сиротой, так как его отец после Гражданской войны не вернулся домой и лишь позднее был как-то обнаружен в городе Омске, где он завел новую семью и так там и остался. По зову отца Саша с братом уехали было в 1930 году к нему в Омск, но жизнь в чужой семье им не понравилась, и они вернулись домой, потеряв при этом два года обучения в школе, что не помешало им впоследствии окончить институты.

В деревне были друзья из соседних домов. Например, Саша, который был на два года старше меня и учился на класс раньше. Он осиротел в 1924 году, после чего стал серьезным и стал меньше играть со мной, а до этого по-соседски мы проводили почти все время вместе – то у них, то у нас. Наша дружба продолжалась до отъезда нашей семьи из деревни, а после не смогла восстановиться, так как Саша погиб на войне.

Напротив меня жил Костя Вахромов, который пошел в школу на год раньше меня, а с четвертого класса мы уже учились вместе. Мы были очень дружны, вместе гуляли, катались на лыжах. В 1930 году Костя поступил учиться в Павловский индустриальный техникум, после которого вернулся в деревню и работал в Ваче на заводе в качестве мастера, а также заместителем начальника, начальником цеха, председателем завкома, и несколько лет до ухода на пенсию работал начальником первого отдела завода. В то время, пока Костя служил в армии, я учился в институте, и мы с ним виделись очень часто, так как воинская часть, где он служил, была недалеко от общежития, где я тогда жил.

Окончание школы второй ступени. Фото со школьными друзьями: Костя Вахромов, Иван Вавилов, Алексей Полюшков.

Несмотря на значительное расстояние, которое разделяет места нашего постоянного жительства, дружба сохраняется до сих пор, тем более что с 1982 года я ежегодно провожу лето в деревне и мы видимся часто, так что теперь дружба поддерживается за счет личных контактов. В 1993 году с большой радостью мы отметили его восьмидесятилетие.

Другим соседом был Саша Раков, который учился со мной в четвертом классе. Мы с ним часто встречались дома, так как у него были гармонь и гитара. Я увлекался игрой на гитаре, а он играл на гармони. Вместе с Костей Вахромовым Саша окончил павловский техникум, затем вернулся домой и работал в Ваче на заводе. Последнее время был главным механиком завода, а затем больше двадцати лет Саша находился на пенсии. Прожил он до восьмидесяти восьми лет.

В новосельскую школу из нашей деревни ходило четыре человека, остальные ребята пошли в вачскую школу. Сколько их там было, не помню. Новосельская школа была более престижной, так как там был высококвалифицированный и спаянный педагогический коллектив, почти все учителя с высшим образованием. Поэтому из Вачи в Новоселки ходили учиться в наш класс человек пять-шесть, несмотря на то что им приходилось идти пешком около четырех километров. В последующие годы из Вачи в Новоселки дети больше не ходили, так как был взят курс на превращение вачской школы в центральную школу района.

Среди друзей по школе особо хочу отметить Ваню Вавилова из Новоселок. Он выходец из культурной семьи. Его отец был председателем правления Новосельского кооператива, прожил долгую (девяносто лет) жизнь. Все его дети получили образование, из семьи вышли инженер-строитель, два врача, две учительницы. А Ваня, можно сказать, совершил подвиг. Я не знаю, когда он перенес полиомиелит, но в шестом классе мой друг уже был инвалидом. Он всегда серьезно относился к учебе и имел в этом деле постоянный успех. После семилетки Ваня закончил рабфак при мединституте и позже – институт. Был приглашен на кафедру нервных болезней, но отказался от приглашения и уехал в Новоселки, где начал врачебную практику. Практика проходила с большим успехом. Он довольно быстро стал главным врачом, а позднее ему было присвоено звание заслуженного врача РСФСР.

Он ушел на пенсию сразу же, как исполнилось шестьдесят лет, но и по истечении двадцати лет Иван Вавилов пользуется заслуженным авторитетом и уважением. Его четыре дочери тоже стали врачами, продолжили династию.

Мы с Ваней поддерживали дружеские связи все прошлые годы и до настоящего времени. Он, как и я, ежегодно живет в деревне, где мы и встречаемся. Я радуюсь, что такой человек сохранил себя, семью и остается очень добросердечным другом, хотя и уже больным. Но это терпимо для восьмидесяти лет.

Из девочек ближе всех я знал Катю Вавилову, из того же рода, что и Ваня, но из друзей семьи, а также Веру Преображенскую. Катя была высокая, полная девочка, очень дружелюбная. Происходила она из семьи каких-то коммерсантов, за что их даже чуть не репрессировали, но учли, что эта большая семья дала району несколько преподавателей и инженеров. Их отпустили и больше не преследовали. Она окончила педагогический техникум и тоже пошла в учителя.

Вера Преображенская была дочерью дьякона. Их церковь была при погосте, поэтому она выросла в узком кругу, среди небольшого числа людей, была несколько замкнутой и молчаливой. Эти качества в девочке усиливались и той травлей, которая велась по отношению к духовенству. Вера была очень порядочной и доброжелательной христианкой. Красивой, всегда аккуратно и хорошо одетой. Мы с ней много раз разговаривали, так как учились в одной группе-бригаде и сидели за одним столом. В нашей бригаде была и Катя. Вера окончила промышленно-экономический техникум, расположенный в Нижнем или в Павлове – не помню точно.

Глава II

Школа-семилетка

Как я уже говорил выше, с поступлением в школу второй ступени мы испытывали затруднения. Чтобы избежать их, отец договорился с дядей, чтобы он взял меня в Нижний Новгород. Лето в том году было хорошее, и я помню, как мать в конце августа, взяв меня и мою годовалую сестру, отправилась пароходом по Оке в Нижний Новгород. Всю дорогу я был очень оживлен и постоянно бегал по пароходу, по его верхним и нижним палубам.

В 1926 году по окончании учебного года мы всем классом ездили на пароходе на экскурсию в Муром, и я знал, как устроено судно, но тем не менее мне было интересно, а когда пароход причаливал, я даже выбегал на пристани, за что получал от матери выговоры.

Когда мы приехали в Нижний, общий вид этого крупного города, привольно раскинувшегося по обоим берегам Оки и на месте слияния Оки с Волгой, а также плашкоутный (плавучий, опирающийся на плоскодонные суда) мост через Оку и другие достопримечательности города произвели на меня неизгладимое впечатление.

В то время в Нижнем Новгороде проходила Главная нижегородская ярмарка, и толпы народа и оживление на территории ярмарки особенно поразили меня своей грандиозностью. Позднее, когда я вместе со взрослыми несколько раз посещал ярмарку – и днем, и вечером, она меня поразила окончательно. Я не мог вообразить себе, что в мире существует такое разнообразие товаров и в таком количестве! Не представлял, что такое огромное количество людей может быть сосредоточено на ограниченной площади, и все они чем-то заняты – вроде бы одним и тем же, и в то же время каждый своим делом. Разнообразие увеселений на ярмарке, на Оке, в парках и других местах ставило меня в тупик и приводило в восхищение. Особенно поразило катание на маленьких пароходиках по Оке, с которых можно было обозревать как город, так и ярмарку. Запомнилось посещение ресторана, где мы находились на террасе, нависавшей над рекой, и с нее можно было наблюдать, как идут пароходы, плывут лодки с веселящейся публикой, и многое другое.

Но вот закончилось мое знакомство с Нижним Новгородом, прошли летние каникулы и наступил новый учебный год. Я боялся, что, окончив сельскую школу, буду отстающим среди городских учеников. Но эти опасения оказались напрасны. Вскоре я освоился со школой, новыми товарищами и показал прекрасную подготовку.

Пятый класс я закончил в числе лучших учеников класса. В шестом классе учеба моя шла легко, и я избаловался, тем более что для этого были условия: наблюдать за мной было некому, и я имел большую свободу. В середине года мое баловство в школе зашло так далеко, что мне угрожало исключение. Я все скрыл от отца и упросил его отправить меня обратно в деревню, на что он согласился, так как видел: со мной нечто неладное творится.

Так в середине учебного года я появился в новосельской школе второй ступени, где среди учеников были и мои соученики по школе первой ступени. В курс учебы я вошел быстро, но, будучи упрямым, вскоре устроил стычку с учителем химии, который после этого стал ко мне более требовательным, а я перестал учить химию, хотя и любил этот предмет. Другой конфликт у меня произошел с преподавательницей немецкого языка. Она была до безумия требовательной по части знания грамматики немецкого, что мне казалось странным, так как мы даже грамматику русского языка не знали как следует, а тут предъявлялись требования, которые можно удовлетворить, только зная эту грамматику наизусть. И она стала мне ставить двойки. Вот с этими проблемами, особенно обострившимися к концу учебного года, я и пришел к необходимости искать выход. Он был найден самый глупый: я перестал ходить на уроки. В те дни, когда были уроки химии или немецкого языка, я, выходя в школу, направлялся в лес, где и гулял до возвращения ребят из школы, а потом вместе с ними возвращался домой, поэтому о моих проделках родители даже не догадывались.

Преподаватели химии и немецкого языка почувствовали, что я впал в дурь, и хотели пойти мне навстречу, но сделки не состоялось из-за того, что я манкировал уроками. Так я получил за полугодие двойки по двум предметам и был переведен в седьмой класс условно, со сдачей экзаменов осенью.

За лето я не поумнел, осенью на экзамены не пошел, а самостоятельно решил остаться в шестом классе на второй год. Проходив в шестой класс две недели, я ощутил обиду за то, что без какой-либо необходимости теряю целый год.

Директор школы при проверке посещаемости обнаружил, что я не хожу в седьмой класс, а потому подлежу исключению из школы. Учителя ему сообщили, что я посещаю шестой класс повторно. Он вызвал меня, отругал за самоуправство и пригрозил исключить из школы. Я попросил дать мне время на переэкзаменовку и разрешить посещать седьмой класс. Он предложил подать заявление в школьный совет, что я и сделал. Но совет отказал, и я остался на второй год. В первом полугодии учиться было скучновато, так как программу я знал и занимался с легкостью, поэтому я уделял большое внимание катанию на лыжах. В конце полугодия я был в числе хороших, но не лучших учеников. Однажды я услышал это от ребят, что меня очень задело, и во второй половине года больше внимания стал уделять учебе, хотя и лыжи не забывал. Учебный год закончил с отличными результатами. За этот год отношение ко мне коренным образом изменили и химик, и немка, так как химию я знал отлично, а грамматику немецкого языка знал лучше, чем грамматику русского.

Учеба в седьмом классе шла с установкой на подготовку к учебе в техникуме, так как мы в этом году оканчивали школу второй ступени. Учеников восьмых классов выпустили с удостоверениями об окончании восьмилетней школы, то есть они, без их желания, оказались людьми с незаконченным средним образованием.

Этот год к учебе я относился как к необходимому мне занятию, потому и успехи были отличными. Окончил школу я среди лучших учеников.

Многие наши ученики пошли учиться в павловские техникумы: индустриальный, промышленно-экономический, педагогический; другие поехали и поступили в техникумы Нижнего Новгорода. С некоторыми из них я тогда встречался и обменивался впечатлениями о жизни и учебе в новых условиях.

Фото семьи на фоне своего дома в 1929 г.

Второй ряд: мать Надежда Алексеевна, отец Григорий Дмитриевич, бабушка по отцовской линии (род Голубевых), первый ряд: Алексей, Вера, Клавдия, Пульхерия и самая маленькая – Маргарита.

Вопросу выбора специальности в школе уделялось мало внимания, но некоторые учителя высказывали свои личные симпатии и взгляды по этому вопросу, чем и давали нам пищу для раздумий. Меня с малых лет тянуло к электротехнике. Здесь сказывалась любовь к мощи. Я любил ходить на заводах в помещения, где находился двигатель внутреннего сгорания, в здание котельной установки и паровой машины, приводящей в движение машины завода. Позднее я побывал с экскурсией на электроподстанции, что произвело на меня сильное впечатление. Большую роль играли и тайные труднообъяснимые явления, происходящие при выработке электроэнергии, ее передаче к местам потребления, и явления в самих машинах и аппаратах потребителя. Все это влекло к познанию тайн природы и техники.

Я решил поступать в Нижегородский электротехникум. Когда я подал документы, то узнал, что занятия в техникуме начнутся только с 1 октября. Студенты находились либо на производственной практике, либо на лесоразработках. Мне же в Нижнем Новгороде болтаться без дела целый месяц не годилось. Я узнал, что в авиационном техникуме занятия начнутся с 1 сентября, и перенес документы туда, так как авиация меня влекла не меньше, чем электричество.

Так же во многом случайно произошел выбор специальности и у моих современников по учебе. В этом смысле то время было благодатным, так как экзаменов при поступлении в учебные заведения не было и люди действительно свободно выбирали специальности. Только плохо то, что это привело к наплыву в учебные заведения людей, которые не только не разобрались в сути выбранного направления, но и вообще не имели оснований на учебу, так как к этому они были совершенно не подготовлены, что вполне подтверждалось во время учебы.

Школы старались превратить в центры подготовки молодых кадров для работы на заводах и в колхозах. Для этого была усилена трудовая подготовка по разным профессиям. Так, например, мы занимались кузнечным делом в одной из кузниц, которые оказались почти без работы вследствие разрушения индивидуальных хозяйств. Затем столярным делом в мастерской, возглавляемой бывшим столяром, который тоже оказался без работы из-за отсутствия заказов вследствие обнищания крестьян при коллективизации.

Уроки труда нам мало что дали в практическом смысле, но повернули наши головы в сторону производства. В то время главным стремлением молодежи стало выучиться на инженера, поэтому большая часть из нас поступила в учебные заведения, готовившие кадры для промышленности. Этому способствовало и то обстоятельство, что отток сельского населения в города шел главным образом на строящиеся или действующие предприятия. К этому стремилась и призывала нас вся страна. Призывов и агитации в то время было сверхдостаточно, и многие откликались из-за необходимости искать путь для себя в новых условиях жизни. Создавалось впечатление, что вся страна готовится куда-то ехать, хотя это и противоречило образу жизни людей.

Такая обстановка заставила нашу семью в 1931 году покинуть деревню, так как, при достаточном доходе от сельского хозяйства и при малых размерах заработков на заводах района, отец не видел перспектив развития нашей семьи в деревне и решил перебраться в город, тем более что ему на автозаводе предложили отдельную квартиру. Он этого добивался еще с 1927 года на различных заводах Нижнего Новгорода. Мать решила в колхоз не вступать, а сдать землю и уехать, оставив за собой только дом, который был продан в 1949 году.

Глава III

Учеба в техникуме

При подаче заявления в авиационный техникум мне сообщили, что занятия у них начнутся 10 сентября. Но когда пришел срок, сказали, что студентов задержали на лесозаготовках. В результате занятия начались только 21 сентября. То есть я выиграл во времени до начала занятий всего десять дней.

У входа в здание я увидел большую толпу взрослых людей – студентов всех курсов. Многие из них вели себя весьма фривольно: кто приплясывал, кто распевал, а кто вел оживленные беседы с друзьями. И лишь некоторые, в том числе и я, чувствовали себя не в своей тарелке и были несколько озадачены, даже растеряны.

Здание техникума было великолепно: наше учебное заведение размещалось в бывшем Владимирском реальном училище. До революции в главном зале училища проходили торжественные вечера и балы. Зал был огромный, двухсветный, с потолками высотой в семь-восемь метров и хорами для оркестра на уровне второго этажа. А сейчас здесь веселилась учащаяся молодежь.

В помещениях техникума, в аудиториях и коридорах, лежали красивые полы из дубового паркета, и содержались они в приличном состоянии. Высота потолков составляла три с половиной – четыре метра, стены покрывала масляная краска, а в верхней части – лиловая побелка.

Вся эта обстановка и убранство вызывали у нас невольное волнение и не позволяли вести себя недостойно. Мы это в какой-то мере ценили. Правда, в наше время в актовом зале проводились собрания и уроки физкультуры, а не балы и торжественные мероприятия.

До 1931 года в этом здании размещался Нижегородский индустриальный техникум, состоявший из пяти отделений. После того как в 1931 году наше учебное заведение было переведено в другое место, в здании остались отдельные техникумы: авиационный, авиационный гражданской авиации и электротехникум. В 1933 году здание вернули школе.

Так как постоянные специальности учебного заведения были связаны с авиацией, оно расположилось рядом с авиационным заводом на окраине города. Такой подход объясняли тем, что специалистов предполагалось готовить в непосредственной связи с производством. Поэтому в начале 1930 года студенты примерно половину времени проводили на заводах, работая на различных участках производства, последовательно изучая различные технологические процессы. Эта традиция имела некоторые преимущества. Выпускники техникума, пройдя курс в учебном заведении, приходили на завод, уже имея основные рабочие специальности, но, поскольку срок обучения был сокращен на один год, а время для теоретического обучения уменьшилось почти в два раза, специалисты выходили с очень низкой теоретической подготовкой и к творческой работе не были готовы.

Впоследствии это вызвало необходимость выпуска постановления ВЦИК об изменении системы подготовки кадров, введении вступительных экзаменов в учебные заведения и восстановлении системы подготовки дипломных работ с их защитой перед окончанием курса обучения. Эти мероприятия позволили преподавателям повысить требования к уровню знаний студентов, а право директора отчислять отстающих студентов хорошо помогало администрации техникума обеспечивать подготовку более или менее знающих специалистов.

Индустриальный техникум имел много хорошего оборудования для лабораторий, как по общим предметам, так и по специализированным. В связи с разделением на новые разные учебные заведения оснащения постепенно становилось меньше. Зато выросло число набранных студентов, а стало быть, потребовалось больше педагогов. А многие из старых преподавателей отказались ездить в техникум, поскольку он был переброшен куда-то на задворки города.

Нашему учебному заведению досталось прекрасное оборудование для химической лаборатории, а заведовал ею замечательный учитель Николай Александрович Розанов. Но практически пустой оставалась лаборатория физики, и ее заведующему пришлось много приложить усилий по приобретению нового оборудования. Благодаря большой настойчивости физика Кобзева лаборатория частично комплектовалась отборными учебными пособиями, а на лекциях нам демонстрировали некоторые уникальные опыты. В дальнейшем он добился приличного оснащения лаборатории.

То есть развитие в стране новых учебных заведений шло в нормальном темпе. Мы получали в значительной степени хорошие помещения, а также появились новые специальности в техникуме. Тогда было много чего положительного, но иногда – не до жиру, быть бы живу! Мы потом тоже получали что-то по своим заслугам, не то, что хотели, конечно.

В этой обстановке я нисколько не потерялся, так как был еще молод и готов быстро нырнуть в кипящий водоворот событий. Студенты техникума получали форму гражданских авиаторов, и я, как и многие другие ребята, чувствовал себя героем. В то трудное время мы были сыты и одеты.

Тогда набор делали по два-три раза в год: в январе, иногда в мае и осенью. Вскоре нас, студентов сентябрьского набора, пригласили в актовый зал, где стоял стол. Мы выслушали напутствие импозантного наставника, а также речь ректора техникума и заведующего учебной частью. Он руководил техникумом и на нашем курсе играл большую роль, а раньше, еще в царской армии, был старшим офицером.