Стальные боги

– Ваше превосходительство. – Я склонил голову. – Как я и сказал его величеству, я делаю то, что приказывают.

Эбра жестом велел владельцу дома наслаждений удалиться. Как только заплаканный человек побрел прочь, он сказал:

– После моих настойчивых уговоров шах мудро отменил предыдущий приказ. Вместо этого ты должен отправиться на переговоры с магом Вайей.

Я с облегчением расслабил плечи.

– Переговоры? Я не дипломат.

– Ты уважаемый и грозный воин. Ты достоин передать ему требования шаха, потому что можешь заставить с ними согласиться.

– Уверен, в городе полно уважаемых воинов.

– Но только один убил мага.

Хвастовство всегда оборачивается боком. Я с сожалением вздохнул.

– Ваше превосходительство, человека, который десять лет назад убил мага, больше не существует. Я уже не прежний воин. Вчера во время тренировочного боя меня победила моя дочь, которую я когда-то таскал на плечах. Переговоры могут окончиться неудачей, ведь вы посылаете к самому могущественному магу в нашем царстве «откормленного простофилю», как выразился мой отец.

– Мы, янычары, обожаем называть тех, кого любим, дочерями, отцами и братьями. – Великий визирь гортанно рассмеялся. – Быть может, однажды и я назову тебя братом.

Эбра тоже обучался у Тенгиса. Я знал его в те дни, он был застенчив и мало говорил. Потом его отправили в дворцовую школу для элиты янычар, чтобы учить не боевым искусствам, а государственному управлению.

– А вы не любите человека, который тренировал вас и научил всему, что вы знаете?

– В отличие от большинства янычар я помню своих настоящих родителей, – желчно ответил Эбра. – Помню тот день, когда они продали меня за горсть серебра. Поэтому мне трудно называть кого-либо этими словами…

– А мне трудно не называть. Кем был бы человек без семьи?

Эбра глотнул красной жидкости из драгоценного кубка и покачал пальцем.

– Ты человек прямой и умеешь убеждать – превосходные качества для разговора с кем-то вроде мага Вайи. Ты отбываешь через час.

Прежде чем меня выпроводили стражи, я успел сказать:

– Я не нужен для того, чтобы начать войну, и сомневаюсь, что нужен вам для заключения мира. От Томбора до Костани – долгая дорога в экипаже. Признайтесь прямо, зачем я проделал такой путь?

Эбра так удобно устроился на оттоманке, что я удивился, когда он встал, подошел ближе и склонился к моему уху.

– У шаха есть свои причуды, – прошептал он, как будто мы обменивались дворцовыми сплетнями. – Сегодня он хочет одно, а завтра другое. Не буду делать вид, что понимаю его. Сыграй свою роль, и он отбросит тебя и забудет, как надоевшую игрушку.

Эбра сел на оттоманку, с прямой спиной и высоко подняв подбородок, и взмахом ладони велел мне уйти.

Маг Вайя проповедовал в святилище города Балах, в десяти милях к востоку от Костани. Я ехал в экипаже по Долине святых, окруженной горами Зари-Зар. Именно там когда-то я выжил после града и убил мага. Я закрыл глаза, чтобы не вспоминать об этом и еще немного поспать. Источник настаивал на том, чтобы путешественники испытывали тяготы на священной дороге, поэтому весь путь карету трясло на камнях и ухабах. Уверен, лошади ненавидели эту дорогу не меньше, чем я.

Через час у склона горы показались лачуги Балаха. Дорога к святилищу святого Низама, единственному впечатляющему сооружению среди груды камней, поднималась в горы. Она была слишком крутой для экипажей, поэтому мы с сопровождающими меня янычарами продолжили путь пешком. Мы миновали пещеру, где скрывался святой Низам, которую какой-то неизвестный ученый назвал Ванной камней. К тому времени как мы очутились перед святилищем Низама, я понял, что слишком много об этом знаю. И все благодаря Тенгису, который дал нам всестороннее образование и следил за тем, чтобы наш ум был таким же отточенным, как наши умения.

В святилище никогда не прекращались завывания просителей. Святые мужи читали молитвы, а нищие взывали к заступничеству святого Низама. Все входящие в святилище были в белом, кроме меня и янычар в своих ярких одеждах.

Подносы с благовониями не могли скрыть человеческий дух, вонь от кожи и пота ударила в нос, проникнув прямо в мозг. Протискиваясь сквозь людское море, янычары крепче схватились за аркебузы. А я даже саблю с собой не взял.

Мы прошли мимо мавзолея святого Низама, где в металлической клетке покоился его гроб. Просители прижимались к клетке и протягивали внутрь руки – лишь бы приблизиться к святому. Я быстро помолился, попросив только здоровья для Мелоди.

Помещение за мавзолеем охраняли крепкие стражи с булавами. Значит, это и есть те самые громилы, учинившие беспорядки в Костани (они сжигали таверны и дома наслаждений, якобы по приказу мага). Я показал печать с павлином Селуков, и они пропустили меня.

На плитах пола в пустой комнате сидел молодой человек со светлым и свежим лицом. В его правой руке клацали молитвенные четки, он шепотом восхвалял богиню Лат. Его поза со скрещенными ногами выглядела непоколебимой, как у якоря на морском дне. Он словно вдыхал само время, замедлял его и выдыхал безмятежность.

Юноша жестом пригласил меня сесть. Он щелкнул пальцами, и пожилой слуга принес маленькие каменные чашки с чаем.

– Значит, ты и есть маг Вайя. – Я отхлебнул чая. Он был жидким, как простой кипяток. Слабый вкус куркумы ничуть меня не взбодрил. И все же… Стоило глотнуть, и комната как будто накренилась. – Скажи, ты мирный человек?

Юноша встретился со мной взглядом. Я не мог прочесть, что скрывается под его безразличием. И видит ли он трепет, скрывающийся под моим?

Маг закрыл глаза.

– Все, кто служит милостивой Лат, должны стремиться к миру.

– Тогда позволь нам установить мир.

– Какой может быть мир без справедливости?

– Какая, по-твоему, была допущена несправедливость?

Маг распрямил спину.

– Под Небесным престолом, в том месте, которое называют Лабиринтом, держат в плену нашу шейху. Раньше каждый четверг я навещал ее, чтобы записать проповедь. Так по пятницам во время молитвы я мог повторить проповедь, словно говорил ее устами. Завтра будет третья луна с тех пор, как я ничего не слышал о нашей шейхе.

Я вздрогнул от неожиданности. Никто мне об этом не сообщил. Неужели меня послали сюда только показать Вайе, что у шаха есть убийца мага? Неужели моя жизнь настолько мало значит, что меня заставили проехать через всю страну ради такого ничтожного спектакля? Я понадеялся, что маг не заметил удивления и возмущения в моих глазах. Я затолкал эти чувства поглубже.

– Почему же ты не попросил надлежащим образом? Зачем поднимать волнения?

– Ты бывал в Лабиринте?

Я пожал плечами.

– Не могу сказать, что бывал.

– Тогда бы ты меня не спрашивал. Когда человека туда помещают, ему дают факел и велят самому найти дорогу к выходу. Историки говорят, что император Крестеса построил Лабиринт, чтобы запутать демонов, выбирающихся из ворот ада. Туннели тянутся бесконечно, все глубже и глубже, и так изгибаются, что люди сходят с ума, пытаясь вернуться к исходной точке. В темноте слышен шепот джиннов, они царапают узнику лоб острыми, как ножи, ногтями. Никто не выживает в Лабиринте… Но наша шейха там уже десять лет.

Когда я был маленьким, Тенгис пугал нас историями про Лабиринт. Услышав его описание из уст мага, я снова вспомнил детские страхи.

– Как же она там выжила?

Маг показал на свое бесстрастное лицо, а потом закрыл его руками и убрал пальцы, чтобы стали видны глаза.

– Чудеса наших невидимых масок и подготовки позволяют жить без еды, без воды и без сна, никогда не старея. – Он снова сложил руки на коленях, сцепив пальцы. – Но в Лабиринте убивает не отсутствие всего этого. Безумие подкрадывается, как наемный убийца. Шейха Агнея его поборола. Она осталась у входа и исследовала только одну пещеру.

– Агнея… Однажды я с ней встречался. – Я вспомнил бледную девушку с повязанными ярким шарфом волосами и в грубом шерстяном платье; она стояла перед троном в огромном зале. – Лет двадцать пять назад. Она выглядела моложе тебя. Она отказалась помогать отцу Мурада в войне против Аланьи и в переправе через Юнанское море. Шах Джаляль разбил пару кубков с досады, но ему хватило ума не бросить кубок в мага. – Я не мог забыть ее добрые глаза, когда она подошла ко мне с грацией облака. – В тот день я постился, а до заката было еще далеко… Она подошла ко мне, когда я стоял в карауле во дворце, и вытащила из складок плаща мягчайший и белейший хлеб, до той минуты я такого не пробовал. Иногда я думаю, не приснилось ли мне это.

– Наша шейха любила кормить обездоленных. Она всегда помогала слабым, куда бы ни пошла, во имя святой Кали.

Я фыркнул, отмахиваясь от его болтовни.

– А во имя какого святого действуешь ты? Назови мне святого, который любит все жечь. Скажи, чего ты хочешь этим добиться?

Маг элегантно откашлялся.

– Во тьме Лабиринта шейха слышала голос Лат, словно райский ветерок. Без ее проповедей мы лишены небесного ветра. Пусть нам вернут право видеться и говорить с Великим магом Агнеей – вот и все, чего мы просим.

Вполне разумное требование, но я услышал лишь одну сторону, хотелось услышать вторую.

– Я передам твое требование его величеству. – Я снова встал. – А ты пока прояви добрую волю: вели своим сторонникам больше не нападать на игорные дома, таверны и… да, даже на дома наслаждений в Костани.

– На все есть причина, – сказал маг, глядя сквозь меня. Посмотрев на него, я чуть не впал в транс. – Даже на то, чтобы отдать по доброте душевной кусок хлеба стражу во дворце.

Я поежился и вернулся к янычарам, ожидающим в дверях.

Только через час, по пути обратно в Костани, я наконец-то перестал чуять вонь Балаха. Я дышал нормальным воздухом, без запахов немытых и потеющих людей. Через восточные ворота мы проехали прямо к Небесному престолу. Гладкие дороги Костани меня убаюкали. Но дремал я недолго – меня разбудил кучер.

– Это не дворец, – сказал я, выглядывая из окна на узкую улочку.

Мощеную улицу обрамляли двухэтажные дома из желтой глины. Но почему вокруг никого, не считая нашего экипажа?

Кучер поманил меня в ближайшую кофейню с мягкими подушками и низкими деревянными столами и повел на лестницу. Наверху, в яркой комнате с двумя напольными подушками и кальяном, сидел шах Мурад.

– Садись, и давай обойдемся без любезностей, – сказал он. – Мы здесь, чтобы поговорить откровенно. Ты должен говорить прямо и честно, как с близким другом.

– С близким другом? – хмыкнул я, выпустив наружу всю горечь, которую до сих пор проглатывал. – Разве близкий друг пошлет тебя на переговоры совершенно неподготовленным, не сообщив самое важное?

– Ты неправильно меня понял. – Мурад вытащил мундштук изо рта и сердито уставился на меня. – Я – шах, и ты расскажешь мне, что произошло, янычар.

– Вы что, забыли? Вы же сами освободили меня от присяги янычара.

– Ты все равно остаешься моим подданным! – Шах выглядел так, будто готов ударить меня кальянной трубкой. Но вместо этого он затянулся и закрыл глаза. Его дыхание замедлилось. – Прости, Кева. Последние несколько лун выдались нелегкими. Предполагалось, что Великий визирь Эбра введет тебя в курс дела. Ты свободный человек, которого я уважаю, а список таких людей день ото дня становится короче. Вот почему ты здесь. А теперь, прошу тебя, расскажи, что там было.

– Ладно, я выполню свой долг.

Я сел на подушку и пересказал все, что произошло у мага. Шах замолчал, размышляя и затягиваясь кальяном.

– Мир – это болезнь, – сказал шах Мурад, когда я закончил.

Эти слова меня смутили.

Наконец, он протянул мне мундштук. Я глубоко затянулся. Дым со вкусом вишни коснулся легких и вышел через рот, успокаивая.

– Мир. Мир. Мир, – сказал он. – Все его хотят. Но поверь мне, это болезнь. Как проказа или оспа.

– Неужели война лучше?

Стены были расписаны узором из лилий. Так странно было говорить о войне в такой цветастой комнате.

– Лучше или нет, но она грядет. – Шах Мурад закашлялся. – Шпионы доносят мне, что армада крестесцев из пяти сотен кораблей и пятидесяти тысяч воинов только что причалила к острову Никсос, а оттуда при хорошем ветре всего несколько дней пути к тому месту, где мы сейчас сидим. Куда, по-твоему, они направляются?

Один из янычар, стоящих на страже, передал шаху бурдюк вроде тех, что мы используем в военных походах. Мурад отхлебнул из бурдюка, как мучимый жаждой воин после битвы, вытер бороду и передал его мне.

– Предполагаю, что в Демоскар. – Я сделал глоток. Там оказалась обычная вода. Даже когда мы оба были молоды, я никогда не видел, чтобы Мурад пил что-либо, кроме воды или молока. В отличие от отца и брата. – С пятью сотнями кораблей они возьмут портовый город за день, а еще через несколько дней двинутся по земле к Костани.

Шах поморщился, словно мои слова больно стегнули его.

– Наша армия – лишь тень той, которая была при моем отце. Я был глупцом, когда послушал советчиков, трусов, вроде Эбры. «Лучше построить десять больниц», так он говорил, – сказал шах тоненьким голоском, изображая Великого визиря. – «Вы станете народным героем. Люди будут вас обожать». А на самом деле люди полюбят императора Крестеса, когда он заставит их склониться перед своими проклятыми идолами.

Я воспользовался моментом, чтобы затянуться дымом со вкусом вишни.

– Они не доберутся до Костани. Никто не желает склоняться перед крестескими идолами. Мы будем сражаться до последней капли крови.

– Чего в наши дни стоит кровь? Когда шахом был мой отец, все были воинами. Он повел нас через Тесный пролив в Юну, покорять крестеские города, и на юг, за Сир-Дарью, в Аланью. Крестеские императоры пачкали простыни при одной только мысли о воинах из Сирма.

Каждое его слово навевало воспоминания о моей службе шаху Джалялю – и сладкие, и горькие. Но слишком часто воспоминания вызывали уныние.

– А после смерти вашего отца эти великие воины начали убивать друг друга.

– Лучше хоть кого-то убивать. Лучше точить сабли каждый день и быть готовыми убивать. Считаешь меня кровожадным? Я говорю это, чтобы предотвратить еще большее кровопролитие, которое случится, когда вторгнутся крестесцы. Посмотри на нас. Маги сидят в своих святилищах и затуманивают мозг песнопениями и вращением. Надеюсь, ты не пил их чай.

Я прикусил язык.

– А воины? Только посмотри на наших воинов. – Он ткнул в мою сторону открытой ладонью. – Самый великий из них скрывается в захолустной деревне и развлекается, стуча по наковальне. Что нам нужно, Кева, так это причина сражаться, масштабнее их причины. Не забывай, что Костани – священная земля для крестесцев. – Напряженными пальцами шах Мурад потянул за край бороды, тронутой сединой. – Твоя жена Лунара была из тех воинов, в которых мы сегодня нуждаемся.

От одного упоминания ее имени время остановилось. Говорить о Лунаре – все равно что вернуть ее.

– Вы хорошо ее знали?

Шах Мурад ухмыльнулся и кивнул.

– Только не бросайся на меня, ладно? Я бы взял Лунару в наложницы, будь у меня хоть толика разума. Она была львицей, и вместе мы воспитали бы выводок царственных воинов, таких как Утай и Темур, которые сковали это государство на крови и железе.

Я разозлился.

– Вы же шах. Так почему же не взяли ее в наложницы?

– Потому что я видел, как ты на нее смотришь, видел, как она смотрит на тебя, и понимал, что не смогу править без головы.

Я хохотнул. Его слова о Лунаре оживили ее в памяти. До чего же удивительная женщина; словно Лат создала ее из глины другого мира. Ее волосы сверкали ярче чистого золота, но кожа загорела от тренировок на солнце, а маленькие ладони огрубели, сжимая рукояти сабель.

Через комнату прошел янычар, зажигая свечи и замысловатые висячие лампы, так что стало светлее.

– Она умерла, Кева.

– Почему вы так уверены?

– Потому что она смотрела на тебя как на главную награду. Как будто страдала и сражалась только ради тебя и вашей будущей жизни. Она не могла от тебя сбежать.

Я едва сдержал слезы и, наверное, показался шаху слабаком.

– Насколько я помню, – сказал шах, – она пропала спустя несколько дней после моего восхождения на трон. У всех нас было слишком много врагов, сосчитать невозможно. Должно быть, кто-то застал ее врасплох среди ночи, перерезал ей горло и выбросил тело в канаву.

– Нет…

– Очнись! – Шах Мурад топнул по полу, чуть не опрокинув кальян. – Я бы тебе врезал, но слишком восхищаюсь человеком, который помог мне занять трон. Нельзя сейчас, когда так много стоит на кону, впадать в уныние. Если мы не объединимся, крестесцы нас покорят. Вот на чем тебе сейчас нужно сосредоточиться, а не на какой-то мертвой женщине!

Шах мог приказывать моему телу, но не сердцу. Мне было плевать на войну. Я не хотел очнуться. Все, что у меня осталось, – это грезы о счастье.

– Зачем вы привезли меня в эту заброшенную кофейню? Почему именно сюда?

– Потому что во дворце всем заправляет Эбра. Перед двором и янычарами он рисует меня импульсивным дураком, а себя – мудрым и спокойным штурманом, который правит кораблем. Вот почему он не ввел тебя в курс дела – хотел, чтобы у тебя ничего не вышло, тогда мне больше не на кого было бы полагаться, кроме как на его подхалимов. – Шах перевел дыхание. – Когда Крестес высадит на наши берега пятьдесят тысяч паладинов, мы увидим, кто из нас дурак.

– Если вы не доверяете Эбре, сместите его.

– Для тебя все вот так просто, да? Металл не бывает ровным. – Шах рубанул по воздуху, словно у него в руке молоток. – Поэтому нужно ковать его, пока не распрямится. Если я лишу Эбру должности и привилегий, он сбросит свои шелка, наденет домотканую шерсть и присоединится к возмутителям спокойствия. А если казню, преданные ему янычары вывесят мою голову на дворцовых воротах и отдадут корону моему сыну. Эбра много лет меня переигрывал, и обращаться с ним следует с осторожностью.

Я поерзал на подушке – разболелась спина. Какое мне дело до дворцовых интриг? Именно из-за этих склок я и уехал так далеко.

– И чего же вы хотите от меня?

– Я понимаю, что ты раздобрел, и размяк, и больше не можешь убивать, как прежде. По правде говоря, я попросил тебя принести мне голову мага, чтобы проверить твою верность. Чтобы сражаться с врагами, внутренними и внешними, мне нужны самые преданные люди, но не подхалимы. А грань между ними тонкая.

Не особо тонкая. Преданный янычар знает, когда льстить, а когда говорить откровенно.

– Вот способ решить ваши проблемы, – сказал я. – Разрешите вонючему народцу из Балаха увидеть их шейху.

– Ох, Кева. – Шах скрестил руки на груди и откинулся назад. – Неужели ты считаешь меня таким глупцом? Я бы даже освободил ее… Если б знал, где она.

Я окаменел. Как много я еще не знал в этой истории.

– Разве она не пленница в Лабиринте?

Угли в кальяне остыли. Шах Мурад затянулся, но выдохнул только сизый дым, похожий на седые волосы.

– Лабиринт – конец всему. Рано или поздно всех его пленников пожирают шепчущие джинны, которые выбираются из ворот ада. Источник отправляет туда самых отъявленных преступников, это наказание хуже смерти.

Шах снова затянулся, но не выдохнул дым. Он сунул руку в шелковый жилет, вытащил желтый шарф и бросил его мне на колени. От шарфа несло гнилым деревом и травой… Я расправил его. На нем был зелтурийский магический узор – такие носят паломники, возвращающиеся из священного города.

– С обратной стороны, – сказал шах, покрутив пальцем.

Я перевернул шарф. Слова, написанные… дегтем? Совершенно непонятные, потому что парамейским я не владел.

– Ну и? – сердито посмотрел на меня шах. – Только не говори, что не можешь прочитать.

– Мне никогда не давались чужеземные языки.

– Святая Лат! Тебя обучал один из величайших из ныне живущих эрудитов, и ты не знаешь священный язык? – Шах засмеялся, кашляя дымом и сажей. – Ты и впрямь звезд с неба не хватаешь, верно про тебя говорят. Позволь мне перевести…

Я испил из чашиИ теперь слышу гимны.В них говорится: создай мир заново,Выпусти демонов своего меча.

По моей спине и рукам прошла рябь дрожи, словно меня пощекотал джинн.

– Поэтично… но непонятно. Полагаю, его нашли в Лабиринте.

Шах кивнул.

– Я велел самым смелым из янычар прочесать Лабиринт возле входа. Они вытащили шарф из-под камня. Он принадлежал великому магу Агнее. Ты же любишь поэтов-воинов, верно? Тебе знаком этот стих?

Так и другие поэты-воины никогда не использовали слово «гимн» и не говорили о демонах и создании мира заново. В священных текстах такого тоже не было. Я покачал головой.

– Больше похоже на этосианский стих.

– Точно… Я тоже об этом подумал. Но этосианский епископ клянется, что такого в их книгах нет. – Шах положил подбородок на сцепленные руки. Насколько я помнил, в такой позе он обычно размышляет. Он мог часами так медитировать. – Кева, надвигается нечто поистине страшное. Мои кости так не ныли со времен войны за престолонаследие. Десять лет мира не остаются безнаказанными. Мне нужны верные люди, чтобы пройти через это. Люди, которые умеют не только подчиняться приказам и махать саблей. – Шах встал и отряхнул сажу с шелковой одежды. – Ты прав, ты свободный человек. Я могу в шутку пригрозить, что скормлю тебя птицам… Но я не такой, как мой брат. Ты волен уйти, если не хочешь в этом участвовать.

Я не хотел в этом участвовать. Но почему же тогда не ушел? Почему не сбежал обратно в Томбор? Это я создал Мурада, я посадил его на трон. И теперь его правлению угрожают враги, внутренние и внешние. Несмотря на долгое отсутствие, у меня есть дочь, которая равняется на меня, и отец, который многого от меня ожидает. А что, в конце концов, случилось с магом Агнеей?

Я встал и заглянул шаху в глаза.

– Мое первое воспоминание – как меня привезли в эту страну в качестве раба. Мне сказали, что я родился далеко на севере Юны, даже за границами империи Крестес.

– Мы все это знаем: ты светлее, чем чистая моча.

Шах рассмеялся собственной шутке.

Но я не засмеялся.

– Я верен лишь вашей династии. Отец учил меня быть преданным престолу, и только ему. Я не буду жить вечно, но, пока жив, вы можете распоряжаться мной по своему усмотрению.

Шах вытащил из кальяна мундштук и выдул пепел.

– И я распоряжусь, не сомневайся.

2. Михей

Говорят, что воды Священного моря протекли сквозь Архангела и пролились на мир с небес. Говорят, что омовение в этой воде возрождает душу, очищая от греха и тьмы. Вот только священники никогда не говорят, что она ужасно холодная и на вкус отдает ржавчиной. «Тяжелую» воду, рожденную из крови ангелов, нельзя глотать, но, когда тебя топят, трудно не нахлебаться.

– Во имя императора Ираклиуса, Дыхания Архангела и Хранителя Священного моря, подними голову, – сказал этосианский священник. – И восстань Михеем Железным.

Таково теперь мое имя. Родился я просто Михеем, сыном трактирщика, и я видел, как отец кашляет желчью, после того как наймит лорда шесть раз пырнул его ножом в живот. Почему? Просто таков был мир. Ныне я возродился во имя Архангела в том же несовершенном мире, но теперь нож в моей руке, и направлен он на тех, кто этого заслуживает.

Мне даже не пришлось поднимать голову – священник потянул меня за волосы.

– Тяжелой водой я очищаю тебя от всех грехов перед лицом Архангела и Двенадцати ангелов.

Моя армия на берегу озера простиралась до горизонта. Пятьдесят тысяч вооруженных паладинов наблюдали за возрождением своего Великого магистра.

Старый священник схватил меня за плечи.

– Веруешь ли ты в Архангела и Двенадцать, которых он поставил охранять верующих?

– Верую.

– Отрекаешься ли от Падших ангелов и отвергаешь ли все их искушения?

– Отрекаюсь.

– Будешь ли следовать воле своего императора, куда бы она тебя ни вела?

Я поколебался, затем сказал:

– Куда бы она ни вела.

Как только обряд был завершен, я вышел из воды. Беррин, мой заместитель, подал набедренную повязку, и я направился к зажженному им костру. Сорвав с дерева фигу, я сел у огня и наслаждался теплом. Ах, как легко быть новорожденным – чистым листом пергамента, на котором можно начертать Священное Писание.

– И каково это – быть Михеем Железным? – спросил Беррин. Толстые щеки делали его похожим на младенца. Но он был первым из моих паладинов и черные доспехи нашего батальона носил так, будто они были отлиты на нем при рождении. Красный узор нагрудника подчеркивал его рыжие кустистые брови, сейчас от волнения опущенные вниз.

– До того как я вошел в эту воду, моя душа была покрыта дегтем. Теперь она безгрешна и сияет, как звезда. – Я выплюнул в огонь фиговое семечко. – Не хочу, чтобы она снова потемнела. – Я поднял ладони вверх. – Беррин, ты поможешь мне быть достойным человеком?

– Мой господин, ты и так лучший из нас. Потому тебе и оказана эта честь.