Красавица для Чудовища

– Вот! Об этом я и говорю! Ты, словно… образованна!

– О… – доходит, наконец, до меня. – Нет. Всё дело в моей матери – она работала гувернанткой, а по вечерам и нас с сестрой учила читать. Вы должны её помнить, госпожа…

Настаёт её очередь округлять рот в форме буквы «о», девушка явно ошарашена, и потому она буквально падает на своё прежнее место, глядя теперь на меня совершенно другим взглядом:

– Так ты… Ивушка… А она… Лили… – словно прямо сейчас госпожа осознаёт истину. – Вы её дочери.

– Да, мама любила нас с сестрой так звать, – чувствую и я некоторое недоумение.

Мама говорила о нас с младшей госпожой?

– Что ж! – отмирает девушка, становясь самой собой. – Выходит, задача упрощается! Ваша мама была прекрасным учителем, хорошо, что она успела и тебя научить основному. Вернёмся к талантам. Меня учили играть на арфе, как ты могла заметить, учили петь, вышивать и многому другому, к чему у меня совершенно не лежала душа. Выбери что-то из этого и попробуем научить и тебя.

– О, моя сестра прекрасно вышивает! Я могу попросить её помощи.

– Замечательно! Так и поступим. Теперь о манерах…

Остаток дня проходит в мучительном изучении правильного наклона головы при том или ином приседании; в изучении того, как и с кем я должна говорить; в освоении моды. Моды! «Это важно, потому что столичная мода отличается от нашей!» Но я ни за что не должна выглядеть вульгарно или слишком скромно, иначе, попорчу репутацию госпожи.

У меня буквально лопается голова от всей информации, что пытается в неё сунуть Глафира. Она безумно торопится рассказать мне, как можно больше, что просто перескакивает с темы на тему и обратно. При этом она иной раз бросает на меня странные взгляды, словно хочет поговорить совершенно о другом, но не решается. И снова перескакивает на длину рукава платья, предназначенного, например, для бала.

Я чуть ли не благодарю вслух служанку, которая приходит позвать госпожу на ужин.

– Скоро спущусь, благодарю, – бросает ей Глафира, и когда та выходит за дверь, говорит мне: – На сегодня закончим. С завтрашнего дня начнём обедать вместе, в моих комнатах. Обед – самый плотный из приёмов пищи, надеюсь, это и поможет тебе набрать нужные формы. Плюс, тебе необходимо научиться правильно вести себя за столом. Напомню, никто не должен догадаться о том, чем мы с тобой занимаемся. На все вопросы слуг отвечай, что мне приспичило проводить время со своей ровесницей, что я устала от общества старух. Потому и избавилась от своей прошлой личной служанки. Кстати, с ней будь особенно осторожна. Эта старая карга любит совать свой длинный нос куда не следует. Ну что ж, – переводит она дух. – Иди.

И она вновь уходит первой, позволяя мне с облегчением упасть на стул, на котором недавно сидела сама.

Ну что ж, – цитируя мою госпожу, – всё гораздо сложней, чем я могла себе представить. Ума не приложу, как мне это всё запомнить в короткие сроки!

В животе урчит, и я вспоминаю, что за сегодняшний день лишь завтракала. А Лилия? Усталость в один миг отступает, я подскакиваю с места и несусь в нашу новую комнату. Узнаю у сестры не голодна ли она и обещаю очень скоро вернуться с ужином, не обращая внимания на её крики в спину о том, что я должна ей всё рассказать. Ничего, потерпит ещё чуть-чуть.

На самом деле, я не особо представляю, как ей рассказать обо всем. Возможно, поэтому и оттягиваю, как могу, этот момент.

На кухне из слуг почти никого нет – обычно в это время все, как раз, заканчивают работу, чтобы потом спокойно поесть. Я никогда ни с кем особенно не общалась – так повелось ещё при живых маме и бабушке. Нам, словно хватало общения друг с другом, плюс, мамин статус не делал нас своими среди слуг, но и господам мы не были ровней. Впрочем, бабушка буквально настаивала на том, чтобы мы ни с кем не дружили. Из-за меня. Из-за моего дара-проклятья. Потому и после их смерти я по привычке сторонилась всяких людей.

Вот и сейчас я скоро наливаю в миску лукового супа из огромной кастрюли, подхватываю пару булочек и сажусь на самый край стола, у стены, чтобы никому не бросаться в глаза.

Есть я привыкла быстро, чтобы в короткие сроки возвращаться к сестре. Потому уже через пять минут набираю вторую миску супа, чтобы отнести её Лилии. В этот-то момент надо мной и нависает женщина чуть выше меня.

– Ты! Маленькая дрянь!

– Простите? – округляю я глаза.

– Чо мне твои извинения! Ты заграбастала моё место, а мне теперь прикажешь чистить камины?

Ох. Выходит, она и есть та старая карга, по выражению госпожи? Правда лет женщине от силы тридцать-тридцать пять. Старой она точно не выглядит. А вот свирепой и опасной – определённо.

– Мне… мне жаль, что так вышло, – пытаюсь я её задобрить.

– Ей жаль, слыхали? – смеётся она злобно, ни к кому в особенности не обращаясь, но немногочисленные голоса в помещении затихают. Как-никак хоть какое-то развлечение намечается. Бесы! – Чо ты нагородила госпоже, а? Поди, на жалось давила, а? – Тут женщина начинает кривляться, заставляя меня усомнится в правильном определении её возраста, или он не показатель ума? – У меня больная сестрёнка, возьмите нас под своё крылышко. Она же у меня калека, пожалейте нас-бедненьких. Так это было? Прикрылась своей калекой и отхапала место получше?

У меня с детства нетерпимость к несправедливости, потому уже после первого употребления ею слова «калека» в моей груди закипает злость. А злиться мне решительно нельзя. Но что я могу поделать, когда меня несправедливо обвиняют в том, чего я не делала, и ко всему этому приплетают мою сестру? Конечно, я взрываюсь!

– Не смейте так говорить о моей сестре! – выкрикиваю я.

– Ещё как посмею! Чо ты, чо она – хитрые дряни!

На её последнем слове сначала трескается, а затем и взрывается, разлетаясь осколками по всей кухне, стекло в маленьком окошке. Мгновенно поднимается шум – все напуганы и не понимают, что произошло. Зато понимаю я. Моё проклятье вырвалось из-под контроля. Слава Богам никто не пострадал!

Бывшая личная служанка госпожи тоже пугается и отвлекается от меня, ну и я, сгорая от стыда и страха, пользуюсь поднявшимся шумом, подхватываю тарелку с супом и булочки. Убежать! Скорее убежать от того, что я натворила.

В детстве я воспринимала свой дар, как что-то естественное. Как те же руки и ноги. Я управляла им с той же легкостью, с которой моргала. Пока бабушка не объяснила мне, что то, что я могу – плохо. Запретно. И ненормально для остальных людей.

Мне тогда было пять лет, и она впервые увидела, как я пользуюсь магией. Как это называется я узнала тогда же. Нет, я не пыталась скрыть её от глаз родных, я тогда наивно полагала, что так может каждый, что любой волен, например, поменять цвет платья, если любит другие цвета или погасить свечу, не вставая с кровати, или же зажечь её, если темнота вдруг начинает пугать. Я считала, что мама, что бабушка могут заставить лететь посуду через всю кухню. Что они с той же легкостью могут создать воронку в воде, налитую в таз, чтобы было веселей умываться перед сном.

И, наконец, я не видела ничего плохого в том, чтобы поднимать опавшие листья с земли и кружить их в воздухе, веселя маленькую сестрёнку.

Помню, какой тогда напуганной и одновременно злой выглядела бабушка!

Она отбросила таз с постиранным бельём на землю, которое собиралась развесить сушиться на ещё тёплом осеннем солнце, и подбежала ко мне, чтобы больно обхватить руками мои плечи и хорошенько меня встряхнуть:

– Иванна! Нет! Тебе ни в коем случае нельзя так делать!

– Как? – испуганно переспросила я тогда, потому что не понимала, что из моих действий ей пришлось не по нраву.

– Магия! Тебе нельзя ею пользоваться! Это опасно, Иванна! Никогда, слышишь – никогда! – не смей поднимать с земли листья! Или делать ещё что-то необычное! Тебе необходимо держать свою силу в себе и никому и никогда её не показывать! Ты поняла меня, Иванна?!

В тот день она выспросила меня обо всём том, что я умела делать, и приказала смотреть на неё или на маму, чтобы понимать, что можно, а что нельзя. Я ужасно испугалась того, что разозлила её, что делала плохое, то, что делать не следует. Я задавила в себе магию. Спрятала её ото всех, и от себя в том числе.

Я смогла отказаться от дара, от удобств, что он приносил, да, но магия никуда не исчезла. И через несколько лет дала о себе знать.

Только-только стало известно о гибели отца на приграничной войне, куда его несколько лет назад призвал Король. О, эта война казалась бесконечной и была символом несчастья всех жён, какое бы положение не занимали их мужья. Стычки на границах вспыхивают и по сей день. Наш враг не желает отступать в попытке захватить Королевство.

Именно тогда мама и бабушка были вынуждены пойти в услужение к кому-то, кто мог предоставить нам крышу над головой, горячую миску супа и кусок хлеба. Без отца мы уже не имели возможности жить той жизнью, к которой привыкли.

Естественно, уже скоро об этом знали все соседи, в том числе злой мальчишка, сын одного из торговцев, который быстро набирал очки в глазах Короны. О, этот мальчишка любил меня дразнить и до случившегося, но в тот раз перешёл все мыслимые границы, назвав моего отца трусом, которого убили из-за попытки сбежать от сражения.

Наверное, тогда-то и началось моё нетерпение к несправедливости.

Я жутко разозлилась, и мальчик в то же мгновение взлетел в воздух, а затем с силой ударился о землю. Он сломал руку, и во мне тоже что-то сломалось. Я испугалась своих сил. Безумно! Я никогда не хотела причинять кому-либо вред, как бы сильно меня не разозлили.

Сыну торговца помогла бабушка. Она каким-то образом убедила его, что он упал сам, что я к случившемуся с ним не причастна. Ума не приложу, как ей это удалось, но мы спокойно покинули родной дом, и я больше никогда не видела того мальчика.

С тех пор моя магия затихла на долгое время, но сильные чувства её нет-нет да пробуждали. Я жутко боялась, что однажды кто-нибудь от неё пострадает, потому что больше не могла контролировать её силу. Поэтому душила своё проклятье со всем своим внутренним рвением. А позже узнала, что моя магия опасна не только для окружающих, но и для меня самой.

И вразумила меня вновь бабушка, поведав древнюю историю.

Она рассказала мне, что давным-давно таких, как я, было много. Что они, не скрываясь, использовали свою силу, помогали страждущим, защищали невинных, ну и попросту жили обычной жизнью среди обычных людей. Но однажды тогдашнему Королю перестало нравиться то, что кто-то обладает силой больше его собственной. Эти девушки и женщины его пугали. Он принял решение, что Корона должна управлять такими же простыми людьми, как он сам. Никакой магии. Никакой силы, которая может угрожать его положению.

Настало время истребления магии. Таких девушек и женщин, как я, стали звать ведьмами, их заключали под стражу, а затем убивали.

И меня скорей всего Корона убьёт, если узнает, что я ведьма.

Младшая госпожа даже не представляет какой опасности меня подвергает. И себя, и свою семью. И самое главное – мою сестру. Впрочем, она и недолжна такое предполагать, верно? Если кто-то и что-то должен, так это я.

И в первую очередь – это научиться владеть своими чувствами. То, что сейчас произошло на кухне, никогда не должно повториться.

Я просто не имею права выходить из себя!

– Ты выглядела спокойнее, перед тем как уйти на кухню, – выводит меня из раздумий настороженный голос сестры. – Опять что-то случилось?

Ох уж это её «опять» – усталое, обречённое, словно передо мной сидит наша бабушка. Кстати, это уже не первый раз, когда я замечаю подобную схожесть, хотя Лилия, бучи здоровой и энергичной, очень мало времени проводила с бабушкой. Та больше следила за мной, а точнее за тем, чтобы я скрывала свою силу и красоту.

– Немного вышла из себя, – дёргано жму я плечами. – Но ничего серьёзного. Ешь.

– Пожалуйста, – взмаливается сестра. – Я и так весь день, как на иголках, только и строю догадки, одну хуже другой. Расскажи, что на самом деле сегодня случилось.

Я долго смотрю на Лию, раздумывая с чего бы начать, и так и ничего не придумав, осторожно спрашиваю:

– Скажи, тебе же нравилось в деревне у господ?

Оказывается, я зря переживала о том, что Лилии может не понравиться то, что ей придётся уехать в деревню и расстаться со мной. Да, после моего рассказа она долго возмущалась, спорила, огрызалась и переживала. Но я хорошо запомнила, как загорелись её глаза при упоминании деревни. Тут же вспомнилось, как она надолго пропадала со своими тамошними подругами и возвращалась с ярко блестящими глазами. Отголосок того блеска проскочил и тогда, когда я сообщила, что старшая госпожа возьмёт на себя обязательства по устроению её замужества. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что там есть юноша, который нравится моей сестре.

Она не сказала этого мне прямо, но вся её защита и неприятие будущего были не большим, чем обыкновенным страхом. Моя сестра перестала быть той энергичной и беззаботной девочкой, какой была пару лет назад. Конечно же, она хотела увидеть и подруг, и того юношу, но боялась того, как они все воспримут новость о её недуге. Захотят ли вновь общаться?

Я всё это понимала, убеждая сестру, что у нас в любом случае нет другого выбора – мы не имеем права не подчиняться воле господ, а сердце моё сжималась от боли за неё. Как же я хотела знать способ, который ей помог бы. Если не встать на ноги, то хотя бы принять себя такой, какая она есть.

В итоге, не обращая внимания на нахохлившеюся от обиды и злости как воробушек, сестру, я, сославшись на длинный день и усталость, уношу пустую посуду в такую же пустую кухню, где о случившемся напоминает вставленная в окно вместо стекла тряпица, и возвращаюсь обратно, чтобы тут же упасть лицом в подушку и крепко уснуть.

Глава 3

Начиная со следующего дня, я едва замечаю, как быстро ускользают минуты, дни, недели…

Каждую секунду отъезд из усадьбы господ всё ближе и ближе. А также расставание с сестрой. И безумно страшная встреча со столицей, с её обитателями и обитателями королевского замка. С самим Королём.

Получится ли у меня безупречно сыграть роль Глафиры, дочери господина Краз, наместника в пятом поколении благоухающего Юго-восточного края?

Впрочем, сама Глафира делает всё возможное и невозможное, чтобы получилось.

Бесконечная вереница объяснений, правил этикета, манер.

Я даже не догадывалась, что благородные девицы должны по-разному приветственно приседать перед господином в зависимости от его статуса. Это мы – слуги, кланяемся всем одинаково, а девицы обязаны приседать тем глубже и опускать голову тем ниже, чем выше положение у мужчины. Только у них. Женщины же все равны друг перед другом. Разве что сама Королева находится на ступеньку выше остальных. В данный момент у нас нет Королевы, – скончалась несколько лет назад, – и как с ней себя вести, Глафира не посчитала нужным мне объяснять.

Информации в голове появляется столько, что с каждым днём становится труднее дышать.

И спектакль разыгрывать приходится уже сейчас, при любом удобном случае.

Стоит любому из слуг приблизиться к нашей тесно-сплочённой компании ближе, чем на пять метров, как старшая госпожа начинает громко причитать о том, что, мол, с ума здесь, в родовой усадьбе, без своей кровиночки сойдёт, потому уедет вместе с ней, но только в деревню, куда возьмёт с собой лишь несколько слуг, чтобы на свежем воздухе мечтать о том, как её дочь станет Королевой. А если та не станет ею, так мать дождётся дочь там, в деревне, с распростёртыми, утешительными объятиями.

К слову, чем больше времени я провожу в компании старшей и младшей госпожи, тем больше узнаю обеих, тем удивительнее для меня является растущая симпатия к Глафире. Я долгое время считала её глупой и поверхностной, но то была маска.

Госпожа Ираида же пугает меня. Своей хваткой, хитростью и расчётливостью. Но при этом она обладает таким достоинствам, как умение держать обещания. Для меня это самое важное, потому что именно на её попечении я оставлю свою сестру.

Несмотря на обучение, ежедневное подражание Глафире по её же команде и под цепким, оценивающим взглядом, – обязанности её личной служанки никто не отменял. Те же уроки сестры по вышиванию, которые совершенно не хотят мне поддаваться – я лишь каждый раз истыкиваю иголкой все пальцы.

Мне приходится вставать ни свет, ни заря, делать приготовления к пробуждению госпожи, практиковаться в вышивании в любую свободную минуту, помогать госпоже одеться, самой нарядиться в господское платье, чтобы привыкать к дорогой ткани. Но всё это лишь до обеда – это время слугам строго запрещается беспокоить младшую госпожу. А затем нам накрывают стол в гостиной, и мне, конечно же, сначала приходится помогать, а затем и обедать-учиться. Что является особенным мучением, потому что я и поесть нормально не могу, и в приборах постоянно путаюсь, за что каждый раз получаю нагоняй от «учительницы».

Каким образом я поправлюсь до размеров госпожи, я не имею ни малейшего представления.

После обеда вновь информация. Много информации. Всего не упомнить, вот как ни старайся. Зато время ужина я провожу с сестрой на лоджии среди благоухающих растений в больших и маленьких горшках – это моё любимое время. Сестра, кстати, в какой-то момент смиряется с нашей общей участью и всё чаще заговаривает о деревне, о том, как сильно и изменились ли вообще её знакомые. Так же она безумно переживает обо мне, постоянно выведывает, что я узнала и запомнила из нового. Но в любом случае, в этот короткий час я дышу свободнее. А затем вновь красивое платье и украшения, приседания, танцы! И подготовка ко сну.

Меня по-настоящему беспокоит по какой такой причине Глафиру буквально передёргивает, стоит ей услышать или упомянуть самой Короля; как и то, почему она прикладывает столько усилий, чтобы избежать отбора. Вот я и не выдерживаю однажды вечером, расчёсывая её длинные белокурые локоны, и спрашиваю осторожно:

– Глафира, скажите, что не так с новым Королём? – а вот и дрожь отвращения, дёрнувшая её плечи. – Почему вы считаете его чудовищем?

– Потому что он и есть чудовище, – тихо и зло произносит она и присматривается ко мне через отражение в зеркале внимательнее, словно решает стоит ли мне доверить продолжение фразы. Решает, что стоит. Она резко поднимается со стула без спинки, обхватывает мои руки своими прохладными пальцами и усаживает нас обеих на край огромной кровати под балдахином, пока убранным подхватами к столбикам. Сужает глаза и говорит страшным голосом:

– Я кое-что о нём знаю. Почти из первых уст!

То, что она в следующее мгновение рассказывает мне, могло быть не больше, чем сплетни служанок, но во мне рассказ отзывается тревожными мурашками по коже. А вдруг правда? Вдруг Короли во все времена были чудовищами, и на красавицах потому помешались? Скажем так, восполняли то, что им самим от природы не было дано? Или же надеялись, что потомки возьмут себе хотя бы часть красоты матери?

В общем, тогда госпожа навещала свою подругу Агафью, в доме её не оказалось, потому что та гуляла в саду, «несчастной» госпоже пришлось идти её искать. Проходя мимо высоких кустов гортензий, она и услышала за ними разговор двух служанок. О Короле. В другое время Глафира не обратила бы никакого внимания на сплетни прислуги – путь чешут себе языками. Но как раз тогда объявили о Королевском отборе, и любая информация о новом Короле была просто жизненно необходима! Глафира, не жалея нежной кожи, красивого и недешёвого платья, продралась сквозь кусты и припёрла болтливую служанку к стенке:

– Рассказывай с самого начала! Ну же!

Конечно же, напор госпожи служанку безумно напугал, она и выложила всё, как на духу.

Мол, ей рассказала Сирка, служанка дома Бельвос, той доложила зирская Кирка, а с этой из первых уст поделилась своими впечатлениями от поездки в столицу личная служанка госпожи Василисы, которую один из высших господ пригласил в Королевский замок. Пока господа мило общались между собой, Варька времени не теряла – болтала с тамошними слугами. Вот одна и сообщила ей, что, мол, однажды шла она по нижнему проходу, с очередным поручением от своей госпожи, да так и замерла столбом, когда из-за портьеры вышел мужчина. Высокий, плечистый, а как зыркнул в её сторону, так кровь и заледенела от ужаса. Никогда раньше она такого страха не испытывала. Не видывала. Сердце сжалось в груди, дыхание перехватило, всю её буквально затрясло. Но вот чудовище отвернулось и в мгновение ока исчезло за очередной портьерой, словно его и вовсе не было. Служанку освободил страх, позволив сделать жадный глоток воздуха, а затем и припомнить, что вот точно такие сапоги, с золотой нашивкой вверху голенища в виде не существующей птицы феникс, изготовил, тогда ещё принцу, а ныне Королю, её приятель-сапожник. И видела она эти сапоги своими глазами, что тогда на полке в доме у сапожника, что потом на ногах чудовища.

Короли нечасто баловали своим явлением господ, но по замку же должны были ходить, да хотя бы в трапезный зал! Нет-нет, да и попадались бы на глаза слугам. Да только после того случая, глазастая служанка озадачилась, стала расспрашивать тех, кого знает. И ни один из расспрошенных ею не видел своими глазами ни Короля, ни принца.

– Теперь ты понимаешь, почему я хочу избежать отбор? – не скрывая ужаса и омерзения, вопрошает госпожа после рассказа. – Если чудовище выберет меня… Я же совершенно ничего не смогу поделать!

Будь это слишком живым воображением скучающей замковой служанки или действительностью, от которой не сбежать, я жалела благородных девиц и их безысходность. Пусть Король окажется чудовищем или писанным красавцем, наверняка не каждая девица готова отдать ему свою жизнь и свободу без любви. Да ту же Глафиру не прельщает самое высокое из положений, потому что ей не оставили выбора. А этот рассказ, как дополнительная причина, по которой просто необходимо избежать отбор.

С того дня я зачем-то начинаю представлять Короля чудовищем.

Моё воображение рисует мне черные, без беков, воронки глаз; звериный оскал; и мохнатые лапы, с острыми, отливающими металлом, когтями, вместо рук. А ночью мне снится, как я путаю платье, или приседаю недостаточно низко, или начинаю необходимый танец не с тех движений – меня раскрывают, и Король набрасывается на меня, чтобы съесть.

Забавно, что, испытав во сне ужас, утром я смеюсь над своей глупостью.

Эти сны являются единственным, что меня веселит в течении учебно-мучительного дня.

Но однажды, когда Глафира устраивается в кровати для сна, а я сама с нетерпением жду минуты, чтобы упасть лицом в подушку, девушка окликает меня у самых дверей и просит подойти. Чтобы спросить о том, что её интересовало уже давно. Я хорошо помню наше первое занятие, где она вела себя немного странно.

– Ив, твоя мама… Она была из благородной семьи? Что случилось? Почему вы стали слугами?

Я присаживаюсь на край её кровати в том месте, где госпожа приглашающе похлопывает ладошкой, и улыбаюсь:

– О нет. Моя семья всегда была в услужении у господ, просто маме посчастливилось встретить папу…

– Расскажи, – устроившись удобнее, требует она, а затем добавляется мягче: – Пожалуйста.

– Моя семья по маминой линии поколениями служила в доме Тисс, семье торговца тканями. Детям слуг, как вы знаете, запрещено гулять в саду в неположенное время, а вот господским сыновьям и дочерям выходить в сад тогда, когда им хочется, никто не запрещает. Это скорее негласное господское правило – избегать прогулок в саду в часы, когда там резвятся слуги. Так вот, мой отец был тем, кому с детства нравилось нарушать правила. Сначала они с мамой очень подружились, а когда оба вошли в брачный возраст и вовсе полюбили друг друга. Мой отец заявил своему о том, что кроме мамы ему никто не нужен, и дедушка, обладая мягким характером, дал своё благословение на неравный брак. Жаль, я совсем не помню этого доброго душой человека… Да и бабушка по папиной линии, которая и занялась мгновенно образованием мамы, не дожила до моего рождения. Мамин брак с господским сыном освободил её семью от необходимости служить. А затем папу призвали на войну… Он погиб, а вместе с ним, потому что в семье не осталось мужчин, которые бы могли взять на себя обязанности, умер и наш статус. Бабушке и маме пришлось вернуться в услужение, но мама за счёт своего благородного образования, смогла стать гувернанткой, а нас с сестрой стали учить служить господам. Вашей семье, Глафира.

– Вот это да… Мы могли быть подругами, Иванна, представляешь?

– С трудом, но могу, да, – честно отвечаю я с улыбкой на губах.

– Ив, – вдруг подаётся она ко мне и обхватывает своими тонкими пальцами мои, – подумай о том, что я тебе сейчас скажу. На Королевском отборе будут присутствовать сотни господ-мужчин. Многие и едут туда за невестой, которая могла стать Королевой. У всех девушек, которые будут на отборе, появляется особый статус – Невеста Короля. Тем они и ценны. И у тебя будет возможность приглядеться к мужчинам, выбрать кого-то себе в мужья, понимаешь?