Марионетки на ладони

– Что случилось? – спросила я, сразу почувствовав перемены в её настроении.

– Ничего особенного, – сквозь зубы отозвалась Козетта, – просто этот мерзавец решил надо мной поиздеваться.

– Какой мерзавец?

– Клиент мой, кто же ещё! – выкрикнула Козетта и ударила кулаком по матрасу. Слабые пружины жалобно завизжали, трещина на кроватной ножке стала глубже.

– А кто он? – глупо переспросила я, удивившись такой реакции. Козетту было трудно вывести из себя.

– Откуда я знаю, я его не видела, – Козетта швырнула мне какую-то бумажку, – вот, полюбуйся!

Я подняла с пола записку, написанную от руки на четвертушке почтовой бумаге. Послание гласило:

Дорогая госпожа К.!

Прошу прощения за то, что не смогу посетить вас сегодня. Ваш поезд прибыл на день раньше, чем мы планировали, и это спутало наши планы. Пожалуйста, располагайтесь в предоставленной вам комнате и ждите новых известий. Я обязательно вскоре выйду на связь с вами.

А.

– Он со мной в записки играть вздумал? – запальчиво крикнула Козетта. – Это просто наглость! Видите ли, они не подготовились к нашему приезду! И кто это «они»?

Я ещё раз внимательно прочитала записку. Её содержание не показалось мне оскорбительным, но я ведь не знала, как обычно происходит обмен договорённостями между Козеттой и её… гм… заказчиками.

– Кто принёс записку?

– Старикан во фраке. Так, дай мне её сюда обратно, я напишу ответ, – потребовала Козетта.

Я протянула бумагу и достала из саквояжа самопишущее перо. Козетта перевернула письмо обратной стороной, приложила её к собственному колену и быстро накарябала несколько слов. Я смогла прочитать:

+30% к моему гонорару. Моё время стоит денег. К.

– Убедительно, – кивнула я.

– Теперь надо как-то передать её обратно. Где там наш старикашка?

Похоже, с прислугой в этом отеле была серьёзная проблема. Мы звонили в колокольчик, потом кричали, но старый равнодушный слуга прибыл лишь через четверть часа. Ему не было никакого дела до нашего раздражения. Просьба Козетты «вернуть отправителю», высказанная самым многообещающим тоном, слугу на напугала. Он с поклоном принял записку обратно и исчез.

– Бесит! – крикнула ему в спину Козетта. – Ненавижу, когда мной пытаются управлять!

Она ещё несколько раз топнула ногой, так что с потолка посыпались пыль и паутина, и только потом несколько успокоилась.

– Ну что ж, придётся остаться здесь на ночь. Ничего не поделаешь, – уныло заключила она.

Я посмотрела на покосившуюся кровать Козетты и на свою собственную, похожую на похоронные дроги.

– Вот прямо здесь? – на всякий случай уточнила я.

– Вот прямо на клопах. Чтобы прочувствовать всю прелесть жизни небогатого злондонца. Считай, что это приключение! – Козетта ещё раз вдарила кулаком по кровати. Ножка отломилась. Кровать осела на один бок.

– По-моему, это самое кошмарное место, где я была, – сказала я. – Буду спать не раздеваясь.

– Да уж, – кивнула Козетта, – ну что, попробуем заказать обед в номер или не будем рисковать? При плохом раскладе мы обе и до завтра не доживём. Тут, наверное, мышей под соусом подают. И старые тапки, жареные в пламени гнева здешних постояльцев.

– А я не видела здесь больше никаких постояльцев… – я невольно покосилась на непрочно закрытую дверь

– И я не видела. Да, всё это подозрительно, очень подозрительно. Ну ничего, разберёмся.

Мы прошлись до булочной, где выпили чаю с пышками. Потом вернулись в гостиницу и кое-как выпросили у дремлющего стоя швейцара сальную свечу и коробок спичек. Спать легли поверх покрывал, так как боялись увидеть постельное бельё. Укрылись своими дорожными плащами и постарались не обращать внимания на холод и вонь сгоревшей свечи.

Я спала без пробуждений, но сон был выморочный, рваный. Мне хотелось или крепко заснуть, или уж проснуться, но я не могла. Я вертелась с бока на бок, не в силах понять, что мне так сильно мешает провалиться в блаженную дрёму из сновидений. Насекомых на своём теле я не чувствовала, сырости тоже…

Скрип. Мне не давал спать скрип. Не настолько громкий, чтобы разбудить спящего, но достаточно отчётливый, чтобы вторгаться в сон и будоражить нервы. Во сне я увидела Хину, очень бледную и плохо одетую, которая сидела на земле, положив на колени кото – музыкальный инструмент вроде цитры. Она трогала то одну, то другую струну, и струны издавали совершенно невыносимые для слуха дребезжащие звуки. Я просила её прекратить, но Хина не обращала на меня никакого внимания. Похолодев, я поняла, что вижу её в загробном мире, где она очень несчастна.

Конечно, всё это был бред. Я не могла заглянуть за грань жизни и увидеть, каково там приходится моей первой и самой любимой подруге. Тем не менее, проснулась я вся разбитая, с больной головой и спутанными мыслями. Подтянув колени к груди, я свернулась в комочек под своим плащом, зевнула и обвела мутными глазами комнату.

– Дори-тян, – хрипло позвала я, окончательно проснувшись.

Козетта, спавшая раскинувшись на спине, нахмурила точёные брови и только слегка повела плечами.

– Проснись быстрее! Козетта!

– Чего тебе?

– Да открой ты глаза! Тут что-то не то.

На полу лежал ковёр – вчера вечером ковра точно не было. Окно стало светлым, чисто вымытым, и украсилось кисейными шторами. Откуда-то взялся столик с бюро и набором письменных принадлежностей. В целом, комната выглядела куда лучше, чем накануне.

Козетта несколько раз моргнула, переводя взгляд с предмета на предмет.

– Это то, что я думаю? – спросила она.

– Ты слышала скрип ночью? – я почувствовала, что задыхаюсь.

– Слышала. Так это то, что я думаю?

Я ещё раз обвела глазами преобразившуюся комнату и безнадёжно прошептала:

– Но ведь такого не может быть…

Глава 6

Ли

Ещё пока бежал вниз по лестнице, я думал: да ну, чушь это всё, не может такого быть. Дядюшка посмеяться решил, подразнить меня. С юмором у меня дядюшка. Кто же здорового человека отправит в лечебницу для душевнобольных? В наше-то время? У нас ведь не средневековье какое-нибудь, не каменный век. Есть конституция, есть законы, есть права человека. И потом, я же Морган! Я же неприкосновенный, со мной нельзя, как с обычными людьми! И отец никогда не позволит!

Но у порога стояла медицинская карета. Да не простая, а с серым непрозрачным кожухом, без окон, и с дверцей, запирающейся на ключ. В такой буйных психов возят, которые чуть что бучу устраивают и кусают санитаров, а потом сбежать пытаются. Санитары, кстати, тоже обнаружились: два здоровенных детины с ручищами, будто окорока. И они эти руки распахнули, словно приготовились принять меня в крепкие дружеские объятья. Двинулись такие мне навстречу, со своими граблями.

То ли у меня от страха ловкость увеличилась, то ли сработала водительская реакция, но, в общем, не поймали они меня. От объятий я увильнул, под ручищами поднырнул и бросился во всю прыть по улице, задыхаясь. Подумал, что они сейчас за мной погонятся. А за ними ещё дядя Генри с этим доктором-мозгоправом, как бишь его.

Страх подгоняет лучше прицельного пинка. Я сам не заметил, как пролетел четыре квартала, потом свернул и помчался между домами, сам не зная куда. Одна мысль в голове вертелась: здесь карета не проедет. А раз не проедет, то меня и не заберут, не заберут, не заберут…

Утешение было так себе, это я понимаю. Но тогда я ни о чём не думал, просто старался убежать как можно дальше. И бежал до тех пор, пока ноги держали. С перепугу влетел в какой-то сквер, расшугал стайку голубей, которую кормила крошками девочка с няней. Голуби разлетелись, девочка заплакала, её няня начала что-то мне выговаривать. А у меня в ушах так кровь стучала, что я ничего не услышал и не понял.

Потом я отдышался немного. Рухнул на скамейку, чувствуя, как ноги дрожат. Сердце так ухало, что я испугался: ну как помру от сердечного приступа прямо сейчас? То-то дядюшке радости будет! Нет уж, обойдётся, упырь.

Сидел я так, сидел, дыхание восстанавливал, ногами переставал дрожать, учился размышлять заново. Сбежать я сбежал, кажется. А дальше что делать?

Вариант первый. Он же последний. Надо обратиться к отцу и рассказать ему про все подлости дяди Генри. Пусть отец этого паука прогонит, а меня, наоборот, поблагодарит за бдительность и приобщит к работе.

Ну хорошо, а что если отец меня слушать не станет, а дяде Генри поверит? Тем более если и врач сказал, что у меня скизофрения. Запрут ведь меня в то заведение, которое раньше мне и в страшных снах не могло присниться! Навещать будут раз в год, под Рождество. И никогда, никогда больше не выпустят.

Нет, домой возвращаться нельзя. Нельзя до тех пор, пока я не найду веские доказательства того, что два года назад со мной приключился не приступ бреда, а самая настоящая фантасмагория. Отец умный человек: если его убедить, он поверит. А на дядю Генри плевать: пусть сам запутается в своей паутине.

Значит, решено: нахожу доказательства, потом возвращаюсь! Ага… Вот только где же я найду те доказательства? Дом разрушен, люди разбрелись, кто куда. Ничьих адресов у меня не осталось.

Бен! Бен где-то в Злондоне. Я сам его до города довёз, а потом он поблагодарил и вышел на окраине, весь какой-то пришибленный. Ну мне тогда совсем не до него было, я домой торопился. Даже не спросил, куда он пойдёт. Сейчас бы найти Бена да расспросить его хорошенько…

А кто ещё мне может помочь? Куница, Козетта и эта… забыл… вторая девчонка, короче, – исчезли в неизвестном направлении. Может, уехали из города, может, из страны. Ищи-свищи. Нет, это безнадёжно.

Остаётся один Бен. Как же его звали полностью? Какая-то польская фамилия. Чёрт, никак не вспомнить. Ну что за память у меня, всё забыл!

А потому и забыл, что надеялся никогда больше ни с чем подобным не столкнуться. И на тебе! В родном доме опаснее оказалось, чем где-то посреди леса и с Бодлером-убийцей под боком.

Так, что же всё-таки делать? Есть мне пока не хотелось, пить тоже. Но я знал, что скоро время обеда, а значит, я захочу подкрепиться. Сколько денег у меня с собой? Кое-что имеется, но это же кот наплакал. На что я буду жить, интересно, если домой мне возвращаться пока нельзя?

Положение выглядело отчаянным. Я встал со скамейки и побрёл, не разбирая дороги. Снова едва не наступил на голубя, получил порцию ругани от няньки и с завистью подумал, что вот голубя-то кормят, а меня нет. Что за несправедливость!

Улицы вокруг были какие-то мрачные. Я по таким никогда не ходил и даже не ездил. Фонари побиты, под ногами каша из грязи. И прохожих мало. Такое чувство, что все по домам заперлись и сидят. Хорошо, что светло было, а то бы вообще кошмар.

Ну вот ходил я так, ходил и ничего не выходил. Думал, вдруг удастся кошелёк чей-нибудь найти. Это бы все проблемы решило! Ведь находят же люди чужие кошельки? Находят. А я чем хуже?

Но потом я увидел, как две дикие собаки грызутся даже не за кость, а за хлебную корку, и совсем приуныл. Нет, в этих местах кошельки на улице просто так не валяются.

Иду так, иду, думаю грустные мысли, ни к кому не пристаю. И тут на меня как напрыгнет какой-то шкет! Будто из-под земли выскочил. И давай тыкать мне в грудь чем-то тупым и хрустящим. Как оказалось – пачкой газет.

Я от такого натиска даже оторопел. Знал я, конечно, что уличная шпана бесцеремонная, но чтоб до такой степени!

– Сэр, купите газету! – заголосил парнишка, напирая на меня, как войско на крепость. – Только самые важные новости! Очевидцы утверждают, что видели возле Тауэра предполагаемую похитительницу детей, известную как Чёрная Долли. Злоумышленница вела за руку очередную жертву, причём вид у ребёнка был одурманенный. Бдительные граждане попытались остановить злодейку и вызвать полицию, однако Чёрной Долли удалось скрыться с непостижимой – так и написано, «с непостижимой» – быстротой…

– Отстань от меня! – опомнившись, с попытался его оттолкнуть. Да не тут-то было!

– На второй странице сообщается, что Его Величество король собирает экстренный совет по положению в Европе… Ну, это вы сами прочитаете, сэр. Вам интересны новости политики? Или лучше наука, культура?

– Лучше отвали! – проорал я. Бесполезно.

– Вы зря так беспечны, сэр! – не унимался мальчишка. – Когда беда коснётся вашего родственника, вы пожалеете, что не приняли меры безопасности. Вчера похитили ещё одного ребёнка…

Он продолжал напирать на меня и толкать пачкой газет, так что я уже едва держался на ногах. Самое странное то, что мне казалось, будто меня теснят не с одной, а с двух сторон. Но как я ни вертел головой, мне в глаза всё время лез этот наглый шпанёнок.

– Мне не нужны газеты! – с повысил голос, надеясь, что он отстанет. – У меня нет денег! Да, даже на газету! Оставь меня в покое!

– Всего десять центов, сэр! Во второй половине дня газеты продаются со скидкой! Не упустите свой шанс узнать самые свежие…

Он точно собирался меня измучить. Я уворачивался от его приставаний, как только мог, но невидимое кольцо вокруг меня продолжало сжиматься. Вдруг мне наступили на ногу. И ещё раз, и ещё.

Я машинально опустил глаза и увидел… такое множество ног, что мне показалось, будто у меня двоится… или, скорее, даже троится в глазах. Я увидел шесть топчущихся на месте ботинок и одну ногу в девчоночьей туфельке с пряжкой.

– А-а-а-а! – заорал я и начал махать руками. Нет, ну а вы бы что сделали на моём месте?

Кольцо разомкнулось. Я ошалело заколыхался из стороны в сторону, чувствуя, как расплывается в глазах изображение реальности. Я разглядел двух совершенно одинаковых мальчишек, которые с одинаковой злобой уставились на меня, и одну голую ногу – отдельно от какого бы то ни было туловища. Именно эта нога и оттопталась сначала на моих ботинках, а потом воинственно запрыгала вокруг.

– Жан, уйми ты её! – крикнул мальчик-отражение.

– Как? – развёл руками второй мальчик. – Если она решила, что надо напасть, то нападёт! Люси, фу!

– Она – не – собака! – ещё громче заорал первый.

Как там говорил доктор – скизофрения? Кажись, доктор был не так уж и неправ. Во всяком случае, бредовые видения у меня, очевидно, случаются.

Пока я хлопал глазами, одинаковые мальчишки перестали обращать на меня внимание и принялись ругаться друг с другом. Доходило до меня долго. Я вообще не гигант в том, что касается умственной работы. Кое-как дотумкал, что их действительно двое, и что они близнецы.

А про прыгучую ногу нет, ничего не дотумкал.

Уличные бродяжки оба были вихрастые, веснушчатые, с большими карими глазами. Одеты в широченные брюки, клетчатые рубашки и кепки, лихо сдвинутые набок. Руки у обоих в царапинах, голоса звонкие, резкие.

– Я тебе говорила, что она нам всё испортит! – вопил один из мальчишек, почему-то называя себя в женском роде. – От неё пора избавиться, а то нам скоро есть нечего будет!

– Да успокойся ты! Обе успокойтесь! – надрывался второй.

Я хотел было смыться под шумок, чтобы не участвовать в этом представлении, но ничейная нога, будто почуяв мои намерения, тут же перегородила мне дорогу воинственными скачками.

Я со злостью повернулся к грызущимся между собой детишкам:

– А давайте вы сначала уберёте свою… э-э-э… ногу, а уж потом будете выяснять отношения! Мне надо идти, вообще-то!

Первый беспризорник тут же снова повернулся ко мне:

– И куда ж ты так спешишь, интересно, почти без денег? Я проверила, у тебя в карманах как-то слишком пусто для пижона!

Так они всё-таки пытались меня ограбить! Естественно, а что же ещё. И не просто пытались, а ограбили.

– Эй, верни деньги! – возмутился я.

– Ещё чего! – фыркнул этот грабитель. – Что ко мне в руки попало, то пропало!

Вот чёрт! Я попытался схватить наглую малявку за плечо, но он с лёгкостью от меня увернулся.

– Но это мои последние деньги! – мне не хотелось их упрашивать, а что было делать?

– Ага, как же! – забыв про недавний спор, близнецы встали плечом к плечу, со злобной насмешкой глядя на меня. – Что-то ты слишком хорошо одет для бедняка!

– Одежда – это всё, что у меня есть. И немного денег. Верните, а? – от ужаса, что сейчас я останусь совсем без средств к существованию, у меня защипало глаза. Ну не хватало ещё разреветься здесь перед детьми.

Ребята переглянулись.

– Мы тебе не верим! – заявили они.

– Но это правда! – от растерянности я шмыгнул носом. – Я сбежал из дома, я… Мне нечего есть, мне негде жить!

Тут один из мальчишек скептически поднял левую бровь, а второй – правую. Они ни капельки мне не верили.

– Ну извини, – без всякого раскаяния произнёс мальчик, который, очевидно, считал себя девочкой, – мы добычу не возвращаем. Надо было лучше по сторонам смотреть, умник.

У меня просто руки повисли. Я предпринял ещё одну попытку схватить кого-нибудь из детей, но они оба с хохотом увернулись. А тут ещё на меня снова наскочила их бешеная нога и больно лягнула под колено. Я взвыл:

– Да за что вы так со мной! Я же вам ничего плохого не сделал!

И у меня из глаз покатились слёзы. Ну а что, позориться так позориться.

Выражение одинаковых лиц у малолетних злодеев сменилось со злобного на презрительное. Но в их круглых карих глазах мне померещилась жалость.

– Деньги не вернём, – едва заметно вздохнув, повторил мальчик с пачкой газет. – Уж извини. Это наш заработок. Каждый выживает как может.

– А я не умею выживать, я… – «Морган», хотел сказать я. Но вовремя опомнился и прикусил язык.

– Устройся на работу, – пожал плечами уличный вор, как будто в этом не было ничего необычного.

– На какую ещё работу? Я же ничего не умею! – признаваться в этом было противно. Я ведь и сам только что осознал, что таки да, ничего-то я не умею. В свои 18 лет.

– Совсем ничего не умеешь? – искренне удивились близнецы. – Да не ври, все что-то да умеют. Даже мы.

– А я нет. Разве что, – я задумался, – управлять автомобилем.

Дети снова посмотрели на меня с презрением.

– А говоришь, что ничего не умеешь. Разве этого мало?

– А кем я могу работать с таким умением? – не понял я.

– Кем? Да шофёром, дубина! – одновременно скривились грубияны. – Шофёры много где нужны!

– Где, например? – я с сомнением посмотрел на их кривые ухмылки.

Тут разбойники снова переглянулись. Они явно задумали какую-то пакость против меня. Но сколько бы я ни злился, сколько бы ни ругался, мне ничего не удавалось предпринять. Сила была на их стороне. Ненавижу детей!

– А мы знаем один дом, где нужны шофёры, – очень неприятным голоском сказал парень с газетами, – обратись туда, там тебя точно примут.

– Точно-точно, – прищурившись, подхватил второй, – мы сами видели, как к порогу подъезжали самоходные повозки. И даже не одна, а несколько.

– Если там есть автомобили, значит, и шофёры нужны, – логически заключил первый.

Лично мне это не показалось убедительным. Если у владельца дома есть автомобиль, да ещё и не один, – значит, этим богатством уже кто-то управляет. И зачем там я?

– Пошли-пошли, – один из мальчишек поманил меня грязным пальцем, – мы тебя проводим.

Ну я и пошёл за ними. Глупо, конечно. Но они хотя бы что-то предлагали, а я знать не знал, куда мне идти.

Мы долго петляли по каким-то ходам-переходам, так что я сбил все ноги, замёрз и проголодался. Дети шли не переговариваясь и не оборачиваясь ко мне, нога в туфле скакала за ними. Когда я отставал, она поворачивалась носком ко мне, будто спрашивала: ну, чего мешкаешь? За минувший день произошло столько всего ужасного, что это зрелище меня даже не удивило. Я убедился в том, что нога – не галлюцинация, а ничего больше мне в тот момент и не надо было знать.

Короче говоря, некоторое время спустя проводники завели меня в какой-то двор и остановились.

– Во-о-от тот дом, – грязный палец снова выдвинулся в направлении довольно невзрачного трёхэтажного здания.

Я посмотрел. До здания оставалось шагов сто, но подходить ближе замарашки почему-то не стали. Дом выглядел довольно старым, но ещё вполне крепким и солидным. Главное, что малышня не наврала мне: у крыльца действительно стоял автомобиль. Правда, всего один. Но мне-то больше и не надо.

– Видишь? – воровато заухмылялись бродяжки. – Давай-давай, иди, нанимайся. А денежки твои мы себе оставим. Как плату за услугу!

Я открыл рот, чтобы сказать, куда они должны катиться со своей услугой, но мелких поганцев уже и след простыл.

Глава 7

Жан и Жанна

Жанна ужасно злилась. Она не могла понять, что происходит с братом. В их компании появился третий лишний, и с его присутствием Жанна не собиралась мириться.

Они всегда были вдвоём. Всегда. И в раннем детстве, и позже – в сиротском приюте. Друзей у них не было, домашних животных тоже, потому что не было и дома. Жан и Жанна считали, что для общения им вполне достаточно друг друга. Они были вдвоём против всего мира. И знали, что никогда не расстанутся.

И тут появилась эта…

С одной стороны, конечно, смешно ревновать родного брата к какой-то механической штуковине, которая даже не человек и не животное. С другой стороны, какими-то зачатками соображения эта омерзительная вещь обладала. «Люси», как назвал её Жан, выглядела точь-в-точь как детская ножка – маленькая, бледная и тонкая. Когда-то и у Жанны были такие ножки. Но теперь она выросла. А эта нога будто бы принадлежала ребёнку лет семи. И, вероятнее всего, девочке.

Сначала Жан забеспокоился, что ноге якобы холодно и мокро. Механической ноге, сделанной из тонкой кожи и набитой соломой, оказывается, может быть холодно! Жанна пыталась вразумить брата, но он ничего не слушал. Упёрся в свою глупую идею, как осёл.

– Я достану ей обувь, – заявил Жан, – а ты со мной не ходи, жди. И ты тоже, – это он приказал ноге.

И нога его послушалась! Ушей у неё не было, но какие-то органы чувств были. Во всяком случае, она смирно прислонилась к штанам Жанны и приготовилась ждать. Но девочка сразу её оттолкнула.

И Жан украл туфлю из обувного магазина. Выбрал самую дорогую и красивую, какая там была. Из золочёной кожи, да с пряжкой, да на каблучке! Ведь ещё и с размером угадал как-то. Жанна с завистью посмотрела на туфлю и переводила унылый взгляд на собственные грубые ботинки. Почему-то Жан никогда не делал попытки раздобыть и для неё что-нибудь красивое. Неужели даже предположить не мог, что ей могут понравиться настоящие девчачьи одёжки?

Но высказать вслух свою обиду Жанна не могла, решив, что Жан над ней посмеётся. И злилась молча.

А ведь со стороны это выглядело даже смешно: то, как Жан пытался надеть украденную туфлю на «Люси». Ноге, очевидно, не очень-то нравилось, когда к ней прикасались руками, так что Жан пытался убедить её впрыгнуть в туфлю самостоятельно. При этом он использовал и крик, и шёпот, и даже язык жестов. Нога, кажется, никак не могла понять, чего от неё хотят, поэтому прыгала на безопасном расстоянии от туфли, не приближаясь. Но стоило Жану устало махнуть рукой и отвернуться, как нога ловко ввинтилась в туфельку и тут же затанцевала на месте, выражая неподдельную радость от своей новоявленной красоты. Туфля села как влитая.

Жанна не знала, смеяться ей или злиться. Жан выглядел очень довольным.

– Надо ещё чулок для тебя раздобыть, – ласково сказал он, обращаясь к «Люси».

Этого Жанна уже стерпеть не могла.

– Я как-то живу без чулок и ничего! – с едва сдерживаемым гневом в голове заявила она.

Жан поднял на сестру удивлённые глаза.

– А зачем тебе чулки?

– А ей зачем?! Может, ещё юбку ей купим? И шляпу с перьями? Пусть красуется!

– Жанна, – Жан неловко улыбнулся, – она же маленькая.

– Да о чём ты говоришь? Таракан тоже маленький, но ты ведь не торопишься одеть всех тараканов в пальтишки. А ведь тараканы-то хоть живые в отличие от этой механической дряни!

Тут вышла заминка. Жан покусывал губы, будто ему было неловко то ли перед Жанной, то ли за неё. Девочка тоже нахмурилась, приготовившись услышать, что он скажет.

– Жанна, – наконец разлепил губы брат, – мне кажется, она всё-таки живая. Ну… ты же сама видишь, что для механической штуки из винтиков и шестерёнок она слишком хорошо соображает?

– Это нога, – упрямо повторила Жанна, – ни один человек не умеет думать ногами. Ни живой, ни механический.

– Ты в этом так хорошо разбираешься? – раздраженно спросил Жан.

– Зато ты, кажется, теперь хорошо разбираешься! – огрызнулась Жанна.

Несколько минут они стояли надувшись, не глядя друг на друга. Нога в туфле прыгала между ними, поворачиваясь носком то к одному, то к другому. Жанне примерещилось, что это пёсик, который скачет между рассерженными хозяевами и каждому пытается заглянуть в глаза.

– Не будем ссориться, ладно? – попросил Жан.

– Нет, – глядя под ноги, пробормотала Жанна, – мы будем ссориться. Мы обязательно будем ссориться, если не избавимся от этой штуковины.