Вердикт

На террасе появился помощник с подносом, он принес коктейли, смешанные в соответствии со вкусом каждого из присутствующих. Едва мужчины успели поднять стаканы, как кто-то произнес: «Фитч приехал». Как по команде все четверо быстро опорожнили стаканы с крепкими напитками, поставили их на стол и перешли внутрь берлоги, пока Хосе парковал машину перед парадным входом. Помощник принес Фитчу минеральную воду без льда – тот не пил, хотя в былые годы осушил целую реку спиртного. Фитч не стал благодарить помощника, он даже не заметил его присутствия; пройдя к ложному камину, он остановился там, ожидая, пока все четверо рассядутся вокруг него на диванах. Еще один помощник отважился приблизиться к нему с тарелкой оставшихся жареных креветок и устриц, но Фитч сделал ему знак убираться. Ходили слухи, что иногда он все же ест, но никому не удавалось застать его за этим процессом. Результат был налицо: толстая, колышущаяся грудь и смазанная линия талии, обвисший подбородок под эспаньолкой, грузность фигуры. При этом Фитч одевался в темные костюмы, никогда не расстегивал на людях пиджак и умел носить свою тушу с непередаваемой важностью.

– Краткая информация, – произнес он, сочтя, что дал достаточно времени боссам, чтобы устроиться. – Команда работает без перерывов, включая и выходные. В настоящий момент отбираются кандидаты в присяжные. Состав защитников уже определен. Свидетели проинструктированы, все эксперты на месте. Никаких неожиданных осложнений пока не возникло.

Наступила пауза, длившаяся ровно столько, сколько было необходимо, чтобы убедиться, что Фитч пока закончил.

– А как насчет присяжных? – спросил Д. Мартин Дженкл, самый нервный из компании. Он возглавлял «Ю. таб.», так прежде называлась фирма «Юнион табако», до того как ее переименовали в «Пинекс» в соответствии с рекомендацией маркетингового исследования. В нынешнем процессе «Вуд против «Пинекса» Дженкл был основной мишенью. Компания «Пинекс» являлась третьей по значимости из четырех компаний, объем ее продаж составлял два миллиарда в год. Она также была держательницей самых больших наличных резервов четверки. Сроки заседаний суда оставались неопределенными. При малейшем невезении присяжным могла вскоре открыться картина состояния финансов фирмы – аккуратненькие колонки цифр, подтверждающие излишек наличности в восемьсот миллионов долларов.

– Мы работаем над списком, – ответил Фитч. – Недостаточной остается информация о восьми кандидатах. Четверо из них могут оказаться умершими или уехавшими. Четверо остальных живехоньки, и в понедельник ожидается их прибытие в суд.

– Одного негодяя достаточно, чтобы все жюри оказалось испорченным, – сказал Дженкл. До того как поступить в «Ю. таб.», он работал юрисконсультом в одной луисвилльской корпорации и всегда напоминал Фитчу, что разбирается в законах лучше трех остальных коллег.

– Мне это прекрасно известно, – огрызнулся Фитч.

– Нам нужно знать об этих людях все.

– Мы делаем все возможное. Что ж поделаешь, если здесь списки гораздо более устаревшие, чем в других штатах.

Дженкл сделал порядочный глоток и уставился на Фитча. В конце концов, Фитч лишь хорошо оплачиваемый головорез, его положение и близко нельзя сравнить с положением представителя совета директоров крупнейшей компании. Назови его как угодно – советником, агентом, подрядчиком, – суть не меняется, он работает на них. Да, сейчас он наделен некоторыми особыми полномочиями, это он нажимает на кнопки, потому-то и расхаживает с таким важным видом и постоянно гавкает, однако, черт побери, по сути дела, он всего-навсего пусть и незаурядный, но мошенник. Эти мысли Дженкл держал при себе.

– Вы доверяете этим адвокатам? – спросил он в который раз.

– Мы уже обсуждали это, – ответил Фитч.

– Если я сочту нужным, обсудим еще.

– Почему вы так волнуетесь насчет наших адвокатов? – спросил Фитч.

– Потому что… Ну, потому что они здешние.

– Понимаю. И вы полагаете, что было бы разумнее привезти сюда адвокатов из Нью-Йорка, чтобы они имели дело с местным жюри? Или, может быть, из Бостона?

– Нет, просто… Ну они же никогда не выступали по табачным делам.

– На побережье прежде не рассматривалось никаких табачных дел. Вы чем-то недовольны?

– Просто они меня беспокоят, вот и все.

– Мы наняли самых лучших из местных юристов, – сказал Фитч.

– А почему они согласились работать за такую ничтожную плату?

– Ничтожную? На прошлой неделе вас беспокоили большие расходы. Теперь – то, что наши адвокаты мало запросили. Вы уж решите как-нибудь, чего вы хотите.

– В прошлом году в Питсбурге мы платили адвокатам по четыреста баксов в час. Здесь ребята работают за двести. Меня это настораживает.

Фитч перевел взгляд на Лютера Вандемиера, представителя «Трелко», и спросил:

– Я, может быть, чего-то не понимаю? Он это серьезно? Речь идет о пяти миллионах, а он боится, что я прикарманиваю копейки. – Фитч махнул рукой в сторону Дженкла. Вандемиер улыбнулся и взял стакан.

– В Оклахоме вы потратили шесть миллионов, – сказал Дженкл.

– И мы выиграли дело. Не помню, чтобы после вынесения вердикта были какие-то жалобы.

– Я и сейчас не жалуюсь. Я просто высказываю сомнение.

– Великолепно! Я сейчас поеду в офис, соберу всех адвокатов и сообщу им, что мои клиенты недовольны счетами. Я им скажу: «Слушайте, ребята, я знаю, что вы на нас наживаетесь, но этого недостаточно. Мои клиенты желают, чтобы вы требовали больше. Давайте! Вы, парни, скромничаете». Как, по-вашему, хорошая идея?

– Успокойтесь, Мартин, – сказал Вандемиер. – Суд еще не начался. Уверен: прежде чем мы отсюда уедем, наши собственные адвокаты еще попьют нашей кровушки.

– Да, но это не такой процесс, как прежние. Мы все это знаем. – Дженкл запнулся, подняв ко рту стакан. У него были проблемы с выпивкой, из четверых – только у него. Полгода назад компания, избегая огласки, заставила его лечиться, но сейчас, накануне процесса, напряжение оказалось для него слишком сильным. Фитч, сам бывший алкоголик, понимал, что Дженкл на грани. А через несколько недель ему предстояло выступать в качестве свидетеля.

Как будто у него, Фитча, и без того мало забот – теперь вот еще обуза: не дать Д. Мартину Дженклу «развязать». Фитч ненавидел его за слабоволие.

– Полагаю, адвокаты истца хорошо подготовились, – заметил другой представитель совета директоров.

– Нетрудно догадаться. – Фитч пожал плечами. – И их немало.

По последним подсчетам, восемь. Восемь крупнейших фирм страны, занимающихся гражданскими правонарушениями, скинулись по миллиону, чтобы финансировать этот показательный процесс против табакопроизводителей. Они нашли истицу – вдову некоего Джекоба Л. Вуда и прекрасную арену для битвы – побережье залива в штате Миссисипи, где действует миленький гражданский кодекс и где присяжные имеют обыкновение проявлять сострадание. Судью, правда, выбирали не адвокаты истицы, но и они сами вряд ли смогли бы найти лучшего – Его честь Фредерик Харкин до того, как инфаркт усадил его в судейское кресло, выступал адвокатом по судебным искам.

Нынешнее дело не было обычным делом против производителей табака, и все присутствовавшие отдавали себе в этом отчет.

– Сколько они потратили?

– У меня нет доступа к этой информации, – ответил Фитч. – По слухам, их казна может оказаться не столь богатой, как они пытаются это представить, вероятно, у них есть проблемы со сбором начальной суммы. Но они уже затратили миллионы. И существует около дюжины потребительских обществ, готовых ринуться в бой на их стороне.

Дженкл сгрыз свой лед, затем допил все до последней капли. Это был уже четвертый стакан. В комнате с минуту стояла тишина: Фитч ждал, стоя у камина, остальные разглядывали ковер.

– Как долго будет продолжаться процесс? – спросил наконец Дженкл.

– От четырех до шести недель. Отбор присяжных здесь проходит быстро. Вероятно, к среде жюри будет составлено.

– В Аллентауне суд шел три месяца, – напомнил Дженкл.

– Здесь не Канзас. Вы что, хотите, чтобы вся эта бодяга длилась три месяца?

– Нет, я просто… – печально начал Дженкл, но осекся.

– Сколько еще нам придется проторчать здесь? – спросил Вандемиер, инстинктивно взглянув на часы.

– Мне все равно. Можете уезжать хоть сейчас, а можете ждать, пока утвердят состав жюри. У вас у всех ведь есть эти огромные самолеты. Будет нужно – я найду вас. – Фитч поставил свой стакан с водой на каминную доску, обвел взглядом комнату и вдруг решил, что ему больше делать здесь нечего. – Что-нибудь еще?

Ни слова в ответ.

– Отлично.

Выходя из парадной двери, он сказал что-то Хосе и отбыл. Оставшиеся молча разглядывали шикарный ковер. Их тревожил понедельник. Их тревожило и многое другое.

Дженклу, у которого слегка дрожали руки, наконец удалось зажечь сигарету.

Уэндел Рор заложил основу своего состояния, выиграв процесс по делу о гибели двух рабочих при пожаре на буровой вышке компании «Шелл», расположенной здесь, в заливе. Его навар составил два миллиона, и он сразу возомнил себя адвокатом, с которым следует считаться. Удачно вложил деньги, взял еще несколько дел и к сорока годам имел боевую адвокатскую фирму и репутацию мастера судебных скандалов. Потом наркотики, развод и кое-какие неудачные инвестиции на время разрушили его благополучие. В пятьдесят он проверял права собственности и защищал магазинных воришек, как тысячи других адвокатов. Когда на побережье поднялась волна так называемых асбестовых дел, Уэндел вовремя оказался на месте. Тогда-то он снова сорвал банк и поклялся, что его-то уж никогда не потеряет. Он основал фирму, оборудовал ряд шикарных офисов и даже завел молодую жену. Завязав с выпивкой и таблетками, Рор направил свою незаурядную энергию на защиту граждан, пострадавших от американских корпораций. Второе восхождение в элиту судебной адвокатуры произошло даже быстрее первого. Он отрастил бороду, смазывал волосы бриллиантином, сделался радикалом и с огромным успехом читал лекции.

С Селестой Вуд, вдовой Джекоба Вуда, он познакомился через молодого адвоката, который готовил завещание для Джекоба, уже знавшего, что он умирает. Джекоб Вуд скончался в возрасте пятидесяти одного года после почти тридцати лет бешеного курения – он выкуривал по три пачки в день. К моменту кончины он работал инспектором по производству на кораблестроительном заводе и зарабатывал сорок тысяч в год.

Менее честолюбивый адвокат не увидел бы в этом случае ничего необычного – еще одна из бесчисленного множества жертв курения. Однако Рор втерся в круг людей, которые вынашивали план самого грандиозного из когда-либо имевших место судебных процессов. Все они были специалистами по делам об ответственности за качество продукции и в свое время сделали миллионы на жертвах неудачных имплантаций, защитных экранов и асбеста. Теперь они снова уже несколько раз встречались, чтобы обсудить возможности вернуться к разработке богатейшей жилы американского гражданского законодательства. Ни один легально произведенный товар в мире не убил столько людей, сколько убили их сигареты. А у производителей табачных изделий такие бездонные карманы, что деньги на дне их начинают плесневеть.

Рор первый вложил в дело миллион, постепенно к нему присоединились еще семь коллег. Без каких бы то ни было усилий они быстро заручились поддержкой Специальной комиссии по изучению вредного влияния табака, общества «За мир без курения», Фонда борьбы с курением и множества других групп потребителей и надзирателей за производством. Был создан совет для возбуждения дела о смерти Вуда, и неудивительно, что Уэндел Рор стал его председателем и будущим куратором адвокатов истицы. Максимально раздувая шумиху, группа Рора еще четыре года назад начала представлять в окружной суд округа Гаррисон, штат Миссисипи, иски на табачные корпорации.

Согласно сведениям, которые получил Фитч, дело «Вуд против «Пинекса» было пятьдесят пятым из аналогичных дел. Тридцать шесть не были приняты к производству по разным причинам. Шестнадцать были доведены до суда, но закончились в пользу табачных компаний. По двум присяжные не смогли вынести единогласного решения. Ни одно не кончилось миром. Ни единого пенни ни разу не было выплачено истцам табачными компаниями.

Энтузиазм Рора основывался на том, что ни в одном из предыдущих пятидесяти четырех дел на стороне истца не были задействованы такие мощные силы и никогда истца не представляли адвокаты, располагающие достаточными суммами денег, чтобы участвовать в игре на равных.

С этим Фитч спорить не мог.

Долгосрочная стратегия Рора была простой и гениальной. Пусть не все сто миллионов курильщиков страдают раком легких, но таких достаточно много, чтобы обеспечить его работой до пенсии. Нужно выиграть всего только одно дело, а потом можно будет спокойно наблюдать паническое бегство врага. Любой неквалифицированный рабочий, любая горюющая вдова будут готовы подать иск по делу о раке легких, якобы явившемся следствием курения. Рору и его людям останется лишь выбирать.

Рор руководил работой из офиса, расположившегося на последних трех этажах старого здания банка неподалеку от суда. Поздним вечером в пятницу он открыл дверь одного из неосвещенных кабинетов и остановился у дальней стены, наблюдая, как Джонатан Котлак из Сан-Диего управляет проектором. Котлак отвечал за отбор кандидатов в присяжные, хотя Рору самому предстояло провести собеседования. Длинный стол посередине был заставлен кофейными чашками и завален скомканными бумагами. Осоловевшими глазами сидевшие за ним люди смотрели на очередную фотографию, светившуюся на экране.

Нелле Роберт (произносится как «Робэр»), сорок шесть лет, разведена, однажды подверглась изнасилованию, работает кассиршей в банке, не курит, имеет излишний вес, согласно концепции Рора, должна быть исключена из списка. Никогда не берите в жюри толстых женщин. Ему было наплевать на возражения экспертов по подбору жюри присяжных, ему было все равно, что думает Котлак. Рор никогда не включал в состав кандидатов толстых женщин. Особенно одиноких. Они обычно прижимисты и лишены сострадания.

Рор уже запомнил все имена и лица, с него хватит. Его уже тошнит от изучения их досье. Выскользнув из комнаты, Рор протер глаза и пошел вниз по лестнице своего шикарного офиса в конференц-зал, где комитет по документам работал над составлением тысяч бумаг под руководством Андрэ Дюрона из Нового Орлеана. В общей сложности около сорока человек трудились в столь поздний час предвыходного дня в конторе Уэндела Х. Рора.

Просматривая документы, подготовленные средним юридическим персоналом, Рор переговорил с Дюроном, после чего покинул зал и поспешил в следующий кабинет. Уровень адреналина в его крови явно повышался.

Адвокаты табачных магнатов равно усердно работали на той же самой улице в то же самое время.

Ничто не сравнится с волнением, которое овладевает адвокатом в преддверии большого судебного процесса.

Глава 3

Главный зал суда Билокси располагался на третьем этаже, широкая мозаичная лестница вела на залитую солнцем площадку-крыльцо перед входом. Стены были только что выкрашены белой краской, а свежевымытый пол сиял.

В понедельник к восьми часам утра перед широкими деревянными дверьми, ведущими в здание суда, начала собираться толпа. Особняком в сторонке теснилась небольшая группка удивительно похожих друг на друга молодых мужчин в темных костюмах. Ухоженные, с напомаженными, коротко остриженными волосами, почти все – в роговых очках, у многих из-под сшитых на заказ пиджаков виднелись подтяжки. Это были аналитики-финансисты с Уолл-стрит, специализирующиеся на акциях табачных предприятий и посланные на Юг, чтобы отслеживать развитие процесса «Вуд против «Пинекса» на его начальной стадии.

В центре площадки собралась и с каждой минутой росла более многочисленная, но не столь сплоченная группа людей, каждый из которых неловко держал в руках листок бумаги – вызов в суд в качестве кандидата в присяжные. Немногие среди них были лично знакомы, но они узнавали друг друга по этим повесткам, и между ними легко завязывался разговор – перед входом в зал суда слышался тихий, взволнованный гул голосов. Группа в темных костюмах оставалась неподвижной и молчаливой – они разглядывали вероятных присяжных.

Третья группа суровых людей в мундирах охраняла вход. Не менее семи судебных охранников были отряжены для поддержания порядка в день открытия суда: двое стояли у входной двери с металлоискателями в руках, еще двое занимались бумажной работой за столом регистрации. Ожидался полный сбор. Остальные трое, потягивая кофе из бумажных стаканчиков, наблюдали за тем, как собирается толпа.

Стражи открыли двери зала суда ровно в восемь тридцать, проверили повестку каждого присяжного, обыскали каждого с помощью металлоискателя, а публике объявили, что ей придется немного подождать. Это относилось также к аналитикам и журналистам.

С учетом складных стульев, которые окружали постоянные места – обитые мягкой тканью скамьи, – зал вмещал около трехсот человек. За барьером вскоре соберутся еще человек тридцать юристов, участвующих в процессе. Эти рассядутся за столами. Всенародно избранный секретарь суда снова проверила все повестки, улыбнулась каждому кандидату, а с несколькими, с которыми была лично знакома, даже обнялась, после чего, словно умелый пастух, загнала «свое стадо» на предназначенные для них места. Звали ее Глория Лейн, обязанности секретаря суда в округе Гаррисон она исполняла последние одиннадцать лет и ни за что не упустила бы возможности покрасоваться на подмостках обещавшего стать самым громким за все время ее службы судебного разбирательства: ей предстояло разводить участников по местам, сличать имена и лица, пожимать руки, политиканствовать и наслаждаться всем этим. Помогали Глории три подчиненные ей более молодые женщины. К девяти часам все присяжные сидели на положенных местах соответственно номерам и прилежно заполняли очередные анкеты.

Не хватало лишь двоих. Эрнст Дьюли, по слухам, переехал во Флориду, где, как говорили, умер. О местопребывании миссис Телле Гейл Райдхаузер вообще ничего не было известно. Она зарегистрировалась в качестве избирателя в 1959 году, но последний раз участвовала в голосовании, когда Картер победил Форда. Глория Лейн объявила, что двое присяжных признаются несуществующими. Слева от нее ряды с первого по двенадцатый занимали 144 кандидата в присяжные, остальные 50 сидели справа в тринадцатом – шестнадцатом рядах. Глория отдала распоряжение вооруженному охраннику, и в соответствии с письменным указом судьи Харкина сорок человек зрителей были допущены в зал. Они расселись в задних рядах.

Присяжные быстро заполнили анкеты, помощницы Глории Лейн собрали их, а вскоре после десяти в зал неторопливо вошел и первый из множества юристов, участвующих в процессе. Юристы появлялись не через центральную дверь, а из двух дверей, находившихся позади судейской скамьи, которые вели в лабиринты маленьких кабинетов и прочих служебных помещений. Все без исключения были одеты в темные костюмы, у всех был суровый вид, и все старались украдкой поглазеть на присяжных, при этом напуская на себя равнодушие и тщетно пытаясь показать, что они заняты более важными делами: кто-то листал бумаги, кто-то шепотом совещался с коллегами. Юристы медленно расселись за своими столами. Справа был стол представителей истицы. Защита сидела с другой стороны. У них за спинами вплотную друг к другу и к деревянному барьеру, отделявшему юристов от публики, стоял ряд пустых стульев. Больше за барьером не было ни пяди свободного места.

Семнадцатый ряд пустовал, тоже по указанию Харкина, в восемнадцатом сидевшие плотной шеренгой ребята с Уолл-стрит изучали спины присяжных. За ними расположились несколько репортеров, затем – местные адвокаты и зеваки. Рэнкин Фитч в заднем ряду делал вид, что читает газету.

Юристы продолжали прибывать. Затем свои места в тесном промежутке между барьером и столами юристов по обеим сторонам зала заняли консультанты по отбору присяжных и тут же приступили к выполнению своей неприятной работы: изучать лица ста девяноста четырех незнакомых людей. Они делали это по двум причинам: во-первых, потому, что именно за это им платили немалые деньги, во-вторых, потому, что предполагалось, будто они способны раскусить человека, читая по его лицу, как по открытой книге. Они напряженно всматривались, как кто-то скрещивает руки на груди, нервно покусывает ноготь, подозрительно, по-птичьи склоняет набок голову или делает какой-то жест, который якобы с головой выдает человека и его потаенные предубеждения.

Время от времени они что-то корябали на бумажках и снова погружались в молчаливое созерцание лиц. На потенциального присяжного под номером пятьдесят шесть, Николаса Истера, смотрели особенно внимательно. Он сидел в середине пятого ряда, одетый в накрахмаленную рубашку цвета хаки с пуговками на воротничке, симпатичный молодой человек. Истер рассеянно поглядывал вокруг, но мысли его были сосредоточены на книге в мягкой обложке, которую он принес, чтобы скоротать время. Никому другому не пришло в голову принести с собой книгу.

Все стулья за барьером, отделявшим суд от публики, постепенно заполнились. Не менее шести экспертов защиты изучали подергивания лицевых мышц и геморроидальные корчи наблюдаемых. Со стороны истицы таких экспертов было всего четверо.

Большинству гипотетических присяжных не нравилось, что их столь бесцеремонно разглядывают, и от неловкости они минут пятнадцать тоже сердито рассматривали своих наблюдателей. Потом кто-то из юристов, видимо, пошутил с коллегами, и их смех немного разрядил обстановку. Юристы шепотом сплетничали между собой, но кандидаты в присяжные боялись произнести даже слово.

Последним, кто появился в зале суда, был, разумеется, Уэндел Рор, причем, как обычно, прежде чем увидеть, его услышали. Поскольку он не носил темных костюмов, на нем была одежда, которую он обычно надевал в первый день судебного процесса: серый вельветовый пиджак спортивного покроя, не сочетающиеся с ним серые широкие брюки, белый жилет, голубая сорочка и пестрый красно-желтый галстук. Рор рявкнул на одного из охранников, который расхаживал перед местами, занимаемыми адвокатами защиты, и проигнорировал остальных. Затем громко сказал что-то своему коллеге – адвокату истицы и, завладев таким образом вниманием суда, уставился на потенциальных присяжных. Это были его люди. Это было его дело, дело, которое он выпестовал в своем родном городе, и потому имеет полное право вести себя в своем суде как хозяин и рассчитывать на солидарность земляков. Они знают друг друга и вместе добьются справедливости.

Его появление ошеломило экспертов защиты. Им, конечно, подробнейшим образом объяснили, что представляет собой Уэндел Рор, но никто из них никогда его не видел. На лицах кандидатов в присяжные, многие из которых лично знали Рора, расцвели улыбки. Продолжая наблюдать за залом, эксперты заметили, что при появлении этой знакомой многим фигуры люди расслабились. Рор был местной легендой. Фитч с заднего ряда мысленно послал ему проклятие.

Наконец в десять тридцать судебный пристав, стремительно появившийся в дверях, возгласил: «Встать, суд идет!» Триста человек повскакали со своих мест, приветствуя Его честь Фредерика Харкина, поднявшегося на возвышение и усевшегося на судейскую скамью. После этого он попросил сесть всех остальных.

Для судьи он был достаточно молод – всего пятьдесят. Демократ. Сначала губернатор назначил его исполнять обязанности судьи вместо предшественника, выбывшего до окончания срока, потом его выбрали на этот пост всеобщим голосованием. Поскольку прежде он выступал в суде в качестве адвоката истцов, считалось, что теперь он делает то же самое, но уже на судейском месте, хотя на самом деле это было вовсе не так. Просто защитники обвиняемого хитроумно распространяли подобный слух. В действительности Харкин прежде работал практикующим юристом в небольшой конторе, которая не имела на своем счету громких судебных побед. Работал он добросовестно, но страстью его всегда оставалась политика, и в политические игры на местном уровне он играл весьма искусно. Ему посчастливилось с новым назначением: теперь он зарабатывал восемьдесят тысяч долларов в год – гораздо больше, чем когда практиковал.

Вид зала, заполненного таким множеством правомочных избирателей, греет душу любого выборного должностного лица, и Его честь не смог сдержать широкой улыбки, приветствуя присяжных в своей вотчине, словно они пришли сюда добровольно. Однако по окончании приветственной речи улыбка медленно сползла с его лица – он дал понять, что пришел черед серьезных дел. Ни особая теплота, ни чувство юмора не были свойственны Харкину, он быстро принял деловой вид. Это было вполне уместно.

Перед ним за столами на предназначенных для них местах весьма тесно разместились юристы. Были официально зарегистрированы команды истицы – восемь человек и ответчика – девять. Четыре дня назад Харкин распорядился расставить в зале соответствующее количество стульев для обеих. Когда жюри будет отобрано и процесс начнется, только по шесть человек с каждой стороны получат возможность сидеть, держа ноги под столом. Другим предстояло занять места на стульях, которые пока что оккупировали эксперты по отбору присяжных. Оставят свободные места, разумеется, для истицы – Селесты Вуд и ответчика – представителя «Пинекса». Места за столами были оснащены по минимуму – лишь письменные принадлежности да небольшой свод правил, которые Его честь лично составил специально по этому случаю.