40000 лет назад

Дед Скрипун

40000 лет назад

Плоды любознательности.

Если вы посчитаете, что все, что далее будет написано вымысел автора, то вы глубоко ошибаетесь. Все нижеизложенное – все истинная правда, вычитанная и в дальнейшем описанная, а также являющаяся результатом моей неугомонной любознательности, ну и конечно же огромной удачи. Этот рассказ не обо мне. Как бы не хотелось стать главным героем тех удивительных приключений, но увы, совесть не позволит присвоить себе лавры путешественника в далекое прошлое.

А ведь все началось с того, что подстрекаемый врожденным любопытством, я наткнулся в интернете на Перуновы Веды. Да, именно те самые, золотые пластинки, которым более сорока тысяч лет. Можете верить, или кривиться в скептической улыбке называя меня дилетантом и лжецом, объясняя с пеной у рта, что все эти Славяно-Арийские записи лишь грубая подделка, но именно с их помощью я смог узнать такую вот удивительную историю.

Естественно, что я увлекся изучением сего артефакта. Скопировал изображенные на них буквы-иероглифы на рабочий стол компьютера, а затем, зачем-то, вставил изображения в нейросеть, с запросом обработки и перевода. Почему я так поступил? Не спрашивайте, не знаю, просто так захотелось, видимо интуиция сработала, но результат оказался неожиданным и поразительным. Ваш покорный слуга, минут пятнадцать, если не больше, сидел с открытым ртом, ежеминутно протирая глаза, ибо не верил в произошедшее. На мониторе появился текст на русском языке. Вы только вдумайтесь. На табличках, которым сорок тысяч лет, современный текст, написанный в виде дневника – мемуара, от некого Федора.

Представляете: на древних пластинках, описывалась удивительная история нашего с вами современника, волею судьбы, заброшенного в доисторический мир. Прочитав текст, я поразился не только его невероятным приключениям, но и тому, на сколько оказывается неправильными являются знания современных ученых о тех, стародавних временах. На сколько мы ничего не знаем о том мире, из нашего с вами прошлого. На сколько оказывается правдивы сказки и легенды, сохранившиеся до наших дней.

Я понял, что мне предоставилась уникальная возможность открыть завесу невежества. И тогда, обуреваемый самыми искренними желаниями, принести в мир истину, я кинулся в институты и университеты специализирующиеся на изучении истории. Махал перед носами профессоров и академиков, распечатанными на бумаге дневниками Федора. Доказывал заблуждения мастодонтов от науки, кривящих лица в скепсисе, в их знаниях истории человечества. Пытался им объяснить, что они неправы, отстаивая, с пеной у рта свою правоту.

Как же я ошибался. Меня подняли на смех и отправили в ближайшую редакцию, специализирующуюся на «желтой прессе», с пожеланиями напечатать свои каракули под подобающим, для подобной литературы, видом бредовой фантастики, а не отвлекать научные умы, своим вымыслом, от серьезных изысканий. Так и ничего не добившись в мире науки, я решил опубликовать дневники, выставив их таким образом, на всеобщее обозрение. Но и здесь потерпел полное фиаско.

Первый же редактор книжного издательства, объяснил мне, что: «История у вас просто замечательная, конечно. Но вот ее подача. Очень сильно, понимаете ли, и это еще очень мягко сказано – хромает. Не литературным языком написана. Ошибок много.  Не заинтересуется массовый читатель таким произведением, а нам такое невыгодно. Так что извините.». Намаялся я в общем с этим дневником. Оставалось мне в итоге, только два варианта развития дальнейших событий. Первый, это плюнуть и забыть, а второй – это переписать всю историю Федора, попытавшись придать ей более-менее читабельный вид. Вот вторым вариантом я и занялся. Что из этого получилось? Не знаю, судить вам, дорогие мои читатели.

Понимаю конечно ваше нетерпение, и желание скорее узнать эту удивительную историю. Но прошу немножко потерпеть мое занудство. Мне кажется важным пояснить, в какой именно мир попал мой герой, и поверьте, это я делаю не из вредности, и не для того, чтобы, затянуть рассказ, а лишь для того, чтобы в последующем не отвлекаться от повествования, давая нудные пояснения.

В те доисторические времена, земля наша ничем не отличалась от современной, разве, что только климат был более сухим и немного холодным, но это и не удивительно, малый ледниковый период как раз свирепствовал на севере нашего голубого шарика. В остальном же, в плане географии, все было так же, как и сейчас, может быть, только с малюсенькими отклонениями, практически не меняющими облик планеты.

Глобальные движения материков, к тому времени, давно закончились, образовав привычные нам континенты, моря и океаны. Великие реки давно пробили свои русла, и если и поменяли, так сказать, свой путь, то столь незначительно, что даже говорить об этом не стоит. Леса стали – лесами, степи – степями, а пустыни – пустынями. Все то же самое, что и сейчас, конечно же с небольшими нюансами, но на столько незначительными, что даже отвлекаться на их описание не имеет смысла. Ведь даже в наше время изменения ландшафта происходят постоянно, что уж тут говорить о сроке, в сорок тысяч лет.

Животный же мир был другим, очень непохожим на привычный нам – современный. Конечно, в описания каждой, существовавшей в те стародавние времена зверюшки, я погружаться не буду, ибо тогда затяну и так немаленькое вступление, скажу только, что сочетание мамонтов, саблезубых тигров, пещерных медведей, и вполне современных лошадей и собак, были неотъемлемыми реалиями того времени.

Еще одной особенностью того исторического периода существования нашей земли, было создание в то время, новых цивилизаций, которые образовывались на обломках уничтоженных триста пятьдесят лет назад, более древних империй Атлантов, и еще какой-то не оставившей даже своего названия. Воюя друг с другом, они применили какое-то жуткое оружие, чем-то похожее по своей сокрушительной мощи на атомное, или водородное, и едва не уничтожили всю планету. Но ко времени попадания в тот мир нашего героя, о них сохранились только отдельные легенды, да еще заброшенные руины некогда огромных городов, да заросших дорог.

Что поделать. Человеческая память коротка, тем более, когда не остается письменных подтверждений. Считающие себя победителями расы, переворачивают прошлое под свои, часто меркантильные нужды, при этом стремительно ассимилируясь с более примитивными племенами, перенимая их опыт выживания, и деградируя до уровня, зачастую каменного века. Старые знания уходят вместе с культурой и обычаями. Два три поколения, и все: технологии утеряны, учения забыты, искусство кануло в небытие, а из того, что осталось, уже нарождается, что-то новое, пусть чем-то и напоминающее уходящее старое, но уже свое, новое и неповторимое.

Вот в такие вот времена и попал наш герой. Простой школьник десятого класса, шестнадцатилетний парень, ничем особым не отличающийся от своих сверстников, если только более упрямым и авантюрным нравом да высоким ростом.

Фигура парня, в силу возраста еще не сформировавшаяся окончательно, выглядела несуразно и забавно. Как, в общем-то, и у всех подростков во время физиологического созревания, тем более не особо уделяющих внимание на занятия спортом, и более предпочитающим онлайн игры, и соцсети, а зачастую и сигарету с пивом.

От многочасового сидения за компьютером, а также, от держания рук в карманах, сутулая спина, нашего героя, казалась хилым продолжением затылка, и это, несмотря на внушительный размах плеч, доставшихся по наследству от деда – казака. Увы, сочетание богатырских плеч и скукоженной впалой груди, выделяло острые выпирающие лопатки, образовывавшие своеобразный горб на спине. Вьющаяся грива черных, длинных, с синеватым отливом, волос на голове, спадала волнами на кряжистую мускулистую шею, словно взятую от донора тяжелоатлета, и прилепленную к несуразному телу червяка. Длинные, худые ноги, еще более визуально увеличивали худобу, и угловатость фигуры нашего героя.

Он не был красавчиком, в общепринятом понимании этого слова, но и конечно же уродливой его внешность назвать было нельзя. Приятное, притягивающее взоры девушек, правда слегка бледное, с синеватым оттенком век, лицо, хотя возможно это просто создавалось такое впечатление, из-за незагорелой кожи и черной, контрастирующей ей шевелюры.

Высокий, слегка покатый, лоб, греческий, немного великоватый, с горбинкой, нос. Тонкая верхняя губа, с темным пушком первых, пробивающихся усов, при улыбке открывающая белоснежные, крупные зубы и пухлая нижняя, при сжимании, образующая с верхней сестрой нитку бараньего упрямства. Широкие скулы – верный признак затаившейся где-то в глубине души, воли и целеустремленности, и довольно внушительный подбородок, называемый в народе: «Упрямый».

Несмотря на своего рода посредственность и инфантильность, во внешности было всё-таки, что-то в нем такое, что создавало впечатление существовавшего стержня внутренней интеллигентности, или наверно, точнее будет сказать, породистости.

Возможно, причиной этому были глаза. Ярко-синие, с какой-то неестественной глубиной, и поволокой мудрости. Они смотрели на окружающий мир с поразительной жесткостью и несгибаемой волей, что совершенно нехарактерно для его шестнадцатилетнего возраста, и что заставляло отводить взор, даже арестовавшего его однажды полицейского.

Не сказать, что Федор был хулиган. Совсем нет. Просто характер он имел довольно авантюрный, за что частенько и страдал, от ремня отца, который тот применял с регулярным постоянством, частенько разрисовывая задницу сына, и пытаясь, таким образом, внушить уважение к общепринятым правилам жизни.

Не блистая особыми успехами в общеобразовательных дисциплинах, в школе, парень, однако, был довольно знаменит своими нестандартными выходками, и довольно колкими на язык шутками. Особую популярность он приобрел, когда угнал у собственного отца автомобиль. Глупейшая выходка, за которую ему было нестерпимо стыдно, и на которую он никогда бы не решился, если бы не спор с одноклассником, в присутствии красавицы Ленки, к которой испытывал чувства первой юношеской любви, и которую неосмотрительно пообещал вывезти за город, на шашлыки на машине.

Запланированный пикник не состоялся по причине дежурившего на выезде из города поста ДПС. В итоге, Федор, Ленка, и друг по проказам – Ванька с его подругой, веснушчатой хохотушкой Светкой, были безжалостно задержаны, и провели в полицейском участке шесть часов, пока стражи порядка разыскивали родителей, и составляли протоколы.

Наш герой еще к тому же отличился тем, что гнусавым голосом продекламировал небезызвестные стихи: «Сижу за решёткой, в темнице сырой», чем вызывал одобрительный хохот у сидящего в соседней камере-клетке мужика, самой бандитской наружности с выбитым зубом и огромным синяком под глазом, а так же явное раздражение у дежурившего за пультом капитана, нервно хватающегося за дубинку на поясе.

Итогом этого глупейшего приключения стали синяки на заднем месте, старательно нарисованные взбешенным отцом, и прозвище: «Отморозок», с придыханием и благоговейным шепотом, произносимое за спиной Федора учениками младших классов, провожающих парня восхищенными взорами.

Ну вот наверно и все. Хватит предисловий. Моих пояснений и описаний, перейдем, пожалуй, к самому дневнику, и окунемся в наше доисторическое прошлое, вместе с нашим героем:

Этот день начался обычно, так же, как и все предыдущие. Ничего странного и сверхъестественного, если не считать опоздание на первый урок по физике в школе, из-за банальной причины – крепкого сна и неработающего будильника.

Сегодня вечером он договорился встретиться со Светкой в парке, и предстоящее событие, полностью заполняло сознание Федора, затуманивая мечтами разум и делая парня рассеянным. Это было уже не первое их свидание, и они даже целовались три раза, в подъезде дома, когда он провожал девушку до дверей квартиры, но от того не было менее желанным. Промечтав шесть уроков, и отвлекаясь от этого приятного занятия только на перемены, Федор вернулся домой. Пообедал разогретыми в микроволновке щами, сделал быстренько и нехотя уроки, и засел до вечера за подаренный отцом на день рождения ноутбуком, с головой погрузившись в очередную стрелялку.

Время пролетело быстро. «Вот почему так? Когда что-то интересное, то летит птицей, а когда делаешь что-то нудное, то ползет черепахой. Несправедливо». – С такими мыслями он проглотил приготовленный матерью ужин, и чмокнув в щеку, буркнув на прощание: «Спасибо». Быстро переоделся, расчесал непослушные вихры волос у зеркала в прихожей, и выскочил на улицу.

До назначенного свидания оставалось еще полчаса, но ноги сами собой летели вперед и потому он добежал до места за десять минут, а потом ждал свою белокурую принцессу еще полтора часа. Так было всегда. Светка опаздывала постоянно, заставляя страдать сгорающее от любви сердце в томительных, еле бредущих по циферблату часов, минутах.

Потом долгое гуляние по аллеям парка, в обнимку, обхватив неуклюже, дрожащей рукой тонкую талию, и втягивая носом еле различимый запах духов, заставляющий трепетать сердце. Жаркие поцелуи нежных, податливых губ, с привкусом клубники, на прощание, у дверей квартиры. Затем, ставшее уже семейным ритуалом, выслушивание нотаций от матери за позднее возвращение домой и наконец сон, в мягкой, благоухающей свежестью чистого белья постели.

Сладкий, полный волшебных иллюзий юношеский сон, с непременными героическими свершениями. Победой над полчищами врагов и последующими за этим чествованиями на торжественных пирах великого героя Федора, совершившего какой-то уже забытый, потонувший и растворившийся в небытие морфея подвиг. Конечно же непременные объятия и поцелуи принцессы-девушки, в белоснежном подвенечном платье, ее восхищенные глаза и шепчущие слова благодарности, за спасение из лап злодея. Прекрасны эти юношеские, полные романтизма сны. Но вот пробуждение не всегда бывает таким приятным. Можно даже сказать жестоким бывает.

Старички поссорились.

Сквозь утреннюю дрему Федор почувствовал неприятный дискомфорт. Стало как-то вдруг неудобно и жестко. Что-то надавило и закололо в боку, на котором он лежал. Прерывать сон совершенно не хотелось, поэтому он игнорировал такую мелкую неприятность. Также довольно резко похолодало. Причем спина замерзла, словно мама открыла форточку для проветривания комнаты, и сквозняк мурашками забегал по коже, а переднюю часть тела, наоборот, обогревало приятным пеплом. Такое ощущение, что юноша оказался на Черноморском пляже, под палящими лучами солнца, которое по странному стечению обстоятельств, светило только в лицо, игнорируя при этом все остальное слегка замерзшее тело.

– Мам, закрой, пожалуйста, окно. Дует. – Пробормотал он, не открывая глаз. И причмокнув по-детски губами, вновь попытался погрузится в объятия Морфея, перевернувшись на другой бок, и засунув ладони под щеку.

– Кхе. – Донесся до него приглушенный смешок.

Федор разлепил один глаз, и улыбнувшись увиденному, приняв странную действительность за видения не проснувшегося еще разума, вновь закрыл. Юношеский сон крепок, не просто вырвать из его лап посапывающего ребенка, а наш парень, как не кичился своей великовозрастностью, но был все еще по своей сути дитем.

– Какой сон. – прошептал он, блаженно потягиваясь и садясь на почему-то ставшей твердой постели, все еще не поднимая век, в попытке продлить удовольствия ночного отдыха. – Лес, костер, гномы, еще бы форточку кто закрыл. Мам, ты тут? – Он передернулся ознобом, и наконец открыл глаза.

Шок от увиденной никак не ожидаемой действительности, разом парализовал и разум, и тело. У каждого человека, при таких нестандартных, обстоятельствах (и это еще очень мягко сказано – нестандартных), своя реакция. Кто-то неистово начнет себя щипать, до кровавых синяков, при этом крестясь двумя руками одновременно, кто-то, перебирая в прыжке ногами, рванет наутек, вопя: «Мамочка!». Но я думаю, что большинство, так же, как и наш герой, зависнет в ступоре. В этом нет ничего пред рассудительного. Никогда не знаешь, что предпримешь, когда испытаешь подобное, да еще столь неожиданно. Ведь ложась спать дома в теплою постель, вы наверняка не ожидаете, что проснетесь на голой земле, в предрассветном лесу у костра, в обществе улыбающегося гнома, и злобной Бабы Яги.

Да, именно так. Вокруг нашего, широко раскрывшего в испуге глаза, и прекратившего даже дышать, героя, шелестела, покачиваемая легким ветром, еловая сумрачная чащоба. Темные конусы деревьев, на фоне голубого, подсвеченного бордовым пламенем восхода солнца неба, пугали парня почему-то больше, чем непроглядный мрак, обступающего вокруг леса, и зловещего костра, с двумя бомжеватыми с виду персонажами.

Один из них малюсенького росточка дедок, еле достающий, своей широкополой шляпой, в форме гриба подосиновика, только грязно-зеленого цвета, до колена Федора. Более-менее точно измерить рост этого персонажа, было бы возможно, но это только в том случае, если бы он хотя бы встал, но тот сидел на поваленном стволе дерева, угрюмо ковыряясь сучковатой палкой в пламени костра. Как ни странно, но тот отвечал ему, словно живой, недовольным потрескиванием, и плевками искр, в предрассветное небо.

На лице, наглухо заросшем седыми волосами, соединившими в одно целое, и прическу, и брови, и усы, и бороду, выступали только две вещи: большой, мясистый, красный нос-картошина, со здоровенной коричневой, рыхлой бородавкой, и загнутая книзу, опускающаяся между ног, вместе с длинной переплетенной с лесным мусором, бородой, огромная курительная трубка, пускающая редкие кольца дыма. Нет, было еще, то, что пугало больше всего Федора – немигающие глаза, отражающие свет костра, красными жуткими отблесками потустороннего пламени.

– И всё-таки ты дура. – Густой, хриплый бас, никак не вяжущийся с обликом говорившего, прозвучал прямо из седых зарослей бороды. – Я просил тебя, о богатыре Федогране, а ты приволокла сюда этого сморчка. Столько сил и трудов насмарку. – Он тяжело вздохнул, и со злостью бросил палку в костер. – Что мне теперь с этим подобием человека делать прикажешь?

– Что просил, то и получай. – Заскрипела голосом пенопласта по стеклу, сидящая напротив худющая старуха.

Федор перевел с деда на нее немигающие от ужаса глаза, и едва не потерял сознание. Не осуждайте его за это. На березовом пне, положив голову на сложенные ладони, обхватывающие загнутый в виде змеи крюк посоха, сидела сама смерть. И одного взгляда парня, хватило на то, чтобы это осознать.

Высокая бабка, на столько худая, что кажется каждое ее движение сопровождалось стуком костей, не мигая смотрела в костер черными, бездонными глазами, состоящими из одних зрачков с мерцающими там искрами отражающегося пламени. Перепутанная шевелюра рыжих с прядями седины волос, опускалась ушами пуделя на плечи, и дальше, волнами накатывалась на торчащие острые холмики грудей, прикрытые серым, с черными кляксами гниющей ткани, и неровными заплатками, платьем. Она громко сопела, с трудом втягивая воздух, длинным прямым носом, крючком загнутом внизу, к нижней тонкой губе, наползающей на верхнюю, создавая тем самым гримасу вечного недовольства.

Подрагивающий свет костра, гулял всполохами и тенями по ее изрезанному морщинами лицу, создавая видимость, то милой улыбки, то хищного оскала. Она медленно повернула голову и не мигая посмотрела на Федора, и вдруг внезапно рассмеялась, каркающие и натужно, выплевывая звуки, из широко раскрываемого рта, с двумя одинокими, пораженными пародонтозом, желтыми зубами, в разных его углах.

– Что, касатик, так на меня влюбленно смотришь? Никак понравилась тебе? Так не стесняйся, я еще баба хоть куда, на все согласная. Даже замуж пойду. Меня даже звать не надо.

– Уймись, Ягира. Только тут твоего тупого юмора недостает. Наворотила делов непотребных, теперь ржет как кобыла перед случкой. – Дед злобно сплюнул в костер, и тот ответил ему не менее злобным шипением, заскворчав на раскаленном угле слюной. – Он ходьбы понимает нас? – внезапно, крючковатый палец с обгрызенным ногтем, на неестественно вытянувшейся руке, больно ткнул парня в грудь. Бабка, все еще смеясь, закивала головой.

– Понимает, понимает, как не понять. Я поковырялась там, в его черепушке. Поправила кое, что. Только вот, что я тебе скажу. Больше я туда не полезу, что хочешь мне посули, но не полезу. Там такое наворочено, что я с трудом назад выбралась:

Дома кругом каменные, ну прям как у англуссов в поселениях, но с теми то понятно все, от бедности это у них. Только вот камень тот, в отличие от племен тех диких, все больше ровный, да гладкий, словно шлифованный, и в слюде весь, в прозрачной. Как они еще там все зимой не померли от холода? Я сколь не кумекала, не разобралась. И зачем каменные, если деревьев вокруг пруд пруди. Тут для меня старой вообще непонимание полное. Еще там…

– Да заткнись ты ворона! – Рявкнул дед. – Я тебя только спросил: «Понимает он по-нашему, али нет? А ты развела канитель.»

– Ты, Чащун гонор свой непотребный окороти. Не с девочкой чай разговариваешь, и не со слугами своими. Я ведь и обидеться могу. – Ягира повысила голос, который стал внезапно твердым и звенящим как церковный колокол.

– Ладно. Забудем. – Дед примирительно махнул рукой и выпустил струю густого дыма из бороды. – Сама же видишь, что не получилось у нас ничего. – Пробормотал он едва слышно себе в усы.

– Ты на меня-то не кивай. Я все, что ты по уговору просил – выполнила, а в остальном не моя забота. – Смягчилась бабка, но в голосе явно послышались нотки ехидства. – Привык понимаешь, старый хрыч, командовать. В лесу своем свирепствуй, а ко мне не лезь. Я тут в ельнике хозяйка. – Забрюзжала она монотонным голосом.

– Где же выполнила-то. Я тебя о чем просил? Я тебя о Федогране просил, о богатыре, а ты мне какого-то сморчка приволокла. – Внезапно взорвался дед и подскочив воткнулся в бабку злющим взглядом. Та не осталась в долгу, и то же подпрыгнула, непонятно каким образом оттолкнувшись от земли, и крутанув в руках посохом, нависла над ним серым приведением, с клубящимися из гниющих прорех в платье черными облачками то ли тумана, то ли марева.

– Не нравится, я себе заберу. – Вновь загремел ее голос. – Мне для куража пригодится, да и задумка у меня одна есть кулинарная, как раз для такой вот немощи подходящая. А за Калинов мост сам за покойниками бегай, а я несогласная. У меня с Перуном договор, я в Навь не лезу, а он меня за это в Яви не трогает. Твой Федогран давно за столом Триглава пирует к отправке в Правь готовится, а этот вот. – Клюка старухи вытянулась в сторону отползающего в сторону Федора. – Потомок его, чистой крови, так, что договор выполнен.

– Шиш тебе, карга старая! Не признаю я завершения договора. – Скрутил «фигу» дед, сунув ее в птичий нос старухи.

Внезапно воздух на поляне стал густым, и запахло озоном. Со стороны Чащуна взошло солнце, заполнив пространство ярким светом и теплом, а со стороны Ягиры стеной встал могильный, ледяной мрак, не отступая, но и не двигаясь вперед. Ровная прямая линия разделения ночи и дня, одной своей стороной опиралась на взревевший пламенем костер, а вторая, утонула в бесконечности неба.

Наш герой, отталкиваясь трясущимися от страха руками, попятился к лесу, в надежде спрятаться там от разразившегося внезапно скандала двух непонятных существ, грозящего перерасти в побоище, в слабой надежде забиться там под любой, даже самый маленький и чахлый кустик, и постараться как минимум не умереть от охватившего ужаса. О спасении он уже и не мечтал.

– Стоять! – Рявкнули на него дуэтом два голоса, и две пары глаз намертво пригвоздили его к земле. Одни, сверкающие голубым гневом, принадлежали деду-коротышке, а вторые, полыхающие огнем, костлявой бабке. Посох в руках последней взлетел в воздух, и обернувшись щелкнувшей, на пастуший манер плетью, обвился вокруг шеи Федора.

– Не сметь! Мое! – Взревел Чащун, и врезал кулаком, по мгновенно ставшей вновь посохом плети, а начавший уже задыхаться Федор, с жадностью втянул в себя густой наполненный почему-то запахом крови, воздух, и растянулся пластом на мокрой от утренней росы траве.

Шляпа-подосиновик на голове деда постепенно начала наливаться зеленым сиянием, а у бабки из глаз потянулись витыми жгутами, два кроваво-красных, полыхающих пламенеющей ненавистью, жгута. Ягира быстро начала вытягиваться в верх, словно была сделана из резины, а Чащун раздаваться вширь, словно он, быстро заполняемый воздухом, латексный шарик.

Несмотря на то, что все действия этих жутких существ, произошли молниеносно, герой нашего рассказа прожил за это, промелькнувшее метеоритной каплей время, целую жизнь. Во всяком случае, именно так он написал в своем дневнике, вспоминая эти, пережитые, секунды, и те ощущения страха, и безысходности, накатившие на разум мальчишки, вырванного из тепличных условий того, доброго и ласкового мира в котором он существовал до сих пор, и зашвырнув сюда, в мир ужаса.