Варанаси. Город смерти и нелюбви

Входит Угур, ставит камеру на штатив и снимает свои вечные документалки, курит беспрестанно, подкалывает Нитиша, клеит Ашу. Меня не клеит никто. Я – лишь наблюдатель, призрак, тень, я архивирую события в голове. Позже появляется Флоренс со своими домашними заданиями. Пуджарики встают в стойку – при первом же зове ринуться помогать ей с хинди.

Калу пьёт чай, как всегда заумничает, как всегда чешет в штанах. Наверное, мир рухнет, если в какой-то миг я перестану видеть, как он чешется.

Аша грациозной ланью проскальзывает на излюбленные ступеньки, она не выносит Калу, чешущего причинное место. Я выхожу за ней. В надежде, что, если она в настроении, то продолжит свою историю.

Гокул

Аша давно скитается по Индии в одиночку. Она уже и сама забыла – сколько.

Многажды она хотела приехать в Варанаси, но каждый раз будто что-то мешало. «Я не доросла тогда ещё до города» – говорит она.

Но вот в один прекрасный день Шив Ганга экспресс остановился на станции Варанаси Джанкшн, выплюнув из себя помятую от бессонной ночи Ашу с её рюкзаками. Вот он! Город – призрак, город-смерть, святая святынь индуизма. И мороз по коже. Безбожно торгуясь, как базарная баба, Аша садится в рикшу и едет на Дашашвамед гат – главный гат (гаты – спуски к воде в виде ступенек, что-то типа набережной) города, его сердце.

Город приветствует меня, – говорит Аша, он будто создан для меня, он принимает меня в себя, впускает, я чувствую это. Я каждой клеткой ощущаю, что город станет для меня фатальным. Но я не могу сесть и уехать, я не в силах сопротивляться. Я и Варанаси – мы одной крови, я – плоть города. Кто тогда мог знать, что мы станем с Банарасом (Варанаси, Банарас (англичане называли Бенарес), Каши – три имени города) единым организмом. Порой он меня отторгает, как инородное тело, порой я в нём задыхаюсь и ненавижу также остро и яростно, как и люблю. Безумное место.

Я иду на Маникарнику – продолжает Аша. (Маникарника гат – главный кремационный гат, место сожжения усопших) Впервые в жизни я вижу смерть так близко. Обёрнутые в шафрановые покрывала тела проносят мимо, задевают меня носилками. Нет ни страха, ни отвращения. Одна из причин, почему я здесь – здесь смерть не страшна, она часть жизни, простая, понятная, обыденная, как завтрак или стирка, ничего особенного. Я вижу горящие на кострах тела, запах сжигаемой человеческой плоти вместе с пеплом впитывается в каждую пору, оседает на волосах. Оглушает удивлением, изумление орёт в уши. Вот череп и кости из костра, вот меня коснулось мёртвое тело, вот пепел осел в горле, пепел от горящего трупа, но я ничего не чувствую. Только изумление от собственной бесчувственности. Нет ни страха, ни отвращения, ни ужаса. Я сижу несколько часов, не в силах уйти, не могу пошевелиться, меня околдовало покоем и тишиной, внутренняя тишина разлилась во мне. Это как медитация. Кто-то приносит мне чай. Я загипнотизировано смотрю на костры, пожирающие тела, на работников крематория, ворочающих кости. И нет никакой грани между жизнью и смертью. Всё есть иллюзия. Я тогда это осознала впервые. НЕ умом поняла, а внутри себя ощутила как святую истину, – продолжает Аша. И в тот момент перестала удивляться, почему у меня нет никаких эмоций. В этом городе смерть не страшна. Напротив, люди ждут её, как праздник. Это осознание оглушило меня. С тех пор Манкарника стал для меня излюбленным местом. Смешно, да, перед тобой груды покойников, а ты сидишь и пьёшь чай, и это само собой разумеющееся. Ведь нет грани. Всё сон. Иллюзия. Майя.

Я понимающе молчала. Хотела, чтобы Аша продолжала. И она после долгой паузы заговорила вновь.

Вечером я пошла впервые в жизни на Ганга аарти, – начала вещать Аша, а я была благодарным слушателем. – Толпа была нереальная, места нигде нет, я опоздала. И тут кто-то меня провёл на сторону реки и поставил под центральное место. И тут я увидела Его. «Так поражает молния, так поражает финский нож… Любовь выскочила на меня из-за угла», я не успела даже растеряться. Представь, звон колокольчиков, музыка, бхаджаны вживую поются, запах благовоний, отблеск огней. И Он. Красивый и идеальный, как Бог. Луна, смешиваясь с огнём, пляшет в его зрачках. Его безумные глаза. Это были глаза бога, смесь детской наивности и умудрённого опытом старика, невыносимая, тягучая смесь, будто абсент тянешь… тогда он таким был… И я смотрела ему в глаза целый час, не в силах оторваться, меня будто приковали к месту, я не видела ничего и никого кроме него. Никто никогда не выдерживает моего взгляда, а он также смотрел на меня, также, чуть не роняя из рук предметы ритуального действа, смотрел, ничуть не беспокоясь, что все заметят, нет, он не смотрел, и я не смотрела, это было занятие любовью глазами. Со мной никогда такого раньше не было.

Аша вдруг резко замолчала, видимо, вспоминая подробности того дня, ставшего для неё роковым, после которого и началась вся эта сказка. А меня терзало любопытство, кто он, это парень с главного места, похожий на бога, как давно это было? На главном месте всегда стоит мальчик, аки ангел, с чистым взглядом ребёнка, их убирают с главного места, как просроченный товар, когда их глаза теряют невинность. Кто же он? Но спросить я стеснялась. Повисла удручающая тишина. Аша прикурила биди (индийские дешёвые сигаретки) и прищурилась.

– Аша, а что было потом?

– Потом…, – она улыбнулась и прикрыла глаза. Они же, знаешь, как волшебные эльфы, укутанные в дым, благовония, сверкающие огнями, как сказочные принцы из восточных сказок. Недосягаемо прекрасные. Это ты сидишь с ними у Нанди, как так и надо. Потому что тебе всё равно, мне они казались недосягаемыми. В тот вечер я познакомилась с Баблу, легендарная и сложная личность, я тогда не знала, кто он, и что мне крупно повезло, для меня он тогда был просто индийским дядькой, с которым я общалась по той причине простой, что он меня ни на что не разводил. Я тебе о нём когда-нибудь расскажу. Впрочем, возможно, ты его знаешь?

О да, Баблу я знала прекрасно. Но об этом позже. Обычный мутный противный индиец, разводящий на деньги. Странно, что Аша отзывалась о нём по-другому.

Так вот, продолжала Аша, я приняла стойку, когда Баблу сказал мне, что все эти мальчики – его ученики. И что он всех их очень любит, кроме одного – с главного места, что его зовут Гокул, и что он нехороший парень. Баблу сказал, что он не слепой, что в этот вечер я отдала своё сердце плохому человеку, что слепой бы увидел, как от меня искры летели, и что у Гокула много девушек, и он разобьёт мне сердце. От такой проницательности мне челюсть свело. И что теперь?

Аша поблагодарила Баблу и ушла домой. Ночью она не могла спать, весь день проторчала на Маникарнике, вдыхая запах пепла, грея руки на погребальных кострах, чувствуя себя готом, но думала только о Гокуле. Влюбилась, как 13-летняя девочка, влюбилась так, что крыша уехала куда-то далеко, и она совершенно ничего не соображала. Разум покинул её. Видимо, с тех пор он ко мне так к ней и не вернулся. И она засмеялась как-то жутко.

О таком сокровенном не спрашивают, я молчала, ждала, захочет – расскажет. Не спугнуть бы. А сама перебирала тех, кто бы мог быть героем её романа. Все парни очень хороши собой, им мог быть кто угодно, а мог быть тот, кого уже и нет в городе. Закончив учёбу, они разъезжаются, кто куда.

Аша очень не любила, когда её игнорируют:

– Хэй, Мари, ты съела свой язык?

– Съела. Продалжай.

– Ох, тактичная ты наша, резюмировала она и стала рассказывать дальше.

В общем, в тот день вечером она решила попросить Баблу познакомить её с Гокулом. Она взяла фотоаппарат и фотографировала своего любимца всю церемонию, он смотрел на её, так обжигая и пожирая глазами, что у неё камера едва держалась в руках. «Наверное, знает, чертёнок, как на женщин действует, и пользуется этим», – думала Аша. В нём было что-то ужасно раздирающее сердце, позднее она поняла, что. Это была непостижимая смесь ангела, почти бога, невинное личико и при этом… глаза дьявола, в которых всё знание и вся вселенская мировая скорбь, тяжесть какого-то всеобъемлющего знания. И эта противоречивость сводила Ашу с ума, доводила до исступления. Она бы повиновалась любому его приказу, ненавидя себя потом за послушание.

В общем, в итоге Аша онемела так, что не смогла ни о чём попросить Баблу. Зачем-то пошла после аарти на базар, мучаясь невозможностью быть ближе к этому волшебному эльфу. Слоняясь понуро по базару, пытаясь купить фрукты, она почувствовала спиной взгляд, он жёг позвоночник. Аша обернулась. На противоположной стороне базара стоял Он – её божество, милый принц, стоял и буравил меня глазами.

Аша рассказывала: «Как сейчас помню этот момент: базар, на дороге байки, повозки, коровы, собаки, курицы, люди, шум, гам, толпа, всё мелькает, я вижу это будто со стороны, как в замедленной съёмке. Я вижу двух людей, целующихся глазами по обе стороны базара. Так продолжалось целую вечность. Тут я вижу, как будто со стороны, как пакет с фруктами падает из моих рук, мой эльф переходит дорогу, едва уворачиваясь от байков, несущихся мимо, заботливо подбирает мою папайю, бананы, складывает в кулёчек и даёт мне. Как в кино, правда? Это и было кино. Не со мной будто. Он даёт мне кулёчек, я, прекрасно осознавая, что в Индии мужчины и женщины никогда не касаются друг друга, специально касаюсь его руки, рука тёплая, вздрагивает, на миг сжимает мою кисть и тут же отпускает – не дай бог, кто увидит, разворачивается и уходит. „Нет, не уходи, постой, я люблю тебя, дай мне миг на тебя посмотреть поближе“ – орёт в моей голове».

Аша стояла безмолвная и бездвижная. Перейдя назад на ту сторону, Гокул оглядывается, и во взгляде Аша видит приказ: иди за мной. Ни секунды не сомневаясь, она переходит сумасшедшую улицу и оказывается рядом с ним.

Мона Лиза.

Монализа в Варанаси – это как Леопольд в Шантараме (Шантарам – культовая книга, Леопольд – знаменитое кафе в Мумбаи). Уверена, что хозяин приплатил Лонли плэнет (знаменитый путеводитель), ибо ничем особенным место не отличается, персонал неадекватен, как везде, правда, цены радуют. Но последние годы бомонд переместился в Шива кафе, которое держат непальцы. Я, по старой памяти, хожу в Мона Лизу, в частности, из-за хозяина – забавный дедок, из браминов; отчасти из-за дешёвой еды и из-за двух собак: маленькой старой дворняги Барауни и огромной, как лошадь, стройной Шанти (порода мне не известна, но очень породистая собака. Шанти – мир, в смысле покой). Барауни стара и ленива, обожает, когда я глажу её по седому носу, реагирует, если говоришь на хинди – Барауни, аао (подойди), бэйто (сидеть). Шанти невоспитанна и непроходимо тупа. В Индии привыкаешь, что собаки в ресторане – это нормально, снующие крысы и тараканы – это нормально.

Бенджамин.

Бенджамин – австралиец. Когда австралийцы говорят, мне хочется спросить: «Ребята, вы сейчас на каком языке говорите? Может, на хинди поговорим, я вас ни разу не пойму!». Но Бенджамина я могу иногда понимать. Это ангельское существо лет 20, с курчавыми белыми волосами до плеч и зелёными глазами. Если он побрит, то отличить от девочки его невозможно, только по голосу. Последнее время Бенджамин упорно поддерживает трёхдневную щетину. И ещё он ходит босиком. Всегда.

– Бенджамин, у тебя вообще-то есть обувь?

– Обвуь? Зачем она мне?

– Чтобы по дерьму не ходить.

– Священное коровье. А дерьмо – внутри.

– Снаружи нет дерьма?

– Из некоторых выплёскивается наружу.

– И?

– И что? Ноги можно помыть. А вот душу свою не отмыть.

– Ты хочешь сказать, что рассекая везде босиком, ты очищаешь себя?

– Это ты сказала.

– Почему ты ходишь босиком?

– Попробуй.

Спустя несколько дней у меня в чайшопе порвались шлёпки, и я рассекала босиком сначала до дома, чтобы взять деньги, потом до базара и по базару. Тут никого это не волнует – священный город, многие ходят босиком. На базаре встречаюсь с Бенджамином, он улыбается своей ангельской улыбкой:

– Пробуешь?

– Ага!

– И как ощущения?

– Можно пораниться.

Он смеётся и уходит.

Через несколько дней я где-то на аарти забываю шлёпки (в некоторых местах на этой церемонии нельзя сидеть в обуви), опомнилась только тогда, когда вступила в лужу, вернулась за тапками, но пошла босиком. Зашла в Мона Лизу, как назло там сидел Бенджамин, но ничего не спросил. Как пить дать, подумал, я очищаю душу посредством хождения по дерьму.

Адская жара сковывает мозги. Суреша не видно несколько дней, я думаю, что он заболел. Джоги смотрит на Ашу так, что, кажется, весь в мир в курсе, как он влюблён, Аша смотрит всегда загадочно и часто странно улыбается – не разобрать – кому. Энди уныл, но не оставляет попыток со мной заговаривать. И почему все старпёры этого мира считают, что я им подхожу?!! Хоть бы один поклонник моложе 55…Угур, не смотря на жару, примерно раз в неделю подкатывает со своим «уникальным предложением» заняться сексом. Хотелось бы знать, как Аша его отшивает, у неё не забалуешь. Я просто говорю: «Нет, спасибо!», и думаю, что пора валить в Гималаи, повыше от адского пекла.

Все остальные обитатели Мона Лизы – те же лица, что и в Нанди чайшопе.

Всё время одни и те же лица, одни и те же разговоры, одни и те же сплетни. Порой я ненавижу это место!

Нанди

Нанди бхай (брат Нанди) – так его называют. Вообще-то их два брата, но второй мне не нравится – не кладёт достаточно сахара ни во что, кофе варит такой крепкий, что у меня глаза из орбит вылезают, на просьбы не реагирует, почти не общается с посетителями. Нанди же – просто душка. Его считают чем-то вроде мебели. Но именно он – тот, кто в курсе всего происходящего. Я это поняла в тот день, когда он не вышел за стойку, весь день работал его брат, мы просидели с Ашей и Сурешем весь день на крыльце напротив, ибо не любим другого брата. Вечером, когда я цедила одна свой чай, ко мне подсел Нанди.

– Нанди, ты в порядке?

– Я был болен, съел накануне пирожное с кремом.

– С ума сошёл? В такую жару?

– Да я подумал, ничего не случится.

Тут Нанди разнервничался и перешёл на шёпот:

– Как же меня всё достало, все всё знают, все гаты знают, что у меня понос, все гаты знают всё обо всех. Считай, что я тебя предупредил. И не связывайся с Ашей, она потеряла рассудок в своей голове.

– Что похого сделала Аша, почему она вам тут как кость в горле всем?

Нанди вжал голову в плечи.

– Мадам Аша занимается плохими вещами. Не проси, не скажу больше ничего.

Теперь у меня не осталось сомнений. Кто-кто, а Нанди в курсе всех событий в первых рядах. Молча варит чай, а сам слушает, мотая на ус. Может Аша приторговывает наркотой? Что имел в виду Нанди?

Джордано Бруно сказал, что Земля круглая. И попал на костёр. Пока общественное сознание не готово меняться и воспринимать новое, все кто не с ними – те против них, и те пойдут гореть. Их будут клеймить за осквернение религии и прочее, и прочее, и прочее. И Аша рано или поздно взойдёт на этот костёр. В прямом или переносном смысле. Не ясно, в каком страшнее. В общем-то все всё знали, но, как обычно в Индии, делали вид, что ничего не происходит.

Гокул

В один из дней я намекнула Аше, что хотелось бы знать продолжение её истории с Гокулом. Чем всё кончилось. На что Аша пожала плечами – что ж, пожалуйста, это уже в прошлом. Надо же чем-то себя занимать, чтобы не помереть от скуки в этом жарком аду.

И Аша продолжила рассказывать.

Она перешла на его сторону базара. Они с Гокулом впились друг в друга глазами, и, казалось, стояли так целую вечность. Потом она снова будто видела себя со стороны: её рука задирает рукав его рубашки, проводит по татуировке, а её язык молотит чушь: «Я видела твою татуировку, что она означает?» Это в Индии. Женщина прикасается к мужчине на глазах у изумлённой публики. Смачный плевок в лицо общественной морали. «Аша – ты конченая идиотка» – сказала она себе. И тут же потеряла эту единственную трезвую мысль.

Гокул рассказывает о своих татуировках, Аша трогает их все, её будто током бьёт, у него по рукам бегут мурашки. «Пошли!», – говорит он. А она не спрашиваю, куда и зачем. Какая разница. Главное с ним. А ещё мысли путаются: «Очередь к тебе, говорят, из девушек, а где очередь занять? Кто крайний, я ведь постою. А для иностранок отдельная очередь? Кто крайний? А можно без очереди, смотри, я какая классная…» и что-то в том же духе, и новая мысль затмевает предыдущую: «Аша, ты совсем сбрендила, к молокососу в очередь, к самым классным мужикам никогда не стояла и не делила ни с кем, и вообще гордая птица, а тут – ну-ка соберись, тряпка, и беги. Беги, Аша, беги!» Но бежать она не могла… и не хотела. Хотела в омут с головой. Через минуту после знакомства, до знакомства, с первого взгляда. В любую очередь. Что угодно…

Через три шага они пришли в замаскированную картонными коробками чайную, а там сидели все его дружки – пуджари, пили чай, курили и сделали удивлённые лица, увидев Ашу. Гокул знакомит Ашу со всеми. Но имён она не запоминает. Немного в шоке. Волшебные эльфы в «штатском» выглядят по-разному, кого-то красит золотисто-розовый аартовский наряд, кому-то больше к лицу повседневная одежда. Пропахшие специями и благовониями. Мальчишки. Просто дети… Аша болтает с Гокулом о том о сём. Он – студент санскритского университета, изучает санскрит, другие парни изучают кто Веды, кто искусство. Аша неуверенно произносит пару санскритских слов, вызывая всеобщий восторг. Гокул смотрит на неё, не отрываясь, и блики тусклой лампочки чайной бесенятами скачут в его зрачках. Аше хочется прирасти к этой чайной и остаться там навечно. Но всему прекрасному всегда приходит конец, впрочем, непрекрасному тоже. Гокул спрашивает, куда она хочу пойти. Аша, как школьница, влюбившаяся в учителя, мямлит что-то, что ей всё равно куда, лишь бы с ним. И они идут по пустеющим гатам, смотрят, как полная луна отражается в Ганге, медленно текут тяжёлые воды. Гокул берёт Ашу за руку, но каждый раз, при виде людей, отпускает. Аша понимает. Иностранка, идущая в компании индуса, это красная тряпка для быка. Значит ей всё равно, с каким индусом быть (странная логика), могут побить его, а её утащить куда-нибудь и сделать с ней что угодно. Но Аше не страшно, потому что она сумасшедшая, под натиском гормонов. Главное, идти рядом с Гокулом и нести всякий вздор. Тут она вспоминает слова Баблу, что это самый плохой парень из всех, что он плейбой с табуном девушек и кучей разбитых сердец. Аша всего лишь одна из сотен или тысяч. Но мысль сама собой куда-то прячется, не успев додуматься до конца.

Гокул спрашивает Ашу, где она живёт. «На Маникарнике», – отвечает Аша. Странный выбор. Но ей всё время хотелось видеть погребальные костры и чувствовать запах смерти в свежевыстиранном белье, полотенцах, в простынях. Она тогда боялась смерти. Аше нужно было всегда присутствие смерти рядом. Только так она могла перестать бояться. Она успокаивалась, глядя всё время на костры – ничего страшно нет, наоборот, кремация успокаивает. Рам нам сатна хэ – в словах Рамы истина. (эту мантру повторяют, когда несут тело к реке на кремацию).

Гокул немного удивился, что Аша живёт на крематории, но пошёл её провожать. Было уже поздно. Дойдя до отеля, он вдруг предложил пойти в кафе на крыше неподалёку. Сказал, что на него будут все пялиться, но чтобы Аша не обращала внимания. Так как только в туристическом месте они могли открыто сидеть вместе, пить чай-кофе и разговаривать».

Аша выдохнула. Посмотрела на меня и продолжила свой рассказ. «Заходим мы в этот ресторан. Персонал его знает. Ага, думаю про себя, всех девок сюда водишь. Ну что ж… пусть так». Заказываю чай, студент как-никак, наверняка без денег. Посетители – сплошь иностранцы. Многие смотрят на Гокула. Узнали. Потому что все туристы ходят на аарти – бесплатное шоу. Девчонки глазеют на него открыто, я чувствую себя королевой, я вижу, что они бы непрочь и сами на моём месте оказаться. Я с самым красивым парнем Варанаси. Повезло же.»

Аша говорила и говорила. Она не помнила, о чём они с Гокулом разговаривали. И разговаривали ли вообще. Закончив пить чай, Гокул снова пошёл её провожать. Потом сказал, что не хочет её отпускать, от чего ноги у неё подкосились. Бессмысленный трёп, но отчего-то было приятно. И он посмотрел своими глазами так, что Аша была готова на коленях ползти. В общем, в отель – нельзя, к нему – нельзя. Куда? Гулять с иностранкой ночью небезопасно. Он звонит другу, прибегает друг-пуджарик, готовый отдать им свою комнату и гулять всю ночь до утра. Последняя мысль, которую Аша помнит: «Что я делаю, я ухожу в ночи в трущобы Варанаси с двумя совершенно незнакомыми парнями», но мысль утекает. Только бьющее током тепло руки Гокула, ощущение полёта и сердце, бьющееся в висках.»

Марта

С Мартой мы быстро подружились. Познакомились мы, разумеется, у Нанди. Она понимает по-русски, но не говорит, потому что во времена СССР в школах учили русский. Марта сразу же сказала, что мы – славяне, братья, и потому в этой чуждой нам стране нужно держаться вместе. Марта очаровала меня своей силой и энергией. Впервые приехав в Индию десять лет назад, она влюбилась в эту страну. И с тех пор приезжает каждый год. Пятнадцать лет назад Марта уехала в Шотландию, как многие её соотечественники, переехавшие в Западную Европу. Марта ненавидит свою работу, но это даёт ей возможность читать кучу книг ночами во время дежурства, а также путешествовать 9 месяцев в году. Марта философски и немного цинично смотрит на жизнь. Но в душе она очень ранимая и трогательная. Марта сказала, что мне надо обязательно познакомиться с Шанти, потому что Шанти – это бриллиант, и она может многом научить. Шанти знает восемь языков, принадлежит к агхори, тем, кто поклоняются чёрной богине Кали, ходит всегда в чёрном с всклокоченными волосами, но она совершенно потрясающая, великой силы женщина. И если я её встречу, то должна передать ей от Марты чёрную шляпу и книгу. Марта оставила у меня передачу для Шанти и уехала в Шотландию в ненавистный дом престарелых. Шанти меня заинтересовала. Я была уверена, что встретив её, я тут же её узнаю. В один прекрасный день Шанти сама нашла меня…

А с Мартой мы впоследствии пересекались множество раз, поддерживали связь, тонкой невидимой нитью, где бы ни находились.

Марта – это человек, который всегда напоминает мне о Варанаси сквозь годы странствий.

Аша и Гокул

Аша закуривает. Картинно так, как в кино. Будто давно хотела выговориться, и тут подвернулся удачный слушатель, а теперь она думает: а достойный ли? И закуривает паузы. А я боюсь что-то спросить. Уж слишком откровенно и о личном. А вдруг я книгу потом об этом напишу? Я могу…

Аша продолжает, закрывая иногда глаза и вытирая пот полотенцем, адова жарища +48.

Аша и Гокул, пройдя по каким-то узким и тёмным улицам, оказались в мрачном месте, наподобие студенческой общаги. Большего убожества Аша в жизни не видела, хотя она видела в Индии многое. И это юные «сыны Ганги» в таких условиях существуют? Мрачная комната с кроватью, в коридоре электроплитка стоит на полу, воды нет, туалет ужасен, тоже в коридоре. Малюсенькое оконце в тёмный узкий заплёванный закоулок. Но Аше тогда всё равно было. Друг стоял на шухере у входа в здание. Электричества нет, как впрочем, всегда. Гокул зажигает свечи. Аша смотрит на него и не может насмотреться, а он пахнет благовониями и Индией, такой дурманящей, пахнет её помешательством, она на расстоянии слышит, как стучит его сердце, как сумасшедшее, бьётся и рвётся наружу. Аша говорю ему: «Гокул, я слышу твоё сердце», «А я хочу услышать твоё», – шепчет он. Потом встаёт, задувает все свечи и начинается самая сумасшедшая ночь в жизни Аши. В какой-то момент до Аши вдруг доходит, что у Гокула никогда не было женщины, никогда, никогда, никогда, никогда. Это Аша так ему понравилась или так припёрло? И потом у неё мелькнуло молнией: «Это я сейчас чем занимаюсь, это я сейчас невинности лишаю юного пуджари с Ганга аарти, это он-то плейбой и пожиратель девичьих сердец, со штабелями девчонок???!!! Ну-ну». Становится неловко и стыдно. Мелькает мысль всё это прекратить немедленно, но они уже не могут остановиться. Она растворяется в его руках, тонет в этих запахах и улетает.

В самый ответственный момент Аша слышит крик друга Гокула, ей кажется, что он вломился в комнату, но кричал он снаружи. Гокул кричит, чтоб Аша быстро одевалась. Через несколько мгновений в комнату вваливается жуткого вида огромный жирный мужик, как котят, расшвыривает Ашу и Гокула по углам, хватает Ашу своей лапищей размером с дом, грохает на кровать и пришпиливает к кровати. Аша даже не успевает испугаться. Этот мужик оказывается главным студенческой общаги с пуджари, со служителями культа, и Аша делает поспешный вывод, что насиловать он не будет. Но ошибается. В это время на мужика истеричным зверем наскакивает Гокул, толстяк ослабевает хватку, и Аше удаётся выскочить, соскользнуть с кровати и вжаться в угол. Толстяк швыряет Гокула о стенку, почти размазав, перегораживает выход. Тут вбегает друг, мелкий такой щуплый парнишка, они вдвоём с Гокулом снова кидаются на громилу, пока громила соображает, кто здесь ещё, Гокул заслоняет Ашу собой, она вцепляюсь за него мёртвой хваткой, всё, они как одно целое теперь, попробуй, расцепи.