Мимикрики. Рождающая миры

Лес Ситдик

Мимикрики. Рождающая миры

Сказка – это вам не выдумка.

Сказка – это другой язык объяснения исторических событий.

Вечный

Что-то вроде вступления…

Ничего мне не говорите о том, что вы видите так же и то же, что и все. Это не так. По крайней мере у меня всегда не так и не то. Я смотрю на мир из своей точки сборки, из уникального пространства, сконструированного желанием одного единственного персонажа. Это пространство втекает в другое, подготовленное для творчества Логусом, и появляется параллельный мир. Не где-то в далекой галактике, а прямо тут, под носом. Тысячи параллельных миров со своим устройством соседствуют на одной планете. Планете Земля. Кажется, что мы уже всё друг про друга знаем. Кажется, что понимаем, в чем различие. Кажется, что уже даже научились принимать их. Допускаем, что могут быть неточности в переводах, трактовках. Отличия в привычках, но в целом-то – какая разница? Две ноги, две руки, на шее – голова. Мы умеем управлять головой. Мозгом умеем. Теоретически – точно. Мы все знаем про дофамин и нейромедиаторы, про квантовую физику и астрологию, про традиции и эпосы, но когда дело доходит до простого понимания, как видит, воспринимает, чувствует мир твой сосед, включается обобщающая программа, подсовывает готовый, менее энергозатратный ответ – так же, как ты!

Непростительное заблуждение. Нечуткое, безразличное, равнодушное.

Равнодушие – это страх. Соблазн, сулящий легкую, необременительную жизнь. Это эгоистическая концентрация себя, отделение себя от общего. Того общего, что очень сложнó в своем многообразии, непостижимо в исполнении, рождающегося ежесекундно в совместном акте творца и творения. Одухотворенное настоящее. О-Дух-отворенное, слышите? И ничего не говорите мне о том, что духов не существует. Мы есть! Мы нашептываем, внушаем, навязываем повторяющиеся картинки до тех пор, пока они не становятся вашими. Мы сужаем ваш образ мыслей, приводя его в простое уравнение. Как в математике: чтобы окончательно в ней не запутаться, не испугаться, вам сначала дают самые простые, логичные примеры, которые понятны, красивы, устойчивы, и кажется, что мир так же устойчив, как они. Однако при более глубоком изучении открывается такое, что лучше бы и не открывалось. Красивые, стройные уравнения распадаются на части, образуя свои вероятности и структуры… Вероятно, мне нужно закругляться! Хотя я и так в круглой форме. Шар для предсказаний не очень удобен, зато гармоничен…

Нет, не показалось… Голос… Вы же тоже его слышите? Нет? Не слышите? Вот и не говорите, что воспринимаете мир так же, как и все… Ну как же вы не слышите? Он так… как бы это сказать?.. Выразителен!

– Бездари! Тупицы! Мелкота вонючая! Мне докладывали, что там целый мир! Целый, роскош-ш-шный, благо… Благо… Благо получу! Где благо? Фикция! Или нет? Военная хитрость? Точно! Такие миры просто так не пропадают. Куда он делся? Как это, был, и нет? Или… Постой, я понял! Это вызов? Вызов для меня? Ну наконец-то! Кто-то реш-ш-шился бросить мне вызов! Послать группу для обыска! Сейчас же! Найти! Разыскать! Реквизировать! Всех вернуть! Уф-ф-ф-ф… Совсем другое дело. Теперь интересно. Когда есть цель – есть интерес!

Ну, слышали? В последнее время он звучит все настойчивее. В целом я уже не раз предрекал, предупреждал, показывал, но кто из вас умеет общаться с духами? Нет, нет, не с духами, не с этими легкомысленными, ветреными лоботрясами, а такими мастодонтами, такими мэтрами, как… Подождите, а что происходит?.. Как вы посмели со мной так обращаться? Прекратите меня трясти! Мы что, уезжаем? Вот так? На ночь глядя? И, главное, никто ничего не сказал, не предупредил! Ну что за люди? Что за люди?! Да и люди ли?

Глава 1. Побег

Песчинка к песчинке, шершавые зерна вечности. Песочные часы в руках девочки, пластмассовые, китайские, купленные в океанариуме, сейчас пересыпали пять минут. Вот и последняя песчинка тяжелой каплей упала в определенность, замерла, выдохнув, и тут же была приведена в движение детской рукой, запустившей следующие пять минут.

Прижимая к щеке купленного там же пса, за девочкой, а это была Принцесса Нэнси, шел Распознаватель Всего Живого, младший из сыновей. Пес мягкий, с умными глазами. Похож на настоящего, но пока нет – игрушка. Настоящий остался дома. Там, где раньше был дом. Принцесса Нэнси и Распознаватель Всего Живого Белиам, девяти и семи лет от роду, вместе с отцом Ви-Тотом, Высшим Математическим Шаманом, и старшим из сыновей, Управителем Потоков Логуса, Феюсом, прибыли в ОАЭ. В подобающих одеждах для этой местности, растворенная в слезах, отжатая, выпавшая из формы, неясным, блеклым очертанием, их мать. То, что раньше было их матерью и женой. То, что раньше было Волшебной Флейтой Лали-Рэй, Создающей Миры. То, что было, и то, чего уже нет. Мы – Рождающие Миры. Мы – Мимикрики. Мы чувствуем и принимаем в себя среду, в которую попадаем. Перестраиваем внутреннюю организацию, сращиваем различные культуры со своей сущностью, делаем их родными, а затем, собрав воедино все чувства, создаем мир. Наш мир. Созданный нами ранее был отобран, изъят. Теми, кому не дано создавать. Зависть толкнула их на преступление против жизни.

«Они забрали себе всё. Все наши мечты, эмоции, все нами накопленные любовь и нежность. Они выпили мою психею, мое содержание, мою способность к творчеству, – думала, скользя черной тенью Лали-Рэй, – Собирательница, Хранительница Сокровищ, Рождающая Материю, Царица Лали-Рэй – так я зовусь. Звалась. Я могу, должна конструировать миры. Стоять у истока, направлять, взращивать и отдавать. Они забрали всё. Мне нечего отдавать. Мой ручей прекратил бить, мои деревья высохли, моя земля истощилась». Тяжело вздохнув, Лали-Рэй почувствовала, как щеку обожгла огненная слеза.

Мать-прародительница – самое сильное и самое уязвимое звено у каждого клана Мимикриков. Она может создавать миры, но она же в первую очередь страдает от нехватки внимания, добра и любви. Она рассыпается.

«Я рассыпаюсь, – словно услышав чей-то повествующий о ней голос, подтвердила Лали-Рэй мысленно, – у нас отняли всё, отняли всё…»

Неустойчивые мысли скакали разноцветными шариками.

«Мы побежали. Побежали, иначе смерть. Долгая, мучительная, бессмысленная. Наш побег был внезапным, вынужденным. Мой супруг, Высший Математический Шаман, закончив расчет событий, молча протянул мне энергопергамент с цифрами. Они однозначно, не считаясь с нашими чувствами, кричали: «Необходимо исчезнуть!»

В старинном очаге, воссоздаваемом не одним поколением Мимикриков, еще горел огонь, на плите попыхивал румяной корочкой яблочный пирог, в кресле уютно спал наш кот Дарвин, а по пятам бегал – радость нашего дома, искрящиеся глаза, дружелюбный хвост, праздник, который всегда с тобой, – пес Дионис. Платок-суму кинул на пол Ви-Тот, отмерив нам полчаса. Не понимая, что и зачем, я сложила в него вещи. Всё, что попадалось под руку. Автоматически. Карандаш в серебряной оправе, карты покаров, шар для предсказаний, всякую ерунду. Единственное, о чем я могла думать всерьез, как бы дети не заметили нашего страха, не почувствовали, не уловили, не вывели из едва заметных проявлений, взглядов, недоговоренностей непростое решение.

В нашем измерении к власти пришел тиран. Он не скрывал, кто он. Он был воином, и многих это устраивало. Он стоял у истоков возрождающейся империи, которую получил, защищая идею обновленного мира. Когда-то он воспринимался по-другому. Но время шло, а он оставался на месте. Что лучше всего умеют воины? Правильно – сражаться и защищать. В мирное время не нужно ни того ни другого. Однако программа уже запущена, остановить быстро не получится. И воин, продолжая существовать в своей парадигме, и далее завоевывал, сражался, сражался и завоевывал. Когда почти все в округе было присоединено, он стал сражаться со своими. Завоевывал миры внутри нашего мира. Он поглощал их один за другим, убирал свидетелей, искажал факты, высасывал жизнь из живого, превращая индивидуальные вселенные в туманные очертания безыдейного болота.

Мы пропустили рождение диктатора. Как мы могли? Как я могла? Были расчеты, были старинные египетские папирусы, рассказывающие о боге-воине, защитнике, который затем стал богом ярости и разрушения. Бог Сет тоже находился в тисках своей концепции воина и защитника. Он умел только воевать. Воспроизводил один и тот же сценарий, несмотря на изменения всего вокруг. Концепции о себе необходимо менять. Нельзя жить старыми представлениями. Воины хороши в определенные моменты истории. Фрагментами. На поворотных точках, на удержании того, что может разрушиться раньше времени, на марш-бросках, но не для развития и процветания. Для процветания они должны сложить с себя полномочия властителя и уйти в тень, зорко охраняя то, что будет строить другой призванный. Да, были в истории Мимикриков великие воины-правители, но это были люди, которые не раз меняли свое естество путем сложных духовных практик и обетов.

Не прощу себя никогда. Нас предупредили. Прислали письмо. Завтра должны были прийти за нашим Кланом. Поглотить наш мир. Завтра не настало. Не в этом измерении. Дверь закрылась за нашими спинами, оставив позади еще живой дом, сад, дело. Сказительница-кружевница, древняя нянюшка-утешительница не решилась покинуть стены, в которые вросла мыслями, воспоминаниями, душой. Остается. Как часовой на посту, как последний форпост, как памятник нашему счастью. Вокруг ее ног, словно вокруг ветхозаветных олив, пес и кот. Чувствуют, волнуются. Простите, простите нас. Мы не можем вас взять. Слишком быстро все происходит. Мы не готовы. К беде никогда не бываешь готов. Вести уже летят к старшим из дочерей. Владетельнице Островных Селений, Янтарной Ящерице, первой из детей – Дэйне и Кочующей Вспышке Света, второй дочери, первой из сестер – Вехат. Они должны знать. Должны затаиться. Им предстоит прятать наш мир по кусочкам, уводить его в подполье, спасать то, что спасти невозможно, взять на себя заботу о Дарвине, Дионисе, нашей истории.

Мы нарушим систему трехзначного числа созидания. Наш элемент выпадет, и его место останется свободным. В нашем клане три дома. Дом Земли, Дом Духа и Дом Тела. Наш – второй, срединный, выпадающий, оставляющий место, для того чтобы структура не нарушилась. Еще не время нарушать. Не до конца созданное не должно быть разрушено. Необходима стабильность для внутренней стабильности следующих за нами поколений. Наш дом должен отвлечь на себя внимание от всего клана. За нами начнется погоня, но у клана будет время, для того чтобы закончить один цикл творения, а затем начать новый. Так показали Цифры. Цифры не лгут. У Цифр нет чувств. Зато у меня их с избытком».

– Мам, мы куда? – на Лали-Рэй смотрели внимательные глаза Феюса.

– В никуда, сын, – отчаянье вырвалось из нее вместе с фразой. Он услышал, понял.

– Где наш Водяной Буйвол? – спросил он, и улыбка светлой грусти, вобравшая в себя и теплые воспоминания, и принятие неизбежного, скользнула по его лицу.

«Как быстро он вырос. Уже пятнадцать. Совсем другой. Свежий бриз», – подумала Лали-Рэй, а вслух произнесла:

– Буйвол?

– Мы же собираемся в никуда? Дао Дэ Дзин, величайший из Управителей Потоков, исчез на Водяном Буйволе в никуда. Мы тоже рискнем как он?

– Рискнем. За утратой пути следует благодать.

– Благодать – это регресс.

– Каким ты стал наполненным, Феюс. Смотря что подразумевать под благодатью. Если мыслить в концепции даосизма, то да, регресс, но есть и другие концепции. А вообще, для нас сейчас самая подходящая – «знание без слов», не будем тратить энергию на слова. Просто смотри и знай.

– Я знаю, мам. Я буду молчать.

Сзади неслышно, как кошка, подкрался Белиам. Теплые ладошки прижали к Лали-Рэй семь слоев, собранных в одном теле. Доброта, любовь и чувство неуверенности втекали в нее тихими волнами.

– Мамочка, можно я тебя обниму? Или как это? Ничего, что я тебя обнял?

– Чего! – раздался требовательный, властный голос, и если бы она не знала, что он принадлежит девятилетней девочке, младшей из дочерей, она бы, наверное, вздрогнула. – Ты уже седьмой раз ее обнимаешь!

– Не ее, а маму, – спокойно ответил Белиам. – Я обнимаю, маму.

– Мама, не разрешай ему! – вновь приказала Нэнси.

– Иди к нам, мы тебя тоже обнимем, – Лали-Рэй послала Нэнси примирительную волну.

– Мам, из шара Нэнси звучит голос, – шепотом сказал Белиам, еще крепче прижимаясь к матери.

– Он что, что там говорит? – волновалась, все еще находясь на расстоянии, Нэнси. – Что? Опять про шар? Он просто хочет отобрать его у меня.

– Нет! Не хочу! – слова форсированно выпрыгнули и, громко пристукивая, унеслись в сторону Нэнси.

– Шар говорит! Мам, шар говорит. Вот это шар.

Одной рукой все еще обнимая мать, младший из сыновей указывал на платок-суму, раскинутую на полу. Из нее возвышалась гора странных ненужных вещей, брошенных туда руками Лали-Рэй.

– Малыш, я обещаю тебе, что разберусь с этим, как только мы доберемся до пристанища, – руки матери гладили светлую кудрявую голову сына. – Нэнси, детка, иди к нам, солнышко.

Нэнси задумалась на мгновение, насупив брови, но в следующую минуту уже неслась к ним солнечным потоком, вплетая свои изящные пальцы в венок из рук, изо всех сил стараясь подражать Белиаму. Но, как всегда, холодная отстраненность и совсем не детский внутренний заряд мешали ей полностью погрузиться в состояние момента. Ее мозг работал с опережением, мысли пребывали в будущем.

– Я могу обменять его, – сказала она и подняла на Лали-Рэй глаза цвета грозового неба. Тонкие, выразительные очертания лица, сияющие светом волосы, высокий лоб и скулы – все обещало, что скоро, достигнув цикла цветения, она будет красавицей. – Могу обменять, – повторила Нэнси, ожидая вопроса.

Лали-Рэй задала:

– На что, солнышко? Ты ведь про шар? Его обменять?

– Вы купите мне песочные часы, а я отдам Белиаму свой шар.

– Я не хочу его! – испуганно прошептал мальчик.

– Хочешь! Я знаю! – уверенно припечатала Нэнси и наконец-то по-настоящему, с полным присутствием обняла мать и брата. «Шу-шу-шу-шу-шу», – зашуршали шуруны. «Шу-шу-шу-шу-шу», – ответил им Белиам.

– Мамочка мы возьмем их с собой? – спросил он. – Они полезные.

– Ничего не полезные. Шуршат, спать не дают, – отрезала Нэнси.

– Полезные, они предупреждают. Улавливают движение и начинают реагировать, – не сдавался Белиам.

– Мам, скажи, чтобы они заткнулись! – резко изменившись в лице, крикнул Феюс. – Слышите вы, а ну, замолчите!

– Феюс, прошу тебя! Не волнуйся! Я справлюсь, – сказала Мать-прародительница, чувствуя, как холодным слизняком к заградительной домовой стене подбирается что-то или кто-то. Да. Точно. Это была женщина.

– Идите все наверх к отцу. Он очищает от лишнего слои. Решите, что кому оставить, а что удалить на период каникул, чтобы лишнего не таскать. Феюс, мне нужно десять минут. Создай поток и поиграй с Нэнси и Белиамом в «загадки-шарады».

Дети понеслись наверх. Лали-Рэй незаметно шепнула Феюсу:

– Папе не говори, у него и так забот много. Я сама.

Старший из сыновей внимательно посмотрел на мать, будто оценивая степень готовности, и, удовлетворенно кивнув, поднялся следом за малышней.

«Шу-шу-шу», – заторопились высказать пойманное шуруны. Ветер ударил в оконную раму, хлопнул форточкой. Лали-Рэй подошла к защитной стене, рывком распахнула дверь. Вздрогнув от неожиданности, женщина уставилась на нее сквозь огромные круглые очки водянистыми, рыбьими глазами. К груди она прижимала пытавшиеся вырваться из рук пергаменты с цифрами. «Туфли на каблуках! – забилось в груди у Лали-Рэй. – На ней туфли на каблуках! Красные туфли на каблуках среди холодной, ветреной ночи. Новые. Надетые впервые». Внутреннее я возмущенно кричало, но лицо Лали-Рэй выражало приветливую учтивость. «Все остальное расплывчато, невзрачно, – продолжала оценивать, Мать-прародительница, отмечая про себя каждый вздох, каждый жест стоящей перед ней женщины. – Губы нервно подергиваются. Нет, это не тик. Она говорит. Пытается говорить».

– Понимаете, я… То есть… Доброе утро, то есть уже, наверное, вечер… Ночь! Да, я, понимаете… Сейчас покажу… У меня тут…

Созданный Феюсом поток, слегка разогнавшись, дунул ей в лицо, поперхнувшись им, она закашлялась. Покачнулась. Красные туфли, постукивая копытцами, попытались найти равновесие.

– Кх-кх-кх… Тут ветрено. У меня листки… Расчеты… Можно я войду? Доложите Шаману. Мне нужно его увидеть.

– Кто вы? – спросила Лали-Рэй.

– Ах да, я из социологического отдела. Работаю вместе с Высшим Шаманом… Он, я, в смысле… Как бы… Ветер… Можно я войду? Он должен быть дома… Сейчас. Доложите ему.

– Кто вы? – вновь спросила Лали-Рэй, преградив проход рукой.

– Комкис. Эва Комкис. Из социологического отдела. Простите… Я не думала, что кто-то не спит. Я, в смысле… Ночь, и все должны спать.

– Не думала? Мне представлялось, что люди вашей профессии должны уметь думать. Ну да ладно. Входите, Эва. Муж сейчас занят, но вы можете оставить бумаги мне. Я передам ему.

– Муж? Какой муж? – женщина в недоумении уставилась на Лали-Рэй сквозь иллюминаторы очков, отделяющих ее среду обитания от Матери-прародительницы.

– Мой муж. Высший Математический Шаман Ви-Тот, покровитель библиотек, государственного и мирового порядка – мой муж.

– П-простите… Сейчас… Простите… Я сейчас… – она медленно сняла очки, обнажив туманные бусинки глаз, и так же медленно начала протирать стекла, собранной в кулак липкой, тянущейся юбкой. Губы ее двигались, как у рыбы, выброшенной на сушу, но звуков из них не исходило.

Это была она. Лали сразу поняла это. Чье-то чужое, странное чувство уже полгода кружило вокруг и около ее мужа. Женщины знают, считывают на расстоянии. Им не надо видеть чувство, чтобы знать, что оно есть и что оно чужое.

Но Лали-Рэй была не простой женщиной. Она была Матерью Клана. Она также знала, что Ви-Тот не замечает эту напасть. Не берет ее в расчет. Он просто вежлив, как всегда. Предупредителен. Как обычно. Ему так проще. Понятней. Лали-Рэй казалось, что ее супруг вообще не способен на великие переживания, однако отдавала ему должное в одном: чувство ответственности у него было колоссальное.

«Как легко принять простую вежливость за интерес к собственной персоне, особенно если ты существо затюканное, живешь на глубоководном дне и выплываешь на свет Логуса, только подталкиваемый ритмическими всплесками природы, – рассуждала Лали-Рэй, незаметно для посетительницы исследуя ее природу. – Однако в этой мутной рыбке было еще кое-что, и оно сейчас переступало с ноги на ногу, скрипя красной лакированной кожей на высоченных каблуках. Вероятности схлопнулись в одну точку. Это она! Она написала донос. Чтобы затем спасти моего мужа. Как будто спасти. А он, по всей видимости, в силу этой самой ответственности должен был ее полюбить. Единственное, что она не учла, так это то, что она совсем ничего о нем не знала. Только видимую часть. А это, как известно, совсем ничего. Прекрасный план. Изобретательный. Но она не внесла в это уравнение неизвестное – меня и детей». Так думала Лали-Рэй, с мягкой улыбкой разглядывая позднюю посетительницу.

– Мамочка! – сквозь лестничные перила второго этажа высунулась голова Белиама. – О! Крот! Здравствуй, крот! – обратился он к Эве.

– Мам, прости! Он вырвался! – сказала голова Феюса, появившись рядом.

«Крот! Ну, точно. Это не рыбка. Это крот, – огненной стрелой в голове у Лали пролетела всё собирающая воедино мысль. – Так в параллельной реальности называют агентов, которых внедряют во вражескую структуру. Логус всевышний! Всё еще хуже, чем я думала. Красные туфли. Это не вызов себе, это празднование удачной операции».

Лали растянула улыбку беззаботности, добавила себе пару килограммов для ощущения клушности, домовитости и, всплеснув крылышками, не умеющими летать, торопливо закудахтала:

– Проходите, проходите, там и пирог уже поспел. Дети долго спать не ложатся, пока не наиграются. Такие озорники! Вы какой чай любите? Есть зеленый с Азорских островов и цейлонский, и чай из роз, знаете из таких маленьких розовых бутончиков. Дети, бегом спать! Сегодня без сказки, сами.

Феюс с Белиамом недоуменно переглянулись, а Лали-Рэй продолжала в том же духе:

– Нянюшка! Нянюшка, милая, проводи гостью в комнату видений.

Тут же от деревянной стены что-то отделилось. Нечто похожее на большой кусок древесной коры. Кора поскрипывала и улыбалась, мягким всепрощающим светом в морщинках бугристого дерева заплясали лучики глаз.

– Пойдем, пойдем, милая, – успокаивающим шелестом засохшей листвы заговорила Нянюшка. – Вот тапочки. Мягонькие, невесомые. Надень, милая. Чай замаялась в этой красоте? Ноженьки, поди, гудом гудят, горемычные?

Эва потрясенно смотрела то на Мать-прародительницу, то на Нянюшку. «Пока она сбита с толку, – быстро соображала Лали-Рэй, – нужно действовать. Так, до дня рождения Нэнси месяц. Целый месяц! Есть, конечно, риск. Посвящение еще не состоялось. Десять не случилось…»

Нянюшка, обвив рукой-стволом Эву, мягко, но настойчиво уводила ее в комнату видений, где ждали пирог и травяной чай. Как почетный караул, их сопровождали Дарвин и Дионис. Кот и пес. С лестничного пролета все еще торчали головы Феюса и Белиама.

«Что же делать? Могу ли я так рисковать дочерью? Могут быть нежелательные последствия, – размышляла Лали-Рэй, судорожно сжимая похолодевшие пальцы. – Тем более что она и Белиам из обещанных. Что же делать?»

– Мне нужны песочные часы! – раздался голос Нэнси совсем рядом. Лали-Рэй опустила глаза и встретилась с грозовыми глазами дочери.

– Мам, как насчет часов? – вновь требовательно прозвучал голос Нэнси.

– Да-да, сейчас, – сказала Лали-Рэй, уже понимая, что на это действие потребуются все ее силы. Без остатка. Слишком все быстро происходит, она не успевает ни заземлиться, ни слиться с единым. Форсированный выброс энергии для создания материи – опасное мероприятие, но им жизненно необходимы песочные часы и неокрепшее умение Нэнси сжимать пространство и время. Им необходим экстренный переход между мирами.

– Белиам, дружочек, какой живой организм может становиться невидимым? – спросила Лали-Рэй сына.

– Медузы есть такие, – еще не понимая, к чему она клонит, ответил малыш.

Феюс кивнул матери и, похлопав Белиама по плечу, сказал:

– Гони невидимость, сейчас можно. А я за отцом. Он всё собрал. Слои очищает. По башке мне настучит, что отвлекаю… Ну, не настучит, но посмотрит так, будто… Ладно, мам, я за отцом. Я понял.

«Действовать нужно быстро», – пронеслась огненной колесницей мысль. Лали стряхнула с себя домашние чары и протянула руку в пустоту. Воздух стал плотным, рука с трудом вошла в него, как в глину, а затем глина потекла, преобразовываясь в воду. Одним рывком направив в руку все свое воображение, она вытащила из пустоты песочные часы. Нэнси быстро выхватила их. В этот момент на лестнице появился Ви-Тот с сыновьями. Моментально оценив ситуацию, Высший Математический Шаман крикнул:

– Нужно что-то материальное, иначе нарушится логика движения. Нэнси тут же молча протянула матери монету. Лали-Рэй взяла ее и успела бросить в исчезающий портал. По воздуху, как по воде, пошли круги света.

– Успели, – прошептал Ви-Тот. И они, став невидимыми для этого мира, перенеслись в другой.

Глава 2. Крот

– Бездари! Тупицы! Мелкота вонючая! Мне докладывали, что там целый мир! Целый, роскош-ш-шный, благо… Благо… Благо получу! Где благо? Фикция! Или нет? Нет? Посмотрите на меня! Все, пошли вон все! Крэгир, останься.

Зашумели тени, заскрипели подошвы, черными пятнами один за одним исчезали из зала приемов военные инспекторы империи, пока не остался один, и вот к нему-то и обращался сейчас голос.

– Почему мне кажется, что вы что-то не договариваете? Военная хитрость? Точно! Это военная хитрость? Ну же! Такие миры просто так не пропадают.

Голос говорившего, несмотря на обилие восклицаний, был ленив и мягок. Принадлежал человеку красивому. Слишком красивому. Такому, знаете, симметричному, гладкому, без единой неточности. Волосок к волоску, один к одному. Густые черные блестящие волосы спадали на плечи точно расчерченными волнами. Кожа – алебастровая с голубым подтоном и таким же голубоватым свечением. Плечи широкие, подбородок волевой, глаза… Ох, эти глаза – наваждение, омут, в который с головой, а лучше вообще без головы. Словом, он был противоестественно идеален. Нога на ноге, поза расслабленная, но сам как будто перед прыжком – собран, сфокусирован.

Сидел он в офисном кресле, отливающим пепельно-серым бархатом, за огромным стеклянным столом, сквозь столешницу которого просвечивали ракушки. Мэл-Карт – Единый судья и Правитель, воин, дознаватель и говорящий с оком Луны. В целом мог бы говорить, если бы это око существовало. Ви-Тот, Высший Математический Шаман, просчитав вероятности, уверил его, что это возможно. Возможно говорить с Великим Логусом напрямую, через око, поскольку по легенде именно там он и обитает, наблюдая за всем живым и управляя всем оттуда. Но Мэл-Карт знал, что око существует и без расчетов. Видел его во сне. Если бы он овладел им, мог бы знать все заранее, раскрывать заговоры, предупреждать нападения, разоблачать инаковидящих, рассекречивать и реквизировать опасные миры.