Беккер

      В восхищении я опустилась перед ним на колени, робко, медленно подняла глаза. Осмотрела его крепкие, чуть подкаченные ноги, рельефный торс, а ещё… очертания члена. Да, совершенно точно, я видела очертания его члена. Твёрдый, упругий, плотно обтянутый тканью чёрных джинс. Мне перехватило дыхание. Голова закружилась от запаха мужских феромонов. В глазах Беккера горела насмешка, пылало удивление, мерцало восхищение. Они сменяли друг друга так быстро, что сливались воедино, и я уже не могла определить, что он чувствовал ко мне.

      И вот, его рука оказалась на моём затылке. Да, тогда я точно поняла, чего он хочет.

      Ледяные брызги упали на лицо. Зачерпнув из раковины, Беккер облил меня водой: “Остудись. Приди в себя”. И снова обрызгал. У меня всё лицо было уже мокрое. Вода ощущалась даже во рту. Я ударила его по мускулистой ноге: “Хватит!”

      Меня ведь заливают! Я спала буквально в луже. Чёртов сосед! Не в первый раз уже!

      Я сразу понеслась к нему. Опять пришлось разбираться с этим жалостливым Максом. Извинялся передо мной, как и всегда, в своих смешных ярко-красных глянцевых кроссовках, якобы виноватый и грустный. Почёсывал нелепый ёжик на голове, пытался даже флиртовать.

      Говорил, что залить меня это единственный способ привлечь моё внимание, что даже в грязной пижаме я самая красивая девушка на районе… В ответ я только вымученно вздыхала.

      Вот что с ним было делать? Он ведь был должен мне компенсацию!

      Вообще, первые два года я его даже не замечала, но потом Карина указала мне на его неловкие попытки завоевать моё внимание – всегда придерживал дверь, роняя свои пакеты, включал в наушниках “крутую” музыку погромче, когда мы оказывались в лифте вместе, без конца трогал волосы и поправлял одежду в моём присутствии.

      Неловкий, младше меня года на три, фанат русского рэпа и спортивок – он, конечно, меня умилял. Его дурацкие попытки понравиться мне напоминали первые влюблённости в летних лагерях, когда я сама так же долго и упорно добивалась некоторых мальчиков.

      Но сосед он был ужасный. Постоянные шумные вечеринки, протечки, засоры из-за которых весь стояк перекрывали… потом сиди несколько дней без воды. Бывали даже мысли “избавиться” от него, подать в суд. Но пока умиление брало верх.

      Меня жутко выбешивала его усмешка; он не верил, что я когда-либо могла решиться на подобное, Макс был уверен, что может вести себя, как проблемный подросток, сколько ему вздумается, а дешёвые комплименты и несчастный взгляд всегда сгладят ситуацию в случае чего.

      Пока мы стояли и выясняли отношения, к нам подошла Людмила. Тоже моя соседка, пожилая красавица, всегда извещала о себе ярким ароматом гвоздики. Макс обычно морщился от её духов. Вообще, все, кого я знаю, просто ненавидят её парфюмы. Ну а я от них просто без ума. Как и от стиля Людмилы. Красные губы, чётко очерченные. Тугой пучок безукоризненно прокрашенных, благородно каштановых волос. Осенью она носит старое, но очевидно дорогое пальто. Высокая и стройная.

      Раньше я больше всего боялась старости. Не смерти даже, а именно стать немощной, некрасивой, слабой. Быть пожилой и стильной, элегантной, восхитительной… Я не думала, что это возможно. Пока не познакомилась с Людмилой. Я просто мечтаю стать похожей на эту мудрую, сдержанную, бесподобную женщину.

      Ей удалось убедить негодяя Макса в неправоте. Он покраснел под цвет своих ботиночек и поклялся выплатить компенсацию. Пообещал правда скорее Людмиле, а не мне… но всё же.

      Штаны со Спанч-Бобом все в пятнах, растянутая майка, ещё и белый лифчик в уродских кружевах… очень неловко было стоять перед Людмилой в таком виде. Так что я тоже краснела под её снисходительным взглядом.

      Отчитывая Макса, она тактично подмигнула мне, указав, что могу идти. Я сразу понеслась мыть голову и собираться. И вновь опаздывала! Хорошо хоть, в этот раз по уважительной причине. И что по вторникам нет мастерских.

      Как говорила Мэрлин Монро: “…красота и совершенство требуют времени и неторопливости”. Поэтому привести себя в порядок у меня совершенно не вышло. Волосы помыла, но забыла про бальзам. Пушистые пряди торчали в разные стороны, как после удара электричеством. Тушь предательски отпечаталась под глазами – вытирала на ходу. Выглядело всё это ужасно неряшливо. Ещё и рубашка была чертовски мятая. В принципе, все детали образа так “гармонично” дополняли друг друга, что можно было подумать, что это я специально. Что задумка такая.

      Когда выбежала из дома, было уже двадцать минуть десятого. А пары у нас начинались в девять. Ещё и куртку забыла накинуть, тряслась от холода всю дорогу – конец осени ведь. В Академию влетела с мокрыми носом и трясущимися губами.

      Охранник долго пыталась всучить мне пропахший потом и водкой пиджак, лишь усугубляя моё опоздание. Пришлось принять. Он ведь чувствовал себя джентльменом, вероятно. Не хотела его расстраивать. Но потом ведь ещё перед Кариной объясняться!

      На ужасно гладкой лестнице я снова споткнулась. Штаны испачкала. Никто ведь сменку не носит, и бахилы нам не выдают. Ступени грязные, как на вокзале.

      После падения даже засомневалась, идти ли вообще на пару. Такое опоздание, вся, как из чулана, ещё и трясусь, от кофты спиртом воняет.

      Идти на лекции к строгому пожилому преподавателю в таком виде… сомнительное решение.Так что вместо аудитории я направилась в женский туалет.

      Я очень комфортно расположилась на прохладном кафельном полу, не спеша взялась перечитывать конспекты. Изучив всё, что можно, а некоторые странички даже переписав, я взялась оттирать грязь с брюк. Обнаружила в сумке ещё и жухлое яблочко, очень вкусно его пожевала. Настроение даже поднялось от этого, показалось, что я почти привела себя в порядок.

      Вообще, все последние дни казались ужасно неудачными, всё из рук валилось. Не успевала собраться на учёбу, не успевала дойти до неё без падений, не успевала даже книги читать, что самое неприятное. Выглядела, как наркоманка, вела себя соответственно. Смотрела в каком-то блоге, что обычно это к удаче. Вроде того, что мелкие неприятности говорят о приближающемся великом счастье, очень ярком и приятном впечатлении. Равновесие вселенной и тому подобное. Очень бы хотелось верить в такое, жилось бы легче!

      Неизбалованная везением в этот проклятый вторник я так искренне обрадовалась тому, что смогла оттереть пятно со штанов… Решила привести себя в порядок полностью! Но “лучшее – враг хорошего” – писал Вольтер. И был совершенно прав.

      Сперва всё шло хорошо. Успешно избавившись от туши на щеках, а ещё ловко закудрявив волосы с помощью простой воды из под крана, я окончательно поверила в себя… И решила разобраться ещё и с помятой кофтой.

      Алкоголь! Я была уверена, что во всех моих безумствах, постыдных решениях и провалах памяти виноват исключительно он. Но нет! Проблема всегда и всегда в дурной голове. А алкоголь лишь слегка толкает, подпинывает “неординарное” мышление к экстравагантным решениям и действиям.

      Как могла я решиться на подобное? Как могла осуществить подобную задумку без нервной ухмылки и трясущихся, как у нестабильного психически человека, рук? Раздеться в туалете престижной Академии, плотно закрыть все двери, заделать одну из щелей штанами, включить на полную кипяток во всех раковинах, ожидая, пока наберётся пар?

      Я делала это всё спокойно, размеренно, время от времени откусывая от яблочка. Очень уж хотелось гладкую рубашку, очень уж хотелось выглядеть достойно, хоть раз. Вспоминаю, и даже как-то становится жалко себя. Вероятно, я слишком креативна для этого мира.

      Мне стоило заподозрить неладное на том этапе, когда из одной раковины кипяток полился уж очень сильным потоком, забрызгивая стены и даже слегка потолок. Я слишком сильно выкрутила ручку или вроде того… помню, она как-то странно скрипела.

      Как человек, не любящий всякие неприятности, я долго делала вид, что всё в порядке, лениво зевала… Успокаивала саму себя. И всё же меня сильно смущали две вещи: что штаны неплотно перекрывали щель, и пар шёл в коридор, а ещё особо сильно брызгающая раковина как-то странно гудела. Да и рубашка, аккуратно развешенная на стене туалета, никак разглаживаться не хотела! Как назло.

      Когда я решила, наконец, прекратить всё это безумие… Одна из раковин со мной не согласилась и даже слегка брызнула на меня кипятком. На моём бледном животе мигом проступили алые пятна. Я даже покорчилась.

      Натянув штаны, мокрая, с вновь размазанной тушью, я принялась давить на ручку, чтобы вырубить этот адский поток. Волосы, ну хотя бы не пушистые, облепили всё лицо. Руки были предусмотрительно обмотаны проспиртованным пиджаком охранника, чтобы не получить ожоги. Пригодился, спасибо!

      Обессиленная, я опустилась на мокрой кафель. Только выключив воду, я осознала, что туалет превратился в паровую сауну, не иначе. Даже дышать было тяжело. И всё промокло, даже мой лифчик.

      А ещё передо мной вырисовались чьи-то ноги. Очень красивые ботинки. Коричневая кожа, такие чистые. Аккуратная обувь это так сексуально. Тёмно-зелёные брюки. Стильный ремень. Так, это явно не наш охранник поднялся за своим пиджаком…

      Поднимаю глаза.

      Всегда сложно передать, как выглядишь со стороны. Думаю, имеет смысл попытаться описать это, опираясь на то, как я себя ощущала. Мне было жарко и мокро. Я тяжело дышала, а тёмные пряди застилали глаза. Рот, как мне ни прискорбно это вспоминать, был немного в слюнях… так эмоционально и ярко прошла борьба с раковиной.

      Лифчик плотно пережимал грудь, стеснял дыхание. Мне вечно некогда покупать новое бельё, так что ношу то, которое мне уже давно мало! Я смотрела снизу вверх устало, вымученно, растерянно. Как юная алкоголичка, которую нашла с бутылкой мама, как ребёнок, не успевший отнести выпрыгнувшую рыбку в аквариум, как утка, обнаружившая, что все её утята провалились в канализацию… В общем, в таком примерно виде я и предстала перед Беккером.

      Одна надежда, что он не смог оценить всей прелести картины из-за запотевших очков.

      Но мне понравился его взгляд. Удивление, шок срывают с людей маски приличия, образы, навязанные социальной игрой. Он предстал передо мной возбуждающе надменный, сильный, цинично-ироничный. Его брови были приподняты чуть больше, чем при первой встрече; уголки губ слегка изогнулись в едва сдерживаемой усмешке, тёмно-карие глаза стали почти чёрными. В моих глазах он был похож на древнего демона, притворяющегося солидным преподавателем. Энергия власти, силы, чёрного цинизма… Я увидела это в нём тогда впервые. Я осознала, что Беккер совсем не тот, за кого я приняла его при первой встрече.

      Прямо, как в моём сне…

      Неужели он способен сочетать в себе и то, и другое? Искренность, трепетность, нежность и эту мрачную, доминирующую, почти зловещую власть?

      Увидев полуобнажённую, ошпаренную студентку в залитом кипятком туалете он едва не ухмылялся.

      Эта картина навсегда в моём сердце, она куда важнее нашей первой встречи: сквозь мрак спутанных волос его высокая фигура, бесподобные светлые локоны, чуть осязаемые очертания мрачных ироничных глаз, идеальный благородный костюм, изогнутые дуги бесподобных бровей…

      Он увёл меня в свой кабинет.

      Усадил прямо перед своим столом. Начал расспрашивать о произошедшем. И почему я не пошла на пару, разумеется.

      Но всё это было так лениво, неискренне. Он ведь не знал, не понимал, что я знаю, что теперь я чувствую его насквозь. О, сила взгляда, о, мощь мимолётного взора. Эти оттенки в глазах человека, если уметь их считывать, то можно пристыдить, раскрыть, влюбить в себя кого угодно.

      Получится ли у меня влюбить в себя Беккера?

      Я дерзко, смело рассматривала его вблизи. Жадно, страстно, неистово. Рядом с ним я не знала стеснения, я не понимала, что такое неуверенность, неловкость, смущение. Размышляя о Беккере, я могу дрожать и нервничать. Но рядом с ним я способна на всё.

      Не в состоянии избегать моего взгляда, он выдал: “Я вижу, вы сильно напуганы”. Притворялся.

      Когда начал говорить про престижность Академии и значимость шансов, возможностей, которые она предоставляет своим студентам, я чуть не сорвалась. Ну что за монотонная, заученная, вымученная речь? Это весь совсем не то, что он думал. Совсем не то, что действительно хотел сказать!

      К счастью, его отвлёк телефонный звонок. Это были прекрасные мгновения: обсуждая с кем-то предстоящую конференцию, он не спеша скользил по мне взглядом. Стоит признать, равнодушным, усталым. Всё равно, было так приятно.

      Меня поражало неведомое ранее чувство, осознание, что я теперь занимаю некоторое место в его мире, в его истории, в его жизненном пути. И пускай, он запомнит меня как какого-то малозначимого, быстро проскользнувшего персонажа… Как девушку со странностями. Как проблемную студентку. Здорово, что я хоть как-то проявила себя.

      Повесив трубку, Беккер устала выдохнул, взъерошил волосы. Зря он это сделал. Мой рот невольно приоткрылся и, словно пьяная, я еле сдержалась, чтобы не прикоснуться к привлекательным прядям.

      В такие моменты, мне кажется, что нахожусь буквально на грани безумия и действительно способна просто взять и прикоснуться. И плевать на последствия. А что, если так никогда и не представится возможности? Умереть и так никогда и не коснуться любимой светлой головы?

      “У вас что-то волосах” – я действительно это сказала? Опять маска скинута, насмешливо-надменное выражение тёмных потусторонних глаз. Они словно обведены чёрным карандашом. Беккер удивлённо улыбается. Протягиваю руку, но он быстро отстраняется.

      Решил сам пойти посмотреться в зеркало, проверить. А я осталась одна за его большим столом. Несчастная. Подумывала сбежать.

      Когда вернулся, ничего про волосы не сказал. Ведь не было в них ничего. Просто махнул рукой, чтобы я уходила. Даже как-то грубовато вышло.

      Но уже у дверей снова меня позвал. Ох, это чувство, когда он называет моё имя… Беккер указывал на стол: “Может, знаешь, чьё?” Пластмассовое готическое кольцо. Сказал, что нашёл недалеко у Академии.

***

На выходе меня снова поджидала Карина. Наверное, ей нравится меня защищать, охранять. Так часто называет меня “сестрица”, к тому же.

      В этот раз я много говорила: про Беккера, про мои фантазии, про случай в туалете… Карина смеялась, охала, вскрикивала, подпрыгивала. Но самой яркой была её реакция, когда я сообщила про найденное Беккером кольцо. Она, как и я, была уверена, что это судьба, не иначе.

      Интересное дело, я никогда не верила в судьбу, пока поразительные закономерности, случайности не начали происходить и в моей жизни. Видимо, так со всем работает?

      В этот раз мы решили обойтись без пива, ведь я и без алкоголя начудила достаточно. Ну, зато рубашка гладкая!

      У дома Карина долго и крепко меня обнимала. Слишком долго и слишком крепко, честно говоря. Думаю, жизнь Карины чудовищно скучна, раз я едва ли не единственная её радость. Но и я без Карины не смогла бы. Где же мне ещё найти такого верного и искреннего друга?

      Приближаясь ко входу в квартиру, я уже мечтала о том, как допью остатки крепкого грузинского вина, наемся мороженого и буду в полудрёме мечтать о крепких руках Беккера… а потом он мне наверняка приснится…

      Но у дверей меня поджидал Максим. С букетом, прости господи, полувялых красных цветов. Какие-то непонятные, разной длины, выцветшие, я не смогла определить, розы ли…

      Он широко улыбался мне, пьяненький. И, о ужас, кажется был заплаканный. На дрожащих ногах, предвкушая сама ужасное, я подошла к нему. От букета ещё и воняло.

      К, сожалению, Максим действительно начал признаваться мне в любви. Из его треснутых наушников при этом чуть слышно раздавался грустный русский рэп. Глянцевые ботинки под цвет букета блестели особенно ярко. Наверное, он их предварительно начистил.

      Густые брови Макса были трагично сдвинуты, как у Пьеро. Голос и губы дрожали, взгляд был всё время опущен. Он нервно теребил и без того уставший букет, мямлил что-то невнятное, хотя очевидно заучивал признание заранее.

      Я слаба на жалость, могу простить многое друзьям, одногруппникам, соседям, знакомым, если они пробуждают во мне сочувствие. Но если дело доходит до любви, до секса… тут меня привлекает только сила. Неуверенность, зажатость меня не просто не трогают, они вызывают во мне отвращение. А иногда раздражение и даже злость. Это дело вкуса, думаю, никто не вправе осуждать меня за это.

      И тем вечером. Уставшая. Вымотанная. Переполненная впечатлениями. Страстью. Эмоциями. Я едва не сорвалась на несчастного Макса.

      Просто смотрела на него и чувствовала, как у меня начинает дёргаться бровь. А затем и губа, а затем и щека. Кто ты? Кто ты? Чего ты хочешь от меня? Кого ты из себя строишь? И зачем? – думала я.

      Невольно вспоминала Беккера, невольно их сравнивала. Мужчина и юнец. Сила и слабость. Уверенность и детская неопытность. Понимание женщин и девственность, наивная простота.

      И после его десятиминутного монолога о любви ко мне, я выдала сухим, каким-то чужим голосом что-то вроде: “Что по поводу компенсации?”

      Его взгляд на мгновение стал совсем пустым, мне даже показалось, что он сейчас потеряет сознание. Но нет, Макс быстро пришёл в себя. Отбросил букет в сторону.

      А убирать кто будет?

      Сказал, что выплатит компенсацию завтра. Не без презрения я подметила в его глазах злобу.

      С удовольствием захлопнула за Максом дверь. Лишь бы кислотой теперь не облил. Кто их знает, этих пылких рэперов, часто балующихся всякой травкой.

      Подогрела мороженое, налила себе вина. Свет отключили. Сто лет уже не платила ведь. Но так даже лучше. Атмосфернее. Растянувшись на диване, я испытывала великое блаженство.

      Да, кто бы что ни говорил, любовь – самое главное. Пока не столкнешься – не поймешь. Никакой успех на литературном конкурсе, никакая премия на работе, никакая похвала родителей, никакая победа, ничто. Никогда. Не окрасит жизнь так. Не возвысит тебя так.

      Я крепко обхватила подушку руками и ногами, она пахла сладко. Как Беккер. Я раз десять поцеловала своё кольцо, воспринимая его почти как обручальное.

      Обнимать Беккера. Боготворить его. Больше ничего не нужно.

      Мне так повезло, снова приснился он. В этот раз мы были на литературной конференции. Ну не только мы, разумеется, народу было много. Я увидела Беккера как бы издалека. В этом сне я была будто значительно старше, умнее, сдержаннее. Чувства к нему были те же, но я грамотно скрывала их. Сдерживалась, как взрослый, осознанный человек.

      Я общалась с кем-то, и Беккер общался с кем-то. Иногда мы смотрели друг на друга, но я не отводила взгляда в судорожном испуге. Мило и вежливо улыбалась Беккеру, а он мне в ответ. Ощущение было, что я ему ровня, что мне не в чем сомневаться, что он вполне может быть со мной… а значит и переживать не стоило.

      Мы расселись в огромном, бескрайнем зале – все писатели, редакторы, издатели и доктора наук. И Беккер прямо передо мной. Как же приятно было любоваться его локонами вблизи, вдыхать запах его шампуня, перебирать взглядом волосинку за волосинкой… Даже в этом сне, будучи ему равной, мне казалось, что за право зарыться в его волосы я бы согласилась жить в подвале всю оставшуюся жизнь…

      Беккер сидел и без конца по-светски беседовал с кем-то. Конференция всё не начиналась. И вот, сначала слегка, а затем и в полной оборот он неожиданно повернулся ко мне. Мягко улыбнулся, как давней знакомой.

      Стулья были без спинок, и он смог лечь на меня. Почти полностью. Всей тяжестью своего тела. Мне даже стало тяжело дышать. Лицом я уткнулась в его волосы, руками невольно обхватила торс.

      Беккер сделал это совершенно спокойно, как само собой разумеющееся. И все вокруг тоже не подавали виду, что происходит что-то странное. Я поймала лишь парочку завистливых взоров.

      Это был лучший сон. Я чувствовала всё: его чуть потную кожу, запах шеи, ткань костюма, прикосновения волос к моему лицу, спокойный ритм дыхания. Всё смелее и смелее я обхватывала тело Беккера руками, всё крепче и крепче его обнимала. Каким же блаженством было к нему прижиматься.

      Я так переживала, что ему не особо приятно, что ему надоело… В итоге сама известила его о желании сидеть ровно. Что угодно, лишь бы не услышать этих слов от него.

      Проснувшись, я долго нежилась в кровати, тиская подушку. На коже всё еще ощущались прикосновения его благородного костюма, его ароматной кожи, его самых прекрасных на свете волос.

III. Мы отправляемся в путешествие

Со временем случай в туалете и последующая беседа-выговор с Беккером стали восприниматься мной иначе… Как самое прекрасное, что случалось в моей жизни, честно говоря. Настолько скучно и невзрачно протекали все последующие недели. Когда я говорю скучно, когда подразумеваю невзрачно, конечно же, имею в виду полное отсутствие взаимодействий с Евгением Беккером.

      Он совсем перестал смотреть на меня, даже раздражённо, даже надменно. Даже когда я выступала с, как мне казалось, интересным докладом. Даже когда говорила что-то смелое, дерзкое, когда высказывала неожиданную, неординарную точку зрения на какой-нибудь обсуждаемый литературный вопрос.

      Вот, к примеру, на одном из занятий мы обсуждали любопытное произведение “Широкое Саргассово море”. Это приквел к “Джейн Эйр”, написанный Джин Рис. Всей аудиторией мы активно дискутировали на тему того, уместно ли написание параллельных, альтернативных историй другими писателями, не авторами оригинальных произведений.

      Обсуждение выходило очень интересным, пылким. Вовлечены были все. Даже молчуны. Особенно активно высказывалась Саша, опять краснея и периодически прискакивая. Вновь и вновь она зачем-то на меня поглядывала.

      В какой-то момент дискуссия приняла неожиданный поворот. Центром обсуждения стал Эдвард Рочестер, герой романа. Тогда я высказалась, что он удивительно яркий, архетипический байронический герой, что он прекрасен своей неидеальностью, противоречивостью, прежде всего.

      Со мной взялась спорить Саша, а следом и все её подружки. Что Эдвард Рочестер нарцисс, что он брачный аферист, манипулятор, эгоист. Что он едва ли заслуживает любви и понимания.

      Но ведь любовь это не то, что следует заслужить. Не то, чего можно быть или не быть достойным. Я попыталась донести данные мысли. Кажется, у меня вышло неплохо. Саша как-то замолчала, успокоилась. Дискуссия этим и завершилась.

      Но Беккер так и не посмотрел на меня. Правда лицо его как-то ожило, он чуть заулыбался. Появились эти едва заметные морщинки у его глаз. Он всё разглядывал свой блокнот, кипы бумаг. Надеюсь, он не насмехался над моей наивностью. Хотя, кого я обманываю. Даже этому я была бы рада.

      Только не надо больше холода, умоляю…

      В общем, декабрь прошёл чудовищно уныло. Я, сообщаю со стыдом, очень и очень много пила. Вообще, зная свою генетику и от чего умерли почти все мои родственники… Наверное, не стоило мне это делать. Но что остановит безрассудно, безответно влюбленного юного человека на пути к самоуничтожению?

      Каждый день после учёбы мы с Кариной стабильно накидывались дешёвым пивом. До потери памяти. Ну, ей-то терять особо нечего было, Карина же не училась даже нигде. А вот мне… Первую половину месяца я ещё умудрялась приходить на все занятия, в том числе и на мастерские. Обдавая всех убийственным запахом перегара.

      А вот вторая половина декабря. Это время хорошо бы забыть, но его так важно помнить. Время унижения, падения, время, когда я потеряла практически всё, что имела, всё то, что досталось мне таким трудом.

      Регулярно я заливала в себя литры пива, вина, и ещё чего покрепче, выкуривала по паре пачек в день. Похудела килограмм на десять. А к Новому году ещё и в Академию перестала ходить. Совсем. Думаю, это было правильное решение. Лучше уж так, чем устроить какое-нибудь тошнотворное представление на тех же мастерских.

      Иногда я думаю, это к худшему, что мама оставила мне квартиру. В декабре у меня стали отшиваться Карина, её кавалер охранник Академии, несколько парней и девушек, чьи имена я постоянно путала… и ещё Макс. Что было между мной и Максом я описывать не буду, рассказывать не стану. Огромные количества алкоголя повысили моё умиление, снизили раздражение. Несчастный мальчишка, надеюсь, он хоть сочинит в честь меня неплохой рэп.