Ветробой

Екатерина Полякова

Ветробой

1

Эрика задумчиво разглядывала афиши на входе в любимый рок-магазин. «Это уже месяц висит, концерт давно прошел… на этих уже два раза была, надоели… это, судя по логотипу, блэк – сами слушайте…». В общем-то, она и не собиралась никуда идти – просто ей нравилось читать афиши. «Смотрите-ка, кто к нам едет… только у меня этот день уже занят… ну и ладно, не особо и хотелось… опять блэк, сколько их развелось… стоп, а это кто такие?». На темно-синем фоне вырисовывался едва намеченный скалистый пейзаж и несколько надписей, выделялась одна – «Ветробой». Такой группы Эрика не знала, но маленькая афиша почему-то привлекла ее внимание. Оформление было очень простым, буквы логотипа не пытались притвориться славянской вязью или скандинавскими рунами – и это выгодно отличало неведомый «Ветробой» от многих собратьев по сцене, да и по этой афише. Эрика прищурилась, пытаясь разглядеть, нет ли хоть каких-нибудь сведений о группе – ни слова. Только место и время концерта. Эрика хотела отойти – мало ли, в конце концов, таких никому не известных групп? – но что-то заставляло ее снова и снова возвращаться взглядом к афише. И какой-то внутренний чертенок, который всегда неожиданно вылезает и перестраивает все планы по-своему, ожил и принялся нашептывать: «Никому не известные группы посередине афиши не пишутся! Ну и что, что афиша простая? Не хотят выпендриваться, и правильно делают! А между прочим, до клуба недалеко… И вечер свободный… Ну и что, что не с кем идти? Первый раз, что ли?». Обычно с чертенком приходилось вести настоящий бой – он выскакивал со своими идеями совершенно некстати – но сегодня Эрика только улыбнулась про себя: «А, была не была!». И направилась к кассе за билетом.

Уже на улице, убирая в сумку два диска – за которыми, собственно, и приехала сюда – Эрика осознала, что время сейчас не самое обычное – приближается ночь Самайна. «Ну и что?… Ну и ничего, просто так». Многие группы полагали для себя чуть ли не делом чести дать концерт на Самайн или хотя бы незадолго до него – в России уже привыкли чтить кельтские традиции. Впрочем, год совершал свой круг вне зависимости от того, как называли его этапы. Но почему-то эта дата не шла у Эрики из головы.

В тот вечер все складывалось исключительно удачно. Никаких дел, никто не ждет, назавтра никуда не идти, а следовательно, никого особенно не заботило, во сколько Эрика вернется домой – хоть всю ночь броди по городу. Тем более что погода была неожиданно теплая для такого времени года, и это тоже к лучшему – не надо кутаться в свитера и шарфы. Черные джинсы, любимая футболка с двумя белыми волками, легкая черная куртка… Эрика улыбнулась своему отражению в зеркале – оно ей определенно нравилось. И откуда-то из-за плеча подмигнул неуемный чертенок – в кои веки все шло по его плану.

Перед маленьким клубом уже начинал собираться народ, хотя до начала еще оставалось немало времени. Эрика заняла место поближе к дверям и стала ждать. А заодно и слушать разговоры в очереди. Впрочем, ничего нового не обсуждалось – кто-то ругал семейство Осборнов, кто-то хвастался новым диском, кто-то просто болтал обо всем на свете… Но вдруг откуда-то прозвучало слово «Ветробой». Эрика прислушалась. Разговаривали двое юношей в одинаковых мотокуртках и вообще довольно похожие друг на друга – не исключено, что братья. Говорили они негромко, но из обрывков фраз Эрика узнала, что таинственный «Ветробой» играет хэви-метал, «но нетипичный, вообще странный у них стиль», что на сцене они вроде бы уже довольно давно, но их записей пока никто не видел, а также – «вокалист у них – это что-то… Владиславом его зовут. Совершенно ненормальный… в хорошем смысле… В общем, сам увидишь». В этот момент двери наконец открылись.

Эрика сдала куртку в гардероб и быстро направилась в зал. Ей удалось устроиться у самой сцены, почти точно по центру. Рядом Эрика увидела тех же двух байкеров. Хотя подобные куртки часто носили и те, кто мотоцикл видел только на картинке, ей больше нравилось думать о них как о байкерах. Эрика облокотилась на сцену, наблюдая вечные манипуляции техников с проводами и аппаратурой. Это священнодействие повторялось от концерта к концерту, но понятнее от этого не становилось. Зато хоть немного скрашивало ожидание.

Название первой выступавшей группы Эрика не запомнила – впрочем, как и их музыку. «Нет, ну это было бы еще неплохо, – съехидничал чертенок, – если бы песни хоть немного различались. И если бы вокалист слегка подучил английский!». И Эрика опять с ним согласилась.

Перерыв затянулся. Техники опять забегали с проводами, кто-то стащил со сцены бутылку воды, оставленную ушедшей группой, кто-то наконец увидел потерявшегося знакомого и полез сквозь толпу здороваться. А толпа собралась немалая – клуб был заполнен почти до предела. Кто-то начал скандировать «Ветробой! Ветробой!», но не нашел поддержки и быстро замолк. Один из братьев отправился к бару за пивом. Вернулся он с тремя стаканами и один протянул Эрике. «Ну ладно, спасибо», – улыбнулась она в ответ, хотя пиво не слишком любила. Они познакомились: того, что повыше и пошире в плечах, звали Саней, второго – Димой, и они действительно были байкерами. Дальше этого разговор не пошел. Эрика хотела было расспросить братьев про таинственный «Ветробой», но в этот момент звучавшая из динамиков композиция оборвалась на середине – значит, сейчас она все увидит сама.

За ударную установку скользнула высокая фигура, чье появление зал принял исключительно радостно. Вслед за ударником появились еще трое музыкантов. Эрика поразилась их сходству – все, как на подбор, рослые и светловолосые, все в черных футболках без логотипов. Каждый приветствовал публику, вскинув сжатую в кулак правую руку – зал откликнулся единым жестом. Короткая мелодия – то ли просто еще одна проверка инструментов, то ли уже начало какой-то композиции… Ударник замер, держа палочки наготове…

– Хэй!

Эрика изумленно заморгала – вокалист словно материализовался из воздуха, во всяком случае, она не успела увидеть его выход на сцену. Высокий, широкоплечий, длинные светлые волосы в ярком свете кажутся почти белыми, правая рука поднята во все том же приветственном жесте. Снова десятки рук вскинулись навстречу, и Эрика не была исключением.

Светловолосый вокалист шагнул ближе к микрофонной стойке и запел. Пока без слов – просто голосом выводя мелодию. Через несколько секунд вступил ударник, за ним – гитары, но Эрика почти не слушала их – вокалист полностью завладел ее вниманием. Настолько сильного и чистого голоса ей давно не приходилось слышать, а уж в группе, о которой никто ничего не знал, это было настоящим открытием. А еще он был невероятно хорош собой. Волна густых светлых волос длиной почти до пояса, очень правильное лицо с немного резкими чертами, пронзительно-голубые глаза – прямо-таки классический «истинный ариец». Одет он был очень просто, никаких цепей, шипов и прочих любимых металлистами украшений. Черные кожаные штаны, проклепанный ремень, тяжелые высокие ботинки еще увеличивают и без того немалый рост, черная футболка без рукавов не скрывает безупречной мускулатуры, на левом плече – что-то похожее на татуировку, но в постоянно меняющемся свете не разобрать. Он стоял неподвижно, раскинув руки – и в этой неподвижности было что-то хищное.

Луч света скользнул по фигуре вокалиста, и в глаза Эрике сверкнул отблеск металла. Ничего удивительного – напульсники с заклепками носили многие. Но, присмотревшись, Эрика поняла, что ошиблась. На обеих руках вокалиста красовались широкие серебряные браслеты. Словно металлический шнур в несколько оборотов плотно обвил запястье. Непривычное зрелище – и потому невольно привлекающее внимание.

Мелодия смолкла. Зал взорвался радостным криком.

– Добрый вечер!

«И тебе того же», – улыбнулась Эрика.

– С вами группа «Ветробой».

«А ты, видимо, тот самый Владислав. Ну, будем знакомы».

– Ну что? Готовы к бою?

– Да!!! – откликнулся зал.

Владислав слегка улыбнулся и кивнул музыкантам. В то же мгновение от прежнего спокойствия – что на сцене, что в зале – не осталось и следа. «Вот это да…» – выдохнул, кажется, Дима. И было отчего – музыка с первых секунд волной захлестнула зал, раскачала и увлекла за собой, голос Владислава с равной легкостью опускался до полушепота и взмывал в поднебесные высоты. Он пел по-русски, но два или три раза в одной из песен перешел на какой-то другой язык, которого Эрика не знала, однако по жесткому и отрывистому звучанию предположила что-то скандинавское. Впрочем, она не прислушивалась к тексту, растворившись в этой ни на что не похожей музыке – и залюбовавшись Владиславом.

Им словно овладела какая-то неведомая сила. Куда только девалась былая неподвижность! Теперь он ни секунды не оставался на месте, от его перемещений по сцене голова шла кругом. Длинные волосы растрепались, глаза горели – Эрика улыбнулась, вспомнив какую-то статью об «одержимости» рок-музыкантов «нечистой силой». Уж не Владислава ли однажды увидел автор?

– Вперед! – машина сорвется с места,Вдаль по трассе, солнцу навстречу,Разрывая надвое ветер.Дорога – твоя, и путь бесконечен.

Сжатый кулак отбивает в воздухе ритм:

– Слышишь – бьется стальное сердце,Видишь – рассвет озаряет трассу,Чувствуешь – вы слились воедино,Знаешь – дороге конца не будет.

Владислав словно проживал на сцене каждую строчку. Не было вокалиста, исполняющего песню – он сам сейчас был этим гонщиком, бросившим машину в безудержный полет к солнцу.

– Вперед! – и руль ты сжимаешь крепче,Сталь и асфальт – твои владенья,Ты исчезаешь в алом рассвете,В огне растаяв серебряной тенью.

Во второй раз припев подхватила половина зала, даже Эрика, впервые слышавшая эту песню. Но мотив вел за собой, и молча слушать было невозможно – только подпевать во весь голос, прыгать на месте и тянуть руки к музыкантам… Эрика взглянула в лицо Владиславу – он улыбался. И улыбнулась в ответ.

– Вперед! – и трасса уходит в солнцеПод рев мотора и песню ветра.Никто не ждет – с тобой лишь скоростьВ твоей дороге до края света.Слышишь – бьется стальное сердце,Видишь – рассвет озаряет трассу,Чувствуешь – вы слились воедино,Знаешь – дороге конца не будет.

Последние аккорды были почти не слышны за возгласами зала. В общем шуме Эрика различила: «Вперед!!!», «Ве-тро-бой!», «Владислав, давай!!!». Владислав неожиданно церемонно поклонился публике. Волна светлых волос почти коснулась сцены. Кто-то потянулся вперед, но Владислав уже снова стоял во весь рост, не обращая внимания на попытки до него дотронуться. Отошел назад, присел перед ударной установкой, как будто собираясь с силами. Только сейчас Эрика разглядела, что странные линии на его плече – вовсе не татуировка, как ей сначала показалось, а старые шрамы, глубоко исполосовавшие руку. Что это было – авария, драка? Почему-то Эрика вновь и вновь возвращалась взглядом к этим шрамам. Владислав их не скрывает, как поступили бы многие на его месте… «А зачем? – резонно заметил чертенок. – Он про свою руку уже и не помнит, наверное, привык, что так выглядит. Да и не сказать, чтобы это его портило». Но странно, что он нормально владеет рукой – такое впечатление, что плечо было порвано чуть ли не в клочья…

– Час настал, – проговорил Владислав, словно бы ни к кому не обращаясь – лишь когда на его слова откликнулись гитары, Эрика поняла, что он просто назвал следующую песню. На сей раз мелодия текла неторопливо, не прежняя буря – спокойные воды равнинной реки. Не яростный огонь – тихое пламя свечи. Над залом поднялись огоньки зажигалок, многие взялись за руки. Эрика почувствовала, что Саня ищет ее руку, и вложила свою ладонь в его. С другой стороны ее взял за руку Дима.

– Час настал, я от дней суеты ухожу,И сомкнется листва за спиной.На вершине холма на луну погляжуИ услышу вдали волчий вой… [1]

На этих словах Владислав встал и медленно подошел почти к самому краю сцены. Протянул руку, указывая на невидимый лунный диск. Эрика вдруг вспомнила, что вчера видела над городом луну, и до полнолуния не хватало только маленького краешка… На мгновение луч прожектора, выхвативший из тени фигуру Владислава, показался серебристым лунным светом, и словно нет никакого зала, а есть лишь осенняя ночь… Может быть, и в самом деле вдали мелькнет тень хищника? Но наваждение тут же развеялось, и остался лишь голос Владислава:

– Пусть над миром летит серой стаи призыв,Пусть луна мою шерсть серебрит,И ответит на песнь мою ветра порывНад курганом, где вереск шумит.

В задних рядах кто-то неумело изобразил волчий вой. Владислав рассмеялся:

– Ну, так не годится! Это, по-вашему, волки? Так разве что щенята скулят! А вот так можете?

Он запрокинул голову – светлые волосы отливают серебром, как и браслеты на руках – глубоко вдохнул… В исполнении Владислава вой получился настолько похожим, что многие невольно поежились, словно повеяло ледяным осенним ветром. Казалось, вот-вот откликнется та самая серая стая… Нет, в луче света по-прежнему стоял один Владислав. Повторить за ним никто не решился.

Небольшая передышка словно придала музыкантам новые силы – темп вновь взлетел до предела. Два гитариста, похожие друг на друга, как братья (разве что гитара у одного была белая, а у второго синяя, только так Эрика их и различала), играли словно один человек, пусть даже их партии и не совпадали – это походило на какой-то музыкальный диалог при полном взаимопонимании собеседников. Типтон и Даунинг [2], наверное, оценили бы таких последователей. Тот, что с белой гитарой, еще успевал строить рожи первому ряду и показывать на Владислава – хотя тот вряд ли нуждался в привлечении к себе дополнительного внимания. От него и так невозможно было отвести взгляд. Он выкладывался по полной, словно выступал в первый и последний раз – носился по сцене безумными зигзагами, падал на колени, вновь поднимался, в какой-то момент чуть не сбил стойку от микрофона (Саня уже приготовился ее ловить, но стойка удержалась), и вновь и вновь его сильный голос взмывал над залом. Казалось, усталость была ему вообще незнакома. Хотя раз или два Эрика заметила, как Владислав схватился за ворот своей футболки, словно тонкая ткань мешала дышать. В зале действительно было жарко, но Владислав даже не притронулся к бутылкам с водой, стоявшим на сцене. Он как будто вовсе не замечал происходящего вокруг. Впрочем, и сама Эрика, заслушавшись, почти утратила чувство реальности. Она не знала, сколько времени уже длится концерт – но это было и неважно. Был только зал, сцена и этот голос… Порой ей казалось, что Владислав обращается лично к ней – случайность, конечно же, ему не до того, чтобы выделить из десятков лиц кого-то одного – но все же раз за разом взгляд пронзительно-голубых глаз встречался с ее собственным…

Пауза между песнями чуть затянулась. Владислав то ли вспоминал следующую песню (Эрика заметила, что на сцене нет вечных листков со списком – неужто весь сет помнят наизусть?), то ли собирался с силами. Потом огляделся, словно внезапно проснувшись и только сейчас заметив протянутые к нему руки. Владислав улыбнулся:

– Так хочется до меня дотронуться? Иначе вы в меня не верите?

В зале засмеялись.

– Ну тогда ловите!

И он прыгнул со сцены на руки первым рядам. Казалось, по-звериному гибкий силуэт на мгновение застыл в воздухе, прежде чем рухнуть вниз. Его подхватили – человек тридцать, не меньше, и вдвое больше тянулось хотя бы прикоснуться. Эрика осталась на месте – все равно пробиться через толпу было почти нереально. Поэтому она просто наблюдала, как Владислава с рук на руки пронесли почти по всему залу, правда, раз или два чуть не уронив. Все-таки не самая легкая ноша, с его-то ростом и сложением. Почему-то Эрика была почти уверена – даже случись такое, он успел бы приземлиться на ноги. Впрочем, проверять не пришлось – удержали. Даже не хотели отпускать. Краем глаза Эрика увидела, что футболка Владислава порвана на плече – не выдержала хватки десятков рук. Но он каким-то почти неуловимым движением высвободился и залез обратно на сцену, подтянувшись на металлической конструкции с краю. Что было принято с неизменным восторгом. Хотя Саня, потирая лоб, проворчал: «Ну точно ненормальный… Нашел в чем со сцены прыгать, пришибет и не заметит!». «Не стой под стрелой», – съехидничала в ответ Эрика. Впрочем, в глубине души она Сане искренне сочувствовала – судя по всему, удар был весьма ощутимый.

А Владислав уже снова стоял в центре сцены, оглядывая зал и словно чего-то выжидая. Когда общий шум немного стих, он заговорил:

– Вообще-то мы играем только свои песни. Но когда-то давно, в самом начале своей истории, «Ветробой» исполнял песни и других групп. Я, правда, этого времени не помню – меня тогда здесь не было.

Эрика обратила внимание, что в голосе Владислава появились странные хрипловатые нотки – неужели сорвал? Не может быть, он не похож на начинающего музыканта, не способного рассчитать свои силы, к тому же он только что пел без малейших признаков усталости или проблем с голосом… Владислав продолжал чуть громче:

– И сегодня мы сыграем песню, которая, должно быть, хорошо вам знакома. Наверное, именно с этой группы для многих началась тяжелая музыка. В том числе и для меня. Это группа…

В общем шуме Эрика различила названия почти всех известных ей групп – каждый вспоминал своих любимых исполнителей. Перекрывая возгласы из зала, Владислав выкрикнул:

– «Ария»!

Судя по единодушному восторгу, Владислав не ошибся в предположении. Да и количество футболок с охваченной пламенем эмблемой говорило само за себя.

– А название песни я вам не скажу. Потому что вы сами узнаете ее. И, надеюсь, споете вместе со мной.

Секундная пауза… взмах руки… взвилась волна светлых волос…

– Я здесь, я пришел к тебе,Пришел вопреки судьбе… [3]

Эрика замерла. Песню она давно знала наизусть, но такого ей слышать еще не приходилось. В отличие от многих музыкантов, перепевавших «Арию», Владислав не пытался подражать Кипелову, хотя их голоса и были чем-то похожи. В его исполнении эта песня звучала едва ли не еще жестче и яростнее, чем оригинал. Он почти срывался на крик, каждая строка – словно удар бича:

– Ты помнишь, давным-давноЯ жил, как во сне, легко,Но раненный кем-то волкВонзил мне клыки в плечо…

Наверное, не только Эрика в этот момент невольно взглянула на левую руку Владислава. Где все-таки он получил эти шрамы? Но мысль мелькнула и ушла, и остались лишь давно знакомые слова:

– И я стал таким, как он —Невидимым ясным днем,Убийца и злой хозяин в мире ночном…

Эрика снова на мгновение встретилась взглядом с Владиславом – и невольно вздрогнула: таким холодом вдруг повеяло от его лица. Сейчас было трудно представить, что он только что улыбался, непринужденно общался с залом… Даже черты лица как будто изменились и стали жестче, в голубых глазах – лед. Владислав подошел к самому краю сцены:

– Ты невинный ангел, ангел поднебесья, в этой жизни странной…

– Ты не моя! – выкрикивает Дима в протянутый в зал микрофон.

– За тобой тень зверя…

– Вы повсюду вместе! – это уже Саня чуть оттеснил брата в сторону.

– А теперь поверь мне: зверь этот – я!

Голос понизился до зловещего полушепота, странным образом сохраняя при этом всю свою силу:

– Позволь, я коснусь тебя —Войдет в кровь звериный яд,И лунный священный светВ тебе свой оставит след…

Владислав опустился на одно колено, оказавшись точно напротив Эрики. Она не подпевала, хотя и любила эту песню – лишь завороженно смотрела ему в глаза. Почти не осознавая этого, Эрика протянула руку к сцене, и Владислав на мгновение сжал ее ладонь: «Позволь мне тебя коснуться – или убей!». Просто совпадение, просто так удачно попала эта строка – но Эрике стало не по себе. Ощущение, что Владислав обращается именно к ней, пришло снова и уже не пожелало уходить. Впрочем, это ощущение посетило не одну Эрику – девушка из первого ряда тронула ее за плечо: «А вы что, знакомы?». Эрика молча помотала головой.

Стоном отчаяния взорвалось соло. Владислав вскочил на ноги, тряхнул головой, откидывая с лица волосы, метнулся к ударной установке, снова на край сцены… Словно он сам, как и многие в зале, сейчас находился в полной власти музыки, он смотрел не в зал, а куда-то поверх голов, ища взглядом что-то неуловимое, видимое, наверное, только ему. Пронзительный вскрик гитар – и Владислав рухнул на колени, сжав кулаки. Его руки в тяжелых браслетах казались скованными. Это мерцающий свет искажает движения или он действительно с трудом вновь поднялся на ноги? Раскинул руки – резко, словно и вправду разрывая невидимые путы. Голос, мгновение назад безупречно чистый, снова зазвучал чуть хрипло:

– Смотри же в мои глаза,Твой взгляд не понять нельзя —Ты хочешь меня убить,Убить и про все забыть.А ночь, словно боль, темна,Зверь здесь, и он ждет тебя,Ты чувствуешь вкус охоты: зверь этот – я!

В последний раз припев полностью спел зал. Владислав лишь беззвучно проговаривал текст, вытянув вперед руку с микрофоном. Лишь на последней строке его голос влился в общий хор: «А теперь поверь мне: зверь этот – я!» – и он бессильно уронил голову на грудь, так что длинные волосы полностью закрыли лицо. Из зала протянулось множество рук, пытающихся хоть слегка коснуться его, но он их не видел и не двинулся навстречу. И на мгновение вновь показалось, что он действительно не в силах пошевелиться…

Прошло несколько секунд, прежде чем Владислав заговорил снова:

– Зверь. Зверь в каждом из нас. И сейчас – то время, когда этот зверь пробуждается. Время, когда граница миров на время исчезает. И никто не может знать, с кем или чем он встретится и каким вернется назад. Если вернется.

На его слова откликнулся тихий перебор гитары. Зал молчал – слишком непохоже все это было на привычные комментарии со сцены. Может быть, сейчас, за несколько дней до Самайна, подобные речи произносили многие – но не таким голосом и не с такими интонациями. Владислав как будто размышлял вслух или вспоминал что-то почти забытое. И так же задумчиво-отрешенно он начал петь:

– Правда или бред,Или сон чужой —Только помню яМой последний бой…

На мгновение все смолкло, три пары рук замерли на струнах… И резко, как вспышка пламени – совсем другой мотив, стремительный и яростный:

– Я замираю, раскинув руки,Я призываю тебя из мрака,Алое пламя тронет ладони,Алое пламя – предвестник битвы…

Владислав застыл перед микрофонной стойкой, кулаки сжаты в угрожающем жесте. Сейчас он как никогда походил на готового к броску хищника. И вновь полунапев-полушепот:

– Вправду ли звучатНе мои слова —Только боль от ранДо сих пор жива…

Очень тихо, сквозь зубы – словно на самом деле пересиливает давнюю боль. Микрофон в левой руке, правая стиснула плечо, закрывая шрамы. Так зажимают только что нанесенную рану… И освещение на сцене сменило цвет, окрасив алым высокую фигуру на переднем краю… Но через мгновение ударом бича хлестнул следующий куплет:

– Полночь смешает наши обличья,В схватке сойдемся ночью осенней,Я задохнусь от порыва ветра,Дикого ветра нездешней силы…

И так же, как всего несколько песен назад, почудилось – зала и сцены больше нет, стены растворились в темноте осенней ночи. Это скрипнула дверь или где-то вдали ветер колышет ветви? И откуда в полном народа зале вдруг потянуло холодом? Голос Владислава звучал почти как заклинание:

– Я почти забылТемноту лесов —Только слышу вновьПолнолунья зов…

Последнее слово слилось с началом соло – странно, как голос и гитара могут так неразрывно переплестись… Эрика смотрела на Владислава и едва узнавала его. Резкие, изломанные движения – тень, мечущаяся в мерцании стробоскопов. Остальных музыкантов почти не было видно в полумраке. Внезапно Владислав остановился, словно натолкнувшись на незримое препятствие. Отрешенное лицо, блуждающий невидящий взгляд, пальцы судорожно комкают и без того порванный ворот… В зале и в самом деле было душно, но Владиславу, казалось, вообще не хватает воздуха… В следующее мгновение он рванул с себя футболку с таким остервенением, как будто тонкая ткань жгла кожу. Эрика ясно услышала треск материи, не выдержавшей такой хватки – и вслед за этим Владислав действительно вздохнул свободнее. А по залу прокатился тихий восхищенный возглас, да и сама Эрика не сдержалась – и было отчего. Она еще в самом начале отметила безупречное сложение Владислава, а теперь, когда он стоял перед ней обнаженным до пояса, и вовсе не могла отвести от него глаз. Не атлет, не вечный житель спортзала – воин. С какого-то момента Эрика думала о нем именно так. Может быть, такое сравнение навеяла песня, а может быть – весь облик Владислава, его точные движения, его глубокие шрамы на плече, его взгляд, где от песни к песне разгоралось странное полубезумное пламя… Владислав сорвал со стойки микрофон:

– Я захлебнусь от дикой свободы,Боль позабыв, не чувствуя раны —Мне еще хватит сил для удара —И упаду на рассветный берег.

И – опустившись на одно колено, полушепотом, под затихающий мотив: