Не единственная

– Скажи, Аньис, твой отец не получал пенсию, положенную инвалидам войны?

– Нет, господин. Пенсию дают тем, кто стал инвалидом во время военных действий. А моему отцу оторвало руку в лагере, в перерыве между битвами, когда маги короля испытывали новую магическую пушку… Он случайно оказался рядом.

Господин Рональд повернулся боком и бросил на нее задумчивый взгляд. С полминуты он молчал, разглядывая ее краем глаза. Аньис снова опустила глаза, стесняясь. В его взгляде не было ни похоти, читавшейся в глазах Ансьера, ни открытого тепла, как у Арбака. Было только спокойное задумчивое внимание. «Наверное, он решает, что со мной делать», – подумалось Аньис, и сердце снова громко забилось от волнения.

– Что ж, Аньис… – задумчиво произнес он, – отменять рабство целиком или менять ваши традиции не входит в мои задачи. Возможно, потом… Сейчас это не целесообразно. Но я хотел бы дать тебе свободу. Скажи, могу ли я вернуть тебя твоей семье?

На секунду в душе Аньис загорелась надежда… И тут же погасла. Какая-то ее часть очень хотела сказать «да». Но она не могла…

– Господин, это будет значить, что я не угодила вам, что вы сочли меня недостойной и отдали обратно как некачественный… товар, – произнести последнее было особенно сложно, на глаза выступили слезы. Но внимательный взгляд господина Эль вдруг стал необыкновенно теплым, она ощутила его на своей макушке, словно он опять неведомым образом погладил ее по голове. И слезы отступили. – Это будет позор для семьи. Мои сестры не смогут выйти замуж… А братьев не возьмут в работники… И я…

Она замолчала, опасаясь сказать страшное.

– Что, Аньис?

– Не хочу возвращаться к родителям, – робко ответила она. – Они меня продали…

– Понятно, – кивнул ей господин Рональд. – Ты готова пожертвовать свободой ради семьи, но не можешь принять поступок родителей. А просто сделать тебя свободной прямо сейчас – оскорбит короля, словно я отказался от его подарка…

– Да, – прошептала Аньис расстроено. – И это тоже будет значить, что вы захотели избавиться от меня, мою семью коснется позор…

Он снова задумчиво замолчал.

– Аньис, а что тебе нравится делать? – вдруг спросил господин Рональд и расцепил руки на груди. Краем глаза Аньис заметила, что в его взгляде мелькнули лукавые искры. Странный вопрос, она задумалась.

– Я нянчила братьев и сестер, занималась на кухне, убирала дом, ходила за выручкой на базар… – перечислила она.

Господин Эль усмехнулся:

– Я не спрашиваю, чем ты занималась. Не сомневаюсь, у тебя было много работы по дому. Чем ты любила заниматься?

Аньис задумалась еще на пару мгновений.

– Играть! – вдруг ляпнула она. И даже подняла взгляд. Господин Рональд рассмеялся.

– Я тоже! – сказал он. – Но играть в мои игры ты не сможешь. Что еще тебе нравится? И не опускай взгляд, мне нравится, как ты смотришь!

– Мне всегда нравилось читать, – подумав, сказала Аньис.

– Ты умеешь читать? – он удивленно приподнял брови.

– Да, до войны, когда наша семья жила хорошо, мы, старшие дети, ходили в школу грамотности. Наша мама – дочь писаря, она многое умеет и знает, она тоже учила нас, – теперь Аньис смотрела прямо на него, как он и велел. И не видела вокруг ничего, кроме смуглого твердого лица и необыкновенных глаз под красиво очерченным бровями.

– А считать? – с интересом спросил он.

– Да, господин.

– Сколько будет двадцать пять плюс тридцать два? – спросил он.

Аньис удивилась, но прикинула в голове. Тридцать плюс двадцать, будет пятьдесят, пять плюс два – семь, итого получается…

– Пятьдесят семь, господин…

– Хорошо, – кивнул он. – Что ж, Аньис, – он слегка улыбнулся. – Ты останешься здесь. Будешь учиться. Изучишь правописание, математику, астрономию, искусства… У тебя будут учителя.

Аньис ошеломленно молчала, впитывая его слова и не веря в происходящее. Он хочет, чтобы она училась? Она, рабыня-наложница, которая должна услаждать его в постели, скрашивать его ночи (и дни) своей красотой… Зачем ему это?

– Может быть, у тебя есть какие-нибудь пожелания? – продолжил он.

– У меня есть подруга Марша. И старшая сестра Колобатти. – робко сказала Аньис, удивляясь еще больше. Он интересуется ее желаниями? – Я хотела бы иногда посещать их.

– Хорошо, – кивнул господин Эль. – Понятно, что теперь ты не можешь так просто ходить по городу. Поэтому у тебя будет охранник из моей гвардии. И можешь пользоваться моими экипажами. Можешь даже посещать семью.

– Спасибо, господин, – прошептала Аньис, не веря своим ушам. – Только я не хочу ходить к родителям…

– Ты можешь еще передумать, – усмехнулся господин Рональд. – У тебя будут деньги, немного – с большими суммами тебе еще рано управляться. Можешь расходовать их на свое усмотрение, даже помогать подруге и сестре. Но ты должна выполнять одно условие…

– Какое, господин? – Аньис с интересом посмотрела не него.

– Ты не должна давать деньги родителям, – едва заметно улыбнулся он. – Они сделали свой выбор и уже получили значительную сумму за тебя. Этого вполне достаточно. У тебя три-четыре дня, чтобы осмотреться здесь. Потом начнется учеба. Тогда же ты можешь начинать выходить в город. Пока гуляй во внутреннем саду. Что-нибудь еще, Аньис?

– Нет, господин. Спасибо, господин Рональд…

– Тогда иди, Аньис, – он встал к ней пол-оборота и кивнул.

Аньис почувствовала, как почва снова уходит из-под ног. Одна ее часть испытывала невероятное облегчение. Благодарность. Но другая… Другая была в смятении.

Так что же, ничего не будет? То, чего она боялась… Она совсем ему не понравилась? Просыпающейся женщине хотелось плакать от разочарования. Снова опустив голову, Аньис пошла к выходу.

– Постой! – вдруг улыбнулся господин Рональд. Аньис остановилась и послушно развернулась к нему. – Послушай. Я понимаю, ты страдаешь, потеряв свободу. Но скажи, что такое свобода? Как ты считаешь?

– Господин, я думаю, свобода… это когда ты сам решаешь, что тебе делать, когда ты можешь пойти, куда захочешь, и заниматься чем хочется…

– Да, можно сказать и так, – доброжелательно улыбнулся он. – Но скажи, разве была ты свободной у родителей? Думаю, нет. Они решали все за тебя. А вся твоя свобода определялась немногим временем, когда тебе не нужно было заниматься делами, и ты могла сама выбрать себе занятие. Теперь у тебя станет даже больше свободы. Хотя бы потому, что будет больше свободного времени, которым ты сможешь распорядиться на свое усмотрение…

– Спасибо, господин Рональд, – растерянно ответила Аньис.

– Еще какие-нибудь пожелания?

Глядя в его строгое, но доброжелательное лицо, Аньис не сдержалась:

– Господин Рональд, можно мне заменить служанку?! – быстро сказала она, и опустила взгляд. Ей было стыдно просить об этом. – А лучше всего чтобы у меня вообще не было служанки…

– Хорошо! – рассмеялся он. – Скажи Тиарне, я оставляю этот вопрос на твое усмотрение.

* * *

Господин Ансьер действительно был мастером своего дела. Девочка Рональду понравилась. Конечно, не так, как ожидал начальник гарема. Не совсем как женщина, для этого она была слишком юной. Но нотка симпатии, и не сказать, что совсем бесплотной, прозвучала в душе первого советника.

Ансьер подобрал филигранно. Эта девочка Аньис была не похожа на тех женщин, что обычно привлекали Рональда, и одним этим вызывала интерес.

Высокая, почти без талии, но трогательно узенькая, она совсем не напоминала девушек с точеными формами, тонкой талией, налитыми бедрами и упругой грудью, на которых обычно останавливался его взгляд. Глаза янтарные, с зеленоватой каемочкой по краю. Опять же совсем не его цвет. Да и черты лица неправильные: чуть курносый нос, большой пухлый рот, широкие брови… В отличие от изящно летящих, как у той, кого он помнил всегда, или скульптурно-правильных, как у его последней жены Ассантри, умершей много лет назад… Эти неправильные черты тоже казались трогательными и выдавали характер, какой он редко выбирал среди женщин, но который ему импонировал.

Еще пару мгновений назад девочка стояла перед ним, беззащитная, красивая, нежная, как… да, кроме тривиального сравнения с цветком, другого ему в голову не пришло. Нежный цветок с гибким стеблем, который гнется, сворачивается кольцом, но не ломается. В отличие от женщин с ярким и твердым характером, с несгибаемым стержнем внутри, что обычно были рядом с ним. Необычная для него.

И да, Рональд не мог не признать, что мужские чувства она вполне пробуждает. Ту разновидность этих чувств, что считается нормальной в Альбене, но порицается в большей части стран, где он бывал. Чувства к девочке-подростку, уже не ребенку, но и не совсем женщине – желание коснуться тонкого, живого, наивного, непорочного… А уж эта ее грудь! Два слоя тончайшей ткани пуари скорее подчеркивали ее, чем хорошо скрывали. Еще не налитая, но трогательно набухшая, нежная и мягкая. Рональд усмехнулся самому себе.

Но внешность все же значит не так много. Умеющий читать людей, он видел, что девочка была… хорошая. Добрая, гибкая. Способная на верность и альтруизм. С легкой долей упрямства и здоровым чувством самосохранения. И достаточно сообразительная. Хорошая девочка. Рональду нравились такие люди – наделенные самоотверженностью и добротой одновременно с ненавязчивым достоинством.

Сейчас этот цветок нужно сохранить. Не помять, не сломать, дать расцвести. А потом… может быть, найти достойного, кому передать ее. И на сегодня с размышлениями о ней нужно заканчивать. И так слишком много дел.

Еще раз усмехнувшись самому себе, он вызвал управляющих.

– Найдите девочке учителей, – распорядился он, когда Парм и Тиарна показались на пороге. – Одного для изучения наук, из тех, что учат принцев. Другого или другую – для изучения искусств: музыка, танцы, что угодно еще, чему учат девушек в богатых домах. Через два дня я хочу увидеть кандидатов.

Парм слегка наклонил голову, показывая, что готов исполнить распоряжение хозяина.

– Господин Рональд, вы так добры к девочке! – с искренним восхищением произнесла Тиарна.

– Когда-то я был невнимателен к деталям, – усмехнулся он, искоса взглянув на управляющую. – Помнишь, Парм, после войны я распорядился выплачивать пенсию инвалидам? Но я не озаботился сам рассмотреть законопроект, и крючкотворы нашли лазейки, чтоб уменьшить расходы по статье. Отец девочки не получал положенную ему пенсию и был вынужден продать своего ребенка. Поэтому я принимаю ответственность за нее. Она – одна из тех деталей, что порой бросаются мне в глаза и призывают быть внимательнее к мелочам.

Парм понимающе кивнул, а Тиарна с интересом вгляделась в лицо хозяина.

– А где мне разместить ее? Вероятно, ближе к вашим покоям? – с долей осуждения и вызова в голосе спросила управляющая.

Рональд рассмеялся. Тиарна с ее особенностями хозяйственной и властной женщины, как и ее муж-подкаблучник, была ему симпатична. Именно на таких людях держится система «мелочей», до которой у него не всегда доходили руки. Например, отлаженный мир его дома в Альбене.

– Ну что вы, Тиарна! – рассмеялся он. – Разместите ее в северном крыле как можно удобнее. И еще – у меня к вам просьба… – он заговорщицки нагнулся к управляющей. Высокая и массивная, она не казалась такой большой на фоне своего хозяина. – Не приказ, а просьба…

– Все, что пожелаете, господин Рональд, – слегка поклонилась управляющая. В ее голосе звучало облегчение. Видимо, она думала, что придется уговаривать хозяина не трогать пока что девочку-рабыню. Дитя местного менталитета, она, вероятно, ожидала, что он с первого дня станет призывать этого ребенка на ночь.

– У вас ведь есть дети? – спросил он у управляющих.

– Конечно, господин Рональд, – ответил Парм. – Наш сын Диаби иногда бывает в вашем доме…

– Тогда вы хорошо знаете, что нужно детям. Я хочу попросить вас, Тиарна, дайте девочке то тепло, в котором она нуждается. Я не могу дать ей этого сам. Сейчас ей нужна не мужская ласка, а поддержка женщины, которую она может ассоциировать с матерью. Обнимайте ее, гладьте по голове, говорите добрые слова… Вы меня понимаете, Тиарна?

– Разумеется, господин Рональд, – в голосе Тиарны послышалось наигранное возмущение. – Меня не нужно просить о подобных вещах, я и так вижу, когда ребенок нуждается в ласке…

Пожалуй, он сделал для девочки лучшее, что мог, подумал Рональд, когда управляющие ушли.

Следующим утром он распорядится выплачивать пенсию инвалидам войны, получившим увечия вне военных действий. Прикажет предоставить ему список кандидатов и собственноручно вычеркнет из него Горри Вербайа. Восьми тысяч куарино за продажу собственной дочери вполне достаточно.

Останется только один вопрос – Эдор, которого может заинтересовать этот «подарок». Впрочем, если решать, кого именно лишить возможности бывать в этом доме – Эдора или Аньис – Рональд точно знал, что выбрать.

* * *

В тот вечер Аньис устроилась в просторной комнате – чистой и светлой, с гобеленами на стенах, где ее разместила Тиарна. Теперь можно было немного поплакать. Она разделась, залезла на высокую кровать, уткнулась лицом в подушку… И из глаз полились слезы.

Отчего она плакала? Аньис не смогла бы ответить на этот вопрос. Наверное, от пережитого напряжения и страхов. Натянутая внутри струна лопнула, и теперь выливалась слезами. А еще… Оттого что, несмотря на облегчение, несмотря на поющую в сердце благодарность к господину Эль… к господину Рональду, к ее господину… Несмотря на это, она боялась того, что теперь будет между ними. Что ей ждать от него? Когда он вызовет ее к себе? Когда она снова его увидит? Если бы он взял ее, как берут наложниц, все встало бы на свои места… А что теперь? Он дал ей время осмотреться, пожалел и позовет спустя несколько дней? Или она ему не нужна, он лишь из сострадания дал ей кров и возможность получить образование?

Последние мысли были самыми мучительными и неприятными. Они оставляли внутри противную жесткую оскомину. Аньис старалась отбросить их и успокаивала себя, что все теперь хорошо. Никто не тронет ее в этом доме, она сможет учиться… Смела ли она мечтать об этом? Никогда. Грамотность и умение считать – это был максимум образования в ее районе. А она узнает, сколько звезд на небе и почему они светят, прочитает много книг, узнает какие страны лежат за полосой туманов, узнает, как жили люди задолго до нее, научится играть на музыкальных инструментах и танцевать, как дочери благородных родов… Она станет как принцесса… Может быть, тогда господин Рональд добавит к своей доброте что-то еще? Что-то, чего ей неуловимо хотелось.

Когда сил не осталось совсем, слезы высохли. Опустошенная, расслабленная, Аньис ощутила, как наваливается спокойствие принятия. Временный отдых души, что приходит, когда выплачешь горе и страхи… И уплыла в сон.

Но на границе яви и сна она вдруг увидела черные глаза своего хозяина и одновременно ощутила, будто кто-то смотрит на нее спящую. Пожирает, обжигает взглядом.

Аньис была слишком уставшей, чтобы испугаться. Слишком уставшей, даже чтобы всерьез обратить на это внимание и запомнить…

* * *

Задание оказалось непростым, но Эдор потратил на него всего лишь чуть больше суток. Молодой, сообразительный, он действовал быстро. И перемещался тоже. Эль, конечно, совсем его не жалел, задание дал как раз по способностям. Ему было приказано проверить все адские «точки выхода» – не открылась ли какая-нибудь из них, не извергает ли ад потоки лавы…

Все было тихо, лишь она трещина дымилась и отсвечивала зловещими алыми всполохами. Этими всполохами Эдор залюбовался. Он слышал, что адская сила может быть красивой, что древнее пламя прекрасно. А теперь он увидел это воочию. Многих из его народа влекло к огню, хоть каждый знал, что пламя, скрывающееся под горами Андоррэ, слишком опасно.

На обратном пути разгоряченный Эдор соблазнил девушку. Наставник Эль запретил выходить в город и знакомиться с женщинами, как запрещал тискать служанок в своем доме. Но интерес к человеческим женщинам никуда не делся. А может быть, даже разгорелся сильнее от запрета.

Подумав, что на случайных барышень в отдаленных селениях запрет не распространяется, Эдор остановился возле одного из них. Румяная, налитая, как яблочко, девушка пасла коз… Она несильно сопротивлялась шарму Эдора… Послушно познакомилась с ним, послушно заблудилась в глазах с песочными часами, послушно откинулась на траву, давая расстегнуть кофточку… Она стонала и металась от ранее неведомого наслаждения, ощущая его теплые руки, и лишь один раз вскрикнула от мгновенной боли, когда Эдор лишил ее невинности… Она не противилась ни волей, ни желанием, и Эдор, будучи благодарным ей за новый опыт, подарил румяной пастушке две золотые запонки. Красивые безделушки, но наверняка ее семья сможет жить на них долго.

Но опыт его разочаровал. Легендарного жара, огня, что рвется изнутри, даря неведомое счастье и наслаждение, в нем не проснулось. Либо легенды его народа врали, либо девушка была не из тех, кто возбудит такой жар. Его руки остались теплыми, но не горячими. Его сердце не дрогнуло ни на миг. Все было как с женщинами его народа, только намного хуже. Пресно и неинтересно. Простое желание тела, мгновенное, без тягучей страсти и истинного наслаждения.

Разочарованный Эдор вернулся в дом наставника. Никто не увидел его, по указанию Рональда он магией отводил глаза охране, чтобы войти незамеченным. … И тут же понял, что что-то изменилось в доме. Воздух хранил сотни запахов прошедшего празднества. Множество нитей, переплетавшихся и превращавшихся в торжественную суету, которой он не застал. В клубках этих нитей он уловил одну – сладкую, невероятно вкусную, как запах самой изысканной, аппетитной еды. И нежную, как аромат весеннего цветка. Неведомую ему нить. Нить, от которой закружилась голова, а душу охватила эйфория. Захотелось подпрыгнуть, обернуться вокруг себя и танцевать, как мальчишка, получивший самый вожделенный подарок.

Эдор пошел на запах. Он струился в воздухе, втекал в ноздри, заставляя забыть обо всем остальном. Машинально отвел глаза двум слугам в коридоре. Конечно, иногда обитатели дворца видели ученика господина Эль, но сейчас было не время для этого. Хорошо бы его вообще никто не видел. Чутье безошибочно подсказывало, что это ночное путешествие по коридорам стоит оставить втайне.

Аромат усиливался. Нить, вызывающая головокружение, сводящая с ума, вела его, заставляла ускорить шаг, почти бежать. Наконец он остановился перед дверью. Запах шел из-за нее. Теперь он стал таким сильным, что хотелось выломать дверь, и как зверь кинуться к источнику. Не чтобы съесть или овладеть… А чтобы увидеть, прижать к себе и втягивать воздух возле него… Никогда не чувствовавший такого Эдор с трудом заставил себя выдохнуть, задержал дыхание и приник к замочной скважине.

В просторной комнате с элегантным убранством была девушка. Простая человеческая девушка, не многим эффектнее тех, что Эдор уже видел. Не сногсшибательно красивая – женщины его народа отличались куда большей грацией. К тому же движения ее были немного рубленные, резкие, как это свойственно подросткам. И исполнены неуверенности, робости… В другой ситуации Эдор тут же отвернулся бы от нее.

Но запах исходил от девушки. Ее образ поглотил его, как поглощает лава адских источников. Темно-русые с каштановым оттенком волосы острижены так, что открыта тонкая шея. Пухлые губы приоткрыты, как у того, кто растерян или вот-вот заплачет. Они казались набухшими, влажными, и это особенно возбуждало… Только возбуждение было другое, прежде не знакомое ему. Более чистое и тонкое, чем все, что он знал до этого.

Девушка распустила узелок на шее и тонкое пуари заскользило вниз. Эдор не смел вдохнуть, чтобы не потерять разум до конца. Ведь если он утратит контроль, дверь обречена. А значит, обречена девушка. Обречено его обучение у Эля, честь его народа и расположение отца… К счастью, именно в этот момент девушка сделала шаг в сторону и исчезла из поля зрения. А когда спустя несколько мгновений появилась снова, на ней была длинная белая рубаха, струившаяся вниз по стройным ногам.

Девушка подошла к кровати и… Эдор совсем пропал. Она не сделала ничего особенного. Просто Эдор наконец вдохнул. И этот вдох решил все. Он нашел Сокровище.

Жар, что просыпается в крови его народа, стоит кому-либо из них найти Сокровище, родился в нем. Он грел, сводил с ума, дарил наслаждение и боль. Казалось, он сжигал вены, разрывал изнутри, делая его большим, как целый мир. И заставлял желать лишь одного – приблизиться к Сокровищу, объять его, свернуться вокруг и никогда не отпускать.

Обладать не как недавней пастушкой или другими любовницами. А вдыхать ее, наслаждаться ее присутствием, слышать голос… И – поглощать, делать частью себя, так, чтобы ничто не встало между ними.

«Вот как оно бывает», – подумал Эдор.

Девушка залезла на кровать – высокую, слишком большую для нее одной. И затерялась, исчезла под необъятным одеялом. Как ему теперь жить, если он не может больше видеть ее? Он взялся за ручку двери – с пеленой застилающей глаза, обуреваемый лишь одним желанием – снова увидеть, вдохнуть аромат вплотную… И остановился. Потому что в этот момент он услышал ее плач. Нельзя пугать ее.

Его Сокровище плакало. Почему? Неужели это Эль обидел ее?

Эдор отпрянул от двери и прижался к стене, в ярости сжимая кулаки. Если его наставнику досталось Сокровище, а он ее обидел, Эдор убьет его, чего бы ему это ни стоило. Даже если потом ему предстоит стать изгоем, лишиться расположения отца, быть отвергнутым за бесчестье…

Эдор снова прижался к замочной скважине и посмотрел на нее – девушка повернулась, теперь ее крошечное заплаканное лицо было видно среди белых простыней. Эдор не был эмпатом, но почувствовать базовые эмоции он мог. Вокруг нее царили долгое горе, ранившее душу, тревога, усталость и… благодарность. К хозяину дома. Образ черноглазого Эля так и витал вокруг нее. Аромат его энергии, его силы, его спокойствия.

Эдор ощутил досаду. Теперь в нем проснулась злость, что наставник уже занял место в ее чувствах. Ему нужно как-то переиграть его. Наверняка есть способы. Да и кто остановит принца его народа, нашедшего то, что должно принадлежать ему?

Он так и смотрел на девушку, пока она не уснула. Впервые в жизни в нем проснулось что-то вроде настоящей жалости к кому-то из людей. Не его собратьев, а людей, низшей расы, годной только для того, чтобы искать среди них Сокровища. Ему хотелось утешить ее, он даже начал плести заклинание, чтобы увить ее «пеленой счастья». Но снова остановился в последний момент. Эль наверняка заметит магический след, и тогда проблем не оберешься. Нужно действовать умнее. Для начала – узнать, откуда взялась девушка, кто она. И не показывать явного интереса, чтобы не вызвать подозрений.

– Иди-ка сюда, – вдруг услышал он мысленный голос, которому невозможно было не подчиниться. Наставник Эль звал его в свой кабинет.

* * *

В ту ночь – первую в доме господина Эль – Аньис снились странные, бурные сны. Яростно шумел ветер, клочьями неслись облака на фоне темных гор. И чей-то взгляд был обращен к ней – маленькой и бесплотной. Острый взгляд необычных глаз со странными зрачками.

В середине ночи она проснулась с чувством тревоги. Села на кровати, мучительно соображая, где находится. Братишек по соседству не было, их кроваток тоже… Аньис огляделась, улавливая в темноте призраки предметов, и поняла, что она в доме своего хозяина. И в этот момент тревога сумбурного сна прошла. На нее опустился покой. Словно темная бездна окутала черным мягким бархатом.

* * *

– Могу я узнать, что ты делал возле спальни моей наложницы? – спросил Эль, когда Эдор появился у него в кабинете.

Хозяин снова сидел за большим письменным столом в окружении многочисленных стопок бумаг. На твердом лице было не прочитать ни одной эмоции. Настолько спокойное и бесстрастное, что Эдору захотелось схватить его за шею и трясти, пока это спокойствие не превратится во что-то более живое. Сейчас он почти ненавидел наставника, который оторвал его от Сокровища. Который хочет отнять Сокровище у него.

Чтобы скрыть обуревавшие его чувства, Эдор, как всегда, вальяжно расположился в кресле напротив. Он вообще-то принц великого народа, не просто молодой ученик…

– Твоей наложницы?! – ужаснулся он. Вся напускная невозмутимость слетела разом, он подался вперед. – Так ты…

– Нет, Эдор, – уголком рта едва улыбнулся Эль. – Ты же видишь, эта девушка – ребенок. Так что ты там делал?

– Отдай ее мне! – не выдержал Эдор, вскочил, бросился к наставнику и остановился так, что их разделял только стол. И подумал, что ему никогда не переиграть учителя. Потому что тот – воплощенное хладнокровие, а он – горячая кровь и плохо держит себя в руках. – Она – Сокровище!

– Присядь, – тихо сказал Эль, и когда Эдор с трудом заставил себя сесть, устремил на него задумчивый взгляд из черной бездны.

– Эту девочку подарил мне король, – объяснил он. – Она вверена моей ответственности, и я должен защитить ее, в том числе от тебя. Равно, как и от себя. Она будет жить и учиться здесь. А ты должен держать себя в руках, если хочешь бывать тут и видеть ее.