Цусимские хроники. Мы пришли

Сергей Протасов

Мы пришли

Серия «Военная фантастика»

Выпуск 125

© Сергей Протасов, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Пролог

Был поздний вечер пятницы. Ноябрь. Колька Нестеренко, хотя нет, Колькой он был лет двадцать – двадцать пять назад, а теперь Николай Иванович Нестеренко, механик хладокомбината пробирался домой по темным улочкам своего родного поселка.

Пробирался, потому что весь день шел дождь, а к вечеру заморозило, так что дорога, тротуары и стены домов блестели как стекло, и идти совсем не получалось. Можно было лишь пробираться мелкими шажками, избегая любых мало-мальски наклонных поверхностей.

День выдался непростым с самого утра. Механик на мелком предприятии – это и снабженец, и слесарь, а иногда даже и технолог в одном лице. Разные проверки, опять же. Снова все на нем. Начальство за все отвечает, а механик все обеспечивает. Как – это уже его проблемы. Задача поставлена, будь любезен, выполняй.

Вот и сегодня с утра озадачили, что к обеду приедет проверка по линии СЭС из области. В связи с очередной эпидемией очередного птичьего гриппа. Инженер-технолог уже третий день был на больничном по причине этого самого гриппа у одного из своих сыновей. А куда деваться, зарплата жены в два раза больше, поэтому бюллетенил у них в семье всегда он. Исходя из этого, все хлопоты достались исключительно Николаю Ивановичу.

Нет, на производстве у них был полный порядок, и директор за любое нарушение драл по три шкуры, все же страну кормим. Но проверка в любом случае проверка. И приезжает не для того, чтобы обнаружить полное соблюдение санитарно-гигиенических норм и технологии производства и хранения продуктов и полуфабрикатов. Где-то в чем-то всегда найдутся изъяны. Бумаги соответствующие напишут, укажут руководству на недостатки. А потом уедут в полной уверенности, что тот ящик масла и коробка мясной вырезки килограммов под десять – пятнадцать в багажнике их служебной «Волги» образовались там сами собой и исключительно благодаря их заслугам.

Так было и в этот раз, только ассортимент багажника несколько расширился. В нем нашлось место еще коробке шоколада и пяти батонам колбасы разных сортов. Николая это все коробило, но деваться-то было некуда. С работой в поселке с каждым годом становилось все туже, а ездить на вахту на месяц от семьи, где трое ребятишек двух, четырех и семи лет, он категорически не хотел, поэтому и терпел, приспосабливался.

Семью свою он любил, и его любили и понимали. Да и вообще, у них дома хорошо все было. Даже несмотря на вечную свою занятость, Кольке удавалось выкроить время, так сказать, «для души». А душа у него еще с детства к кораблям прикипела. В поселковой библиотеке он уже к двенадцати годам перечитал по два-три раза все книжки, хоть как-то касавшиеся флота, особенно эпохи брони и пара. Вот и сейчас он нес домой новую книгу – о Цусимском сражении. Сегодня, совершенно случайно, пробегая мимо витрины книжного магазина, зацепился взглядом за обложку и не удержался – купил. Так что этим вечером, кроме обычных стимулов, тянущих семейного человека домой после трудного рабочего дня, был и еще один. Невтерпеж было завалиться на диван и наконец открыть эту книгу.

В предвкушении этого момента он немного зазевался, и ноги скользнули на коварном льду. Пытаясь удержать равновесие, Николай взмахнул руками, извернулся так, что где-то в боку мышцы затянуло, а все позвонки смачно хрястнули, и рухнул на колено, сильно зашибив его о тротуар. Не любил Колька материться, но тут само вырвалось.

От боли даже в глазах засверкало и все поплыло куда-то. Так и растянулся на льду в полный рост. Чуток полежав так и придя в себя, начал вставать на ноги. Пытаясь подняться, оперся на руки, встал на четвереньки и подполз к железному ограждению вдоль бордюра. Боль вроде бы стихала, нога двигалась, значит цела. Перебирая прутки ограждения, он уже почти поднялся и в этот момент увидел выскочившую из-за поворота желтую «Ниву». Кроме штатных фар на ней были еще четыре штуки на «кенгурятнике», и неслась она так, как будто не лед был кругом, а сухой асфальт.

Ослепленный мощным светом, Николай прикрылся рукой, но фары вдруг ушли в сторону, и он увидел, что прямо на него несется желтый бок автомобиля. В «Ниве» сидели четверо молодых парней и смотрели на него широко раскрытыми глазами. При этом все четверо что-то орали, а тот, что был за рулем, бестолково крутил его во все стороны, пытаясь поймать дорогу.

«Чего ж ты крутишь-то так, баран! Теперь уже бесполезно! Зачем гнал-то ты так!» – промелькнуло в Колькиной голове. Отпрыгнуть в сторону он уже не успевал, ноги никак не хотели стоять на льду. Оставалось только попытаться взобраться на ограждение, чтобы потом перескочить с него по верху через машину, благо багажника на крыше не было. Но ботинки подскользнулись на стылом железе, и Николай повалился на бок, успев лишь выставить вперед руки, почти сразу, с ходу упершиеся в задний левый угол крыши. Руки тут же отбило вверх, а по ногам, груди и животу машина ударила всем боком – и все…

Он уже не видел, как его швырнуло в стену дома, в которую спустя доли секунды впечаталась и сама «Нива», всего в десяти сантиметрах от его головы. Мощная яркая вспышка погасила все вокруг, а в уши хлынула липкая ватная тишина. Затем эта вспышка сошлась в круглое пятно, где-то впереди. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее Николай поплыл в этот светлый круг, не в силах пошевелить ни одним мускулом. Вдруг где-то над головой раздался стальной лязг, и властный голос скомандовал: «Задраить люки! Срочное погружение!» Свет впереди тут же погас. Вокруг была абсолютная тьма и тишина.

Первое, что Николай почувствовал, была легкая качка. Как на корабле. Затем было тепло постели и легкая вибрация. Затем появился звук… Это был звук работающей паровой машины, шедший откуда-то из глубины всего того, где он сейчас находился. Продолжая прислушиваться к себе, Николай пролежал так еще несколько минут. Несмотря на то, что руки-ноги были явно целы, потому что нигде ничего не болело, хоть сколько-нибудь пошевелиться не удавалось. Даже глаза открыть.

Холодный ужас захлестнул его, поднявшись откуда-то изнутри. Неужели все! Приплыли!

И тут же чей-то чужой голос где-то совсем рядом переспросил: «Что вы имеете в виду? И вообще, кто здесь?»

Ничего себе! Кто здесь?! Где здесь?! Раздвоение личности у меня, что ли?! Шизофрения?! Или это я головой так приложился, что мерещится всякое?!

А рядом кто-то начал быстро нашептывать молитву, поминая Николая Угодника. Это было совсем странно. Должны же были в больницу везти, а я, похоже, в церковь угодил, подумал Николай.

И тут же этот голос: «Как в больницу?! Почему?! Какая же больница в походе?! Это просто сон! Сейчас все пройдет!»

Николай решил помолчать и просто подождать продолжения, тем более что сам он ничего сделать по-прежнему не мог.

Второй голос закончил молиться, и глаза открылись. Но это были не Колькины глаза. Он как бы смотрел через них, но не управлял ими совершенно, так же как и всем остальным телом, которое начало подниматься с постели. Руки потерли лицо, но при этом Николай снова ничего не почувствовал. Он жадно осматривал место, в котором оказался. Судя по всему, это была просторная каюта на большом корабле. В иллюминаторе виднелось море, где-то далеко внизу. Рядом с кроватью бельевой шкаф, тумбочка, книжная полка. Много книг на русском языке. Все вокруг было каким-то старинным, хотя еще совсем новым и не обшарпанным.

К этому времени Колька уже понял, что если думать тихо, как бы про себя, шепотом, то этот другой ничего не слышит. И решил, что это, наверно, наркоз на него, то есть на Николая, так действует. Лежит он сейчас себе на операционном столе, а его после этой желтой «Нивы» латают, вот и мерещится всякое. О другом даже и помыслить боялся. Поэтому решил отнестись ко всему, что видел, как к фильму. Просто просмотреть до конца, и домой.

Между тем хозяин тела, в котором болтался сейчас Колька, занялся утренним туалетом. «Елки-палки, да у нас тут своя ванная!» – не удержавшись, мысленно воскликнул Николай, когда его носитель открыл дверь в соседнюю комнату.

Того как подкосило. Он сел прямо на пол, нет – на палубу каюты, и забормотал что-то невнятное. Удалось только разобрать «Кажется, я с ума схожу!»

Понемногу тот, другой, успокоился и начал одеваться. При взляде на него в зеркало Николая посетила мысль, что он знает этого человека. Прямой взгляд, правда, изрядные мешки под глазами. Лицо холеное. Недлинная борода, усы. Шишка, судя по всему, не маленькая. Адмирал, наверное, какой-то. А флот еще явно царский. В знаках различия он не разбирался, но, судя по мундиру и каюте, выходило так.

Закончив одеваться и осмотрев еще раз себя в зеркале, Колькин носитель заглянул в соседнее помещение, и Николай едва сдержался от нового вопля изумления. Оказывается, те апартаменты, в которых они сейчас находились, были всего лишь спаленкой, а за дверью был еще и салон. Точно! Так он и называется, наверно, адмиральский салон.

Фильм Николаю начинал нравиться. Он мысленно подгонял своего адмирала, чтобы тот скорее топал на палубу. Раз в голове мутится у товарища, так самое то воздухом подышать. Глядишь и прояснится, в кого это меня занесло. Они прошли по коридору, поднялись по трапу на палубу, повернули направо и прошли еще немного.

И тут Николай буквально обомлел. Картина, увиденная им, завораживала. Вот это был пейзаж! Они находились на палубе броненосца, где-то на кормовом мостике. Прямо под ногами находилась здоровенная башня главного калибра, а справа и слева торчали стволы шестидюймовых башен. Мимо сновали люди, адмирал с ними разговаривал, но Колька этого не замечал. Вокруг был океан до самого горизонта. А за кормой нестройной колонной шли еще три броненосца. Все пушки в башнях. Круглые борта. Точно… Тип «Бородино». За ними виднелись еще какие-то корабли, но из-за жирного черного дыма, густо валившего из труб броненосцев, их невозможно было как следует разглядеть. Все это зрелище поражало своей грандиозностью, мощью и красотой! Так это же мы на «Князе Суворове», выходит, сейчас находимся! А этот здесь, судя по всему, самый главный, то есть Зиновий Петрович Рожественский собственной персоной. Вон как перед ним все вытягиваются. И он эту всю силищу сейчас на убой ведет!!!

Эмоции захлестнули Николая. Он напрочь забыл о своем решении не обозначать своего присутствия. Он даже не замечал, что «носитель» пытается что-то сказать, что ему явно поплохело, настолько, что картинка поплыла перед глазами, а моргая, он уже очень медленно открывал веки.

Рядом кто-то суетился, откуда-то принесли раскладное кресло и усадили адмирала, послали за доктором. А в Колькином мозгу вихрем проносились мысли, связанные со второй тихоокеанской эскадрой. Вспомнилась та самая первая, еще детская обида за наших, проигравших Цусимское сражение. То непонимание, почему же они так и не смогли ничего сделать, даже и не пытались, по сути? Почему же просто тупо шли под японские снаряды, а потом и торпеды? Как мог их вести на это адмирал?! Чем он думал?! На что надеялся?! Вспоминалось все, что когда-либо читал: от хвастливых и явно не совсем достоверных описаний этого боя в японских источниках и до оправдывающих Рожественского – наших. И все, что было между этими крайностями.

Видимо, все эти картины были увидены и тем, в чьем теле сейчас Николай находился. Он схватился за голову и взмолился: «Господи! Помоги! Наставь на путь истинный!»

Услышав это, Николай опомнился. Ну вот! Нам теперь еще слез на глазах у подчиненных не хватало!

Собрав всю злость на этого человека, он мысленно рявкнул: «Прекратить истерику! Вы же русский офицер! Прикажите принести карандаш и бумагу, сидите, слушайте и записывайте!»

Теперь Колька знал, что надо делать, и боялся не успеть объяснить всего. Кто знает, надолго ли он тут. Кончится наркоз и все. Он тараторил все подряд, что приходило в голову. Начал с того, чтобы этот не смел орать на подчиненных. «Тебе же, дураку, с ними в бой идти! Ведь только на них, молодых и сильных, у тебя надежда! Из-под шпица ты много помощи получишь, как думаешь? Ты здесь самый главный, ты все решаешь! Только от тебя зависит, как дело повернется!» А потом, закончив выволочку, начал выкладывать все, что помнил: от боевой подготовки до отработки совместного маневрирования и связи в бою. Адмирал сначала просто слушал, как бы со стороны, но постепенно втянулся. Начал уточняющие вопросы задавать и писать.

Видимо, появился доктор, так как какой-то офицер заглядывал адмиралу в глаза, что-то спрашивал, но Николай не замолкал ни на минуту. Вскоре Рожественский встал и пошел обратно в свою каюту, отказавшись от помощи оказавшихся рядом офицеров. Просто сказал им, что устал и немного отдохнет у себя.

У дверей каюты стоял здоровенный матрос, вытянувшийся во фрунт. Адмирал приказал подать ему в каюту завтрак и заварить чаек покрепче.

Услышав это распоряжение, Николай мысленно похвалил своего носителя за правильный ход мыслей. Едва добравшись до письменного стола, продолжили быстро записывать основные идеи.

Так прошел час, два, а Нестеренко все так же оставался в голове Рожественского, и никаких признаков возвращения в свое тело не наблюдалось. Становилось все тоскливее.

Это не наркоз. Похоже, я надолго тут завис. Кто же меня сюда определил-то? И зачем? Что это за «срочное погружение»? Должен же быть какой-то смысл. Николай всегда верил, что во всем, что происходит, есть какой-то смысл. Может быть, его видно не сразу, но если каждый на своем месте все будет делать правильно и требовать этого от других, то у всех все будет хорошо. И все встанет на свои места. Но какой был смысл совать его, далеко не морского офицера, который и море-то видел всего пару раз и то с берега, в голову командующего целой эскадрой, призванной изменить ход неудачной войны. Что я могу-то? Что понимаю? Бредятина наивная какая-то!

Вдруг все вокруг начало блекнуть и таять, и вскоре погасло совсем. Все звуки также исчезли. Так. Это еще что такое? Николай ждал довольно долго. Но вокруг ничего не происходило. Мысли в мозгу неслись галопом. А домой, к своим, хотелось неимоверно.

«Может, это испытание для меня какое-то? Может, я помирать уже начал, не зря же свет видел и к нему летел, а мне последний шанс дали, чтобы я что-то такое учудил, чего и быть-то не может? Вот эта Цусима, например. Может, для того и впихнули меня в адмиральскую голову, чтобы я его заставил все правильно делать, а он – других?»

И тут Колька снова почувствовал себя в голове Рожественского.

«Намекают, что ли? Ну, держитесь тут все! Не рады будете, что заставили!»

Дальше начались будни. Сначала у адмирала, а потом и у всех…

Много времени прошло с того дня. Николай с Рожественским можно сказать сжились, научились общаться не вслух, а так, чтобы только друг друга слышать, даже рот не открывая. Со стороны должно быть казалось: «Чапай думает». Окружающие привыкли, а остальные, да бог с ними. Но когда снаряд с «Якумо» ударил в броню носовой двенадцатидюймовой башни на «Александре III» и его осколки как метлой прошлись по амбразурам боевой рубки, искромсав и загнув защитные козырьки, отброшенный ко входу в рубку, вместе со всеми, кто там в этот момент оказался, командующий Тихоокеанским флотом России и наместник императора на Дальнем Востоке, полный адмирал Российского флота Рожественский, придя в себя, не услышал в своей голове уже привычного голоса. Выбравшись из-под окровавленных тел, почти не видя ничего вокруг и уже теряя сознание, он громко звал Николая. А потом замирал, словно прислушиваясь. Вокруг стоял чудовищный грохот яростного боя. А склонившиеся над своим адмиралом уцелевшие офицеры сочли это следствием тяжелого ранения. Белый китель быстро пропитывался кровью, в ране на голове был виден мозг.

После вспышки взрыва, погасившей все вокруг, наступила неестественная, глубокая тишина. Затем свет сошелся в одну далекую яркую точку, которая продолжала удаляться и вскоре погасла совсем. Зато появился звук. Поначалу он был глухим и невнятным, но вскоре удалось разобрать: «Приходит в себя! Надо же! В рубашке родился!»

«Это что, про меня, что ли, сейчас сказали?» Николай открыл глаза. Было очень светло. Прикрыв веки, обвел глазами вокруг. Как-то это было необычно. Он не понимал, где находится, как попал сюда, не помнил. Но все ощущения были какими-то непривычными.

Над ним склонились четверо парней. Молодые, крепкие. У одного бровь рассечена и из раны еще течет кровь, у другого ухо покраснело и распухло, а из-под волос также стекает капелька свежей крови. Но они этого явно не замечают и хлопочут вокруг Николая.

Парни кажутся знакомыми, он где-то их видел, но вспомнить не удается. В глазах все плывет, тело болит. Как будто его, как старый ковер, повесили на забор и долго били палкой. Какие-то призрачные воспоминания тают где-то в глубине сознания, но сосредоточиться не удается. Зато руки и ноги шевелятся, уже хорошо!

Чуть присмотревшись, нашел источник яркого света. Им оказались автомобильные фары, светящие куда-то вдоль улицы. Цвет машины не разобрать, но какой-то светлый. Зато марку удалось определить, это точно «Нива». Машина тоже кажется знакомой.

С той стороны, куда светили фары, появилась «Скорая помощь». Сверкая мигалками, подкатила к ним, уверенно затормозив на скользкой дороге. «Ну еще бы, на этих уазиках – скорой и полиции – уже давно и антибуксы, и антизаносы стоят, – мелькнуло у Николая в голове. – Стоп-стоп. Какой антибукс, какой антизанос? Это на уазике-то?! Еще скажи там АБС стоит! Хотя чего это я? АБС-ка вообще уже лет двадцать у них в базовой комплектации. Как-то перемешалось все в голове. Видно, здорово ей досталось. Ага! Припоминаю! Я домой шел. А эту «Ниву» на льду крутануло и на меня выбросило. А эти четверо на ней как раз и ехали, вот теперь и суетятся».

Из «буханки» выбрался доктор. Его встретил тот, что на «Ниве» за рулем был. Пока до пострадавшего шли, он ему рассказал вкратце, что случилось, так что врач сразу приступил к осмотру. Проверил руками Колькину голову. Потом каким-то прибором прозвонил позвоночник, подключившись к мизинцу на ноге и затылку. Спросил, как он себя чувствует и может ли говорить.

Говорить Николай Иванович мог и даже, кажется, встать уже мог. Что и попытался продемонстрировать, но ему категорически не позволили, заявив, что с этим спешить не надо. Закончив предварительный осмотр, вкололи что-то внутривенно, погрузили потерпевшего на носилки и отправили в больницу. Его сопровождал водитель «Нивы», которого так же тщательно проверили уже по дороге.

Быстро зарегистрировав в приемном покое, Николая на лифте подняли на третий этаж. Потом, на той же каталке, что он лежал в «скорой», его начали возить из кабинета в кабинет. Сначала рентген, потом МРТ, дальше еще какие-то обследования, названия которых он и не слышал даже никогда. Николай Иванович не успевал удивляться, когда же они успели это все понаставить, правда, и был-то он в больнице в последний раз лет десять назад, когда аппендицит вырезали. Но о проблемах здравоохранения и по «ящику», и по радио каждый день говорят. Хотя вроде там больше о врачебном чутье, которое в двадцать первом веке уже сходит на нет. Без сложной аппаратуры типа даже насморк боятся лечить. Или у них все-таки оборудования не хватает? Да пес его знает! Чего-то закружили они меня совсем. Интересно, что за пакость они мне вкатили. Глаза прямо слипаются, и все тело как свинцом налилось. Скоро имя-то свое забуду. Хоть бы закатили уже куда-нибудь в уголок да дали тихо отлежаться! Словно услышав его мысли, медики прекратили все обследования и поместили пострадавшего в отдельную палату.

«Как-то это я удачно попал!» – мелькнуло в голове у Николая. Палата одноместная, телевизор, холодильник, шкаф для одежды и даже что-то типа тахты, это, наверное, для сиделок или посетителей. «Это что же я – в люксе, выходит, лежу? Могли бы и в обычную, восьмиместную, засунуть, как сосед рассказывал. Ему, когда ураган был, по башке сучком прилетело, так его без сознания в больницу привезли и в такую палату бросили. Именно бросили, потому, что врач к нему подошел только через день, когда жена все морги обзвонила, его в этой клинике нашла и всех на уши поставила. Хотя нет. Это он про свой отпуск рассказывал то ли во Вьетнаме, то ли в Японии. А это палата как палата. После аппендицита я в такой же лежал».

Не успел Колька оглядеться как следует, как прилетела жена. Вся встревоженная, натянутая, как струна. Увидела его и сразу в слезы. «Ну, здрасте! Приехали! Что за паника?! Считай просто на льду подскользнулся! Живой ведь! Чего реветь-то!»

Малость успокоившись, Любка рассказала, что врач, который Кольку первым осматривал, констатировал клиническую смерть в течение полутора минут. Это сразу после удара.

– Какой врач, чего он мелет! Я же помню, как «скорая» приехала!

– Это уже потом было. В той машине, что на тебя вынесло, ехали парни молодые, так вот тот, что за рулем был, военный хирург. Он в Маньчжурском округе служит, сюда в отпуск к родителям приехал. Они с рыбалки ехали, а им под колеса мальчишка какой-то сиганул с тротуара. Они от него шарахнулись, вот их на тебя и бросило. Я это сама на записи камер наружного наблюдения видела. Мне пэпээсники показывали, пока сюда везли. Считай он тебя и «откачал». «Скорая» уже только сюда привезла, да проверили тебя тут как следует. Все удивляются, как легко ты отделался, а я все поверить боялась, пока сама не увидела! Вот медики книгу там подобрали, говорят, ты нес, а после аварии выронил.

В голове у Николая вообще все пошло кувырком. Начиная от камер наружного наблюдения, которые вроде бы у них в поселке стояли только на отделении полиции, зданиях банка, администрации и школы, но это все было очень далеко от того места, где он под машину попал. А с другой стороны, какая-то вторая память подсказывала, что эти камеры уже лет восемь – девять как по всему поселку расставили. И из любой полицейской машины можно было выйти на любую из них. Колька даже сам этим пользовался, когда их пес пропал. Тогда из патрульной машины за пять минут его выследили и нашли.

А потом этот Маньчжурский округ! Это еще что за новости. Мысли явно начинали буксовать. Глаза открывались с трудом. Он просто лежал, смотрел на свою жену и улыбался, почти не улавливая, о чем она говорит. Было хорошо и спокойно, как после очень тяжелой и ответственной работы, которая выжала весь организм до капли. Зато сейчас, с чувством полного удовлетворения, можно позволить себе отдохнуть.

Вскоре появился врач, обнаруживший почти заснувшего пациента. Люба уже просто сидела рядом и держала его за руку. Доктор принялся объяснять ей, что больному нужен отдых и лучше будет навестить его завтра.

Николай малость очнулся и сказал жене, чтобы она шла к детям, что он скоро домой вернется. Она согласилась, сунула ему в руку книжку и, поцеловав, вышла из палаты. Проводив её взглядом, Колька еще какое-то время лежал, тупо глядя в потолок. Потом решил взглянуть, что же за книжонку он сегодня урвал. Бегло пролистав страницы с текстом, начал рассматривать фотографии в конце, и тут… Его словно прострелило. Забыв про наваливавшийся еще секунду назад сон, он уселся на кровати и вылупился на картинку. Точнее даже не на саму картинку, а на подпись под ней.

Под хорошей, современной цветной фотографией было написано: «Эскадренный броненосец «Князь Суворов» – корабль-музей во Владивостоке». Еще с минуту он ошарашенно хлопал глазами, пытаясь понять, не бредит ли он. Ущипнул себя за щеку. Больно! Прислушался.

Где-то в коридоре громко работал телевизор. Шли новости. Спокойный голос диктора рассказывал о спуске на воду в Санкт-Петербурге нового авианесущего крейсера типа «Варяг».

Уже двенадцатого в серии и первого, построенного для ВМС Франции, где он будет называться «Мистраль». Всего контрактом предусмотрено строительство двух таких кораблей. Причем кормовую часть для обоих с силовой установкой строят сами французы, а уже на Балтийской верфи в доке ее присоединяют к готовому корпусу. Часть вооружения также будет французским. Но в составе авиагруппы будут российские самолеты с вертикальным взлетом ЯК-141.

«Вот это да! Так это мы французам «Мистрали» строим, а не они нам? Хотя чему тут удивляться? У них был Трафальгар, а у нас была ЦУСИМА!» И при этом воспоминании всплыли ассоциации о невиданном ни до, ни после разгроме, и… огромная гордость за страну и флот, этот разгром учинивших. За эту невероятную и блестящую победу кое-как собранной, недоученной, измотанной восьмимесячным переходом в тяжелейших условиях эскадры над мощным, опытным, перевооруженным, подготовленным и отдохнувшим японским объединенным флотом!

Теперь все встало на место. Теперь все так, как и должно быть. Путаница в голове моментально улеглась. Навалилась огромная усталость, и Николай Иванович провалился в крепкий здоровый сон.