Полная версия
Акт направленной справедливости
Андрей Павлов
Акт направленной справедливости
Автор не гарантирует достоверность представленных исторических фактов, ибо он черпал информацию не только из документально подтверждённых архивных источников, но и из воспоминаний участников изложенных событий, которым, возможно, было выгодно представить их в беспроигрышном для себя свете.
Но вместе с тем он, с присущей ему с недавних пор осторожной смелостью, готов обосновать сомневающимся, что в романе всё правда, за исключением всего лишь его фантазий.
Где раз поднят русский флаг, там он спускаться не должен.
(август-сентябрь 1850 года)
Николай I, Император и Самодержец Всероссийский, царь Польский и великий князь Финляндский, владелец Российских Северо-Американских КолонийПролог
– А вы, уважаемый Стивен, слышали о таком понятии, как «Акт направленной справедливости»?
– Увы, господин Президент…
– Это ничего… Вскоре вы обязательно о нём услышите. Помните самое главное: сила – в правде! И прошу вас, не называйте меня «господином».
* * *Самолёт Boeing 747–200 с хорошо заметной надписью «AirForceOne» на борту грациозно набирал высоту. Ему предстоял трансатлантический перелёт из столицы США в Лондон для встречи глав государств Н7. Он нёс на своём борту очередного, сорок или пятьдесят какого-то там президента США Джима Видона и недавно избранного премьер-министра соседней Канады Пьера До, посетившего Штаты накануне. О том, что они полетят вместе на очередной саммит, договорённость была заключена заранее, поэтому ничего необычного в их совместном полёте не было. На первый взгляд.
– Пьер! Вы ещё раз приглядитесь к нему в неформальной обстановке, – настраивал мистера До в приватной беседе по закрытому телефонному каналу связи его британский коллега Сиши Рунак. – Мне кажется… Хотя нет! Вы сами оцените его состояние. Не стану навязывать вам своего мнения. Мне… Вернее, нам… Важно знать ваше. Кстати! И об этом очень просил наш монарх. А теперь и ваш, в том числе… На этом прощаемся, – слегка хихикнул и положил трубку Рунак.
Пьер До ничего не успел ответить, разозлившись вначале на последние слова своего британского собеседника, но потом немного остыл – в первую очередь дело. И он переключился на подготовку к встрече с Видоном…
«Как же могла деградировать нация, если своим премьер-министром они выбирают представителя своих бывших колоний?! Слава Богу, наша королева не дожила до этого позора…» – размышлял Пьер До…
Под фюзеляжем роскошного самолёта простирались необъятные просторы Соединённых Штатов, а потом и Атлантического океана, вперемежку с бело-серыми облаками. Они то открывали землю и океанскую гладь, то опять прикрывали их своей полупрозрачной пеленой. Но однажды поверхность совсем исчезла в обозрении из иллюминаторов, закрытая плотным слоем белых облаков.
Хозяин самолёта, восьмидесятипятилетний Джим Видон, сидел в деревянном кресле, обитом кожей, за небольшим уютным деревянным столом в цвет креслу: светлый дуб. Слева от него, на специальной подставке возле иллюминатора, стояли два телефона: для связи с главой Пентагона и пилотом воздушного судна. На столе лежали листы мелованной бумаги, блокнот с логотипом президента США и стандартный канцелярский набор: ручки, карандаши, степлер, кнопки, а также нажимной звонок для вызова своей помощницы Сьюзи Баркли, которая находилась в соседнем кабинете. Размеры кабинета были соизмеримы с размером фюзеляжа «Боинга» этой модификации, поэтому роскошью тут и не пахло.
При посадке в самолёт Видон повесил свой пиджак на спинку кресла и сейчас находился в расслабленном состоянии, развязал галстук на рубашке, приложив при этом немного усилий, что не осталось незамеченным глазами собеседника.
Пьер До сидел напротив, но не в кресле, а на диване. Они были один на один.
После того, как пилот по громкой связи доложил, что самолёт набрал плановую высоту, Видон позвонил и вызвал свою помощницу:
– Принеси нам виски, Сьюзи. Вам с чем-нибудь, господин До?
– Если можно, мне со льдом, мадмуазель Баркли, – любезно ответил Пьер, скользнув холодным безразличным взглядом по аппетитным формам помощницы.
«Значит, люди говорят правду», – подумал Видон, вспоминая статьи из «жёлтой прессы», которыми его снабжали помощники накануне выборов премьер-министра соседней страны. «Расскажу об этом сыну, он спец в этих делах, пусть оценит», – и при этом мягко улыбнулся гостю.
После того как помощница принесла им виски и они сделали по паре глотков, Видон откинулся на спинку кресла, поднял руку так, как будто бы хотел начать говорить о чём-то. В этот момент самолёт начал делать небольшой разворот, и облака, которые до этого были снизу, оказались напротив иллюминатора, в который мельком взглянул президент.
Вдруг он как будто зарычал, выронил бокал из руки и стал нервно тыкать пальцами в иллюминатор, призывая собеседника взглянуть туда!
Пьер До вскочил и уткнулся лицом в иллюминатор, но не увидел ничего, кроме… маленькой тени от их самолёта, парящей по облакам. Так бывает, когда солнце находится сбоку от воздушного судна, и поэтому оно отбрасывает свою тень на проплывающие мимо облака.
– Вы видели это?! – воскликнул Видон, глядя на своего гостя испуганными глазами. – Это же беспилотник! Они следят за нами! Но кто это?! – Ион дрожащей рукой схватил трубку телефона для связи с пилотом.
– Слушаю вас, господин президент! – отозвался на другом конце первый пилот.
– Срочно ко мне!
– Есть, господин президент!
Пьер До пытался успокоить своего коллегу, но куда там! Страх на фоне возраста пересиливал последние остатки разума.
Стив МакДавиш передал управление самолётом своему помощнику и направился к кабинету президента. По пути он обратился к Баркли:
– У него, похоже, опять приступ. Позвонил, вызвал. Приготовьте успокоительное на всякий случай.
Сьюзи понимающе кивнула и открыла саквояж с лекарствами, достала оттуда две пилюли, налила стакан воды.
– Что случилось, господин президент? – спросил первый пилот.
– Ты видел это?! – сдавленным голосом проговорил Видон, указывая пальцем на иллюминатор.
Конечно, к этому времени поворот был завершён, и никаких «беспилотников» уже не было и в помине.
МакДавиш сначала взглянул в иллюминатор, а потом вопросительно посмотрел на премьер-министра Канады.
– Во время разворота самолёта мы увидели тень на облаках и подумали, что это беспилотник, который следит за нами, – ответил До, специально акцентируя свою речь на «МЫ», «УВИДЕЛИ», «ПОДУМАЛИ», «НАМИ».
Первый пилот сразу всё понял и с благодарностью во взгляде кивнул До.
«Он хоть и старый маразматик, но всё же наш президент. Кто-то же за него голосовал?..» – подумал Стив, а вслух произнёс:
– Я сейчас свяжусь с Главным авиационным командованием, запрошу у них сведения о нахождении на нашем маршруте других летательных аппаратов и незамедлительно вам доложу, господин президент!
– Сколько вам понадобится времени? – уже немного успокоившись, спросил Видон.
– Учитывая то, что нас сопровождают истребители Авиационного боевого командования, – не более пяти минут, господин президент! – И Стив принял строевую стойку.
– Действуй, сынок, – ответил Видон. – Я жду новостей, даже если они будут очень плохими.
Первый пилот резко развернулся и вышел из кабинета президента.
– Ну как он? – спросила помощница, обращаясь к первому пилоту. Тот пересказал ей разговор в кабинете президента и добавил:
– Немного отпустило. Ждёт от меня новостей. Сейчас глотну чего-нибудь и доложу ему, что всё в порядке.
– Не спешите, – озабоченно сказала помощница. – Я не стала вас тревожить, но мне сообщили, что на Аляске вновь избранный независимый губернатор, Стивен Вэйхом, объявил об инициировании референдума о выходе его территорий из состава США. Вы понимаете, чем это может закончиться?
– Мы не довезём старика до Лондона, – озабоченно проговорил первый пилот.
– Да чёрт с ним, со стариком! – прошипела Сьюзи, вмиг превратившись из милой девушки в демона. – Вы помните Крым? Другие республики, вышедшие из состава Украины, чёрт бы её побрал! После этого они вошли в состав России! Вы понимаете это?!
– А причём тут Аляска и Россия? – растерянно спросил МакДавиш.
После этих слов Сьюзи Баркли посмотрела на собеседника совсем другим взглядом. Таким взглядом смотрят на стендаперов, которым не удалась шутка, на умалишённых, когда не знаешь, кто они такие, и на…
– Вы разве не знаете, что до 1867 года Аляска входила в состав России? – сдавленным голосом спросила она.
Первый пилот слегка побледнел, потом недоверчиво улыбнулся:
– Скажете тоже…
Увидев серьёзный и тревожный взгляд Сьюзи, он попятился назад, но, упёршись в перегородку между кабинетами, остановился, вытер выступивший на лбу пот рукавом идеально чистой и отглаженной униформы и снова приблизился к помощнице президента.
– Вы это серьёзно?
– Мне с вами не о чем разговаривать. Пять минут прошло. Идите и доложите, что никто за вами не следит. А потом я зайду и дам ему снотворное. Пусть старик поспит. Ему предстоят трудные дни. Иещё: учите историю той страны, первым пилотом президента которой вы являетесь!
МакДавиш, подчиняясь, неуверенно кивнул и вошёл в кабинет президента.
– Ну что там, сынок? – слабеющим голосом спросил его хозяин.
– Мы одни по маршруту, господин президент! Никаких беспилотников и других летательных аппаратов, которые могли бы угрожать вашей безопасности, нет.
– Вот и славно, Пьер! – отвлёкшись от докладчика, обратился Видон к премьер-министру Канады. – А ты распереживался! – и слегка захихикал.
До одобрительно взглянул на первого пилота, но тут же насторожился, прочитав в его взгляде некую озабоченность и тревогу.
– У тебя всё, сынок? – обратился к МакДавишу президент.
– Никак нет, господин президент. Мне сообщили, что на Аляске начинается какая-то возня…
Его резко перебил Пьер До:
– Вам пора за штурвал. Занимайтесь своим делом. А нам ещё необходимо кое-что обсудить с господином президентом.
Он говорил специально громко и чётко, чтобы голосом заглушить понимание Видоном только что произнесённой первым пилотом фразы. И ему это удалось! Видон неуверенно поворачивал голову то к одному, то к другому, явно не успевая за ходом их мыслей. Но всё же он собрался и произнёс:
– Наш гость верно говорит. Идите к штурвалу. Мы сами разберёмся. И позовите Сьюзи.
Стив МакДавиш вышел из кабинета, перекинулся парой фраз с помощницей президента, сказав, что тот её ждёт, и вернулся в кабину.
– Проходи, Сьюзи. Что-то я разволновался. Ты принесла витамины? Хорошо. Давай. – И он запил обе таблетки водой. – Ты свободна, детка. Надеюсь, в ближайшие пару-тройку часов я тебя не побеспокою.
Как только она вышла, он обратился к Пьеру До:
– Ты хотел со мной поговорить об Аляске, ведь так?
Неожиданный переход на «ты» До обосновал быстрым действием таблеток.
– Всё верно, господин президент. Там очень неспокойно. У нас на границе с ней ходят упорные слухи о том, что они…
– Ну-ну! Не стесняйся! Говори, как есть! – В глазах президента США промелькнули искорки заинтересованности. – Хотя я и так знаю. Этот русский медведь хочет опять вернуть её под своё крыло! Он хочет стать сильнее меня! Я… – Голос его стал затухать и слабеть… – Я не позволю ему этого сделать… – Ион, упёршись подбородком в грудь, уснул.
«Как знать, как знать», – подумал Пьер До, накрывая этого немощного старика пледом, заранее подготовленным на этот случай Сьюзен Баркли, и после налив себе в бокал очередную порцию виски.
«Рунак был прав. Старик “никакой”. Его пора менять», – и, залпом осушив хрустальную ёмкость, начал устраиваться на хозяйском диване.
– А ты представляешь, сынок, что было бы, если бы Аляска была в составе России и их ракеты стояли на островах Архипелага Александра, в заказниках Раннгел-Сейнт Элиас Нэшнел Парк, Юкон-Чарли Риверс и Арктик Нэшнел! Так же близко от нас, как при этом несмышлёныше Кеннеди на Кубе? Спасибо императору Александру II – как они его называли, «Освободителю»… За то, что и нас, через столько лет, «освободил» от страха перед русскими…
Пьер До вздрогнул от неожиданности, тем более что Видон говорил очень громко и чётко.
Приподнявшись на локте с дивана, премьер-министр Канады убедился, что всё это президент произнёс во сне, и прилёг обратно. Но услышанное не давало ему уснуть. Несмотря на выпитый виски, его била мелкая дрожь только от одной мысли, что на северной границе его страны могли стоять русские ракеты…
Часть 1. Обезглавленная
«Да что же это такое?! Ни с того ни с сего этакий мороз со снегом! И это – первое марта!».
Бывший титулярный советник и следователь Санкт-Петербургского окружного суда Игнат Тимофеевич Пятровский, едва вдохнув морозный уличный воздух через открытую дверь парадной, тут же её захлопнул и вернулся к себе в квартиру, чтобы одеться потеплее.
В этом году он планировал отметить своё шестидесятилетие, но внешне выглядел гораздо старше: лицо и шея были испещрены морщинами и стариковскими пигментными пятнами, скрюченные пальцы рук говорили то ли о подагре, то ли об артрите. Кроме того, последствия долгой сидячей работы вылились в сильную сутулость, так что казалось, будто Пятровский горбун. А пенсне с толстыми линзами выдавало в нём бывалого канцеляриста, и ведь на самом деле службу Игнат Тимофеевич закончил титулярным советником в адресном столе Коломенской части Санкт-Петербургского Департамента государственной полиции три года назад, вблизи которого и проживал по сей день.
Квартиру он снимал в доме на Мясной, 24. Она была небольшой – порядка шести квадратных саженей – и состояла из зала-спальни и кухни-топочной. В зале, помимо кровати, стояли шкафы для одежды и книг, а также маленький стол с одним стулом и большой сундук, где Игнат Тимофеевич хранил свои документы, единственную награду – орден Святого Станислава III степени – и подарок одной удивительной женщины. На кухне стояли печь-голландка, согревавшая квартиру в холодное время года, небольшая дровница, наполовину заполненная берёзовыми дровами, и шкаф с посудой. Для того чтобы можно было хотя бы немного подогревать еду, которую готовила местная кухарка, Игнат Тимофеевич соорудил из принесённого с улицы большого камня подставку, на которую ставил чайник или миску с едой, и вплотную её подвигал к печке.
Временный хозяин квартиры открыл дверь, повесил фуражку и пальто, оставшееся ему от прежней службы, на вешалку, немного подумав, не стал снимать сапоги и, вытерев подошвы о коврик, прошёл в зал. Там он снял тужурку и, открыв шкаф с одеждой, достал видавший виды шерстяной жилет, купленный им ровно год назад на Александровском рынке.
– Нахватаете вы гнид и блох, ваше благородие, с энтого рынка! – вздыхая, говорила ему Марфа – местная прачка, женщина средних лет и такого же телосложения.
И действительно, на этом рынке продавалось много старого поношенного тряпья и одежды, что нередко служило очагом и распространителем всяческих зараз. Заболеваемость 3-го участка Спасской части, где и находился Александровский рынок, превосходила по своим показателям все другие участки столицы. Зачастую петербургский доктор обнаруживал у пациента какую-то болезнь и после прояснения обстоятельств устанавливал, что человек недавно приобрёл старую вещь или же платье на Александровском, которая и явилась переносчиком выявленной заразы.
– Сплюнь, дура! – беззлобно отвечал ей Игнат Тимофеевич. – Вскипяти хорошенько и в керосине отмочи.
– Да знаю я, – отвечала прачка, пряча в карман фартука двухкопеечную монету, данную Пятровским за внеплановую работу.
Надев жилет, Игнат Тимофеевич облачился во всё ранее снятое и вновь вышел на улицу. Снег продолжал валить, как никогда не сыпал в минувшую зиму.
Ему предстоял неблизкий путь: вначале – на упоминавшийся Александровский рынок, чтобы купить новые галоши в преддверии слякотной весны (прежние, уже достаточно изношенные, ему погрызла местная дворняжка минувшей осенью, когда он их оставил перед дверью квартиры просушиться), а далее – на Ямской рынок, за провизией.
– Картошки, лука, моркови и капусты понемногу купите, ваше благородие, – как всегда с деловым видом «инструктировала» Пятровского кухарка Клавдия Матвеевна, женщина лет тридцати, мать двоих сорванцов. – Крупы какой-нибудь да муки по три фунта, более не надобно – мыши сожрут. Дармоеду вашему корюшки купите – сварю. Ну а мяса – насколько будет не жалко.
Было не жалко, и даже очень хотелось, но Игнат Тимофеевич был стеснён в средствах… А «дармоедом» кухарка называла кота, который жил у бывшего титулярного советника.
До увольнения его со службы оклад титулярного советника составлял 105 рублей в месяц. Выслуга у него была 30 лет, за что назначалась выплата в размере 2/3 полной пенсии (а полная пенсия – это половина оклада). В итоге земская уездная эмеритальная касса Санкт-Петербурга ежемесячно выдавала ему пенсию по 6-му разряду в размере 70 рублей 35 копеек. Из этой суммы треть уходила на оплату аренды квартиры (с учётом дров и керосина для лампы), по полтора рубля он платил кухарке и прачке, ещё 1 рубль ежемесячно жертвовал в Фонд ветеранов Министерства юстиции (что это и куда шли деньги от пожертвований, он не знал, но исправно переводил на определённый счёт). Итого на жизнь оставалось около сорока пяти рублей. Часть из этой суммы уходила на книги, газеты, писчую бумагу, перья и чернила, часть – на лекарства (так подорожавшие в последние годы), часть – на одежду и обувь, а также на необходимость в их обслуживании. Основное шло на пропитание.
Семьёй Игнат Тимофеевич не обзавёлся. По молодости в родной Твери ухаживал за одной барышней, да вот не судьба – померла она от чахотки. С горя Пятровский оставил отчий дом и уехал в Киев, где поступил в Императорский университет Святого Владимира, получив там юридическое образование. Особыми знаниями он не блистал, но прилежностью и послушанием смог добыть себе направление в столицу.
В Санкт-Петербурге служил участковым судебным следователем довольно исправно, звёзд с неба не хватал, но у начальства был на хорошем счету, за что в начале 1881 года уже стал статским советником, «вашим высокородием», став обладателем права на личное дворянство, полученное за личные заслуги, но не передающееся по наследству.
В глубине души он лелеял мечту вырасти по чиновничьей лестнице выше, чтобы дворянство стало наследным, а вслед за этим – выйти на заслуженный отдых, найти какую-либо столичную вдовушку его лет и заканчивать жизнь в спокойствии и умиротворении где-нибудь на даче в районе Осинорощинского редута, на север от столицы. И такой шанс ему предоставился вследствие печальных событий 1 марта 1881 года, а именно – покушения и убийства императора Александра II…
* * *– Слушай внимательно, Пятровский. Завтра без четверти одиннадцать утра ты должен прибыть в приёмную товарища министра юстиции господина Фриша на Литейный, четыре. Понятно?
Прокурор Петербургской судебной палаты Вячеслав Константинович фон Плеве усталым взглядом посмотрел на подчинённого. После убийства государя всё руководство и личный состав министерств внутренних дел и юстиции практически не смыкали глаз. Аресты участников покушения, их помощников и сочувствующих проходили ежедневно. Кого-то тут же бросали в застенки, кого-то освобождали, но через пару дней опять ловили. И допросы, очные ставки, следственные эксперименты, допросы, очные ставки, следственные эксперименты… Это всё повторялось изо дня в день. Нужно было усиление следственных и судебных органов, искавших злодеев и принимавших решения по судьбам арестованных. Одним из таких должен был стать статский советник Игнат Тимофеевич Пятровский.
– Так точно, ваше превосходительство! – по-военному ответил пятидесятилетний подчинённый.
– Тогда ступай.
Утром следующего дня Пятровский облачился в чёрную форменную одежду с бирюзовыми кантами на фуражке, мундире и погонах и к назначенному сроку прибыл в приёмную к Фришу. Секретарь внимательно осмотрел гостя с ног до головы, смахнул с его плеча откуда-то взявшееся птичье пёрышко, чем смутил посетителя.
– Проходите, ваше высокородие! – И подбадривающе подмигнул статскому советнику.
Игнат Тимофеевич постучался, но ответа не последовало.
– Смелее, господин статский советник, – сказал секретарь.
Пятровский повернул ручку и потянул дверь к себе. За ней оказалась ещё одна, открывающаяся внутрь. Тут он уже не стал стучать, а просто зашёл в кабинет.
– Ваше высокопревосходительство! Статский советник Пятровский к назначенному часу прибыл! – выпалил Игнат Тимофеевич, преданно глядя в глаза товарищу министра.
– Проходи, Пятровский. Читай.
С этими словами Эдуард Васильевич Фриш протянул Пятровскому листок бумаги с водяными знаками и геральдическим знаком министерства юстиции. Статский советник с волнением и лёгкой дрожью в руках принял его, достал из внутреннего кармана тужурки очки и, надев их, прочитал:
«ВСЕПРЕСВѢТЛѢЙШІЙ, ДЕРЖАВНІЙШІЙ,
ВЕЛИКІЙ ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОРЪ
АЛЕКСАНДРЪ АЛЕКСАНДРОВИЧЪ,
САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОССІЙСКІЙ, ГОСУДАРЬ ВСЕМИЛОСТИВѢЙШІЙ!
Прошу разрѣшенія Вашего Императорскаго Величества временно возложить обязанности слѣдователя по особо важнымъ дѣламъ Санктъ-Петербургскаго окружного суда на статскаго совѣтника Игната Тимоѳеевича Пятровского, въ связи съ необходимостью убыстренія проведенія слѣдственныхъ дѣлъ. Характеристика на онаго и послужной списокъ прилагаются.
Товарищъ министра юстиціи Фришъ.
15 марта 1881 года.»
А ниже резолюция Александра III:
«На два мѣсяца. Будетъ достоинъ – представляй къ постоянному.
А.».
Сердце статского советника забилось вдвое быстрее обычного, на руках, лбу и шее выступил пот, дыхание участилось, очки стали запотевать. Он оторвал взгляд от листка, протянул его обратно Фришу и непроизвольно попятился назад.
– Ты мне ещё тут в обморок упади! – весело сказал, глядя на него, товарищ министра, тем самым вернув Пятровского в чувства. – А письмо можешь забрать себе, на память. Все необходимые распоряжения уже сделаны. Сегодня завершишь все дела у Плеве и завтра – сюда. Секретарь покажет тебе, где будешь трудиться. Свободен.
И Фриш углубился в изучение дела очередного бунтаря, которого должны были повесить. Игнат Тимофеевич пулей выскочил из кабинета, мельком взглянул на улыбающегося секретаря и через мгновение оказался на улице. Его мечта была рядом с ним!..
* * *…Вспоминая всё это, Пятровский дошёл до угла Мясной и Екатерингофского проспекта, повернул налево и двинулся вдоль Екатерининского канала в сторону Александровского рынка, который располагался на обширном участке между Садовой улицей, Малковым переулком, Фонтанкой и Вознесенским проспектом. Идти было минут двадцать пять – тридцать, но непрекращающийся снег вперемежку с ветром от канала и морозом значительно затруднял движение. Конечно, можно было бы взять извозчика, но это – дополнительные траты. Игнат Тимофеевич решил воспользоваться им на обратном пути, когда закупится всем необходимым.
При подходе к Большой Подьяческой улице он сквозь завывание ветра услышал крик мальчишки-газетчика:
– Свежий бюллетень погоды на 1 марта 1891 года от Главной Геофизической Обсерватории Санкт-Петербурга! Небывалые морозы в первый день весны после тёплой зимы! Всего 1 копейка!
Подозвав мальчика и купив бюллетень, Пятровский прочитал, что минимальная температура сегодня ожидается «–15» градусов, максимальная – «–8», а средняя – «–11». Толщина снежного покрова не должна была превысить десяти сантиметров.
Дальше он читать не стал, а, свернув бюллетень в трубку, аккуратно его засунул во внутренний карман пальто.
На рынке он долго приценивался, примерял галоши, внимательно рассматривал каждую из них на предмет порывов и других повреждений, и в конце концов купил себе пусть и не новые, но вполне подходящие по цене и качеству «мокроступы» завода «Треугольник». После этого Игнат Тимофеевич направился за продуктами на Ямской рынок.
До Николаевской улицы, где, собственно, и находился этот рынок, идти нужно было около часа. Время приближалось к полудню, ветер и снег немного утихли, и прогулка стала приобретать приятные черты. Пятровский выходил из дома нечасто, особенно в зимнее время, поэтому пройтись по Санкт-Петербургу, пусть в холодный, но всё же весенний день, радовало бывшего титулярного советника. По Садовой он дошёл до перекрёстка и повернул направо, на улицу Горсткина. Эта улица у Игната Тимофеевича ассоциировалась с его первым расследованием в новой должности…