Жизнь и судьба инженера-строителя

МД – Программа «Московское долголетие». М8 – Кодовое название цеха

МиДК–Каф металл и деревян конструк. МИСИ-Москов инж-строит институтМИИТ- Москов ин-тут транспорт. МОПР -Международ орг-я помощи революц-м

МТС – Машинно-тракторная станция. МТФ – Молочно-товарная ферма

МХТИ-Мос химик-технолог ин-тут. МЧС- Мин-во по чрезвычайным ситуациям

НИИ – Научно-исследователь институт. НИИЖБ – НИИ бетона и железобетона

НИЛ – научно-исследов-я лаборатория. НИС – научно-исследовательский сектор

НИСИ – Новосиб инж-строит институт. НКВД – Народ-й комиссар внутрен дел

НКМЗ – Н-Крамат-й машиностроит-й завод. НорЛАГ- Норильск лагерь ГУЛАГа

НЭП- Новая экономическая политика. Наркомздрав – Народ-й комисса-т здрав-я

ОБХСС- Отдел борьбы с хищен соц собств ОТС – отдел технического снабжения.

ОГМ – Отдел главного механика. ОГТ – Отдел главного технолога

ОКСОРС – Отдел рабочего снабжения. ОСМЧ – особые строит-монтаж части в ВОВ.

ПГС– Промышл и граждан строительство. ПТО – Производств-технич отдел.

ПГЛУ-Пятигор гос лингв ун-тет. ПГТУ-Пятигор Гос Технолог Универ-тет.

ПК – Персональный компьютер. ПК 12 – Двенадцатиперстная кишка.

ПКЖ – ж/б плиты покрытия. ПМК – Передвижная мехколонна

ПТИ-Пятигор-технологич-институт.ПИ-2-Проект-инст-тут-в-Ленинграде

ПКиО – Парк культуры и отдыха. ППР – Проект производства работ

ПТО – Производствен-технический отдел ПТУ-Производств технич-ое училище

ПХВ – Полихлорвиниловая краска. п/я – Почтовый ящик (секрет предпр-е)

РАУ– Ростов артиллер училище. РБО- Российс-е бальнеологическое общ-во

РБУ – Растворобетонный узел. РГУ – Ростовский госуниверситет

РЖД – Российские железные дороги РИИЖТ- Ростов инст-т инж ж-д транспорта

РИСИ – Ростов инж-строит институт. РМЦ – Ремонтно-механический цех

РОЦ-Распиловочноокорочный цех.

РСДРП (б) – Российская социал-демократическая партия (большевиков)

РСМ – Завод Ростсельмаш. РФ-Российская-федерация

РСУ – Ремонтно-строительное управление. Рабфак – Рабочий факультет.

РСФСР – Российская Советская Федерат-я Социалистическая Республика

СА – Советская армия. СИБЗНИИЭП-Сибирск зона НИИ эксперимент проект-ия

СК – Завод синтетического каучука. СКГВХ – Ин-тут Севкавгипроводхоз

СКиЩ – Склад коры и щепы. СМ – Совет министров СССР

СМР – Строительно-монтажные работы. СМУ – Строит-монтажное управление

СНиП – Строите нормы и правила. СНК – Совет народных комиссаров СССР

СПб – Санкт-Петербург Содо-поташевая смесь.

СПИ – Ставрополь политех институт. Совдеп – Совет депутатов трудящихся

СТЗ – Сталинград тракторный завод. СТЭМ – Студенч театр эстрад миниатюр

СПбИЭА-Санкт-Пет инж-эк-я академия. СПИ- Ставрополь политех. институт

СССР-Союз-Совет-Социал-Республик

ТСО – технические средства обучения. ТСП – Технология строит производства

ТУ – Технические условия. ТЭП – Институт «Теплоэлектропроект»

ТЭС-Технологическая-эл станция. УВД – Управление внутренних дел

УИЛПК- Усть-Илим лесопром комплекс. УМ-3 – Управление механизации № 3

УНР – Управление начальника работ. УПТК-Управ производ-технолог комплек-ии

УС БЛПК – Управл строит БЛПК. УСГБ – Управление строит. города Братска

УСД – Управление строительства дорог. УССР – Украин совет социал республика

УСЭТР – Управление строительства экскаваторно-тракторных работ

ФЗУ-Фабрично-завод училище. Форма № 2 – Финанс отчёт о выполнен-х работ

ХТЗ – Харьковский тракторный завод. ХИСИ- Харьков инж-строит институт

ЦБК – Целлюлознобумажный комбинат. ЦКК – Упр-е строит цеха ЦКК

ЦЗЛ – центр заводская лаборатория. ЦК – Центр Комитет ВКП(б), КПСС

ЦНИИСК-Центр-й-НИИ-строит-конструкций.ЦСКА-Центр-й-спортклуб-армии

ЦДЮТиЭ – Центр детско-юношеского туризма и экскурсий

ЦУМ – Центр универсальный магазин

ЧОН – Части особого назначения. ЧССР-Чехословац сов социал республика

ЧТЗ – Челябинский тракторный завод. ЭКГ-4 – Экскаватор горный

ЮНЕСКО – Департ культуры при ООН

РАННЕЕ ДОШКОЛЬНОЕ ДЕТСТВО

«Человек простого происхождения,

если не напишет первых картин

своей жизни собственноручно,

то никто уже за него

этой картины не напишет».

Сперанский

Я родился 30 сентября 1936 года в Харькове на посёлке ХТЗ; у моих родителей был уже семилетний сын Виктор, они ждали девочку, а родился я; через четыре года родилась сестрёнка Оля. С датой моего рождения связана смешная история; поскольку родители были партийными, я много лет не знал, что 30 сентября – это православный праздник «Вера, Надежда, Любовь», и однажды, когда мне исполнилось 12 лет, я услышал краем уха, как папа и мама упомянули об этом празднике; а в это же время страна готовилась к выборам в Верховный Совет, от завода была выдвинута кандидатом стахановка Вера Кошкарёва, её портретом был обклеен весь город; услышав из уст отца «Вера, Надежда, Любовь», я спросил: «Вера – это Кошкарёва?»; родители почему-то засмеялись.

В Харькове я жил до пяти лет; мои родители, которым было в то время 33 года, активно трудились: папа – на ХТЗ начальником моторного цеха, мама – в детских учреждениях; по рассказам мамы, её сестра Полина приезжала из Киева, вскармливала меня своим молоком, и я всегда знал, что в Киеве живёт моя «молочная» двоюродная сестра Людмила, дочь тёти Полины. Я помню себя рано, но первые мои впечатления разрознены. Островком в моей памяти стоит воспоминание о том, как брат, которому было уже десять лет, вёл меня домой из детских ясель; мы шагали по улице сначала к дому, где жил его друг Волик, и эта улица была центром моего тогдашнего мира; я шёл рядом с Витей, не держа его за руку и даже отважившись иногда опередить его, чувствуя себя счастливым; заходили к Волику, друзья беседовали, а я играл с заводным танком – большая редкость по тем временам; танк самостоятельно, а не за верёвочку, двигался по большому дивану, я ставил на его пути разные препятствия, он их преодолевал, я приходил в восторг от движущегося по дивану танка; но у меня дома тоже была любимая игрушка – красивый целлулоидный негр Том.

Не могу похвастаться, что отчётливо помню детство, свои первые пять-шесть лет, но достоверно знаю об одном случае; дома накануне нового года мы украшали ёлку красивыми стеклянными игрушками: наверху устанавливалась красная звезда, а вокруг неё – длинные сосульки, ниже – шары, разные фигурки, зверьки; но самым красивым украшением был самолёт, выполненный из маленьких стеклянных шариков; также вешали на ёлку самые вкусные в то время конфеты «Папанинцы на льдине»; именно с ними связана неприятная история; когда семья уже легла спать, брат, большой лакомка, подтыривал меня выйти тихонько из детской комнаты и сорвать с ёлки пару конфет, поскольку знал, что меня маленького за кражу не накажут; мы съели конфеты, а утром похищение он свалил на меня, и от мамы попало.

И ещё из самых ранних воспоминаний; однажды я зашёл в ванную комнату и увидел в эмалированном тазу ползающих тёмно-коричневых усатых тараканов; моё детское испуганное воображение рисовало их такими страшными, огромными, что я сильно испугался: ревел и орал до тех пор, пока совсем не осип, потерял голос и был отправлен в детскую комнату, где на смену страху пришло огромное облегчение; даже позже в Рубцовске я вспоминал этих тараканов и говорил маме, что они были похоже на алтайских жуков-носорогов, которые водились на даче АТЗ в Шубинке; в первый же день пребывания в лесу я их сразу приметил в траве своими маленькими острыми глазками. Естественно, ребёнок запоминает, и часто на всю жизнь, наиболее интересное, удивительное, но ещё и впечатление, полученное в результате эмоционального стресса, возникшего от испуга.

Приятные воспоминания тоже остаются в памяти; по случаю какого-то праздника папа принёс домой торт в виде ступенчатой пирамиды, наверху которой находился красивый цветок; мама дала мне попробовать и объяснила, что это цукат; так я впервые узнал это название, которое обозначало очень вкусную сладость; не скрою, что в дальнейшем гордился этим познанием, поскольку многие люди не знали это слово и не употребляли его.

Мы жили на посёлке ХТЗ в «Доме специалистов» – это был специально построенный по указанию наркома Орджоникидзе огромный со многими подъездами кирпичный дом для семей ведущих инженеров, которых в стране было ещё мало; иностранные специалисты, в основном из США и Германии, жили в коттеджах; в нашем доме было всё: большой магазин, парикмахерская, прачечная, фабрика-кухня, бытовые мастерские, кинотеатр и т.п.; однажды мама и я пошли в магазин, который был образцовым на посёлке: огромные стеклянные витрины и прилавки, наполненные товаром, а снизу имелись блестящие никелированные поручни – настолько притягательные, что я совершил плохой поступок: пока мама разговаривала со знакомой, я стал облизывать эти гладкие поручни по всей длине прилавков; когда люди на это обратили внимание мамы, мне сильно влетело, потому и запомнилось.

Известно, что детские впечатления самые сильные, детские мечты самые радужные. Об одном интересном эпизоде я обязательно хочу рассказать; в июле 1941 года, когда уже шла война, мне было почти пять лет; все ребята проводили время, играя в большом дворе нашего очень протяжённого дома, который отделял двор от главной улицы посёлка. По воспоминаниям мамы это было в воскресенье, поскольку в будни двор пустой – дети в садиках, школе, а взрослые на работе; мамаши занимались домашними делами, изредка выглядывая в окно, чтобы увидеть своё чадо; отцы на заводе, ибо с начала войны выходные отменили. За домом проходила основная трасса, оттуда слышался шум моторов – это танки, выходившие из ворот завода, они выстраивались в колонну перед отправкой на фронт; удержаться ребятам во дворе было невозможно, мы потихоньку выходили через арку на улицу; конечно, этого делать нельзя, в мирное время мама часто брала меня с собой походить по посёлку, но в этих прогулках не было ничего интересного, тем более, когда мама встречала знакомых и долго беседовала, а мне приходилось маяться от скуки; другое дело, когда Витя брал меня из ясель, мы шли по посёлку часто специально разной дорогой, он многое рассказывал и объяснял, было интересно.

В этот день, о котором рассказываю, ребята увидели на дороге длинную колонну танков, покрашенных в зелёный цвет, с красной звездой на башне и большими белыми номерами на броне; возле машин стояли танкисты в красивых комбинезонах и кожаных шлемах; они громко разговаривали, шутили, смеялись, подзывали к себе ребят, некоторых поднимали на броню, знали, что постоять на танке – это для ребят мечта, ведь раньше дети не видели «живых» танков. Один танкист подозвал меня и поднял на броню; мне повезло: сверху открывался живописный вид, я был горд! Танкист меня спросил: «Поедешь с нами на фронт?», я ответил согласием, и хотя они заулыбались, но для меня было всё серьёзно; вдруг я услышал голос мамы, не найдя меня во дворе, она выбежала на улицу и увидела меня, стоящего на танке в окружении довольных и смеющихся танкистов; сцену, которая разыгралась далее, я излагаю по воспоминаниям свидетелей, соседей по дому, которые вечером всё рассказали папе и Виктору; моя память из этой сцены выделяет присутствие матери, надо знать её горячий одесский темперамент: она с руганью накинулась на танкистов, захвативших ребёнка, но они невозмутимо, поскольку были в хорошем настроении, выслушали маму и сказали, что мальчик дал согласие ехать с ними; маме было не до шуток, она громко на всю улицу подняла «одесский шум», всячески ругая танкистов нехорошими словами, почерпнутыми, вероятно, с Пересыпи, которых они ранее никогда не слышали, стыдила за их ухмылки и хохот; собралась большая толпа народа; под маминым напором благодушное настроение вояк быстро исчезло, их командир велел опустить ребёнка на землю и передать матери; получив дитя, мама на этом не успокоилась и ещё долго высказывала своё возмущение танкистам, которые стояли пристыженными и молчали; я был испуган, а дома мне здорово попало за самовольный выход на улицу. Этот эпизод своим ярким зрелищем врезался в память благодаря необычной ситуации; я ещё не мог знать, что военное и послевоенное лихолетье предоставят ребятам много подобных эпизодов, а тогда основным фоном этих впечатлений за несколько детских лет была бессознательная уверенность в полной законченности и неизменяемости всего, что меня окружало.

Фронт стремительно приближался к Харькову, начались бомбёжки, крупные заводы со специалистами эвакуировались на восток; из Харькова ушло 320 составов с заводским оборудованием и 275 с людьми. Всего же по стране на восток двигалось полтора миллиона вагонов, платформ и теплушек. Люди были в то время суровы. Одни тревожились за близких, которые не успели прислать из армии треугольничка с номером полевой почты, у других на руках были малые дети, у третьих – дряхлые старики… Многие знали доподлинно о жестоких бомбёжках, которыми гитлеровцы подвергали железные дороги. Но надо было ехать с заводом. Надо.

Паровозостроительный завод грузился на Балашовском вокзале, авиационный – на Южном, ХТЗ – у себя в Лосево. Эшелон за эшелоном. Думалось, что ехать недалеко. Сталинград, и это уже был тыл, ведь тогда ещё никто не предполагал, что немцы дойдут до Волги. Составы преодолевали огненную завесу, расчётливо поставленную «люфтваффе» на путях следования мирных эшелонов. Специалисты, рабочие и инженеры с семьями, детьми и стариками проходили сквозь тяготы колёсного быта, холод, голод, первые, самые горькие недели разлуки с родным очагом и встречи с неизвестностью. 12 июля 1941 г. в составе эшелона с оборудованием ХТЗ наша семья из семи человек, в т.ч. полуторамесячная моя сестрёнка Оля, выехала в Сталинград; люди кое-как определившись с жильём на новом месте, с головой уходили в работу, принимались устанавливать станки в цехах СТЗ; нашей семье предоставили двухкомнатную квартиру в посёлке тракторного завода, поскольку к нам присоединились эвакуированные из Киева папина сестра, моя тётя Вера, и её шестилетняя дочка Зоя, отец которой был на фронте.

События военного времени запечатлены в моей памяти настолько основательно, что мне не составило труда расшифровать их и положить на бумагу. Домашняя жизнь шла своим чередом: мама нянчила грудную Олю, Витя ходил в школу, а затем с товарищами под руководством взрослых сбрасывал с крыш немецкие зажигательные бомбы, я и Зоя играли в войну с ребятами во дворе; тётя Вера кормила всех, ходила на поселковый базарчик, варила еду на примусе, к которому детям запрещалось подходить, поскольку это была бесценная вещь эвакуированных; я и Зоя были подвижными, постоянно чувствовали голод, и когда мы до обеда или до ужина забегали домой, то бесполезно было что-то просить из еды; тогда мы хитро спрашивали: «Так с чем сегодня суп?», на что мама отвечала: «Суп с котом!» и выдворяла из дома. Обед состоял из супчика с крупой и вкусным лакомством от тёти Веры: тонкие кусочки чёрного хлеба, поджаренные на постном масле; иногда нам давали второе блюдо, но редко, поэтому я, поедая суп, спрашивал: «Вера, гарнир оставлять?», и если второго не было, мы оставляли в тарелке гущу, и это был гарнир, т.е. второе блюдо; за этот вечный мой вопрос к тёте Вере все друзья Вити, которые часто заходили к нам, посмеивались надо мной; даже через много лет в Рубцовске, когда я уже учился в школе, они растрезвонили на весь посёлок АТЗ эту Сталинградскую фразу, которой дразнили меня.

Ближе к осени бомбёжки, обстрелы города участились и немецкие снаряды долетали до посёлка; забавой мальчишек было собирать неразорвавшиеся снаряды и мины небольшого калибра, очищать их от грязи и прятать свою «коллекцию» в укромном месте – во дворе или среди сараев; однажды я тайно засунул мины под большую кровать, на которой мы спали – Виктор, двоюродная сестрёнка Зоя и я; этот мой запас неразорвавшегося оружия мама к ужасу обнаружила, с ней случилась истерика, ведь при взрыве семья могла погибнуть; Виктор осторожно вынес снаряды из дома, а я стоял и плакал, смотрел, как пропадает собранная мною «коллекция», плакал, просил, чтобы оставили хотя бы один образец, но, получив крепкий подзатыльник, успокоился; хорошо ещё, что во время сборов было не до меня, но долго с «подрывником» никто не хотел разговаривать.

Шло время, приближалась зима, немцы рвались к Волге и самолёты всё чаще бомбили город; в квартирах была обязательная светомаскировка, а по тревоге, объявляемой по радио, люди спускались в бомбоубежище, в подвал; над нами на третьем этаже жила семья, у которой не было радио; тогда мама брала большой игрушечный пистолет, который Витя вёз из Харькова, устанавливала пистон и, приложив пистолет к стене, стреляла; услышав сигнал, эта семья вместе с нами спускались по лестнице в подвал, в котором было темно и страшно, свечи берегли.

Люди как-то поначалу не слишком тревожились от того, что линия фронта опять угрожающе выдвинется на восток; в голову не приходило, что захватчик может дотянуться и сюда, что им, как никому другому, придётся во второй раз пережить эвакуацию. Но случилось именно так. Снова, погрузив станки на платформы, харьковчане с грустью смотрели на пустующие цехи Сталинградского завода, их тоже приходилось оставлять… По воспоминаниям одного из комиссаров отправляемого эшелона, его вызвали в дирекцию СТЗ и поручили важное задание. Эшелон должен уйти на Алтай через три часа. Выдали мандат, списки эвакуируемых с адресами, дали машину. Напомнили: всего три часа!

Харьковская эвакуация по сравнению с теперешней могла бы показаться лёгкой. Запылённые полуторки тарахтели по сталинградским улицам, объезжая указанные в списке адреса. Как ни внезапен был отъезд, сборы были недолгими. Время исчислялось минутами. Узлы, чемоданы перебрасывались через дощатый борт, детей подхватывали стоящие наверху, протягивали руки взрослым, и снова водитель давал газ. Ветер неизвестности и дождь хлестал в лица женщинам и детишкам.

К месту назначения, в посёлок на окраине Рубцовска, самый первый эшелон тракторостроителей прибыл 47 суток спустя, минуя Елецкую, Защиту, Баскунчак и другие узловые станции, забитые эшелонами. Требовались немалые ухищрения, чтобы в последующие отправляемые эшелоны попасть сегодня, а не завтра, чтобы накормить людей, не состоящих ни на каком довольствии, да ещё и с малышами на руках.

В феврале 1942 г. отец на полуторке приехал к дому, вещи уже были собраны, все погрузились в кузов (мама с восьмимесячной Олей сели в кабину), в кузове закрыли детей от снега большим куском брезента и поехали на вокзал; там уже стоял поезд, на платформах было погружено самое ценное и необходимое заводское оборудование, а в каждом большом товарном вагоне-теплушке размещались со своим скарбом около десяти семей специалистов; уже была известна станция назначения – маленький степной городок Рубцовск в Алтайском крае; папа был назначен одним из сменных начальников эшелона. Вспоминаю стихи нашего школьника Кулагина:

Война Россию всколыхнула,

И двинулись со всех сторон

В Рубцовск, где ветром всё продуло,

За эшелоном – эшелон.

Из Харькова и Сталинграда,

От ХТЗ и СТЗ,

Станки, машины, агрегаты, -

Алтайсельмаш и АТЗ.

В первый день, пока поезд отходил от Сталинграда, его бомбили немецкие самолёты, но, слава Богу, мазали; вскоре поезд повернул на восток и бомбёжки прекратились. Всё это разрозненные, отдельные впечатления полусознательного существования, не связанные как будто ничем, кроме личного ощущения при переезде в Рубцовск; наш вагон был разделён нехитрой разрешённой к перевозке мебелью на отсеки для каждой семьи, в них были устроены трёхъярусные деревянные нары; спальные места для матерей с маленькими детьми и стариков располагались на первом ярусе на ящиках с вещами, взрослые – на втором и третьем ярусе; для детей постарше, таких, как я, чтобы они никому не мешали, устроили под потолком на уровне маленьких окошек дневные места в виде балкончиков с перилами; на ночь детей спускали вниз, они спали на ящиках, поскольку родители опасались, что во время сильных толчков дети могут упасть вниз; с балкончиков мы наблюдали за всем, что происходило в вагоне, но особенно интересно было смотреть в окно на многочисленных остановках, когда на станциях загружали на паровозы уголь; люди бегали с чайниками и запасались питьевой водой; в центре вагона стояла большая печь, специально изготовленная на заводе из металла, топилась она дровами и углём; целый день на печи, которая была горячей, женщины варили и жарили пищу, подогревали воду для купания детей; в углу вагона было вырезано отверстие в полу с крышкой, куда сбрасывали испражнения; разные отходы выбрасывали под откос во время открывания роликовых дверей при проветривании вагона; иногда на остановках брат выводил меня на «экскурсию», мы шли вдоль состава; я видел зачехлённое заводское оборудование, а также на других составах – пушки и танки, которых везли ремонтировать на Урал; интересно было стоять рядом с паровозом, он был уже под парами, а один раз Витя поднял меня и передал машинисту, тот показал мне своё отделение с топкой и кучей угля, который сбрасывался из тендера; во время движения папа и все взрослые периодически днём и ночью дежурили и осматривали все платформы на предмет возможных диверсий; подростки, такие как Витя, помогали им, носили еду, бегали на остановках за водой и т.п.; на большой остановке в Челябинске папа «потерялся», поезд тронулся без него; позже он рассказывал, что задержался на ЧТЗ, получая техническую документацию для нового завода, который предстояло построить в Рубцовске; только на пятые сутки, где-то не доезжая Новосибирска, папа, передвигаясь литерными военными поездами, догнал наш поезд. Во время нашей поездки произошёл несчастный случай; мы внизу обедали, как вдруг раздался треск и громкий крик: девочка моего возраста, полненькая и неуклюжая, неосторожно повернулась на балкончике, сломала деревянное ограждение и с большой высоты упала на раскалённую печь, сильно обожглась, слава Богу, не погибла; её лечили гусиным жиром, купленным на остановке, и позже она поправилась.

Поездка растянулась на целый месяц, поскольку по пути надо было часто стоять на разъездах, пропуская военные грузы; наконец поезд остановился, не доезжая до станции «Рубцовка» четыре километра. Почему? Именно здесь в Алтайском крае на восточной окраине Кулундийской степи надо было в срочном порядке построить новый тракторный завод и обеспечивать фронт тягачами. Ещё ранее в 1923 г. Рубцовск посетил нарком просвещения А.В.Луначарский и записал в дневнике: «Рубцовск – бывшее село Рубцовка, представляет собой нечто совершенно убогое. Клуб, да и то не свой, а железнодорожный – довольно тесный и совершенно холодный сарай. Других мест для собраний нет, кроме кинотеатра, представляющего собой какую-то мазанку, покосившуюся и уродливую. Во всём селе, превращённом в окружной город, есть только два-три каменных здания, частная аптека, кооперативный магазин да строящейся почтамт. Школа находится в чрезвычайно убогом положении, строить вообще не из чего – бюджет, при огромном богатстве округа, очень невелик». Возможно, благодаря заботам наркома в 1927 г. в старой части города было построено красивое здание драматического театра.

Под холодным мартовским ветром 1942 г. началась выгрузка оборудования, людей отправили пешком к недостроенному зданию депо, расположенному в двух километрах от железной дороги; в этом большом протяжённом здании вдоль стен устроили из фанерных щитов клетушки для каждой семьи, а посредине сделали проход через весь цех; люди жили там до тех пор, пока им не построили квартиры в деревянных двухэтажных домах из бруса; в срочном порядке дома возводили строители ОСМЧ-15. Кулагин читал свои стихи на юбилейной встрече выпускников легендарной школы № 9, в Москве (1985 г.):

Не городом и не деревней

Рубцовка до войны была,

Не новой и не очень древней

И мирно жизнь её текла.

В широких улицах свободно

Саманки старые в пыли

Везде рекою полноводной

Арыки мутные текли.

На фронте от харьковчан ждали тракторов; без гусеничной тяги тяжёлые орудия оставались недвижимыми. Нужен был и хлеб. Потеряны важнейшие житницы, приходилось думать о распашке новых земель. Хотя трактор – не танк, вопрос о срочном возобновлении производства стоял остро. Руководителем строительства был директор ХТЗ с 1939 г. Парфёнов Пётр Павлович, который потом стал первым директором нового Алтайского тракторного завода. Теперь в 4-х км севернее г. Рубцовска, в голой степи, где до войны начали строить зерносклады, требовалось возвести тракторный завод с крупными цехами и специальными сооружениями; план мог показаться нереальным: через несколько месяцев начать выпуск тракторов в пустынной, завьюженной и неприветливой степи Алтая.