Рыжик на обочине

– Так что она тебе хотела сказать? – спросил он наконец.

– Пока не знаю.

– Ты не перезвонила?

Кэсс отделила три ребрышка от пластиковой упаковки. Губы она сжала (упрямо, подумал Майка). Внезапно проступила та девочка, какой она была давным-давно.

– Нет смысла откладывать, – сказал он. – Только затягиваешь.

– Соберусь – позвоню, – оборвала она его.

Он решил оставить эту тему. Вгрызся в ребрышко.

* * *

Находясь у себя в квартире, Кэсс если не спала, то всегда что-нибудь включала – музыку, новости, что угодно. По утрам NPR, вечером телевизор, неважно, собиралась она его смотреть или нет. Во время еды из радио на кухне непрерывным потоком струилась легкая музыка. Майка, любитель тишины, старался не обращать внимания, но постепенно невнятное раздражение нарастало, и он замечал наконец, что именно он слушает. И сейчас тоже спросил:

– Можно слегка приглушить?

Кэсс отрешенно глянула на него и повернула ручку, сделав немного тише. Он бы предпочел, чтобы она вовсе выключила звук, но это значило бы требовать от нее чересчур многого.

Они с Кэсс были вместе около трех лет и достигли той стадии отношений, когда все более или менее определилось, выработались компромиссы, удалось приспособиться к тому, что каждого не слишком устраивало в партнере, а на мелочи оба научились смотреть сквозь пальцы. Можно сказать, сложилась система.

Лишь ближе к концу трапезы Кэсс вновь заговорила о Нэн.

– У нее у самой-то все есть! – сказала она. Майка сперва и не понял, к чему Кэсс клонит, но она продолжала: – Огромный золотистый ретривер! Ну да, не ее собственный, жениха, но все равно. Казалось бы, могла бы и понять, почему я не готова расстаться с Усиком.

Майка никак не мог привыкнуть к тому, что Кэсс дала коту такое нелепое прозвище. Можно же подобрать что-то более взрослое и достойное. Герман, например, или Джордж. Но разумеется, он никогда не высказывал свое мнение.

– А где же сейчас Усик? – надумал он спросить. Оглядел кухню – кота нигде не видать.

– То-то и обидно, – ответила Кэсс. – Ты же знаешь, стоит кому-нибудь прийти, он сразу исчезает. И вот нелепая случайность – надо же ему было высунуться как раз тогда, когда я открыла дверь Нэн.

– А по делу-то что? – спросил он. – Нэн собирается отказаться от аренды и уступить ее тебе? Она с этим парнем помолвлена дольше, чем мы с тобой знакомы.

– Хороший вопрос, – сказала Кэсс. – Другие люди знакомятся, влюбляются. Съезжаются и вступают в брак. Нэн, видимо, не читала инструкцию.

Майка выдержал короткую паузу, а потом спросил, что поделывает Димолей – самый трудный ученик, доставлял Кэсс хлопот больше всех. Хаос воцарялся, едва этот парень переступал порог класса, но он жил в машине вместе с бабушкой, и Майка знал, что в глубине души Кэсс его жалеет.

В школьном буфете Димолей ткнул Дженнаю в спину пластмассовой линейкой и сказал, что это нож-выкидушка. Вот о чем интересно поболтать.

Поужинав, они убрали со стола, составив тарелки на шкафчик у раковины, потому что Кэсс, в отличие от Майки, не считала, что необходимо все вымыть, прежде чем покинуть кухню. Тарелки у нее были из настоящего фарфора, столовых приборов – полная дюжина, а еще всякие приспособления вроде сушилки для салата и подставки для ножей. Мало того – в гостиной стояла весьма основательная мебель со множеством подушек, и все ткани были строго подобраны, а на многочисленных столиках расставлены растения в горшках и керамические штуковины. С точки зрения Майки, малость загромождено, однако впечатление это производило; порой ему казалось, что по сравнению с ее домом его квартира недостаточно «взрослая».

Они перебрались в гостиную и смотрели вечерние новости, сидя на диване по обе стороны от кота, который наконец удостоил их своим обществом. Это был черный худощавый юнец и правда с замечательно длинными белыми усами, он втиснулся между Кэсс и Майкой, зажмурился и замурлыкал. Телевизору приходилось перекрикивать музыку, все еще доносившуюся из кухни, пока Майка не сходил и не выключил радио. Как только Кэсс выдерживает непрерывные потоки звуков? У него от такого мозг словно раздваивался.

Его бы воля, он бы и вовсе без новостей обошелся. Честно говоря, Майка готов был махнуть рукой на эту страну. Похоже, все летело к черту, и лично он ничего не мог с этим поделать. Но Кэсс очень сознательная, ей непременно требовалось усвоить каждую вгоняющую в депрессию подробность. Она сидела в затемненной гостиной очень прямо, напряженно смотрела в телевизор, его свет золотил ее профиль и изгиб шеи. Майка любил этот изгиб. Он подался ближе и прижался губами к пульсирующей жилке под челюстью. Кэсс на миг склонила голову к его голове, но не отрывала глаз от экрана.

– Понадобится десять лет, чтобы компенсировать тот вред, который мы наносим планете за день, – сказала она. – А многое и вовсе не удастся исправить никогда.

– Может, я останусь на ночь? – прошептал ей на ухо Майка.

– У меня завтра школа, ты же знаешь, – ответила она и погладила его по руке.

– Только в этот раз, – сказал он. – А утром, честное слово, проснусь рано и сразу же выметусь отсюда.

Но она сказала:

– Майка?

Она произнесла это вопросительным тоном, словно он чего-то недопонял и она на это указывает, – но сообразить, что он недопонимает, Майка не смог. Она почти всегда позволяла ему остаться. Но сейчас отодвинулась и сказала:

– И к тому же ты ведь еще должен сегодня выкатить мусорные контейнеры, если я не ошибаюсь.

– Вот спозаранку и выкачу, – ответил он.

– А я еще не все оценки проставила, – сказала она.

Майка умел отступить вовремя. Вздохнув, он ответил:

– Ладно, ладно! – И, как только началась очередная реклама, поднялся уходить.

– Остатки с собой не возьмешь? – спросила Кэсс, провожая его к двери.

– Съешь сама, – сказал он.

– Хорошо, спасибо.

– Послушай! – обернулся он к ней. – Давай я завтра приготовлю мое всемирно известное чили. А ты приедешь к ужину и привезешь кукурузный хлеб.

– Ну не знаю…

– Чили на кукурузном хлебе! Ням-ням, – соблазнял он.

– Хорошо, – сказала она, – наверное, получится. Если только пораньше.

Она открыла дверь и наконец-то поцеловала его по-настоящему, а затем отступила, давая ему пройти.

* * *

На обратном пути дорога была практически пуста, но тем не менее Майка соблюдал ограничения скорости. Он не признавал теорию, будто законы допускают небольшие отступления. Если 35 миль в час можно трактовать как 38, то пусть сразу так и скажут: 38 миль в час.

«Вполне разумно», – одобрительно прокомментировал бог транспорта.

Майка ехал на запад по Норзерн-парквей. Свернул влево на Йорк-роуд – разумеется, сначала включив поворотник, хотя и ехал по полосе, предназначенной исключительно для собирающихся свернуть влево. Какое-то беспокойство слегка покалывало его мозг. Ему показалось, что Кэсс была не так нежна, как обычно. И с каких это пор ее волнует, нужно ли ему сегодня выкатывать мусорные контейнеры? Но она не из тех, кто склонен к таинственным обидам, как некоторые женщины, а потому Майка отмахнулся от таких мыслей и начал насвистывать «Лунный свет в Вермонте» – последнюю песенку, прозвучавшую по ее радио.

Дальше по Йорк-роуд уже знакомые магазинчики и кафе. Почти все они к этому часу были закрыты, погасшие неоновые вывески едва различимы в сумерках. Снова налево, на Роско-стрит, потом направо прямо у магазина подержанной одежды – и на парковку.

Он вылез из машины, прихватив с пассажирского сиденья рабочую сумку, снял с крыши знак «Технарь-отшельник» и поставил и то и другое на верхнюю ступеньку крыльца. Потом принялся выкатывать в переулок мусорные контейнеры. В 2В – контейнере мистера Лейна – из-под крышки торчала длинная картонная туба от почтовой посылки. Макулатура – в день вывоза неперерабатываемых отходов!

– О-ля-ля, месье! – укоризненно произнес Майка. – Вы засранэс. – Так, по его мнению, французы выговаривали слово «засранец». И, покачав головой, поставил этот контейнер рядом с правильным, из 2АВ.

Некоторые люди просто не в состоянии усвоить правила.

2

На следующее утро, довольно рано, на грани пробуждения, Майке приснилось, будто в проходе супермаркета он наткнулся на малыша. Завернул за угол – и вот он, сидит в одном подгузнике на полу перед полкой с хлопьями для завтрака.

Майка резко остановился и уставился на ребенка. Ребенок в ответ уставился на него, вполне жизнерадостно – типичный круглолицый розовощекий младенец с пушком коротких светлых волос. И ни одного взрослого в поле зрения.

Майка медленно приходил в себя, словно проталкиваясь сквозь слои сна. Открыл глаза, поморгал, уставившись в потолок. Все еще тревожила мысль, что делать с ребенком. Отнести в бюро находок, наверное, но для этого ребенка придется взять на руки, а вдруг он заплачет? И тут ему на помощь прибегут родители и – вполне вероятно – сделают неверный вывод или даже обвинят Майку в попытке похищения. Как же их убедить, что он ничего дурного не имел в виду? Со стороны-то его действия выглядели скверно.

Он выключил будильник прежде, чем заработало радио, и выбрался из постели, но младенец так и застрял у него в голове. Он никак не мог понять, почему малыш выглядел таким невозмутимым. Тот словно заранее знал, что Майка вот-вот придет. И даже во время пробежки, глотая колкий воздух, Майка вновь ни к селу ни к городу подумал, что если бы сейчас ухватил младенца ледяными руками, напугал бы его до колик.

Скривился и прибавил скорость, стряхивая с себя остатки сна.

В такой час все тротуары принадлежали ему одному. Чуть позже выступит рать собаковладельцев, заспешат матери, провожающие детей в школу. Его маршрут представлял собой сильно вытянутый овал – сначала на север, потом на запад, а там, на западе, школ полно.

Майка никогда не бегал в очках. Ненавидел это ощущение, когда они подпрыгивают на носу, потому и не надевал. А еще туманятся, когда он потеет. Жаль, конечно, потому что в последние годы он стал видеть намного хуже. Не ослеп, разумеется, ничего подобного – просто он старел, как неделикатно пояснил его окулист. По ночам дорожная разметка становилась почти неразличимой, на прошлой неделе он попытался раздавить черного паука, а на самом деле это был клубок ниток. На пути домой он и сегодня, как обычно, на миг принял выцветший до блекло-розового оттенка глиняного цветочного горшка пожарный гидрант за ребенка или очень приземистого взрослого. Что-то такое было в скругленной верхушке гидранта, проступавшей постепенно, по мере того как Майка спускался по склону дороги к перекрестку. Да что там этот рыжик делает на обочине? – спрашивал он себя каждый раз, потому что хоть и знал уже, что это всего лишь гидрант, но каждое утро на один краткий миг снова и снова обманывался.

Оставив загадочный гидрант позади, Майка перешел на шаг, отдуваясь, уперев руки в бедра, стараясь вобрать больше воздуха в легкие. Он миновал «Миссию доброты» и магазин автозапчастей, на своей улице прошел мимо хозяйства, где разводили форель, и свернул на потрескавшиеся камни дорожки к дому. На ступеньке сидел юноша в бежевом вельветовом блейзере – юноша или даже мальчишка, едва ли ему исполнилось двадцать.

– Привет, – сказал он Майке, вставая.

– Привет, – ответил Майка и слегка отклонился от прямой, поднимаясь по ступенькам, чтобы обойти мальчика.

– Э, – пробормотал мальчик.

Майка обернулся к нему.

– Вы здесь живете? – спросил мальчик.

– Ага.

А паренек из богатеньких, прикинул Майка. Красивый, ухоженный, держится уверенно. Аккуратно подстриженные темные волосы подчеркивают форму головы, воротник белой рубашки сзади стоит ровно, рукава блейзера засучены почти до локтей (Майка считал это манерным).

– Мистер Мортимер? – спросил мальчик.

– Да?

– Мистер Майка Мортимер?

– Да?

Мальчишка вздернул подбородок и произнес:

– Я Бринк Адамс.

Ожидаемо – какое-нибудь вычурное имя. Бринк.

– Что ж, привет, – выжидающе ответил Майка.

– Бринк Бартелл Адамс, – с нажимом добавил мальчик.

Он вкладывает в это какой-то смысл? Да, но какой?

– Будем знакомы, – сказал Майка.

– Сын Лорны Бартелл.

Майка уронил руки, до той поры упиравшиеся в бока, и сказал:

– Ого!

Бринк несколько раз кивнул.

– Лорна Бартелл! – сказал Майка. – Быть не может. Как у Лорны дела, а?

– У нее все в порядке.

– Подумать только, – сказал Майка, – я про Лорну не вспоминал уже лет… Ну и ну! Чем она теперь занимается?

– Она юрист, – сказал Бринк.

– Неужели! – сказал Майка. – Вот уж не ожидал.

– Почему не ожидали? – спросил Бринк, склонив голову набок. – А кем вы ее себе представляли?

По правде говоря, Майка никогда об этом не задумывался.

– Да ладно, – сказал он, – последний раз, когда мы виделись, она была всего лишь, сколько помню, первокурсницей, типа того…

– Второкурсницей, – поправил его Бринк.

Мальчик ошибался, но Майка не стал спорить.

– Во всяком случае, тогда она, думаю, еще и сама знать не знала, кем собирается стать, – сказал он.

Казалось, Бринк все еще чего-то ждет, но Майка понятия не имел чего.

– Так что? – спросил он. – Живете здесь поблизости?

– Нет, я проездом, – сказал Бринк. – Решил заглянуть к вам.

– Ну это как-то…

– Найдется время выпить кофе, например?

– Хм, конечно, – сказал Майка. – Зайдете?

– Спасибо.

Будь Майка один, он бы отпер парадную дверь и прямиком направился в свой полуподвал, но тогда пришлось бы провести Бринка через комнату для стирки и бойлерную, а это почему-то казалось неправильным, хотя Майка и не сумел бы объяснить почему. Он спустился с крыльца и пошел по боковой дорожке к парковке. Бринк следовал за ним по пятам.

– Где сейчас живет мама? – кинул ему через плечо Майка, когда они спускались по наружной лестнице. Голосу его вторило слабое эхо.

– Она в Вашингтоне.

– Вот как?

Он забыл название городка, откуда Лорна родом, это было какое-то местечко на западе Мэриленда, она собиралась вернуться туда после учебы. Говорила, что жить может только среди гор, ей, мол, нравится, как они смягчают линию горизонта, где земля встречается с небом. И вот как оно обернулось! Юрист в Вашингтоне. Взрослый сын, который закатывает рукава блейзера.

Майка отпер заднюю дверь, отступил, пропуская вперед Бринка.

– Предупреждаю: сливки у меня закончились, – сказал он, входя в кухню.

– Ничего страшного.

Майка указал на один из стульев у пластикового стола. Бринк выдвинул стул и уселся. Глянул в сторону гостиной зоны, в которую переходила кухня.

– Прошу прощения за беспорядок, – сказал Майка. – Я стараюсь покончить с пробежкой тут же, как проснусь.

А сразу после пробежки он принимал душ. Пот уже подсыхал на спине, кожу пощипывало. Но Майка достал из шкафчика молотый кофе и принялся отмерять его ложечкой. Кофе он варил в старом электрическом перколяторе, который нашел в квартире при переезде. Стеклянная крышка была обмотана посеревшим пластырем, внутрь не заглянешь, но кофе получался неплохой. Майка налил в перколятор воду и включил его.

– С сахаром? – спросил он.

– Да, спасибо.

Майка выставил на стол сахарницу, положил возле нее ложку. Сел напротив Бринка и всмотрелся: да, Бринк вполне может быть сыном Лорны, хотя если бы парень сам не сказал, Майка бы не догадался. Такие же темные волосы (только у Лорны были длинные, струящиеся) и глаза – тоже темные и с острыми уголками, словно глаза лани. А рот другой. Верхняя губа изогнута, посередине ямочка – у Лорны рот был прямой и строгий.

– Значит, – заговорил Майка, – мама стала юристом в Вашингтоне. По каким именно делам?

– Работает в правозащитной организации.

– Ясно.

Значит, не крутая женщина-юрист, как ему поначалу представилось. Впрочем, все сходится. Ее семья принадлежала к какой-то из фундаменталистских церквей, и Лорна смолоду намеревалась творить добро. Однако богатенький сынок в эту картину пока не вписывался.

– А чем занимается отец?

– Тоже юрист. Корпоративный.

– Ага.

Майка рассеянно побарабанил пальцами по столу. За спиной булькал перколятор.

– Они оба, типа, очень целеустремленные, – продолжал Бринк. – Все время спрашивают меня, какие цели я себе ставлю. А я понятия не имею! Я только-только поступил в колледж Монтроз! И это, по их понятиям, провал, они-то рассчитывали, что я поступлю в Джорджтаун, где учился отец. Он особенно разочарован. Что бы я ни делал, отцу не угодишь.

– Непросто тебе приходится.

– Мы с ним как вода и масло, – сказал Бринк. – Я больше похож на вас.

– На меня? – удивился Майка. – Что ты обо мне знаешь?

– Вы беретесь за разную работу. Вы не упертый профессионал-карьерист.

Превосходно, теперь он – образец для никчемушников.

– Откуда тебе это известно?

– Мама говорила.

Майка сморгнул. Лорна продолжала интересоваться его жизнью?

– Я нашел вашу фотографию в коробке из-под обуви, – сказал Бринк. – Среди других фотографий ее университетской поры. Вы с ней стоите под кизиловым деревом, и вы обнимаете ее за плечи. Я показал эту фотографию маме и спросил: «Кто это?» – и она ответила: «О! Это Майка. Майка Мортимер» – и сказала, что вы были ее любовью. На всю жизнь.

– Она так сказала?

– Ну, она сказала, что она тогда так думала.

– А!

– Я спросил, где вы теперь, и она сказала, когда она в последний раз слышала о вас, вы были кем-то вроде компьютерного гуру в Балтиморе. Ей говорила тетя Марисса.

– Тетя? А! – отозвался Майка. Должно быть, Марисса Бэйрд, решил он, – соседка Лорны по университетскому общежитию.

– Мама сказала, вы часто меняли траекторию, так что она не была уверена, занимаетесь ли вы этим по-прежнему.

Перколятор забурлил, забился в припадке – значит, кофе почти готов. Майка встал и пошел за кружками. Подождал, пока унялось бурление, наполнил кружки, принес их на стол.

– Тетя Марисса все еще ездит на встречи выпускников, – сказал Бринк. – Она знает все про всех.

– На нее похоже, – сказал Майка и подвинул сахарницу Бринку.

– Вас не очень трудно было найти, – сообщил Бринк.

– Да, наверное, не особо трудно, – согласился Майка.

– «Майка Мортимер, хозяин». Прямо как вывеска магазина в вестернах, верно? Клево!

– Спасибо на добром слове, – сухо ответил Майка.

Отхлебнул кофе. Уставился на полосу солнечного света на полу. Та малость света, что просачивалась в окно над раковиной, всегда принимала форму горизонтальной полосы.

– Вопрос в том, зачем тебе понадобилось меня искать, – сказал он.

Бринк размешивал сахар в кружке, но тут остановился и поднял голову.

– Понимаете, – сказал он, – всем очевидно, что я не вписываюсь в семью. Среди них я словно… словно урод какой. Они все такие… А я похож на вас.

– Ты же меня совсем не знаешь, – напомнил Майка.

– Гены тоже что-то значат, – возразил Бринк, пристально глядя ему в глаза.

– Гены?

Бринк молчал.

– Не понимаю, – сказал наконец Майка.

– Думаю, вы все поймете, если подумаете, – сказал Бринк.

– В смысле?

Бринк демонстративно вздохнул.

– Нужно все словами? – спросил он. – Вы и мама… Вы были вместе… Мама забеременела…

– Что?!

Бринк все так же пристально смотрел на него.

– Но мама ведь не говорила, будто я имею к этому какое-то отношение! – сказал Майка.

– Мама вообще ничего не говорила. Никогда. Всякий раз, когда я спрашивал, кто это был, она отвечала: это несущественно.

– Несущественно, – повторил Майка. Он чуть было не засмеялся, но пожалел мальчика. – Ладно, давай уделим этому делу минутку, – предложил он. – Сколько тебе лет?

– Восемнадцать, – ответил мальчик.

– Восемнадцать. Так. А я бросил универ двадцать – двадцать с лишним лет назад. К тому времени мы с твоей мамой давно уже не были парой, несколько месяцев вовсе не виделись. К тому же…

К тому же у них с Лорной никогда не было секса. Лорна носила специальное золотое кольцо, которое выдавали в ее церкви, оно означало, что она «сберегает себя», как она выражалась, и Майка не пытался ее уговаривать. Он, пожалуй, восхищался ее категоричностью – да, можно так сказать. Да, именно категоричность и делала Лорну такой привлекательной! Но едва ли уместно обсуждать это с ее сыном.

С сыном, который слепо таращился на него. Лицо парня словно застыло.

– Но это… – пробормотал он. – Погодите, это же невозможно.

– Почему невозможно? – поинтересовался Майка.

– Мне вы можете сказать правду, – сказал Бринк. – Я же не собираюсь подавать на алименты или еще что. У меня и так есть отец. Он официально усыновил меня, кстати говоря, когда женился на маме. От вас мне ничего не требуется.

– Может, твой отец и есть твой отец, – сказал Майка. – В смысле, биологический.

– Нет. Мама познакомилась с ним, когда мне было уже два года.

– А!

Лицо Бринка изменилось. Он словно бы принял решение рассердиться. Резко отодвинул от себя кружку. Кофе выплеснулся на стол.

– Это были вы, – сказал он. – Кто же еще?

– Понятия не имею, – ответил Майка.

– Вы единственный в этой коробке из-под обуви похожи на бойфренда.

– Послушай, – сказал Майка, – я даже не знал о беременности. Спрашивать надо ее, а не других.

Бринк все так же злобно таращился на Майку.

– Сто раз спрашивал, – сказал он. – А она говорит, важно только одно: что папа меня вырастил.

– Она права, – кивнул Майка.

– А как насчет генетического наследия? Может, мне потребуется узнать насчет каких-то болезней, которые могли передаться по этой линии.

– Ну, если тебя это утешит, в моем роду, насколько я знаю, никаких таких болезней нет, – сказал Майка.

Он хотел слегка разрядить обстановку, но по лицу Бринка догадался, что опять допустил промах.

– Да шучу я, шучу, – сказал он. – Кофе подлить?

Бринк покачал головой.

На кухонном шкафчике задребезжал мобильный Майки. Майка поднялся и пошел глянуть на экран. Номер незнакомый. Он снял телефон с зарядки и поднес к уху.

– Технарь-отшельник, – представился он.

– Это Майка Мортимер?

– Да.

– Слава богу. Трудненько вас отыскать. Вы, наверное, меня не помните, я Кит Уэйн, вы меня выручили несколько лет назад, когда работали в «Компьютерном мастере». Ну вот, я больше не хочу обращаться к «Компьютерному мастеру», они там мышей не ловят, я уж понял… – Голос на миг умолк, вероятно предоставляя Майке возможность согласиться с этим обвинением.

Вообще-то Майка не был согласен: в «Компьютерном мастере» он начинал работать и многому там научился. Но ушел, потому что начальник был гад – из тех, кто начинает фразу словами «слушай сюда» или «давай-ка, приятель», – поэтому он промолчал, и мистеру Уэйну пришлось продолжить с того места, на котором он остановился.

– А сейчас у меня отчаянная ситуация, – сказал тот. – У меня из компьютера пропало все подчистую. Документы, налоговые файлы – вообще все.

– Резервные копии делали?

– Ну, понимаете, я знаю, что надо было делать…

Майка вздохнул и потянулся к блокноту, лежавшему возле тостера.

– Ладно, – сказал он. – Где вы находитесь?

Уэйн жил в Роджерс-фордж. Майка пообещал приехать к одиннадцати. В глубине души он рад был предлогу уехать. Закончив разговор, он сказал Бринку:

– Похоже, дело срочное.

Мальчик кивнул и поднялся на ноги, избегая глядеть Майке в глаза. Он больше не казался сердитым – просто растерянным. Шагая к двери, он произнес:

– Как бы то ни было, спасибо за кофе.

– Попробуй еще раз спросить маму, хорошо? – сказал ему вслед Майка.

Бринк лишь приподнял в ответ руку, тут же ее уронил – и вышел за дверь.

– И передай привет от меня, – добавил Майка, чувствуя себя идиотом; дверь уже закрывалась и закрылась с тихим, окончательным щелчком.

Майка простоял неподвижно, наверное, с минуту, потом пожал плечами и направился в душ.

* * *

Утраченные файлы мистера Уэйна, как выяснилось, всего лишь прятались от него. Майка быстро их нашел, и мистер Уэйн рассыпался в благодарностях.

– Тем не менее, – сурово сказал Майка, и мистер Уэйн, воздевая обе руки, ответил:

– Знаю, знаю! Я усвоил урок! Теперь все время буду делать копии!

Следовало бы спросить его, как он собирается их делать. Скорее всего, мистер Уэйн понятия не имел, как делать копии. Майка мог бы объяснить ему различные варианты и, пожалуй, подобрать программу, тем самым заметно увеличив минимальный гонорар, который только что заработал. Но как-то сердце к этому не лежало. Его как будто что-то беспокоило, такое чувство, словно что-то осталось несделанным или сделанным неправильно, поэтому он сказал только:

– Что ж, если понадоблюсь, у вас есть мой номер, – и распрощался.

Все дело в том парне, думал он, проезжая по Чарлз-стрит. Этот мальчик, Бринк, все никак не шел у него из головы. Очевидно, у парня какой-то кризис, а Майка фактически выставил его за дверь. Задним числом он чувствовал себя за это виноватым – отчасти из-за самого Бринка, отчасти из-за Лорны, потому что после стольких лет он все еще думал о Лорне с нежностью. Или, вернее, так: снова подумал о ней с нежностью. (Расстались они скверно: он застукал ее целующейся с другим парнем.) Как-никак она была его первой настоящей любовью. К тому времени у него особого опыта с девчонками не было. Его считали одиночкой.