Генерал-майор

Любопытствуя, Денис Васильевич высунулся в окно почти по пояс, так и забыв снять ночной колпак. Ранний гость уже мерил торопливыми шагами дорожку, кутаясь от дождя в плащ.

Кто ж это такой-то? На Американца вроде бы не похож, да и не станет он в такую рань подыматься… Черт! Неужели же… Ну да, так и есть! Узенькие пошлые усики, смазливое лицо. Николай Эрдонов, князь! Враг вчерашний! Интере-есно, почто пожаловал?

Внизу, в людской, призывно зазвенел колокольчик…

Или не пускать? Ну правда, какого черта он тут спозаранку шастает?

Так вот Денис Васильевич и подумал – расслабленно и вальяжно… И все же победило любопытство! Такие люди, как Эрдонов, просто так не являются! Видать, имелась для сего раннего визита причина, и довольно веская.

Бросив ночной колпак в угол, Давыдов распахнул в дверь:

– Эй, кто там есть? Андрюшка! Слышу, гость пожаловал. Так не томи на пороге, проводи в кабинет… Я сейчас буду!..

– Это не я! – едва Денис Васильевич появился на пороге, с ходу промолвил князь. – Я тут ни при чем, клянусь. И вообще эту ночь провел дома, в постели… Рана-то, вашею милостию, ноет. Вот и домашние все подтвердят…

– Да что не вы-то? – Давыдов никак не мог взять в толк. – Что случилось-то? В чем вас обвиняют? Объяснитесь!

Растрепанный и, похоже, не выспавшийся визитер часто заморгал, а затем, усевшись на стул, нервно расхохотался:

– Ульяну сегодня ночью убили, знаете?

– Как убили? – опешил Денис. – Танцовщицу?!

– Задушили шелковым шнуром… – Эрдонов нервно покусал губы. – У себя, в кровати. Судя по всему, залезли в окно.

– Так что же… – Гусар никак не мог поверить в случившееся. – Выходит, ее дома жизни лишили?

– Дом у нее один, – недобро осклабился князь. – Веселый. Как и занятие… кроме танцев. Впрочем, у нее и танцульки веселые… Были! Нет, это честно не я… Хотя прищучить ее собирался, да. Украла у меня с неделю назад одну вещицу… Ну уж теперь-то точно концов не найдешь!

– Так вам вещицу жаль, не девушку? – Денис Васильевич возмущенно растопырил усы и уже собирался указать незваному гостю на дверь…

Однако тот и сам уже поднялся на ноги:

– Да нет, господин Давыдов, и девушку жаль тоже. Хоть и была она та еще штучка, однако – да: весела, незлобива… И ведь красива, чертовка, уж этого не отнять! Мадам Ревякина на похороны деньги собирает, заеду сейчас, отдам.

Отвесив прощальный поклон, Эрдонов надел шляпу и вдруг обернулся на пороге:

– Так вы, говорили, бокс? Обязательно подыщу себе учителя! Вот заживет рана – и подыщу. Может, еще и побоксируем с вами. Хорошенькое дело! Нет, ну право же. Одним ударом – в кусты.

Была нужда с тобой боксировать – так вот и хотел сказать Дэн… Однако же не сказал: кажется, Эрдонов сейчас был с ним вполне искренен. Невиданное дело, как сказал бы Американец – экшн!

– А вы-то откуда про танцовщицу знаете? И что это за дом? Где?

– Дом… Заведение мадам Греко на Волхонке. Да друг ваш, граф Федор, там свой человек. А про Ульку узнал… – Тут князь ухмыльнулся. – Вам скажу, мы ведь с вами теперь почти как братья. За девочками с утра коляску послал. Кучер Потап пустой вернулся, все и обсказал. Сейчас вот заеду сам, гляну…

– Постойте! – рванулся Денис. – Обождите чуток. Я сюртук накину – и с вами. Ежели вы, конечно, не против.

– Да не против, поехали… – Равнодушно пожав плечами, визитер поправил на голове шляпу и пробурчал: – Только не понимаю, вам-то это зачем? Впрочем, поступайте как знаете.

Мадам Греко (в миру – Ираида Семеновна Грекова, из московских небогатых мещан) приняла гостей довольно любезно, несмотря на то что в алькове убитой уже хлопотали какие-то полицейские чины – вахмистр и рядовые солдаты. Ну, правильно, подумаешь, проститутку убили. Нешто самому приставу заниматься? Да упаси боже! Хватит и рядовых.

– Ах, ах, милый князь, первый раз у меня такое! – Мадам Греко – пухленькая блондинка с необъятным бюстом и следами былой красоты на круглом крестьянском лице – жеманно поджала губы. – Задушили, говорят, шелковым шнурком! Ну, от балдахина. А ведь никого у нее сегодня не было!

– Как не было? – вскинул брови Эрдонов. – Но ведь кто-то же ее задушил? Не дух же святой! Не дьявол!

– Ну да, кто-то был, – хозяйка борделя торопливо закивала. – Ох, не знаю, что теперь и будет… Сошлют, верно, в Сибирь.

– В Сибирь не сошлют, – успокоил хорошо знавший законы Денис, – но заведенье ваше прикроют. И еще придется заплатить штраф.

Давыдов был прав. По всем законам Российской империи именно так и выходило. Легализация проституции, желтые билеты и все такое прочее – это было еще впереди.

– Ох, ох, – потрясенно заохала мадам Греко и даже, пытаясь вызвать сочувствие, пустила слезу, однако желаемого не добилась.

– Ничего, денег у вас на все хватит, – жестко осадил князь. – И на штраф, и на взятки судье, и на апартаменты новые… Да и высокие покровители, я чаю, найдутся. Так ведь, уважаемая Ираида Семеновна?

Мадам еще больше скривилась:

– Ой, ой! Да какие там у меня деньги? Какие покровители? Ну вы, Николай Петрович, и скажете…

– Так мы, может, пройдем в альков? – предложил Давыдов. – Посмотрим.

– Да, да! – Эрдонов охотно закивал. – Заодно я б и вещицу свою поискал. Вы, Ираида Семеновна, проводите…

– Ой, но там же полиция!

– А вот об этом не беспокойтесь, – заверил Денис.

По узенькой лестнице они поднялись на второй этаж, в альковы, в самое сердце изысканной продажной любви…. или – в средоточие греха, тут уж кому как нравится. Как бы то ни было, а вокруг оказалось довольно чисто и мило. По стенам коридора, обитого темно-бордовым штофом, были развешаны изящные картины в золоченых рамках, в основном изображавшие наяд, триад и прочих не слишком одетых женщин. Кроме них еще имелись и пейзажи, на взгляд Денис – слащавые.

– Это у вас что же, настоящий Ватто? – внезапно восхитился Эрдонов. – А вот это – Пуссен… Да, Пуссен, узнаю его манеру! Откуда это здесь, у вас?

– Друзья подарили. – Хозяйка борделя явно уклонялась от разговора и, вероятно, желала бы поскорее спровадить не в меру любопытных гостей.

– Друзья-а? – издевательски протянул князь. – Да с таким друзьями сам черт не брат!

– Однако, господа, вот, – мадам Греко указала рукой на приоткрытую дверь почти в самом конце коридора. – Вот ее комната. Слышите, полицейские ходят? А всех остальных девочек я по номерам разогнала.

– Господин вахмистр, генерал-майор Давыдов! – войдя, коротко представился Денис.

Вахмистр, здоровенный малый с вытянутым лицом и недобрым взглядом, резко обернулся… и вдруг улыбнулся, растянув рот до ушей:

– Господин генерал-майор! Денис Васильевич! А я ж вас помню… Да и вы, верно, помните. Финляндия, Або… Да – к Аландским островам, по весеннему-то ледку! Жаль их благородия генерала Кульнева, до сего дня не дожил.

– Да, жаль… – Давыдов и сам был рад встретить старого служаку, которого, конечно, не знал и не помнил… Самое главное, что тот его знал и помнил. Так ведь и признал, и вспомнил же!

– Ну, и что тут у вас такое, вахмистр?

– Ах, Денис Васильевич, дело труба… – Вахмистр поморщился, словно от зубной боли. – Сами видите, вон.

Нагая танцовщица, прикрытая одеялом, смотрела мертвым взглядом куда-то вверх, на потолок… На тонкой шейке ее виднелась коричневая борозда – след от шнурка.

– Шнурком задушили. Вон он, шнурок, от балдахина… Шелковый, крепкий.

Дознаватель показал шнурок с таким видом, будто собирался его тут же продать и весьма даже недешево.

– Шнурок, говоришь? – переспросив, Давыдов недоверчиво склонился над трупом. – А ну дай-ка!

Взяв в руки шнурок, Денис приложил его к шее убитой… и торжествующе обернулся:

– Ну?

– Шнурок-то узенький… – выдохнул вахмистр. – А след на шее – широкий. Видать, не этим шнурком задушили… Не понимаю, а зачем тогда этот сорвали?

– А затем, милый мой, – наставительно произнес Дэн, откидывая с трупа одеяло, – чтоб подумали, будто все случайно произошло. Ну, в ходе ссоры, на почве внезапно вспыхнувших неприязненных отношений. Такое ведь на Москве случается, и, увы, не редко.

– Чтоб подумали… – эхом повторил дознаватель. – А на самом деле?

– А на самом деле… Очень может быть, что убийство сие задумано и спланировано заранее. Кому-то очень сильно девочка помешала… Окно вон распахнуто… Мадам Греко! – Денис обернулся. – В принципе, могла она сама кого-то через окно впустить?

– Да могла, чего уж. – Мадам развела руками. – Я уж как с этим ни борюсь, а все тщетно! Хитрые все, в обход меня хотят денежку заиметь. А я ведь им, Денис Васильевич, как мать родная!

Бандерша пустила было слезу, но, наткнувшись на презрительный взгляд Эрдонова, продолжала с прежним спокойствием и цинизмом:

– Да вот хоть Ульянку эту взять! Я ведь ее не неволила, сама пришла, попросилась. Голь-шмоль ведь была, а сейчас? Вон, шкатулка-то, там не одни стекляшки да пуговицы!

– Шкатулка? – насторожился Эрдонов. – А ну-ка, дайте-ка ее сюда!

– Да она, барин, пустая! – Протянув ящичек, вахмистр усмехнулся в усы. – Убивец, видать, все и забрал. Все драгоценности.

– Все, да не все. – Дэн указал на тонкую руку несчастной. На запястье все так же поблескивал золотом браслетик с изображением женщины с головой змеи, Мерт-сегер, древнеегипетской богини мертвых.

Дознаватель озадаченно почесал голову:

– Ну, это, верно, убивец позабыл снять. Или спугнул кто.

– Верно! Кто-то мог и спугнуть, – покивал Денис. – Вы уж поищите, братцы. А вы, господин Эрдонов, могли бы и сказать, что именно ищете. Если это, конечно, не тайна.

– Да какая там тайна! – цинично прищурился князь. – Ожерелье жемчужное, или, по-французски говоря, колье. Матушке покойной принадлежало, как память хранил. А Ульянку позвал – ее тут мамзель Кики кличут, – напились, сели в карты играть… Вот и поставил на кон матушкино наследство! Проиграл, чего уж. После хотел выкупить, так Улька такую цену заломила!

– Да уж, деньги она любила, – покивала бандерша. – Но так-то девка была неплохая, веселая и без всякой злобы. Безобидная, жила себе… И вот нате вам, труп…

* * *

Следственный пристав Николай Николаевич Уваров, по поручению обер-полицмейстера Москвы занимавшийся убийством балерины Катеньки Изольдовой, принял Давыдова довольно холодно. Бравый гусар решил было взять сию крепость с наскока – все расспросить, все узнать… Однако ж не тут-то было! Среднего роста, весь какой-то неряшливый, узкоплечий, с большими седоватыми бакенбардами, Уваров вовсе не собирался нарушать тайну расследования и делиться ею с посторонним. Ну, генерал-майор, и что? Мало в России нынче генералов?

– Вы уж, батенька, не обижайтесь, но ничего я вам не покажу, – вежливо, но строго отрезал Уваров. – И не скажу ничего, вдруг да прознает кто, и тайна следствия до преступника дойдет. Скажете, быть такого не может?

– Да нет. – Денис Васильевич натянуто улыбнулся. – Рвение ваше служебное я уважаю и ценю. Однако думал помочь…

– Помочь, говорите? – переставив с места на место массивное пресс-папье, пристав побарабанил пальцами по столу, покрытому темно-зеленым казенным сукном, и исподлобья глянул на собеседника. – А и помогите! Если вдруг узнаете что… Отчего ж нам от помощи отказываться?

– Да вот и я того же мнения! – обрадовался гусар. – И в дознание ваше лезть не буду – боже упаси. А как что узнаю, то, конечно же, сразу к вам…

– Ну, вот и договорились! – Николай Николаевич с видимым облегчением вздохнул и поднялся со стула, как видно, намереваясь поскорее выпроводить незваного посетителя.

Ну, конечно, только залетных генералов в его расследовании и не хватало! Что ж, полицейского можно было понять. Собственно, полиции в современном понимании – с разделениями на уголовный розыск, участковых или, там, патрульно-постовую службу – в те времена еще не было. Полиции не было, а министерство имелось! И – обер-полицмейстеры в крупных городах. Ну а как же в таком деле без чиновников да без канцелярий обойтись?

Крупные города обычно делились на так называемые полицейские части, а те, в свою очередь, на более мелкие участки со своими приставами. Корпуса жандармов тоже еще не существовало, были капитаны-исправники, следственные приставы, да им в помощь солдатушки или, вот, вахмистр. А тут – нате вам! Целый генерал-майор!

– Договорились! – Поднявшись на ноги, Давыдов вежливо наклонил голову и, уже уходя, на пороге спросил: – А что там насчет сережек и всего такого прочего? Украдено или осталось при трупе? Я-то хоть при том и был, да не помню уже.

– Остались, – скупо ответствовал полицейский чин. – Кстати, вас же по этому делу допрашивали. Я канцеляриста посылал.

– Ах да, приходил мальчик… – Денис Васильевич развел руками. – Кажется, третьего дня приходил.

И впрямь приходил, кое-что записывал…

– Так что чердак мы еще разок осмотрели и всех, кто том доме жил, проверили, – похвалился Уваров. – Как видите, и мы не лаптем щи хлебаем.

Денис искренне похвалил:

– Да уж, не лаптем. Молодцы!

– Однако более того сказать не могу, – снова замкнулся пристав. – Уж извиняйте, любезнейший государь, служба.

– Да понимаю я.

Выпроводив наконец надоедливого посетителя, Николай Николаевич пригладил бакенбарды да, пододвинув поближе массивный чернильный прибор, изображавший знаменитую баталию при Полтаве, принялся что-то быстро писать, после чего вызвал к себе сотрудника следственной канцелярии, коллежского регистратора Ивана Минькина, субтильного и при этом весьма толкового юношу лет двадцати.

– Вот что, Ваня, давай-ка беги к господину полицмейстеру. Я тут кое-что накропал. Передашь. Все понял?

– Как не понять, Николай Николаич!

– Тогда ноги в руки – и беги… А то ходят тут, понимаешь, разные генерал-майоры.

Дэн, естественно, этого разговора не слышал, а выйдя из казенного присутствия, занимавшего отдельно стоявший двухэтажный дом, велел кучеру гнать к Петру Вяземскому. Не просто так, навестить, а еще и попросить князя поскорее свести его с Петром Ивановичем Шаликовым, редактором «Московских ведомостей». Раз уж через полицию не удалось ничего узнать, тогда попробуем через прессу!

Дело сие, в отличие от следственного пристава, сладилось на удивление быстро: князь Петр Вяземский давненько уже собирался занести в редакцию очередной свой стих… или фельетон, тут уж было не важно. Так вот вместе с Давыдовым и поехали.

Шаликов, несколько растрепанный, с выбившимся из-под жилета модным французским галстуком-бантом, встретил гостей весьма любезно. Едва те зашли в кабинет, Петр Иванович тотчас же повернулся от конторки, стоя за которой, что-то писал, да так вот, с пером в руках, и приветствовал невзначай заглянувших друзей.

– Ба! Какие лица! Рад, рад. Отдельно приветствую славного пиита Дениса Васильевича. Небось, хотите что-нибудь опубликовать?

– Да, признаться, еще не думал, – откровенно пояснил гусар. – Хотя да, наверное, хотелось бы.

– Не сомневайтесь, поможем.

Шаликов положил перо на конторку, слегка поклонился и, приложив руку к груди, посмотрел на Вяземского.

– А ты, князь, верно, стихи принес?

– Да нет. На этот раз прозу. Очерки.

– Очерки – это хорошо! – обнадежил редактор. – Напечатаем, обязательно напечатаем. Не в этом номере, так в следующем. Но, – Петр Иваныч ласково погрозил князю пальцем, – правки вы не избегнете, это уж факт!

– Да что ты, любезнейший тезка… – Вяземский несколько смущенно покривил губы. – Когда я от правки-то отказывался? Вы – газетчики, вам и карты в руки.

– Вот-вот. – Усадив гостей на стоящую рядом с конторкой софу, Шаликов кликнул служку и попросил подать чаю. – О том я и говорю. А то, господа мои, мода пошла писать этакие перлы, этакие словесные кружева плести, что одно предложение аж на полстраницы растягивается! Это ж читать невозможно. Пока-а пробежишь глазами… О! Вот и чай! Спасибо, Анфиса.

Принесшая чай девушка в сером капоте и пелерине скромно потупила глаза. Трепетные ресницы ее вздрогнули, синие глаза с любопытством глянули на гостей.

– Может, еще чего хотите, господа?

– Нет, нет, ступай. Обедать мы все равно ко мне поедем… А? Не откажете же, друзья мои? Ведь не откажете?

– Да уж… – Вяземский и Денис переглянулись, и князь махнул рукой. – Да уж, коль ты, Петр Иванович, зовешь, так и быть, заедем в твои пенаты. Коль уж там такие нимфы встречаются! Я про Анфису твою…

– Из моих крепостных, – хлебнув из фаянсовой, расписанной цветами чашки, похвастался Шаликов. – Хорошая девушка, умница. И грамотная – весьма, весьма. На корректуру ее хочу посадить… Вот ей-богу!

Вежливо допив чай, Давыдов наконец задал главный вопрос, ради чего, собственно, сюда и явился:

– А что, любезнейший Петр Иваныч, ты криминальную хронику-то ведешь?

– Какую-какую?

– Ну, про убийства там всякие… Вот недавно девушку убили. Где-то у Хитровки…

– А! Как же, как же, об этом мы писали! – Редактор взмахнул рукою, едва не пролив чай. – Там еще старуха какая-то хотела браслетик покойной прижучить и серьги…

– Старуха, говоришь? – Давыдов тут же вспомнил старую ведьму Феклу Матвеевну, ту, что приглядывала за апартаментами, снятыми Майковым для своих балетных дев. Именно туда направлялась несчастная Катенька Изольдова… Там ее и отпели.

– Так что старуха?

– Хотела покойницу обобрать – да попалась. Привратник уследил, донес. – Шаликов покачал головой. – Вот ведь, и среди простых мужиков порой честные люди встречаются.

– Ну, может, она с ним просто не поделилась? – усмехнулся в усы Денис. – А что за браслетик, серьги? Вещи дорогие иль так?

– Да уж не дешевые, ежели верить тому, что привратник про них рассказал. С ним как раз Анфиса беседовала… Кликнуть?

– Ну уж, Петр Иванович, позови.

Привстав, Шаликов взял в руки лежавший на конторке колокольчик и позвонил. На зов тотчас же явилась Анфиса, встала напротив стола, склонив голову:

– Что-то еще, господа?

– Ты, Анфиса, садись, – Шаликов кивнул на венский колченогий стул, один из трех, что стояли рядком возле входной двери. – Помнишь привратника? Ну, по убийству…

– Да, помню. – Девушка кивнула, трепетные ресницы ее дернулись. – Он старуху еще за руку поймал… Правда, как-то все дело уладилось.

– А что за браслетик был? – Денис покусал усы, чувствуя, что, скорее всего, придется ехать опрашивать привратника. Анфиса ведь браслета не видела…

– Золотой, с египетскими иероглифами и женщины с головой змеи, – неожиданно пояснила девчонка. – Насколько я понимаю, Мерт-сегер, древнеегипетская богиня, хранительница покоя мертвых.

– Откуда про нее знаешь? – удивился Давыдов.

– Месье Шампольона читала. – Анфиса скромно потупилась и добавила, что браслетик-то, видать, необычный, вот привратник его и запомнил и во всех подробностях описал.

Одинаковые браслеты! У обеих убитых девушек – одинаковые браслеты. Это же след, явный след… Знак смерти! Наверное, надо бы сообщить об этом Уварову… Впрочем, тот не лаптем щи хлебает…

Денис Васильевич все же решил заехать в апартаменты, поговорить с привратником и старухой. Может, что-то еще кроме браслетиков и сережек имелось, какое-нибудь письмецо…

Две девушки – два браслета. Как там, в будущем, сапфировые сережки. А что это значит? А значит это одно – общий любовник! Ну, или просто хороший знакомый… Хотя нет, просто знакомые девушкам дорогущие браслетики-серьги не дарят. Любовник, любовник – тут и думать нечего! Наверняка он богат и при власти, а несчастные девчонки что-то про него такое узнали, скорее всего случайно, что-то такое, этакое, за что всенепременно нужно было убить! Чтоб не разболтали.

* * *

– Не было никакого письма! Вот ей-богу, не было – Фекла Матвеевна перекрестилась на висевший в углу образок Николая Угодника.

Засиженный мухами, дешевый, из тех, что продают со своих лотков офени, образок выглядел как-то не очень надежно, и гусар все же не поверил старухе. Может, и была при покойнице какая-нибудь записка, так ведьмища эта разве скажет? С другой стороны, а зачем ей скрывать-то? Какая такая выгода? Выгода… Хм-м…

– Ты, Фекла Матвеевна, не хитри. – Пристально взглянув на собеседницу, Давыдов вытащил кошель. – Ежели было что – скажи. Я у тебя письмецо то выкуплю. Гривенник дам… Да что там гривенник – двугривенный!

Сумма по тем временам была царская. Дюжину яиц можно было купить. Или целый пуд соломы, будь у бабки корова…

Желтое, высохшее почти до состояния воблы лицо старухи исказилось гримасой досады. Видно было, что, ежели б что-то подобное имелось, письмецо или какая- нибудь завалященькая записка, то Фекла Матвеевна явно прельстилась бы деньгами, отдала бы с радостью. Если б было что…

– Значит, не было, – вздохнув, Денис Васильевич разочарованно покусал ус, однако кошелек убирать не торопился. – Может, привратник?

Старуха недобро хмыкнула:

– Эта сволочь-то? Да он и не успел обыскать, за мной, гад, шакалил! Мх-х… – Фекла Матвеевна грязно выругалась и вдруг замолкла, задумалась. – Вы, барин, двугривенный-то обещали…

– Так, значит, было что-то? – встрепенулся гусар.

– Не, никакого письмеца не было. Зато браслетик, редкий такой, дорогой… – Бабка облизала тонкие злые губы.

– Ну, про браслетик я знаю.

– А я ведаю, кто бы мог знать, оттуда он у Катеньки объявился! Кто подарил…

Денис прищурился:

– Ну? И кто ж это может знать?

– Двугривенный! – протянула руку старуха.

– Ну, бог с тобой, на!

В тусклом уличном свете, проникающем через давно не мытое окошко прихожей, сверкнула монетка… тут же и исчезнувшая.

– Танечка Иванова, балетная, с Катькой вась-вась была, – шепотом поведала бабка. – И еще балерун ихний, поляк. Хлыщ такой, что при школе… как бишь его…

– Глушковский. – Давыдов неприязненно скривился. Балетмейстер Адам Глушковский, довольно прыткий молодой человек без всяких моральных правил, откровенно ухлестывал за всеми балетными, естественно, не исключая и Танечки. Набить бы ему морду, давно напрашивается!

Однако старуха права: и Танечка, и Глушковский, и прочие балетные вполне могли знать, откуда появился браслетик. Не может такого быть, чтобы юная девушка да не похвалилась перед подружками столь изящной и дорогой вещицей. Да и девчонки – любопытницы – увидев, спросили бы.

– А ты, Фекла Матвеевна, откуда про поляка знаешь?

– Кто-то из дев жалился, – желтолицая ведьма поджала губы, отчего еще больше стала похожа на воблу, – мол, приставучий он, поляк-то… Все время ведь с ними. Танцевать учит, да и так… Болтают там все без умолку.

Вот это – да, вот это – правильно. Давно надо было опросить и балетмейстера, и всех балетных… Денис этого не сделал, понадеялся на полицию… И впрямь, чего в не свое дело встревать? Кто ему эта Катенька Изольдова? Да никто. Ну, жалко, конечно, девчонку, но… Как говорится, с глаз долой, из сердца вон. Другое дело сейчас, после убийства Ульянки. Теперь, похоже, нешуточная угроза нависла над всеми балетными девушками, не исключая Танечки Ивановой. Ах, Танечка, Танечка… Пепельно-русые волосы, густо-зеленые большие глаза, словно омуты – тянут, тянут…

Ах, влюбчивым оказался гусар! А может, оттого это, что не шибко-то везло ему с женщинами? Да что сказать, уж скоро тридцать, а до сих пор не женат! Хотя… он все же не какой-нибудь там простолюдин-лавочник, а особа дворянского звания! Это девки в восемнадцать лет уже староваты, их-то замуж в тринадцать-пятнадцать лет старались выпихнуть, что дворянок, что крестьянок. И все же… Пусть с Софьей тогда не сложилось, но… Ах, Танечка, Танечка…

Выйдя из дома, Давыдов уселся в коляску и сначала поехал домой – обедать. По пути, да и за обедом тоже, все размышлял, думал о произошедших событиях и о том, какие действия ему стоит предпринять, чтобы вычислить убийцу. Для начала сейчас важно было решить, каким образом и где опросить балетных? Их загородное обиталище – своеобразная общага, – зорко охраняемое неподкупным цербером Украсовым, для этих целей явно не подходило по той простой причине, что проникнуть туда не имелось никакой возможности… Любая попытка однозначно вызвала бы скандал. Разве что упросить Майкова… Тот, верно, и разрешил бы, да только вот впутывать в это дело лишних людей Давыдов пока что не собирался. Оставалось одно: напроситься все к тому же Майкову в гости, на загородную дачу, в его домашний театр.

Для этой цели Денис использовал своего дружка Американца, человека, вхожего в Москве в любое общество. К идее приятеля граф отнесся с энтузиазмом:

– А что? И съездим, развеемся. А то Ульянка эта… Жалко девку! Я на похороны червонец дал.

Червонец… Давыдов запоздало подумал, что и ему было бы неплохо тоже что-нибудь дать… Однако уже поздно. Родственников у покойной танцовщицы не было, а на том свете денежки ни к чему. На том свете – ни к чему. Но свечечки поставить да молебен за упокой души заказать можно! И памятник на могилку.

– Памятник, говоришь?