Психотерапевт

Кстати, Кирилл вообще не считал себя полным профаном в психотерапии, лет в тринадцать-пятнадцать он освоил минимальный ликбез по психологии, прочёл понемногу из Фрейда, Юнга и Карнеги, почувствовал своё всемогущество, закрыл половину вопросов мироздания, которые возникли к голове к тому времени. И, подводя итог, решил, что теперь во-первых способен объяснить и понять любой поступок, а во-вторых, что приобретённое понимание людей позволит ими легко манипулировать и вселенная в дальнейшем распахнёт перед ним двери мирового господства. К двадцати годам, вместе с подростковыми прыщами, прошли и некоторые иллюзии, и он понял, что оправдать, конечно, можно, что угодно, но для трезвости оценки вовсе не следует этим заниматься, хотя подтасовывать факты и выворачивать наизнанку аргументы теперь он был мастер, чем пользовался неохотно. Второе откровение пришло на втором курсе института, когда его люто невзлюбила преподаватель по матанализу, и оно заключалось в том, что, наверное, что-то сделать с людьми и их отношением к тебе или обстоятельствам, прибегая к разным приёмам и трюкам можно, но к сожалению совершенно невозможно что-то сделать с самим собой. Невозможно перековать себя по одному своему желанию, пусть и осознанному, из неразговорчивого замкнутого интроверта в открытого, милого, доброжелательного человека. И никакое понимание проблемы её не решает. Закреплённое знание было подтверждено единственной удовлетворительной оценкой в дипломе. С годами Кир увидел, что существенные перемены в человеке случаются, однако это путь не одного дня, а продолжительная и методичная работа десятилетий, часто производимая не свободным выбором, а по обстоятельствам, чью совокупность просто невозможно определить и как-то подстроить. А на то, на что невозможно повлиять, по мнению Кира, вообще и не стоило тратить времени. Однако, зачем бы тогда он во все это полез? Он верил в спасительную силу общения и втайне надеялся, что беседа, чувство юмора, хорошая еда и вкусный алкоголь способны вытащить из самой глубокой депрессии.

Кирилл с Лизой набросали основные боли поколения и хотели обсудить с психологом именно их, чтобы потом уже как-то переработать этот материал и реализовать в своём кафе. Там были и проблемы в отношениях, и в работе и собственная нереализованность, и что-то из детства. Вообще сложно примерять проблему на себя, если ты сам её в глаза не видел, но дело есть дело. Кирилл, по настоянию Лизы, решил сходить к трём разным психотерапевтам с тремя популярными запросами: бросила девушка и вообще проблема в действующих отношения – это раз, неспособность найти эти самые отношения, с которыми потом будут проблемы – это два, и третья, самая близкая и личная – собственная общая нереализованность и связанная с ней апатия.

С записью Кирилл тянул, потому что был уверен, что это пустая трата денег и разговора не получится, и лучше бы туда пошла Лиза, потому что девушки – основная целевая аудитория. Но в понедельник утром жена ему буквально объявила, что уже нашла подходящего психолога и записала его на первую консультацию сегодня в семь вечера.

– Я не могу, – автоматически попытался избежать встречи Кирилл.

Не тут-то было, Лиза строго посмотрела на него. Когда она так смотрела, то напоминала ему маму, причём не его собственную, у которой такого взгляда отроду не водилось, а чью-то чужую классическую книжную, которая ругает его на площадке, где он насыпал её ребёнку на голову песок из песочницы. Потом смягчилась и произнесла.

– Не ври, я видела твой календарь. И вообще прекрати искать повод! Это надо для бизнеса, просто соберись, пойди и сделай.

Ну что ж, аргументы были железными. И вообще основной фундаментальной способностью Лизы была способность к мотивации. Он её за это и ценил, и любил, и уважал, потому что она, как никто, могла вовремя и правильными словами побудить к действию, не заставить, так что пойдёшь и сделаешь без особого желания, а именно зажечь эту искру. В ней где-то там глубоко, а может и не очень, жил Тони Роббинс, и она, говоря откровенно, тратила свой талант, занимаясь скучной работой в финансовом департаменте, когда могла бы, он был уверен, собирать стадионы, где все в едином порыве предаются свальному греху обещаний красивой жизни.

Кабинет психотерапевта располагался в одном и переулков Тверской, не особо близко, но и не особо далеко от дома, поэтому Кирилл решил идти пешком и по дороге ещё раз обдумать легенду. Врать он не умел и жизнь его счастливо берегла от этой необходимости. Занятия в театральной студии, которые он отверг в седьмом классе, предпочтя карате, ему бы очень пригодились сейчас.

Приём стоил десять тысяч рублей в час с большой скидкой от знакомой Лизы. Когда он узнал цену, даже присвистнул от удивления, только и смог промолвить, что ничто не меняется – «по знакомству всегда дороже». Лиза недовольно покосилась на него, как на мужлана не способного отличить крутоны от гренок.

Кирилл знал про этого психолога явно больше, чем она про него. В этом было значительное преимущество и придавало уверенности. Всегда приятно, когда ты осведомлён гораздо лучше оппонента, особенно в бою, потому что ему всё это виделось каким-то сражением, где ему предстоит отстаивать рубежи личного. Со слов Лизы, это бывшая любовница её одноклассницы, ей около сорока, она в счастливом браке с каким-то депутатом и счастливых отношения со множеством других людей обоих полов. Она прекрасно выглядит, у неё двое детей и собака Жизель породы Мальтипу, у которой, кстати, свои странички во всех соцсетях. Кирилл их посмотрел тоже, вот Жизель в обнимку с хозяйкой, держащей стаканчик из Кофемании щурится на солнце на Патриках, вот они в бутике Cartier выбирают новые часики, вот мчат в машине без верха по Рублево-Успенскому шоссе. Она работала высокооплачиваемой пиарщицей одной из госкомпаний, потом ушла в психологию и уже десять лет лечит мозги изнывающим от депрессий, спасающимся йогой и шоппингом жёнам депутатов за немалую мзду. Короче, можно было рассчитывать на обслуживание по первому классу.

Первый запрос, с которым он шёл к психологу, был банален и прост. Это именно тот вопрос, с которым люди победнее приходят в алкомаркеты, а люди побогаче за стойку бара – «разрыв отношений». Такое вообще-то сложно разыграть, все таки тянет на целую драму, а у него с Лизой давние прочные отношения, они уже вместе семь лет, быт устойчив и постоянен, как Колизей, тишь да гладь, да божья благодать. Трагедию из этих отношений вообще невозможно вынести. Даже вначале не было никакой интриги, он никогда не боялся или не был не уверен в себе, он с самого начал знал, что эта девушка ему по зубам и кошельку. Но наверное не жил ещё человек, которому не насрали в душу, отказав во взаимности.

Ему не хотелось вспоминать, но, как сказала Лиза, а её невозможно ослушаться, что для дела надо, можно и потерпеть. Кирилл Сафронов вспомнил Кису, точнее её звали Ксюшей, но в семье называли Кисой и он так называл, как только услышал это обращение, потому что оно очень ей шло. Ксюша говорила, что это всё от увлечения её матери творчеством Куприна, потому что дочь писателя звали точно так же и домашнее прозвище было такое же, она даже потом сделала его своим сценическим псевдонимом – Kissa Kouprine. Все рядом с ней было какое-то невероятное, каждое слово и жест, окружение, слова, даже то, как она поводила плечами, когда не хотела говорить.

Это после отношений с ней, напоминающих эмоциональные качели, его сильно укачало, так, что он не мог оправиться три года, два из которых провёл с Лизой словно наркозависимый в постоянной ломке. «Да уж, накачался на жизнь вперёд», – пробубнил он под нос, вышагивая по широким тротуаром Тверской. Он это все забросил куда-то подальше в себя, и в редкие теперь моменты, когда что-то смутно мерещилось в улицах и освещении мест, где он проводил с ней время, старался поскорее сморгнуть эту пямять, чтобы только не стало опять, как тогда. Сейчас время увело, кажется, само собой на безопасное расстояние, на другой берег, откуда можно безопасно смотреть, может даже любоваться, может даже увидеть что-то такое, чего раньше было не разглядеть.

Кирилл постарался вспомнить в мелких деталях последнюю встречу с ней, чтобы как это принято в театре, успеть накидаться до представления, чтобы настроение не подвело.

Накануне они поссорились в очередной раз, ссоры были частыми и почти никогда не имели существенно повода. Она позвонила вечером и сухим голосом сказала, что ждёт его в их обычном месте на углу Солянки и Забелина. Там уже сменилось с десяток кафе, но он до сих пор выбирает обход, чтобы не видеть это место, бывшее «их местом» с самого начала. Он купил цветы, очень точно помнит, как нервничал, когда выбирал, этот недежурный букет, он все своё отношение к ней и её исключительность пытался вложить в эти сраные цветы. Лизе он всегда заказывал доставку, просто выбирал по цене, которая соответствовала случаю, почти всегда розы и хризантемы, потому что первые пахнут хорошо, а вторые стоят долго, хоть и воняют, если забыть поменять воду.

Кирилл вздохнул, в горле собирался ком, видимо от мороси, которая с октября по март собирается вблизи дорог и незаметно забирается под куртку, забивает глаза и нос.

Ксюша уже сидела у окна в уединённом месте и курила, тогда ещё можно было курить в кафе сколько вздумается, зал условно делился на курящий и нет по наличию пепельницы на столике. Кирилла заставила бросить сигареты Лиза, спасибо ей конечно, у неё всегда все правильно, не даром говорят, что мужчина женатый, за счёт заботы и пригляда, живёт на несколько лет дольше такого же, но одинокого. Насколько счастливо и куда потратить излишки лет – вот вопрос, но счастьемеры несовершенны, а цифры на кладбищенском памятнике да. Ему до сих пор снятся сигареты и он курит их во сне, спасибо снам. Наверняка, это все благодаря соседу, который иногда ночью и по утрам пыхтит в окно снизу его спальни, ему долетает запах табака и во сне он уже сам выбивает сигарету из мягкой пачки кэмела, чиркает спичкой с синей головкой по бумажному коробку и затягивается. От этого воспоминания последнего сна сильно захотелось покурить.

На цветы, которые он ей протянул, и которые так тщательно выбирал, стараясь наполнить смыслом каждый – смесь колючек, хлопка и красных гвоздик – сплошная экзотика тогда, она даже не посмотрела. Дежурно чмокнула его в щеку, а их положила на подоконник, прямо рядом с радиатором.

Была зима и батареи сильно грели, за окном падал снег. Всю дорогу к ней в голове у него звучал текст группы « Би-2» «И зовут, и делят поровну Все мои четыре стороны. Умирать зимой холодно От любви или от голода Э-о, о-о-о! Э-о, о-о-о!». Он помнил, как сердце рвалось от песни, как от холода вечно трескались руки до крови, но совсем не помнил, что было до этого, потому что ощущение какой-то трагедии было, а памяти про неё нет, просто рядовая ссора.

Киса начала говорить.

– Это наша последняя встреча.

«Шутка какая-то»,– тогда пронеслось в его голове,– «почему никто не смеётся?». Такие ссоры каждый день у всех, от этого не рушится мир, не разверзается земля, ничего такого ни с кем не случается. Это словно, прийти с жалобой на небольшую температуру, а уйти с диагнозом, что умрёшь через неделю.

Ещё не понимая, что произошло, пол на всякий случай все таки ушёл у него из под ног, он смотрел на её красивое тонкое почти белое лицо с красными губами, на опечатки помады на окурках, ёжиком торчавшие в пепельнице и не понимал ни слова. В ушах звенело, как после громкого выстрела, он ждал, когда она наконец рассмеётся открыто и просто, обнажив два ряда безупречных зубов, а он, ещё не отойдя от нахлынувшего страха, вытрет потные руки о брюки и все будет кончено.

Она и при жизни с ним была многословна, а уж после условной смерти и подавно её красноречие было, как нельзя кстати, но он, увы, не мог его оценить, потоки слов лились в него, на него, словно извергающаяся лава из вулкана. И напоминали тот самый последний день, и он тот самый – несчастный с картины Брюллова закрывающий плащом голову, чтобы уберечься.

– Житель Помпеи – вслух неожиданно для себя произнёс Кирилл, повторяя воспоминание, как раз проходя мимо Центрального Телеграфа и так громко, что проходивший мимо выпивоха остановился и поучительно подняв палец проорал:

– Вавилона!

Кир обернулся на него, а тот продолжая идти диагоналями, затянул на всю улицу:

– «И мы живём – это Вавилон, Я слышу голоса, они поют для меня, Хотя вокруг нас – Вавилон».

Тогда все её слова сливались в одну невообразимую массу, не предвещавшую счастливой жизни и старости под одним одеялом. Он пытался насмотреться на все время вперёд, наслушаться, ловил отдельные слова, пытался запомнить, как что-то бесконечно ценное, как что-то, что можно оставить себе и унести домой в кармане. На Ксюшином лице откуда-то взялась и бесконечно блуждала самодовольная улыбка, видел ли он её когда такой, он не помнил, будто она мстила ему за то, что он перестал держать удар и сейчас она добьёт его. Неосознанно, но с самого начала Кирилл знал, что так и будет, что в череде скандалов, когда он расслабится и перестанет верить, что они могут привести к реальному разрыву, когда примет все происходящее за норму отношений, Киса, как настоящая женщина, дождётся, когда он будет совсем не готов и уйдёт побольней.

Кир видел со стороны свою ссутуленную вдавленную в кресло фигуру, как он смотрит на её волосы, пальцы в кольцах, шею, сигарету и как бледен и не смеет даже закурить, чтобы не упустить ни секунды, чтобы она не испарилась, когда он не нащупав пачку в кармане переведёт взгляд вниз и секунды будет достаточно, чтобы его любовь вся целиком и без остатка исчезла в рукаве официанта. Это продолжалось долго, потому что они сидели до закрытия, уже выключили свет на кухне и персонал нервно посматривал на часы. Было сильно накурено и темно, лампа над столом освещала его унижение и хотя в зале никого не было, ему казалось, что сейчас его одного выхватывает из сумрака и несёт на вид всему миру, вырвав отсюда на все горящие экраны города. Кажется, что он не проронил ни слова за всю встречу, да и как это сделать, когда он лежал на полу весь в крови с ножом или с разрывом сердца, с широкооткрытыми глазами, почти покойник, как бы не хотел, уже не мог ничего сказать, его тело и создание разбил паралич, он умирал прямо сейчас у неё на глазах, на глазах у всего света, и никто, совсем никто не мог остановить этот произвол. Он видел некоторое разочарование в её лице, ей не хотелось, чтобы это выглядело, как молчаливое согласие, ему не хотелось не меньше, нужно что-то сказать, нельзя же вот так просто безвольно вытекать из-под придавившей тяжести бетонной стены. Он бы сейчас выкрикнул ей в лицо: «Так надо было рассчитывать силы, тупая ты сука! Чтобы я мог ещё сопротивляться», но только молчал.

Она встала, когда официант подошёл второй раз, напомнить о закрытии. Надела пальто, взглянула на цветы на подоконнике.

– Красивые,– грустно сказала она, потому что всегда грустно, когда пропадают цветы, и ушла, не забрав их.

– Суууука— протянул тихо Кирилл.

Когда он подошёл к красивому подъезду жилого дома с массивной стеклянной дверью в стиле модерн, растительным орнаментом по фасаду и вывеской «Нотариус» слева от двери, настрой был, что надо – хоть в петлю лезь. Его встретила ослепительная блондинка около сорока с короткой стрижкой и отличной фигурой, которую выгодно подчёркивал строгий светлый дорогой костюм. Кирилл аж присвистнул в уме, конечно он ожидал, что-то холеное и утончённое, что будет дышать духами и туманами, задавать вопросы и соблазнять, как в фильме про Основной инстинкт, но не настолько.

– Евгения Александровна, – представилась психолог и протянула руку, чтобы сразу стало понятно, что она-то никого никуда соблазнять не собиралась. И вообще Кирилл сам уже догадался, насколько она не его поля ягода. «Тем лучше», – подумал он и протянул руку в ответ.

– Кирилл, – подумал и, чтобы хоть как-то уровнять позиции, прибавил, – Викторович.

– Отлично, проходите, располагайтесь и мы начнём, – она указала рукой на кресло с оттоманкой, позволявшее занять полулежащее мечтательное положение. Весьма может быть, что многие платят баснословные деньги, чтобы помечтать на людях, но у Кирилла была вполне конкретная задача, а главное волна, на которую он себя настроил, не предполагала расслабление.

– А можно мне пока просто сесть в кресло? – спросил он с небольшой иронией, – а то я как-то пока не готов ложиться.

Глаза Евгении Александровны немного расширились от удивления, однако вслух она произнесла.

– Конечно, вы можете сесть в кресло, но уверяю вас, там вам будет комфортней, – и кивнула в сторону кресла.

Сомневаться не приходилось, со вкусом сделанный в Югентстиле, и видимо отсылавший к Юнгу и Фрейду, стильный кабинет, словно вода обволакивал со всех сторон своими растительными изгибами, продолжая архитектуру самого здания когда-то построенного несчастливым инвестором накануне Революции.

– Ну что ж, я попробую, раз вы настаиваете, – сказал Кирилл, и закинул ноги на оттоманку, а про себя подумал:

«Чем это может быть удобнее? Может тем, что я буду смотреть в потолок, и разговаривать сам с собой? Но вообще разговоры самого с собой первый признак шизофрении и непонятно в связи с этим, чем же оно может помочь, разве только заработать ей побольше денег на лечении сложного случая».

Как только он лёг, сразу захотелось закрыть глаза.

День уже заметно прибавил и когда он вышел на улицу только начало смеркаться таким весенним серо-синим цветом, и он решил, вопреки данному Лизе обещанию обратно вернуться на такси, пойти пешком. Идя по Кузнецкому, ноги сами завели в бар, а настроение задержало там на полтора часа. Сеанс терапии, как ожидалось, слабо походил на поход в кино с поп-корном, ему с трудом удалось не захлебнуться в воспоминаниях. А может все таки не удалось. Волна за волной накатывали и не давали отдышаться, отпустило только после второй порции джина.

Когда Кирилл вернулся домой, его с расспросами ждала Лиза, намазывая лицо кремом и водя по нему чем-то напоминавшим мужской половой орган, она спросила:

– Ну как всё прошло? Что так долго?

– Мне кажется, что я был на высоте, – стараясь сохранить видимое спокойствие и обычную иронию произнёс Кир, стаскивая в коридоре обувь.

– Ты вошёл в роль и решил, что же будет, если я брошу тебя сегодня за ужином?

– Вроде того, а ты собираешься? – Кирилл посмотрел на неё фальшиво вопросительно и улыбнулся.

– Только когда ты разбогатеешь и после развода я смогу рассчитывать на безбедную старость в одиночестве, или в компании молодых, прекрасных и раскрепощённых.

– Тогда пока я беден, могу без страха и опасений есть твой суп и рассчитывать на твою верность, – произнёс Кирилл, радуясь гармонии и взаимопониманию в их семье.

– Котлеты, – поправила Лиза, – сегодня на ужин котлеты и верность, – помедлила, – и картошка.

– Картошку я люблю больше всего из этого.

– Кто бы сомневался. Так, как прошёл приём? Польза была какая-то?

– Да, обязательно, я понял , что основная работа психолога – задавать вопросы и молчать.

– Это потрясающее заключение не тянет на десять тысяч рублей, надеюсь, ты это понимаешь?

– Ну извини, – он развел руками, – еще я понял, что вся терапия в том, чтобы наводить на размышления, чтобы человек как-то там что-то подумал, осознал и перестал переживать. Может я не прав, но мне так показалось.

– Ну, наверное, так и есть, задавая правильные вопросы, можно привести к правильным выводам.

– Если честно, можно привести к каким угодно выводам, удобным себе, тебе или тому человеку. И психологи страшные люди в этом смысле, не только, когда отнимают у тебя сколько денег.

– Это классика, мне кажется по этому сценарию книжек уйма написана. Ну а как прошла сама встреча? Страшные мысли говоришь, а мне говорили что она красивая, – закинула Лиза удочку провокации.

– Это да, красивая, но все равно очень опасная – начал чуть на распев и медленно Кир, – потому что ты там лежишь.. – он скосил взгляд на жену, проверяя, услышала ли она, что он там лежал?

– Лежишь?! – незамедлительно отреагировала Лиза и вытаращила глаза.

Попалась, подумал Кир, и продолжил:

– Именно! Так вот, ты лежишь там перед ней почти голый, как в реанимации, —мечтательно запрокинув голову продолжил Кир.

– Голый?! Лежишь?? Ты где вообще был?!!! – всерьёз занервничала Лиза, подспудно понимая, что он смеётся над ней.

– Ну я в переносном смысле. Имею ввиду, что абсолютно беззащитен, как младенец, бери и делай, что хочешь, – улыбаясь Кирилл развёл руками.

– Знаешь, дорогой, я подумала, я наверное сама схожу на следующий приём, а то мне что-то не по душе эти твои обнажённые горизонтальные позиции в обществе красивых дам, пусть даже метафоричные.

– Отлично, это мне и нужно, – произнёс Кирилл и откинулся на спинку кресла, вполне довольный произведённым эффектом.

Если подводить итоги, из общения с Евгенией Александровной Кирилл вынес три основные идеи для своего будущего бизнеса. Первое – это то, что нужно задавать, как можно больше вопросов, второе – что в итоге все вопросы должны подвести к мысли, что ты жертва, потому что сам захотел стать жертвой, и третье – лечение заключается в осознании и корректировании действий. На самом деле третий тезис самый убийственный во всей этой психологии, он почти невыполним и к тому же полон противоречий. Зато три этих тезиса закрывали все три основные проблемы, которые они для себя обозначили и нужды тратить время и деньги на консультации больше не было. Но Лиза вдруг засомневалась, решила, что мнение одного человека, особенно, если речь идёт про Кирилла, может оказаться совершенно неверным и похерит все дело на корню.

Уже перед сном, ворочаясь в кровати в попытках уснуть при свечении работавшего Лизиного ноутбука, Кирилл вспоминал свой монолог в кабинете психолога. Сперва было как-то странно полулёжа что-то говорить, он все время старался повернуть голову и искал глазами её, чтобы видеть к кому обращается, но откинутое положение кресла почти напрочь лишало этой возможности. В конце концов он расслабился и с удивлением обнаружил, что кресло оказалось невероятно удобным. После того, как красивая девушка исчезла из виду, оставив вместо себя только приятный голос с едва уловимым кошачьим мягким «р» в голосе, кресло обняло и согрело, нежелание чем-либо делиться с незнакомым человеком сменилось на противоположное, в конце концов он видит её первый и последний раз, какая разница, что она там подумает. Тем более, что он никогда ни с кем этим не делился, столько лет прошло, все равно что рассказать чужую историю, про другого себя, незнакомца. Может Евгения Александровна сможет поставить себя на её место, и объяснить, что все таки произошло, даст ответ на мучавшие вопросы. Его несло без перерыва почти целый час, он смотрел в идеальный белый потолок и воскрешал в памяти все образы, детали, свои мысли и её слова. Он высказал все то, что не сказал тогда в кафе. В общем полегчало, точнее стало казаться, что сделан какой-то шаг с места, на котором он уже много лет стоял прибитый и боялся пошевелиться.

Глава 5

Утром следующего дня за чашкой кофе Кирилл зашёл в интернет и вбил в строку поиска – Ксения Шилова. Умная машина выдала тонны нерелевантных Ксений, там были художницы, стримерши, астрологи, тарологи и просто прекрасные девушки. Но ничего похожего на Кис на первой странице не было, и на второй, и так далее. Точно также проскроллив вкладку с картинками около пяти минут и добравшись до дна выдачи, ни в одном лице не нашёл её черт. Это будет не просто, подумал, добавил дату рождения, по-прежнему ничего. Ввёл в латинской транслитерации, пробовал Кис, Кисса, Kissa, Ксюша, Ксю, Ксют, Kis – без толку. Полез в записную книжку и обнаружил, что там пусто. Вспомнил, что удалял телефон ещё тогда, чтобы поскорее вырезать вырвать и убрать болезненную память. Бэкап должен был храниться на старом ноутбуке, там может быть получится достать её старый номер телефона и найти через него. Кирилл открыл список дел на сегодня, и записал его первым: «найти бэкап в старом ноуте». Он размышлял, что должны быть ещё какие-то способы, предшествующие ток-шоу «Найди меня», когда позвонила Ева.

– Привет! Я нашла инвестора под твой проект! Встреча вечером, он готов дать денег, но хочет просто пообщаться с тобой. Как всегда внезапно, словно снег на голову, никаких прелюдий. Нежданные радости вдвойне радостней.

– Отличные новости! Умеешь поднять настроение! Что мне нужно сделать, чтобы понравиться ему?

– Ничего не нужно делать, просто будь собой, его все равно не провести. И потом, я уверена, что ты будешь в его вкусе, – Ева весело хихикнула на той стороне провода.

– Ева, я пока не готов к таким жертвам, – с напускной суровостью ответил Кирилл, понимая, что подруга ни в коем случае не подвергнет испытаниям его честь, совесть и достоинство.