Бестолочи

Высоко в небе висит раскалённый огненный диск. Облака, похожие на рваные клочки сахарной ваты лениво плывут, повинуясь горячему ветру. Воздух раскалён. От таких активных игр мы перегрелись. У меня закружилась голова, Тома вдруг затошнило.

Мама срочно набрала в ванну прохладную воду и запустила 5 резиновых утят. Как только мы залезли туда, она принесла шоколадное мороженое. Так уж и быть, мы её простили. Почти час я и Том играли в ванной комнате, пока полностью не остыли. Всё это время мама сидела рядом и помогала нам пускать мыльные пузыри через пластиковые трубочки. Было очень весело.

Только сейчас я понимаю, насколько тяжело было маме. Бедная женщина должна не только следить за двумя шаловливыми детьми, но и готовить, убирать, стирать, гладить бельё. Ей требовалось огромное количество терпения. Весь день мы доставали её вопросами. Что-то вроде: мам, можно телевизор посмотреть? Можно шоколадку? А почему нельзя? Можно я возьму твою шляпу? Мам, где краски? А кисточки? Мам? Мам!

Так же в доме довольно часто можно было услышать: "Это не я! Это он!" Иногда слова мы произносили одновременно. Обычно фраза подкреплялась указыванием пальцем в сторону обидчика.

Мы вечно наводили беспорядок, что-то роняли, часто разбивали коленки и носы. Поэтому цените своих матерей, они каждый день проходят через Ад, ради своих детей.

Бабушка Долли пришла. Они с мамой решили испечь сконы с беконом и базиликом (да, они бывают не только сладкие). Мы с Томом сидим на полу возле лестницы на второй этаж и рисуем акварельными красками на жёлтой газете, иногда поглядывая в кухню. Слышу, как мама предлагает добавить ещё вяленые томаты. Бабушка не хочет. Мама говорит, что уже готовила так и тянется за полупустой банкой, где в масле плавали сплющенные овощи. В следующую секунду старуха хватает маму за тонкое запястье и сильно дёргает. Утром следующего дня я увижу на том месте синяк.

Старая женщина разозлилась и смахнула банку с томатами на пол. Она разбилась, осколки и всё содержимое разлетелись кухне. Мы вздрогнули. Бабушка Долли багровеет и срывается на пронзительный визг, на толстой шее вспухает вена. В тот день я не придал этому значения, дети часто не замечают всего, что происходит вокруг. Точнее, они замечают абсолютно всё, но думают, что это нормально, ведь им не с чем сравнивать.

Долли ушла, мама собирает с пола осколки и сушёные овощи. Я слышу, как она сдавленно всхлипывает и вытирает кровь с пальцев. Порезалась о битое стекло. Том и я помогали вытирать масляное пятно, пахнущее специями, пока мама обрабатывала ранки. В такие моменты я всегда представлял, что когда стану взрослым, буду защищать маму от злой старухи.

Пройдёт целый месяц, прежде чем они снова заговорят друг с другом. Мама пыталась поговорить с бабушкой, но та не брала трубку, показывая глубокую обиду.

Мы втроём встретили вечер холодным фруктовым чаем. Плавится медовый закат. Этот тёплый свет затекает в дом через открытые окна, разливается по комнатам, дрожит на стенах и деревянном полу. Сидим на синем диванчике и смотрим, как пляшут солнечные зайчики апельсинового цвета.

– Мам, знаешь что? – я положил голову ей на плечо.

– Что, милый?

– Когда я вырасту, буду тебя защищать. И Бабушка Долли больше не будет тебя расстраивать.

– Я тоже буду тебя защищать, – Том поддержал меня.

Мама не ответила. Только ее плечи чуть вздрогнули.

Мисс Гетте всё-таки решила испечь что-нибудь вкусненькое. Мама предложила нам самим выбрать и приготовить это под её чутким руководством. Вы даже не представляете, насколько мы были рады сделать что-то своими руками, а потом ещё и съесть этот шедевр кулинарии.

Пока разбивали яйца в пластиковую миску, она включила музыку на стареньком плеере. Томас и я делали всё настолько аккуратно, что даже не просыпали миндальную муку и не разлили молоко. Потом мы следили, как пропекается тесто. Через полчаса на столе дымился большой шоколадный кекс. Правда, внешне он был похож на кирпич, и по вкусу напоминал странный пряник, потому что мы переборщили с мускатным орехом. Весь дом наполнился пряным ароматом. Этот тяжёлый запах выплёскивался на улицу через раскрытые окна и смешивался с вечерней прохладой.

Мама очень гордилась нами. Даже предложила сфотографировать эту прелесть и поставить в рамку. Вот так и появилась фотография.

* * *

– Эй, Джон! Ты ещё долго будешь пялиться в стену? Тащи свою ленивую задницу в кухню, будем ужинать, – слышу недовольный голос брата.

Я моргаю и уже не чувствую запаха пряностей. Тепла в доме нет. В комнатах грязно. При маме такого не было.

В сковородке сгорает лук. Скоро к нему добавляются сосиски и куриные яйца. С пропажей мамы нам пришлось учиться готовить, бабушка Долли никогда для нас не готовит. На кухне душно. Запотевают окна. Тусклый жёлтый свет. В моём воспоминании тоже был жёлтый свет, но этот совсем другой. Какой-то обречённый. Заварили чай. Я люблю несладкий со сливками, а Томас − чисто чёрный и обязательно много сахара. Я уже говорил, что он извращенец?

После ужина я вымыл посуду. Вечером игра в приставку. Уличный фонарь за окном смотрит, как промозглый ветер терзает шуршащий пакет.

Мы смотрим кино. Терминатор говорит с экрана легендарное «I’ll be back». Сегодня решили устроить марафон фильмов нашего детства. Сначала составили список, его возглавили, конечно же, "Терминатор" и "Кинг Конг", потом шли "Властелин колец", "Челюсти" и "Молчание ягнят".

Когда вспомнили о времени, оно уже давно перевалило за полночь. Давно пора спать, школу завтра никто не отменял.

Я плюхнулся на кровать и достал телефон, чтобы проверить соц. сети. Томас подошёл к окну. Не знаю, что он пытается каждый раз там увидеть, но это уже традиция. Наверное, он смотрит на дома наших соседей, проверяет, кто ещё не спит.

Он стоял там не долго, всего минуту, потом уже собрался уходить, как резко остановился. Томас приблизился к окну настолько, что почти вжался в стекло лицом и начал что-то рассматривать. На улице не совсем темно. Если хорошенько присмотреться, то можно различить деревья, спящие автомобили, подъездные дорожки у соседних домов и человека, что стоял за машиной, припаркованной на обочине, и внимательно рассматривал наш дом.

ГЛАВА № 4

Джонатан Гетте

– Ты чего? – всего на секунду отрываю взгляд от телефона.

– Нет, ничего. Какой-то мужик стоит на улице. А так ничего, – Том так же напряжённо смотрел в окно.

– Мужик? Ну, мало ли, – я пожал плечами, – может просто погулять вышел.

– И поэтому он пялится в окна нашего дома? А если он неадекватный? Какой-нибудь псих, например.

– Именно поэтому ты решил поиграть с ним в "гляделки"? Психу вообще нельзя смотреть в глаза, можешь его спровоцировать и тогда… – поумничать я не успел.

Томас отшатнулся от окна и одним рывком задёрнул шторы. Он немного подумал, а потом снова выглянул на улицу, но уже осторожно, придерживая рукой портьеры.

– Что ты делаешь? – спрашиваю без особого интереса.

– А на что похоже?

– Похоже, ты чокнулся.

– Выключи свет. Быстро, – его серьезный тон заставил меня уронить телефон себе на лицо. Больно.

– Что? Почему? – спрашиваю, потирая ладонью ушибленный лоб.

– Он подошёл ближе, этот мужик почти под нашими окнами.

– Серьёзно? – тянусь к выключателю, и свет гаснет.

Томас смотрит в щель между пыльными портьерами и стеной.

Любопытство принуждает меня подняться с кровати и подойти к брату.

– Эй, подвинься. Я тоже хочу посмотреть, – почему-то я перешёл на шёпот, будто тот человек мог меня услышать.

Я протолкнулся мимо Томаса и аккуратно выглянул в окно. Подумать только, мы как два слабоумных стоим в тёмной комнате и выглядываем из-за шторы. Ну а чем ещё заниматься ночью? Явно не сном.

На улице действительно стоял мужчина. Особенно пристально он смотрел в комнату, где только что погас свет. Газовые фонари не горят, почти ничего не видно. Мы смогли определить только то, что он довольно полный и низковатый.

– Вот зачем ты на него смотрел? Ты привлёк его внимание. И зачем мы выключили свет? Уже поздновато делать вид, что нас нет дома, – не могу же я стоять в тишине.

Томас упорно не замечает моей настырности и желания разрядить обстановку. Я всегда болтаю чушь, когда нервничаю.

– Ты запер входную дверь? – Том тоже перешёл на шёпот.

– Ну… вроде да. Не помню, – я соврал. Почти уверен, что не закрыл её.

– Чёрт, Джон. Ты как всегда! Даже дверь запереть не можешь! Пошли вниз, нужно проверить.

– Ты думаешь, это хорошая идея? – я очень не хотел отходить от окна. Спуститься на первый этаж, значит подойти близко к тому человеку. Мне страшно. Страшно до стука зубов.

– У тебя есть идеи получше?

– Да, чёрт возьми! Позвонить в полицию! Пусть копы сами разбираются с ним! – ору на него шёпотом.

– В первую очередь нужно закрыть дверь, умник! Если мы будем сидеть с открытой дверью, то полиция может не успеть приехать.

Минута молчания и умственных размышлений.

– Ну ты и ссыкло, Джон. Тогда стой здесь, а я закрою дверь.

Я вцепился в его руку.

– Ты хочешь оставить меня здесь?! Нет, я с тобой!

Мы сделали, как сказал Том. Естественно, споткнулись о разбросанную по всей прихожей обувь и мой рюкзак, который я так и не убрал. Дверь всё же заперта. Теперь чувствуем себя более-менее в безопасности.

Вернулись в спальню. Незнакомец находится примерно в семи метрах от нашего дома и так же рассматривает окна.

Прошло минут пятнадцать.

Мужчина в очередной раз обошёл здание по кругу. Несколько раз он хотел подойти ближе, но не решался. Кажется, прямо сейчас неизвестный осматривает оконные рамы кухни, что находится под нашей спальней. Мы оба сидим на полу возле батареи и иногда выглядываем в окно.

– Суть в том, что сейчас три часа ночи, а мы не спим. Кто мы после этого? – я снова посмотрел на улицу.

– Дебилы.

– Нет, вампиры.

– Ты дурак?

– Ну а что? Звучит лучше, чем дебилы. Вампиры же не спят ночью, всё логично.

– Ты пересмотрел «Сумерки?» Ждёшь своего Эдварда? – Том умилительно уставился на меня.

«Иди в задницу, Том»

– Я уже дождался тебя, пёс, – фыркнул я.

– Пёс уже был у нас под окнами. Ошибочка, братец.

– Ой, замолчи. Ты всё испортил.

– Вампиры могут отоспаться днём, а нам нужно идти в школу. Ладно, как скажешь. Что мы будем делать? – хоть по моему брату не видно, но я точно знаю, что он совершенно растерян. Не каждую ночь под твоими окнами ходит странный, возможно сумасшедший мужчина.

– Позвонить в полицию. – сегодня я весьма логичный.

– Не плохой вариант. Что ещё? – Томас всеми силами пытается отказаться от этого варианта. Не любит копов.

– Позвонить в полицию! – осуждающе смотрю на него.

– Давай подождём ещё несколько минут? Может, он сам уйдёт. Может, он просто перепутал адрес, не нужно разводить панику раньше времени.

Человек за окном действительно ушёл. Легли спать. Смог заснуть только Том. Брат решил, что тот мужчина действительно перепутал дома. Я полностью не согласен. Осуждаю.

В итоге сижу, укутавшись в одеяло, и смотрю в своё тёмное отражение в зеркале в старом платяном шкафу. Прислушиваюсь к звукам спящего дома. Если хорошо постараться, то можно услышать как за стеной, в ванной комнате капает вода. Капли срываются с металлического крана и вдребезги разбиваются о металлическую раковину с характерным стуком. Томас тихо сопит, отвернувшись лицом к стене. Знаю, что нужно спать, но не могу. Мне до сих пор страшно. Стыдно признаться, но я так испугался. Несколько раз за прошедшие пару минут я уже подходил к окну, боясь увидеть там знакомый силуэт, но улица пуста.

Перед тем, как забыться сном, я долго ворочался. Кровать скрипнула. Разбудил Тома. Он пообещал меня убить, если не перестану крутиться в постели. Снилось море. Вода была густой и тёмной, словно человеческая кровь. Я стою на пустынном острове и смотрю, как волны огромной величины накатывают на скалистый берег, разбиваются в розовую пену и красные брызги. И правда, кровь.

Проснулся от глухого удара. Свалился с кровати и ударился затылком об деревянный пол. Ноги запутались в одеяле, видимо, поэтому упал. Том недовольно уставился на меня заспанными глазами.

– Ты живой?

– Да, всё прекрасно, разве не видно? – огрызнулся я. Борюсь с желанием сказать что-то ещё.

– Чудесно. Кстати, ты говорил во сне.

– Правда? И что я сказал?

– Что ты тонешь. Дай угадаю, ты чуть не утонул в своей любви ко мне?

– Заткнись, Том, – коротко и ясно.

– Ха! Я же говорил!

Пока я сражался с одеялом, Томас взглянул на электронные часы и поморщился. Семь минут до будильника.

– Ненавижу пробуждение раньше будильника. Ты не мог упасть на 7 минут позже? – старший Гетте снова рухнул лицом в подушку.

– Закрой рот или я тебя придушу этим одеялом!

– Джонни, когда ты так командуешь, я весь дрожу, – пробормотал брат.

Я швырнул в него подушку, Томас засмеялся. Правда, сейчас это больше похоже на кряхтение мопса, подушка сильно заглушала звуки. Хотя, Том всегда смеётся как мопс. Если подумать, это утро не такое плохое. Первым делом, мы выглянули в окно.

– Как думаешь, наш ночной гость больше не приходил? – спросил я, глядя на розовый фургончик с неизвестным логотипом, что медленно тащился по дороге, – такая рань, а люди уже работают. Не хочу работать, когда вырасту.

– Надеюсь, что никто больше не приходил, – Том тоже смотрит на него.

– Ненавижу розовый.

– Да, мне тоже не нравится, – согласился со мной старший Гетте.

– Пока будешь на кухне, налей мне в стакан газировку, – необычная просьба от моего брата таким ранним утром. Он прекрасно знает, что я первым делом пойду к холодильнику.

– Газировку в семь утра? На тебя не похоже, – я недоверчиво покосился на Томаса.

– Хорошо, кинь туда хлопьев.

– Ладно.

Кидать хлопья в стакан с газированной водой я не рискнул, но всё же сделал любимый сэндвич Тома.

После завтрака наш день полностью повторил предыдущий: строгая форма, автобус, старое здание школы, книги. Всё прошло по хорошо известному сценарию.

Только один инцидент испортил настроение. Мы поругались с учителем, он ведёт предмет "Общение и социализация". В наказание старик заставил нас убирать кабинет. Сейчас уже не смогу вспомнить причину ссоры, кажется, я ему нагрубил. Классический случай. Но нам даже повезло, потому что мы занимались уборкой вместо обязательной спортивной программы во второй половине дня.

Я ещё долго возмущался, пока Томас не кинул в меня тряпку, пахнущую мыльным средством, и не пообещал затолкать её мне в рот, если не заткнусь. Мы мыли столы и стулья. Их не много, девять столов и столько же стульев. Прошло полчаса. Уже заканчивали с уборкой, как к нам решил заглянуть одноклассник.

Его зовут Нолан Паркинсон. Наш ровесник, но ростом с десятилетнего ребёнка. Он тот ещё козёл. Помните наши разговоры о том, что каждый человек живёт в каком-то маленьком мире? Так вот. Готов поспорить, Нолан и его родители живут в буржуазном мире. Этот мир наполнен тиканьем дорогих часов, торопливыми шагами молодой служанки, вечным запахом жжёных свечей и незрелых овощей. Почему я так думаю? У богатой семьи есть молоденькая прислуга, пару раз я даже видел, как она встречала его у ворот школы. Кстати, она симпатичная. Пуританка. Его родители – партнёры в прибыльном бизнесе, связанным с изготовлением часов. Мать Нолана повёрнута на вегетарианстве и восковых свечах. Поэтому я представляю мир Нолана именно таким.

Наверняка сейчас он снова пришёл, чтобы поиздеваться. Ко мне этот придурок не рискует подходить, потому что в прошлый раз я надел ему на голову цветочный горшок и спустил с лестницы. Нолан подошёл к столу, которым был занят брат и толкнул ногой его ведро с тряпкой. Мыльная вода булькнула и обдала ноги Тома брызгами. Я скрипнул зубами, но ещё сдерживаюсь.

– Эй, Том. Слышал, что ваша бабка снова в больницу угодила. Как думаешь, она не будет долго мучиться? – парень сделал паузу, чтобы распробовать свои слова. Паркинсон чувствовал их на языке как шипучую конфету.

Знаете что самое ужасное? Он делает это ради чистого удовольствия. Богатенький ублюдок любит издеваться над людьми, чувствовать своё превосходство. Мальчишка с довольным видом звякнул массивными часами на тонком запястье. Готов поклясться, это его любимый звук. Дорогие часики папаша подарил. Не помню его имени. В школе любые аксессуары запрещены, но для Нолана можно всё. Потому что щедрый мистер Паркинсон много денег потратил на это невозможно старое здание.

Хоть Нолан и строит из себя нечто божественное, он опасливо косится в мою сторону. Видимо, ждёт, когда я взорвусь. Я до сих пор удивляюсь, как меня не выгнали из школы за то, что я делал с Ноланом. В подростковом возрасте я не чувствовал границ и иногда был жесток. Один раз заставил Нолана снять с себя штаны и вымыть ими пол в кабинете. Сейчас мне стыдно за это. Ладно, я вру. Совсем не стыдно. Но это очень плохо. Не делайте так. Моими границами всегда был брат. Он меня останавливал, когда я перегибал палку.

– И часто ты собираешь сплетни про одноклассников? Наверное, это мерзко. На что это похоже? Как будто в чужом грязном белье копаешься?

Том абсолютно спокоен. Всегда поражался его выдержке.

Нолан побагровел, его лицо перекосило. Самое страшное для него – быть незамеченным, чувствовать себя пустым местом. Мы об этом знали и активно пользовались. Вот и сейчас Томас не воспринимал его серьёзно и отмахнулся от фразы Нолана как от чего-то жалкого. Видеть, как его выворачивает наизнанку от нашего безразличия – единственная причина, по которой я ещё молчу и агрессивно тру парту мыльной тряпкой.

– Интересно, в какой детский дом заберут тебя и твоего брата? Черт, вы даже похоронить ее нормально не сможете. Просто закопаете ее у себя на заднем дворе как бродячую собаку. Ваша мамаша сбежала и бросила вас. Наверное, она сейчас зависает в баре с местными алкашами где-нибудь очень далеко отсюда. А может, она стала проституткой? Или уже и вовсе сдохла на помойке или в канаве, – шатен не сдавался.

Сейчас я не могу вспомнить всё, что чувствовал тогда. От вспышки сильных эмоций моё сознание потускнело. Я помню злость. Смесь из пьяной злости и отвращения поднялась из глубины желудка и обожгла горло. Кровь прилила к лицу, мне стало очень жарко. Помню, как меня трясло от ненависти и обиды.

– Эй, придурки! Хватит делать вид, что меня не существует! Вы же всё прекрасно слышите! Не хотите защитить свою мать? Неужели вы согласны, что он грязная шлюшка и её место под каким-нибудь пьяницей?! – последнюю фразу он выкрикнул.

Его крик отразился от стен маленького кабинета и утонул в пустом проёме двери. Нолан говорил быстро, брызгая пенистой слюной. Он явно спешил высказать всё, пока его не заткнули.

Его слова выбили воздух из моих лёгких. Наверное, у всех такое было. Ты стоишь, терпишь изо всех сил, а боль внутри тебя ломает рёбра. Они выворачиваются, хрустят как сухие ветки.

"Почему это происходит со мной? Чёрт возьми, почему снова я? По-вашему, я недостаточно пережил? Недостаточно потерял? Я не заслужил этого. Не заслужил. Что он знает? Что этот придурок может знать о моей жизни? Ничего. Он ничего не знает. Он идиот. Придурок. Что я сделал? Почему это происходит со мной? Почему я? Почему? ПОЧЕМУ, ЧЁРТ ПОБЕРИ?!" – эти вопросы гноятся внутри меня, превращаются в мерзкий мутный осадок, который оседает в горле и горчит. Странное чувство. Не приятное.

– Ты кусок дерьма! – взвизгнул Нолан, по-прежнему не наблюдая никакой реакции от меня.

Он шагнул к школьной доске, схватил кусок мела и бросил мне в затылок. Далее всё произошло так быстро, что я даже не успел ничего обдумать.

Нолан собирался что-то добавить, но подавился своими словами. Томас схватил его за его за русые волосы, запрокинул голову назад и нанёс болезненный удар ребром ладони по выпирающему кадыку на худой шее. При попытке вдохнуть кислород, его горло издало странный свистящий звук, голубоватые глаза неестественно сильно выпучились. Тот согнулся и засипел, хватая ртом воздух, пропахший чистящим средством. Нолан тяжело осел на колени, из его рта начала капать слюна. Томас безжалостно сжимал в ладони пряди светлых волос. Брат протащил его до ближайшей стены и сильно ударил об неё лицом. Послышался хруст, будто наступили на истлевшую скорлупу грецкого ореха. Из носа одноклассника хлынула кровь. Гемоглобин заливал весь рот Нолана, стекал по его подбородку. Я вспомнил свой сон. С сегодняшнего дня нос Паркинсона будет украшать горбинка.

Всю мою агрессию как ветром сдуло. Я в шоке. Мой брат – один из самых спокойных людей на этой планете, и только что он, впервые в жизни, не смог сдержаться.

– Ты просто бестактная сволочь, которая пытается самоутвердиться за счёт унижения других. Если ты скажешь ещё хоть одно слово о нашей маме, я нахрен оторву тебе язык и засуну в задницу. И не смей трогать Джона. Иначе я разрешу ему не сдерживаться и сделать с тобой всё, что он захочет, – прошипел Том. Его рука всё ещё держала волосы одноклассника. – А теперь пошёл вон, грязная отвратительная скотина. И чтобы я тебя больше не видел.

– Я всё рас-ска-жу ва-ше-му тью-то-ру, – медленно, по слогам проговорил Паркинсон, когда немного отошёл от болевого шока.

Томас разжал руку и Нолан с трудом отполз до двери, потом всё-таки поднялся и на дрожащих ногах ушёл из кабинета, зажимая руками нос, из которого лилась кровь.

– Бестактная сволочь? Где ты набрался таких умных слов? – я взял тряпку, чтобы подтереть кровь с пола.

Том тяжело осел на стул и начал нервно поправлять воротник рубашки и расстегнул одну пуговицу. Впервые в жизни он «потерял лицо».

– Ты называл меня так, когда я случайно съел твою лазанью.

– Ах да, совсем забыл. Тогда ты реально был сволочью. Мы готовили её весь день, а ты всё сожрал.

– Эй, я же извинился! – Томас недовольно уставился на меня, а я заметил испарину у него на лбу.

– Это не вернёт мою лазанью, – я издевательски подмигнул брату.

«Я тебя не осуждаю, Том. Если бы я не был в таком шоке, тоже дал бы Нолану по хребту»

Как и обещал Нолан, он пожаловался, нас вызвали в кабинет.

Аугустас Варнас – житель литовского мира, в который входит только он один. В воздухе этого крошечного мирка висит запах сыра, морской рыбы и копченой колбасы. Важное место в литовском мире занимает пластмассовая банка из-под майонеза, наполненная песком из дюны Паланги.

Вкусная еда – единственная радость в жизни рыжебородого мужчины. Я запомнил его именно таким – человеком с большим розовым лицом и печальными глазами, от которого всегда пахнет копчёным мясом.

Уже через несколько минут мы оба стояли в соседнем кабинете перед учителем. Нолана здесь нет. Скорее всего, он в кабинете медсестры. На полу я разглядел крупные капли крови.

– Я думал, мы договорились в прошлый раз. Вы продолжаете меня разочаровывать. Томас? Ты ударил одноклассника? – тьютор строго смотрел на него поверх тонких очков в металлической оправе

Глаза Томаса потемнели, словно в них бросили горсть золы. Сейчас что-то будет, и я ни за что это не пропущу!

– Потому что он козёл! – рявкнул на него Том. У меня отвисла челюсть. – Да, а что? Я разбил ему нос и ни о чём не жалею!

– Том, – предпринимаю попытки успокоить брата. С одной стороны нужно, чтобы он замолчал, а с другой стороны мне очень интересно узнать, что будет дальше.

– Что?! – он гневно посмотрел на меня.

– Закрой рот! – Ещё пятнадцать секунд назад я был спокоен, а теперь злость Томаса передалась и мне.

– Будете защищать его? Почему? Потому что богатый папаша спонсирует школу? – Томас пристально смотрит в глаза тьютора.

– Я же сказал тебе закрыть рот! – всё ещё пытаюсь его успокоить, но совсем не умею этого делать. Кажется, стало только хуже.

– Я не могу открываться и закрываться, как кран! – я никогда не видел его таким злым.

Обстановка в кабинете накалилась так сильно, что воздух стал вязким.

– Не ори на меня!!!

– Так, хватит, – строгий голос мистера А заставил нас умолкнуть. – Вы вообще понимаете что натворили? Нолан зашёл ко мне в кабинет весь в крови и слезах. Если об этом узнают его родители, вам обоим крупно повезёт, если вас просто выгонят из школы. Томас, я не ожидал от тебя такого. Что заставило тебя прибегнуть к насилию?

И тут я включился.

– Например, то, что он назвал нашу мать шлюхой. Мне продолжить? А то я могу. Ваш драгоценный Нолан много чего сказал. – это говорю я. В конце концов, нужно защитить брата.

После этой фразы в небольшой комнате повисла тишина.

Мистер Варнас тяжело вздохнул.

– Я поговорю с ним. Мне жаль, что вам пришлось это выслушать. Но так нельзя. Вам нужно… – он не успел договорить.

К нам пришёл Нолан. Он боязливо заглянул в кабинет и побледнел ещё больше, когда увидел Тома. К носу он прижимал пакетик со льдом.