Жертвенный лес

– Слава Богу, что вы явились вовремя, сейчас он уснул, но перед вашим приездом кричал, так что Боже сохрани.

– Проводите меня к нему.

Священник указал мне путь, и мы двинулись к больному, я шел по коридору и вспоминал тот период детства, когда часто ходил в церковь с родителем. Церковь была хилой, не в пример этой невесть как занесенной в деревню. Тогда мне очень нравились расписные иконы, фрески, на само богослужение я обращал мало внимания. В один момент все закончилось, мы уехали на другой край России и церковь вышла из моей жизни, не оставив ничего кроме воспоминаний.

Священник скользнул в темный проем и пропал из виду, насилу догнав, его я застал его стоящим у постели больного. Беззвучно шевеля губами, он молился за несчастного.

Передо мной лежал священнослужитель с густой поседевшей бородой, лица просто не было, вернее, было – но назвать это лицом не представлялось возможным. Глаза, щеки были заплывшими, усеянными кровавыми подтеками. Очевидно, что больной расчесывал лицо, в попытке избавиться от боли и зуда, осветив его, я ужаснулся, так как-то было не симметричным. Правая сторона ужасно распухла, будто у бедняги случился нарыв, глаз заплыл, слегка приоткрытый рот обнажал желтые зубы.

– Что случилось с ним? произнес я полушепотом.

– Мы не знаем, известно только то, что его весь вечер не могли разыскать, будто исчез. А посреди ночи он взобрался на крышу церкви, и стал звонить в колокол.

– В колокол?

– В колокол ваше сиятельство! Вся деревня всполошилась и двинулась к церкви, а он, не переставая звонить, кричал страшным голосом.

– Что же он кричал?

Священник замялся и отвел взгляд.

– Говорите все что знаете.

Хочу повторить, что он был в состоянии сумасшествия, он призывал бежать, так как всем грозит опасность. Кричал что-то про лес.

– Про лес? Гм, возможно это дает объяснение его царапинам.

– Мы не могли долго терпеть и увели его внутрь, чтобы не сбежалась толпа.

– Сколько он в таком состоянии?

– Спит с прошлой ночи, мы вызывали знахаря, но тот отказался лечить его.

Позже мне пришлось встретиться со знахарем, а пока я занялся больным. У того был сильный жар, тело было уже немощным и иногда страшно тряслось. Нарывы походили на укусы, те были многочисленные, но на шее был толстый ворот, возможно спасший ему жизнь. Будь укусы и там бедняга просто бы задохнулся. Проведя бессонную ночь у его постели, следя за его состоянием, я все пытался привести его в чувство, но ничего не вышло. Приготовив снадобье на утро, я измученным отправился в дом приказчика и уснул беспробудным сном. На следующий день все повторилось, больной так и не приходил в себя, лишь поздним вечером его тело сотрясалось, будто от кошмара. Снадобье пока не действовало, и я отправился вон, проходя мимо алтаря я снова заметил фигуру женщины. Согнувшись, та молила о чем-то господа, я невольно остановился и направился к ней. За все время моего пребывания в церкви, кроме нее прихожан не было. Приблизившись, я услышал ее скрипучий голос, но звук моих шагов донесся до ее слуха. Та повернулась, будто застигнутая врасплох, откинула со лба прядь пепельно-серых волос и робко приблизилась ко мне. Отчего-то мне показалось, что передо мной старуха, так как женщина шла фактически, не разгибая спины. Стоило ей обратить на меня взор, все сомнения исчезли, передо мной стояла миловидная женщина с красивыми чертами лица. Вдоволь насмотревшись на нее, я не сразу расслышал ее слов, поэтому просил ее повторить.

– Господин! Вам незачем помогать ему, мы сами накликали беду, и она явилась. Уезжайте скорее, уезжайте! С этими словами она бросилась вон. Выйдя из церкви, я обнаружил лишь свою повозку и мирно храпевшего кучера. – Черт те что происходит.

Знахарь

Вернувшись в дом приказчика я, несмотря на все уговоры отобедать отправился в постель и забылся крепким сном.

Проспал я недолго, оказывается, ко мне пришел посетитель, и Павел Семёнович уже выделил целую комнату для приема. Войдя в нее, я увидел маленькую тщедушную старушку, мирно сидевшую на стуле. Она совершенно не обращала на меня внимания пока я не сел прямо напротив ее глаз. Тогда она, пошамкав губами, с минуту оглядывала меня с ног до головы.

– Доброго вам дня! С чем пожаловали? Поинтересовался я, но та лишь кивала мне в ответ.

– Вы исцелитель? С трудом произнесла она совершенно меня, не слушая.

– Да ответил я. Старуха, не понимая слов, только открывала рот, и тогда до меня дошло, что она глухая. Тогда я кивнул головой и та сразу улыбнулась.

– Мил человек пойдемте тогда, а пойдемте?

– Куда?

– Пойдемте, господин пойдемте, без вас-то совсем пропадут.

– Яким! Готовь лошадей!

Старуху только силой удалось посадить в повозку, и она как могла, показывала куда ехать. Все время пути она причитала о том, что все пропало, и благословила Бога, что кто-то к ним приехал. Говорила о каком-то доме где держат больных которых нужно спасать.

Наконец приехали и старуха, проворно указав на хилую лачугу, предлагала нам войти.

– Там он злодей там! Вы его не бойтесь, он убогий и их с собой утащит на тот свет. Старуха, тем не менее, не желала входить явно чего-то, испугавшись, и как только я приблизился к двери, направилась прочь.

На стук никто не отвечал и тогда я вошел сам, дверь, чуть слышно скрипнув, подалась вперед, и меня обдало духотой. Внутри длинного помещения в самом конце тускло мерцала лампадка и рассмотреть обстановку было трудно.

– Есть, кто ни будь?

В дальнем конце у окна выросла огромная фигура, в три шага преодолев расстояние, приблизилась ко мне. Повеяло дымом, горькой полынью и потом. Подняв голову, я увидел высоченного мужика, смотревшего на меня тяжелым взглядом.

– Здравствуйте уважаемый! приветствовал я и поклонился, но тот не ответил. Вы держите пациентов здесь? Тогда он взял со стола лампадку и прошелся с ней из угла в угол. В каждом углу стояло по две кровати, на которых лежали тела в последнем углу кровати были пустые.

– Вы Знахарь? Мужчина подошел ко мне вплотную и поднес огонь так близко к моему лицу, что я почувствовал жар, отстранившись, я, пытался разглядеть его лицо. Он поднес лампаду к своему лицу и, улыбнувшись кивнул обдав меня таким звериным взглядом что мне стало не по себе.

– Я земской лекарь, уезд в моем распоряжении. Позволите осмотреться?

Многое слышал я о знахарях, бабках, народном лечении, поэтому ничего хорошего увидеть я и не ожидал. Все больные были словно пригвождены к койкам, лежали с остекленевшими глазами, а по всему жилищу витал горький запах полыни. Прикоснувшись к больным, я ощутил такой же жар, как и у звонаря. Потрескавшиеся губы, немигающий взор, бледная кожа все они нуждались в обильном питье, тепле и срочном лечении. Находясь здесь, они будто гнили, так как воздух был словно в гробнице.

– Что с ними случилось? поинтересовался я.

Тот упорно молчал лишь презрительно, глядя на меня исподлобья. Мне стало не по себе, добиться информации не получалось, попросить написать историю болезни было также бессмысленно. С первого взгляда можно было отметить, что такой махине впору быть могильщиком.

Потеряв терпение, мне пришлось знаками указать знахарю на дверь, тот понял далеко не с первой попытки, но все-таки попятился и исчез.

Проведя осмотр, я все понял… Выронив инструмент из рук, я медленно опустился на пол, и стал отползать в сторону, словно потревоженное ярким светом насекомое. До того момента пока не уперся затылком в другую койку, подняв глаза я увидел крепко сжатую кисть больного, охватившую пятерней одеяло. С трудом поднявшись, я стал отряхиваться, озираться по углам, и сам не свой вышел прочь. Свежий, морозный ветер вернул меня в чувство, подойдя к повозке, я окликнул Якима и попросил ехать к приказчику.

– Яким! Сегодня же ночью едем отсюда.

– Что стряслось?

– То же из-за чего мы покинули столи… Поздно спохватившись, я знал, что пожалею о сказанном. Говорить такие вещи кучеру, который так и не получил от меня подробного разъяснения, отъезда из столицы, было глупо.

– Яким, могу ли я надеяться на понимание с твоей стороны? Яким с опасением посмотрел на меня, будто совершенно не слышал вопроса и кивнул.

Мне пришлось рассказать свой старый, полузабытый кошмар, который мое подсознание так надежно скрывало.

История лекаря

За последний год, я фактически избавился от чувства тревоги за свою жизнь. Осталась лишь чувство вины, терзавшее мой воспаленный мозг по ночам. Днем, работа вычищала прочь все негативные мысли, позволяя сосредоточиться на пациентах. Только с приходом ночи становилось совершенно тоскливо, думалось о смерти, которая смоет мой позор, раз и навсегда. Но дух был сломлен не настолько, чтобы покончить с земной суетой. Губерния "Д" не всегда служила моим пристанищем, скорее это был перевалочный пункт, на котором я нашел подобие уюта. Удалось получить должность лекаря, сместив дряхлого старца неизвестно как державшегося на ногах. Видимо лишь обязанности поддерживали его здоровье, так как после своей отставки он немедленно скончался. Новый кабинет был скромно обставлен, но этот непорядок решился сам по себе, с приходом высокопоставленных пациентов, достойно плативших за лечение. Однако это случилось не скоро, поначалу я обживал свое место как нору, пытаясь зарыться в неё как можно глубже. Хотелось спрятаться, не появляться на людях, сократить число визитов и забыться. То отчего я бежал, грезилось во снах, являлось наяву, отражалось в зеркале. Даже кучер Яким, да именно кучер, регулярно напоминал об этом.

– В столицу совсем уже нельзя?

– Никак нельзя Яким, никак.

Изо дня в день, просыпаясь в холодном поту, я изводил себя алкоголем и морфием, но кошмары проходили ужасно медленно. Снились черные, покрытые язвами пациенты, ломящиеся без очереди в палату. Пока я помогал одному, заходили вторые, третьи, в кабинете становилось все теснее и теснее. Крича на них, я обнаруживал что они, как будто не слыша, сбегаются на крик, наклоняясь ко мне все ниже и ниже. Тогда даже во сне я закрывал глаза и тряся как в лихорадке. Если случалось проснуться, можно было забыться, приняв снотворное, но удавалось не всегда.

Снилась дорога, мрачная фигура Якима вяло державшая вожжи, если они выскользнут нам конец. Вороная тройка везла все медленнее, тьма настигала нас, окутывая повозку.

Должность в столице была почетной, приходилось посещать балы, быть представленным правительству, оказывать бесконечные почести. Жизнь вела к вершинам, не замечая на пути, ни виселиц, ни ужасов войны. Все было в моих руках, главное только не выронить и не расплескать удачу. Так продолжалось несколько лет, пока не пришли неутешительные вести. На подступах к столице обнаружили чуму, безжалостно косящую население. Правительство выразило уверенность в том, что зараза не проникнет внутрь, закрыв все подступы к границам. Он был наслышан об этом биче Европы, который расчищал себе путь сквозь толпы зараженных людей. Много толков ходило среди знатных господ, одни посмеивались, другие слышавшие всякое становились молчаливыми и набожными. Лекарь относился ко второй категории. Однажды его кандидатура попала в список тех, кто отправится укрощать заразу. Вспоминать этот период жизни было неприятно, после таких потрясений, неискушенный человек способен пасть духом.

В некоторые деревни даже не заезжали, так как там хозяйничали бродячие псы, свиньи и волки, подчищавшие останки мора. Целые вереницы обозов, пеших, крестных ходов направлялись прочь, ища защиту. Но ни лекарь, ни церковнослужители не могли помочь. Противоядия попросту не существовало, лечение приходилось проводить с теми, кто уже "дышал на ладан". Как правило, люди обнаруживающие язвы на своем теле, стеснялись их, а то и расчесывали, только ускоряя приход смерти. Далее шло заражение окружающих, отчаянное бегство от проблемы приводило к умоисступлению, люди убегали в лес, где уходили на покой. Любой, кто видел первые признаки болезни у соседа, родственника или прохожего могли обвинить того источником болезни и в лучшем случае изгнать прочь. Тогда несчастный если не становился добычей зверей, побродив сутки по лесу, прибегал в соседнюю деревню и просил поесть. Таким образом, чума шла от двора ко двору, на убийство ей хватало три четыре дня. Когда один из сопровождавших его в дорогу заразился, лекарь пересел в другую повозку и распорядился направляться в столицу. Помочь было нечем, вокруг пахло смертью, уже не крадущейся в ночи, а смело расхаживающей по просторам родины.

Объяснения не понравились правительству, а если говорить более откровенно испугали, было принято решение полностью закрыть границы к столице. Торговля на время была прекращена, в воздухе витало зловещее напряжение. Спустя какие-то три месяца, когда про чуму стали говорить уже меньше, лекарь вновь увидел ее след уже в столице. Осматривая очередное тело, лекарь с ужасом, наблюдал язвы, покрывающие его словно искавшие выхода наружу. Сам не свой, едва сдерживая крик, лекарь принял решение бежать. Так как знал, чем оборачивается подобное. Это не просто эпидемия, витающая в воздухе, это была божья кара. Самое совершенное средство по очищению населения, без применения оружия. Больные спустя какое-то время становились лишь подобием человека, все равно, что гнилой фрукт, провалявшийся на земле. Именно в тот момент страх стал определяющим чувством его жизни, размеренная жизнь перестала иметь смысл, инстинкт самосохранения вышел на первый план. Руки, верно служившие ему, вновь стала пробирать дрожь, мысль о том, что он заражен, выдавливала из него все предосторожности. Нужно было уезжать, никого не предупредив, как можно скорее пока еще можно спастись. Бродячие псы ничего, не подозревая слонялись по задворкам, не подозревая, что скоро смогут наесться сполна.

Якиму пришлось долго объяснять, и лекарь всерьез думал оставить того в городе, но видимо что-то в его глазах, заставило Якима поменять решение, и он послушно выполнил просьбу. Где-то в глубине под шапкой всклокоченных волос, в мозгу кучера что-то прояснилось и всю дорогу они ехали в тишине. На подступах к столице их никто не останавливал, что было, неудивительно учитывая, как относились к самой возможности встретиться с эпидемией в центре страны. Спустя неделю, когда болезнь унесла десятки жизней, бежать стали все. Кто под предлогом войны, кто, в леса надеясь найти избавление от смерти. Перед ликом смерти все бросали нажитое имущество, словно пытаясь откупиться им, но разве смерти нужно приданное? Да, бежали все те, кто только мог, но первым сбежал лекарь. Тот, кто давал клятву оберегать, первым бросился прочь, как только услышал наступление заразы.

Страх был таким далеким чувством, из детства, что он не сразу узнал его. А устыдился еще позже, когда их повозка пересекла черту города, которую никто не охранял. Чем дальше они отъезжали, тем чаще лекарь оглядывался, заламывая руки. Уснуть не удавалось, вся ночь уходила на ощупывание рук, шеи, груди дабы там не открылись язвы. Если я заражен, думал он, пусть Яким увезет меня как можно дальше, и сожжет повозку. Но болезнь так и не пришла, не заметив выпорхнувшего из капкана заложника. Тогда тот начал косится на Якима, который все время сутулился, и отмалчивался из-за дальней дороги и дующего в лицо ветра. Может, он уже болен? Зараза могла попасть со стремени, на вожжи, и на руки кучера. Теперь нам конец, а все из-за того, что кучер боится сказать мне об этом. Сидит, молчит, пока не распухнет и не упадет на мерзлую землю. Такие мысли сопровождали весь путь, сон и явь смешались, после Якима под подозрение попали лошади. Скачущие все быстрее, как будто от зудящей боли, он мог поклясться, что видел, как одна из лошадей, поворачивала голову в его сторону и, обнажая полусгнившие зубы, начинала зловеще ржать. Тогда от его крика, кучер вскакивал и давал ей кнута, который входил так глубоко в спину, что на снег падали крупные вишневые пятна крови.

К счастью, болезнь оказалась лишь лихорадкой, а не смертоносной чумой. Яким тоже не был здоров, лишь мрачнел изо дня в день, насупившись, размышляя о том к чему они так быстро уехали. Помыкавшись по уездам, лекарь под вымышленным именем устроился в губернию «Д». Должность была фактически той же что и раньше, только городишко был мал, располагался далеко от столицы и чумных районов. Во время приезда людей было немного, говорят, бежали отсюда с появлением болезни, но та обошла стороной этот край, а сбежавшие разбрелись кто куда. Когда вести о чумной столице дошли до Якима, тот пребывал в таком ужасе, что не знал, куда себя деть. Однажды чуть было не сбежал, насилу удалось остановить, все говорил о том, что не верит и должен убедиться сам. После моих рассказов о том, что его там ждет, притих и я уверен, где то в глубине души был рад, что чудом спасся. Из-за того что эпидемия распространялась не так быстро как ожидалось, кучер и не думал что мне было это заранее известно. Теперь он знает все.

Выслушав историю, в которой он был одним из действующих лиц, Яким медленно опустил свою голову. Я прекрасно знал, что он чувствует, по крайней мере, мне хотелось так думать. Впервые мне довелось поведать о свидетельстве своего падения, и как ни странно только сейчас мне хотелось плакать. Так бывает, когда человек совершивший проступок живет как призрак, проводя ночи в раздумьях и самобичевании. Но стоит ему рассказать все, что он чувствовал, как слезы выступают на лице помимо воли.

Прошло несколько томительных минут, Яким все так же сидел с низко опущенной головой, обхватив ее своими могучими руками. Что если он думает убить меня? Его руки способны выдавить из меня жизнь в два счета, ведь это я упрашивал его уехать, не подумав о том, что у него могут быть там друзья. Яким медленно разжал кисти рук, и поднял на меня свинцовый взгляд.

– Так вы знали? Знали и ничего… Совсем ничего и никому? с трудом выдавил тот из себя.

– Пойми Яким… Я ведь тебя спасал, забрал с собой оттуда, ты… ты и не знаешь, что случилось с теми, кто остался.

– Меня!!! Взревел Яким. Внутри клокотало пламя, которое лучше не трогать, сжимая и разжимая в руках шапку тот, наконец, совладал с голосом.

– И Гришку не предупредили? И баб, и детей? Никого?

Не дав мне ответить, ударил кулаком по столу, да так что задребезжала посуда, и, если бы не моя ловкость опрокинулся бы и светильник на пол. Опрокинулся бы и выпустил наружу огонь, жадный до соломенного настила и деревянной избы. Аккуратно поставив светильник обратно, отодвинув его от края, я заметил, что Яким стоит в дверях. Стремительно повернувшись тот не сводя с меня взгляда, направился ко мне. Я ждал проклятий, даже удара от моего слуги, но тот стоя надо мной как утес произнес.

– Я лишь слуга ваш, и должен беспрекословно вам подчиняться. Но знайте что надо мной вы, а над вами высший суд! И если вы о нем позабыли, то я вам напомню. Пусть даже вы и не верите, пусть ваша наука послужит вам опорой. Так знайте же, сбежать отсюда я вам не дам. Оттого лишь, что вы единственный кто в силах помочь несчастным, а если вздумаете то я вас… Тут он неожиданно осекся, будто поймал себя на мысли что сейчас скажет непоправимое, но совладав с гневом закончил.

– Я призову вас, к высшему суду! Не к тому, где вы сможете оправдаться.

Не дожидаясь ответа, которого бы и не последовало, тот выскочил за дверь. Ушел! Ушел, оставив дверь открытой, выглянул во двор темнота, ни звука. Голос как отшибло, пробовал крикнуть пару раз, да раздумал. Что я ему скажу?

– Виноват, прости дурака?! Да кому от извинений лучше становилось. Погасив светильник, я прилег, стараясь как можно дальше прогнать рой страшных мыслей. Отогнав целую тучу, не смог справиться с одной то ли из любопытства, то ли от бессилия. Про какого Гришку говорил Яким? Что за мальчишка! Вспомнил…

Каждый раз в свободные дни, когда кучер возвращался с охоты, можно было понять, удалась она или нет. Если дверь, тихонько скрипнув, открывалась на миг и тут же возвращалась в прежнее состояние, то дичи не жди. Тогда кучер, осторожно ступая на цыпочках, ложился на свою койку, чтобы не разбудить меня и тут же засыпал уставший. Ни на следующее утро, ни на последующее, про охоту речи и не было, если тот возвращался пустой, то и говорить не зачем. Не раз, подтрунивая над ним, я говорил. Сколько птицы вчера мужики настреляли, не слышал Яким?

– А пусть не хвастают, вскипал кучер. Набьют молодняка да тянут к дому. На что там дробь казенную тратить? И бормоча под нос проклятия, шел кормить лошадей, я же посмеивался ему вслед.

Но случались и хорошие дни, бывает в полночь, слышишь, как во дворе переговариваются кучер и Гришка. Тащи! Тяни! Ружье не тронь, сам донесу.

Тогда притворившись сонным, ждешь гостей. Дверь раскрывается нараспашку, кучер с ружьем наперевес входит в избу и зовет меня. Просит зажечь светильник, дабы я поглядел что принес. Светильник благополучно озаряет комнату светом, из темного угла подходит Гришка и вываливает связку дичи. Яким распаляясь, хвалится, что вот мол – настоящая добыча. Хвастается тем, что не всю дробь расстрелял, и сроду не промахивался. Гришка весь перепачканный в грязи, поддакивает ему и крестится в подтверждение. Я приказывал топить печь, Яким принимался ощипывать утку, а Гришка сидел в углу и наблюдал. Когда речь заходила о нем, о том, что без него всю дичь и не выловили бы из воды, тот краснел и смущенно улыбался. Где он жил, где его родичи я не знал, знал только то что, когда он был рядом, Яким преображался. Приготовив жаркое и распределив все по порциям, Яким отрывал ломоть хлеба и первому вручал кусок Гришке. Мальчишка, сначала смущался, но после упреков кучера жадно принимался за еду и на глазах становился живее. После окончания трапезы Яким отдавал половину добычи мальчишке и увозил его. Возвращался он всегда радостный и довольный содеянным, засыпал здоровым сном. Вспоминая прошедшее, мне становилось тяжело на сердце, порой человек думает о том, как жил и плачет, клянет себя за поступки, которые теперь ни в жизнь не свершит. Становится легче на минуту, сладкую и благостную минуту, когда обещаешь себе исправиться, образумиться. Но какова память, держит в голове самые счастливые и самые болезненные воспоминания.

Пациенты

Получив ответ о происхождении болезни, лекарь либо радуется, так как знает, как ее лечить, либо опускает руки. К сожалению, у меня был второй вариант.

Разрываясь между больными жителями и священнослужителем, я совершенно вымотался. Нужна была помощь, на знахаря никакой надежды не было. Взяв себя в руки, я стал писать в город, о необходимости прислать надлежащие лекарства, и отправить подлекаря для работы. В подробностях описал методы лечения, обстановку в Лычихе, состояние больных.

Глаза открыты, не моргают совершенно, слизистая глаз воспалена, чуть слышен пульс и тихое неровное дыхание. Состояние кожи, оставляет желать лучшего, кожа сухая, землистая, неявные признаки паралича. С каждым днем силы покидают их, думаю, что нахожусь подле каждого только для того, чтобы зафиксировать смерть.

Письмо было окончено, лежало передо мной, храня в себе ключ к спасению Лычихи, ключ к спасению моей души. В нашем дремучем мире ученые люди играют значительную роль, в спасении неосведомленных душ, но должен ли ученый человек, так рассуждать о спасении, когда сам спасся только бегством. Нет! В медицинские учреждения нужно идти с чистым сердцем, с желанием излечить, а не научиться излечивать. Давая клятву верить в нее, видеть вокруг, а не только себя. Иначе получается, что тот, кто должен спасать тебя, сам бежит в поисках спасения.

Запечатав конверт, я подумал о том, что нужно сделать перестановку, так как койки больных лежали вокруг стола, из-за чего во время работы чувствовалось, как все они смотрят в спину. Из-под двери нещадно дуло, ноги пробирала дрожь, совсем скоро придут морозы. Дорогу должно быть занесет, путь сюда будет заказан. К весне деревня станет безлюдной и опустошенной из-за чумы.

Перестановка давалась с трудом, но я решительно никого к себе не подзывал, желая отвлечься физической работой. Наконец-то управившись, я вздохнул и тяжело опустился на стул. Теперь койки лежали так, что головы пациентов были в тени, стало жутко. Будто бы на белых простынях лежали тела с отсеченными головами, зато теперь никто не смотрит в спину. Делая припарки, разводя огонь, я не заметил, как пролетел день, до встречи со звонарем оставалось около трех часов. Видимо я задремал прямо на рабочем столе с пером в руке.

Кто-то тряс меня за плечо, открыв глаза, я увидел служанку.

– За вами послали из церкви! Говорят что дело срочное!

Торопливо собираясь, я передал служанке, все заботы за больными. Надо бы напомнить, что со вчерашней ночи Яким не появлялся, добираться сюда мне пришлось пешком. Ходя из стороны в сторону со свечой, высматривая в окно, не подъехала ли наша повозка, я прошел мимо одной из коек. Что же это? подумалось мне, я протер глаза, не веря им. Койка была пуста, я притронулся к ней, холодная как снег простыня вернула меня в чувство. Оглядевшись, я увидел, что остальные пять коек заняты, пятеро больных, пятеро! Но должно было быть шесть! Что происходит, где он? Вопросы словно стервятники набрасывались на мой воспаленный мозг. Выбежав на улицу, я обнаружил, что никого поблизости нет. Служанка на вопросы о пропавшем больном только пожимала плечами, так как мирно спала в своих покоях, пока ее не разбудил мальчишка, сообщивший, что вас требуют.