Зимопись. Книга третья. Как я был пособием

– Ближнюю свою! – уцепился я за соломинку. – Не ближнего. Я – мужчина.

– Под ближней имеется в виду…

– Говорю! – громко перебил я. – Обвиняю Антонину, как там тебя…

– Меланьину, – напомнила Кристина позабытую мной фамилию.

– …В корыстной трактовке и собственных толкованиях буквы закона!

– Это неправда! – Антонина побелела.

– В присутствии свидетелей Кристины Есениной и Майи…

– Береславиной, – быстро подсказала курносая царевна.

– Береславиной, – повторил я, – также обвиняю Антонину Меланьину в том, что зная о ношении мной гнука с целью самообороны и защиты жизней учениц школы, она не менее преступно покрывала с ее точки зрения возможное, как она его теперь называет, преступление в течение двух суток, пока считала эту самооборону защитой себе самой. Когда она поняла, что спаслась, решила обвинить других в том, что они делали не только возможное, но и невозможное для ее спасения, рискуя своими жизнями ради спасения ее жизни. Ответь, ты знала, что я спасал тебя из плена рыкцарей с помощью гнука?

Антонина окаменела под моим взглядом.

– Ну…

– Да или нет?

– Я не присматривалась…

– Прошу свидетелей заметить, – ликующе заострил я внимание, – обвиняемая пытается солгать в свое оправдание. Гнук в моих руках не заметить было нельзя, с его помощью я освободил всех, он был на мне с первой минуты до нынешней. А как же заповедь седьмая – не произноси ложного свидетельства? Так видела ты гнук с момента освобождения, Антонина Меланьина, или нет? Как думаешь, что по этому поводу скажут еще двенадцать свидетельниц?

– Видела, – вылепила Антонина мертвецки-бледными губами.

Я смягчил тон:

– Прошу отметить – обвиняемая призналась сама, без давления, при свидетелях. Довольно долго, в течение двух суток, совесть обвиняемой была спокойна. Некоего нарушения закона, если оно осуществлялось на благо самой обвиняемой, она не замечала. Значит, нарушения закона не было, иначе его заметили бы все. Но пятнадцать носительниц высоких фамилий, которых можно опросить в любую минуту, видели только самозащиту. Теперь обвиняемая пытается оклеветать присутствующего здесь спасителя и даже отсутствующую спасительницу, которая не имеет возможности сказать слово в свое оправдание. Но сказано: соблюдайте все уставы и все законы вам данные, исполняйте их – и не свергнет вас земля, которую вам дали жить. Да постигнет кара разрушителей и да возрадуются созидатели. И да воздастся справедливым. Алле хвала!

Хорошо же нам в школе вдолбили эти молитвы.

– Алле хвала! – в два голоса поддержали меня Кристина и Майя.

Антонина села на землю, ее остановившийся взгляд смотрел внутрь.

– Ты отказываешься славить Аллу-всесвидетельницу, да простит Она нас и примет? – снова закипятился я.

– Нет, что ты! Алле хвала! – раздался мгновенный выкрик.

Я повернулся к Майе и Кристине:

– Как думаете, рассказывать ли о нынешнем недоразумении, когда попадем к царберам?

Первой обрела речь Майя.

– Думаю, не надо.

Кристина все еще не верила глазам. Глядя на живого меня, прыгнувшего за порог смерти и назло всем выпрыгнувшего обратно, она просто кивнула.

– Вот и ладушки, – в тридцать два зуба улыбнулся я. – Забыли. Но если кто-то напомнит…

– Никогда, – испуганно проговорила Антонина.

Я облегченно выдохнул.

Сверху сквозь кроны кое-где пробивалось темнеющее небо. До ночи не дойдем. Через час стемнеет окончательно, а нам полчаса-час только до сигнального места. Если бы мы шли пустыми…

Пронзило спицей в задницу вплоть до мозга: что мы, вообще, делаем?! Зачем идти из места, где есть вода, еда и укрывающий лес и откуда враг уже ушел, на прежнее открытое место?

Вот что значит быть командиром. Все надеются, что он самый умный, а он только думает, что самый умный. Жизнь все расставляет по местам.

– Антонина, – позвал я.

Она посмотрела на меня одновременно испуганно-покорно и уничижительно-надменно, как обнищавший герцог на нувориша. С тем же уровнем послушания и доверия.

– Нет. – Я передумал. – Майя. Ты вроде бы лазишь хорошо. Надо вывесить сигнал, чтобы все шли к нам.

– Две вещи, – не преминула напомнить пришедшая в себя Антонина.

Едко так намекнула, что у Майи их всего две – рубашка и штаны.

– Мы будем ждать здесь. – Я одновременно передал информацию и как бы сообщил, что, дескать, не парься, никто тебя не увидит. – Вывесить лучше на палках, как можно выше, над любым деревом, которое видно из леска на горе. Там следят. Подашь сигнал, и сразу возвращайся.

Вставшая и замершая в таком положении Майя хлопнула ресницами:

– А если на обратном пути заблужусь?

– Тогда сначала выйди из леса и поднимайся в гору, пока не откроется вид сверху, затем разворачивайся и иди на оранжевое.

Майя все же сомневалась.

– Мне стоило бы, конечно, пойти самому, но… – Я показал на обездвиженную Кристину. Самостоятельно ей даже не привалиться к дереву, где недавно сидела Майя. – Если что-то произойдет…

А произойти может что угодно, в чем все не раз убеждались.

Несчастная Мисс Кудряшка не сводила с меня глаз. То ли тоже не хотела оставаться в лесу наедине со сварливой напарницей, то ли по другой причине – кто их, девчонок, знает? Всегда смотрят так, чтобы мы горы сворачивали и цветы дарили. Если б я что-то понимал в девичьих капризах – давно ходил бы в кино и на другие развлечения не с Томой, а в более интересной компании. А я ходил с Томой. В общем, это теперь, после всего, что случилось в последнее время, я, как надеюсь, стал таким умным (что, конечно же, совсем не факт, а желаемое, выдаваемое за действительное), потому что жизнь бурлит и каждый день дает новые знания. Но дает не по всем направлениям. Если в людях в целом разбираться стало проще, то девушки для меня по-прежнему оставались тайной за семью (или сколько их там) печатями. Мудрые люди говорили: «Всему свое время». Надеюсь, они говорили правду.

Майя оценила ситуацию правильно.

– Понимаю. – Ее курносое лицо, серьезное и собранное, дернулось в решительном кивке. – Сделаю. Можно взять апельсинов?

– Сколько хочешь.

Майя ушла. Оглядевшись, я взялся заготавливать лапник. Антонина состроила недовольную гримасу: мол, не барское дело… но подключилась. Пока мы в походе, она будет подчиняться, а затем мне лучше держаться от нее подальше.

Лежанка получилась уютная. Приняв Кристину под плечи и колени, я осторожно перенес ее на лиственно-ветвяное ложе. Антонина, покосившись на соседку со странной завистью, бухнулась рядом.

Темнело. Майи не было.

– Все же заблудилась, – спокойно констатировала Антонина.

Кристина испуганно моргнула:

– Пойдешь искать?

– Придется. Антонина, сможешь поднять Кристину на дерево, если появятся волки?

– Легко.

Не то, чтобы легко, но определенно сможет. Я кивнул.

– Тогда спите, но по очереди. Найду Майю и вернусь.

– Сам не заблудишься? – хмыкнула Антонина.

– Если не вернусь, отъедайтесь апельсинами и ждите кого-нибудь.

– Кого-нибудь? – в глазах у обеих мелькнул страх.

– Варвара приведет остальных, но я уверен, что приду сюда первым.

Тоже прихватив с собой апельсинов, я отправился в сторону гор. Совсем стемнело. Майя должна была где-то укрыться, нельзя в одиночку ходить по лесу ночью. Даже мне. Но мне нужно.

Через некоторое время я сбавил ход и стал озираться. След потерялся. Майю что-то остановило или заставило уклониться. Или…

Насчет последнего «или» думать не хотелось.

Наконец, я вышел на опушку. Впереди вверх уходила гора, с которой мы спускались, в облачной дымке проступал лишь силуэт. Рассеянный лунный свет позволял видеть с трудом, только рядом и только контрастное. Я вышел на пригорок, как советовал Майе, и оглянулся. Раскинувшийся до горизонта лес чернел опасным морем, в котором водились хищники – разноразмерные акулы и прочие барракуды. Я же – обычный окунь. Куда лезу?

Куда надо. Не будь на свете рыбешек вроде меня, акулы давно пожрали бы всех, а потом друг друга, выясняя, кто акулистее.

Стоп, а это что? Я соорудил из двух кулаков подобие подзорной трубы, отсеяв ненужное и сосредоточившись на одной точке. Тряпка на дереве. Или две? Не видно. Зато видно где. Меня бросило вперед, к обнаруженной цели, к месту, где, возможно, что-то произошло и сейчас требовалась помощь. Например, если Майя упала с дерева и не может подняться…

Камни, трава, кусты – все желало уколоть, подсечь, уронить, поймать глубокой ловушкой или сбить скользкой. Мне безумно везло. Или опыт сказывался, не зря же столько времени в стае своим считали. Почти не разбирая дороги, за пять минут я домчался до нужного дерева, но подходил к нему аккуратно, стараясь не напугать царевну, если она там.

Ее не было. Я сделал несколько все увеличивавшихся кругов, каждому кусту выказывалось пристальное внимание, ветви раздвигались, заросли высокой травы прочесывались с тщательностью сыщика, который сдает экзамен на соответствие должности.

Ничего. Точнее, никого. Чужого присутствия тоже не отметилось. Следы читались плохо, мешала тьма, но жизнь в человолках научила многому. Тело, вспомнившее звериное прошлое, опустилось на четвереньки и принялось вынюхивать и высматривать. Я отходил и вновь возвращался. Чувства подсказывали, что Майя не ушла далеко. То есть, что она вообще не ушла.

Слух это подтвердил, тихое сопение донеслось из-под дерева неподалеку.

– Майя! – шепотом позвал я.

В ответ – тишина. Либо царевна крепко спит, либо… это не Майя.

Сорвав со спины гнук, я направил оружие на кучу веток, где кто-то прятался. Шаг. Еще шаг. Совсем близко. Ступней я аккуратно разворошил верхний слой листьев.

Все-таки Майя. Она беззаветно дрыхла – уставшая, намучившаяся, укрывшаяся лапником. Обе вещи честно вывешены на жерди над самым высоким деревом, а логово царевна соорудила себе чуть в стороне, чтобы убежать, если к сигнальным флагам придут чужие. Похоже, она так устала, что, едва коснувшись земли головой, как говорится, отрубилась, как приговоренный к смерти на плахе после финальной встречи с топором.

Стараясь не шуметь, я стянул с себя кожано-ременной доспех, за ним последовала рубаха. Вернув защитную сбрую на голый торс, рубаху я положил около спящей царевны.

– Майя!

Вылетевший из листвы меч уткнулся острием мне в грудь.

– Не подходи! – зашипела Майя. – Убью! Ой, это ты, Чапа? А мне подумалось…

– Надень. – Я мотнул подбородком на придвинутую рубаху и отвернулся.

Сзади зашуршало.

– Почему не вернулась?

– Рыкцари, трое, – Майя сбивчиво рассказывала, возясь в куче веток и пыхтя от усердия, – с запада, вдоль леса. Не скрываясь. С горы их тоже должны были видеть.

В моей рубахе она выглядела сбежавшим из лечебницы психом. Рукава связать – и полная картина. Руки утонули внутри рубахи, не видно даже пальцев. Подол, который я дважды обрывал на перевязки, доходил царевне до середины бедер. Зато нос гордо вздернут, а глаза светились радостью: отныне не одна, и теперь ничего не страшно.

– Дождалась, пока пройдут, – продолжила Майя, встав рядом со мной и сонно потягиваясь. – Потом разместила флаги, уже во тьме. Чтобы утром сразу увидели. И легла в стороне, на всякий случай.

– Молодец.

Возвращаться к Кристине и Антонине по темноте нет смысла, часа через три будет рассвет. Майя думала о том же.

– Ложись. – Она показала на свою лежанку. – Как ты говорил: один индеец под одеялом замерзает, два индейца под одеялом не замерзают.

Я становлюсь просто кладезем необычных слов для нового мира. Надо это дело прекращать, добром не кончится.

– Опасно, – сказал я, пробежавшись взором по спальному месту царевны.

Майя обиженно сжалась:

– Но я же спала?

– А если волки?

Мне был продемонстрирован обнаженный меч.

– Несерьезно, – возразил я, для примера сделав несколько практически бесшумных шагов вокруг. – Я подошел легко, другие тоже смогут.

«Что же делать?» – читалось в блестящих глазах Майи.

– Когда скажу – подашь ветки и листья с лежанки. – Под деревом с флагами я оттолкнулся ногами от земли, руками ухватился за широкую ветвь, подтянулся и влез наверх.

Теперь надо вспомнить, с чего начинал Юлиан, когда плел гнездо. Дерево выглядело подходящим. Надломив толстые ветви, я стал переплетать их с мелкими, и, с мольбой, чтобы все получилось, через некоторое время осторожно опробовал дырчатое сооружение собой. Держит!

Затем Майя передавала лиственные охапки, и совершенные мной несколько ходок вверх-вниз хоть и вымотали, но привели к желанному результату.

– Хватит, – объявил я. – Лезь сюда.

Все же, листвы оказалось недостаточно, остальное мы добавили, нарвав над собой. Гнездо вышло корявым, но жизнеспособным.

– Теперь ложись, – пригласил я.

Места для двоих хватило впритирочку. Мы обнялись, грея друг друга. По-другому никак. С удовольствием поворочавшись, Майя хихикнула:

– Два индейца?

Плотно сбитая, мелкая, она утонула в гнезде, опутанная мной как паутиной.

– Дались тебе эти индейцы, – нахмурился я.

Ночная напарница растеряла былой сон, теперь она не только не боялась, а получала удовольствие от раскачивания самодельного ложа во многих метрах над землей. Наивная маленькая дурочка. Я бы не доверял ни скрипучей небесной конструкции, ни странному соседу, который непонятно откуда взялся и с которым царевна оказалась в столь тесной компании. Но это я. Она была другой. Доверие к моей особе и всему, что я делал, почему-то зашкаливало.

– Вы с Томой помолвлены? – донесся тихий вопрос из района моей подмышки.

Рот уже открылся сказать «да», но мозги коротнуло.

– Ты о церемонии? – осведомился я как можно спокойнее, словно зная, о чем говорю.

Догадки уже появились. Невестор – жених. Варвара заявляла о моей нелегитимности в этом звании – значит, необходимо соблюсти некий ритуал. Осталось узнать какой и не выдать себя незнанием.

– Ну да. – Майя завозилась в моих руках. – Ты официальный невестор или только объявленный?

– Я… это…

– Вы же познакомились только недавно, в горах?

Выходит, большой церемонии с родственниками и свидетелями у нас с Томой быть не могло. Сейчас меня выведут на чистую воду. Я решился:

– С какого момента человек становится официальным невестором?

– С официальной помолвки, – пожала плечами Майя.

Была не была.

– Как она проходит?

В моем любопытстве царевна не заметила ничего странного. Она хотела помочь, желание помощи вытеснило подозрительность. Да и как подозревать того, кто тебя постоянно спасает?

– Церемония проходит в храме, после выяснения всех деталей, мотивов и родословных. В крайнем случае, в башне, но обязательно в присутствии сестриссы.

– Скоро это произойдет, – как бы успокоил я, закрывая тему. – Выйдем к людям, встречусь с Томой и тогда…

Майя резко повернулась ко мне:

– Пока ты лишь объявленный невестор, никакие права на тебя не распространяются. Можешь меня поцеловать!

Засиявшие глазки закрылись, губки выпятились.

Мой палец нажал на них, возвращая в исходное положение.

– Я поцелую только любимую.

– Ты так любишь Тому?

Кхм. Не стоило объяснять, что любимая и Тома – два разных человека.

– Очень люблю, – кивнул я, – как сестру!

Майя устремила в небо, бывшее где-то сверху, над темной кроной, затуманенный чувственный взор:

– Как здорово. А нам говорят, что выбирать нужно умом.

– Если выбирать, то да, умом. А сердце – оно не спрашивает.

Глава 4

Странно было обнаружить чужие волосы, щекочущие голую грудь, и сопящий вздернутый носик на своем плече. Я закрыл глаза, все вспомнил и вновь открыл, поскольку первое, что пришло в голову, когда очнулся: снова в стае. Не было драки с восхотевшим Томы вожаком, не было ухода, и Смотрик на всю жизнь остался Смотриком. Как не было и тонущего посреди Урала теплохода «Чапаев» с командой из пятнадцати штук царевен…

Я еще раз моргнул и окончательно пришел в себя. Приснившееся отцепилось от реальности и исчезло, осталась суровая действительность.

Рассвело, сигналы должны быть видны. Я осторожно высвободился из-под спящей напарницы. Ее мохнатые бровки мелко подрагивали, закрытые веки что-то кому-то передавали во сне азбукой Морзе, периодически резко сжимаясь. Мягкие губы Майи проплямкали что-то нечленораздельное, когда я сел вертикально, механически поправив на ней рубаху. Пусть досматривает сон, а я погляжу, как дела на горе. Идут ли. Или…

Нет, даже не думать о других вариантах.

Гор с нашего дерева не видно, мешали соседние. Пришлось слезть. Я вышел на опушку. Лучи утреннего подымавшегося солнца мощно высвечивали и подчеркивали каждую подробность местности на километры вперед. От непривычной яркости приходилось даже морщиться. Я вгляделся… и в следующий миг обнаружил себя несущимся к сигнальному дереву. Оно качнулось под моим взлетевшим по стволу телом, растревожив Майю.

– Рыкцари?!

– Хуже. – Пробравшись по ветвям кверху, я сорвал флаги и кинул позеленевшей от страха царевне. – Одевайся!

Висячая конструкция трещала под ней, грозя развалиться. Майю трясло, ноги не попадали в штанины, а когда попали и царевна попыталась встать, чтоб натянуть дальше, то провалилась ступней в дыру между ветвями. Майя до крови закусила губу, в глазах стояли слезы.

Жестко обхватив ее одной рукой – другая держалась за ствол – я приподнял царевну, позволив быстро закончить начатое. Как она ни торопилась, а надела только свои штаны, рубаха на ней осталась моя.

– Не успеваем. Ложись. И ни звука!

Я накрыл Майю своим телом и, как паук добычу, полностью оплел собой, стараясь занять как можно меньше места. Нас не должны увидеть, иначе – смерть. Страшная смерть.

Вместе со мной Майя наблюдала сквозь щели гнезда, как в лес втягивалась стая человолков.

– Тсс! – Я смял ладонью губы Майи, когда ее рот непроизвольно отворился, а расширившиеся от ужаса глаза хотели выплеснуться эмоцией. Мои локти и колени сжали напрягшееся тельце соседки почти до хруста. Майя этого даже не заметила.

Голые четвероногие создания направлялись прямо к нам. Минуту назад с опушки я увидел их не меньше десятка, несшихся под уклон с добычей под животом. Они спускались из леска, где ночевали ученицы. То, что тащила с собой стая, мозг отказывался воспринимать и озвучивать даже в режиме «про себя».

От нас с царевной пахло как от бомжей. Одним лишь потно-сальным амбре можно травить крыс, не говоря о других составляющих многодневного отсутствия воды. Если нас не увидят, то учуют. Нужно готовиться в обороне, которая, как известно, – отсроченная смерть. Но нападать самим – еще большее безумие. Кто-кто, а я знаю человолков в бою.

Дешево не продадимся. И девчонку живой им не отдам. Она заслуживает легкой смерти. Человеческой.

Мы с Майей посмотрели друг на друга. Ее била крупная дрожь. Я нащупал и вставил в ее ладонь рукоять меча:

– Если меня…

Она отрицательно затрясла головой. Не хотела умирать. Тем более, не хотела умирать так жутко.

Страх и ужас. Последние чувства. Нехорошо. Пусть на том свете, если он есть, Майя вспомнит последний миг жизни не только как самый худший.

– А знаешь… – Я впился жестким поцелуем в дрогнувшие и тут же расслабившиеся губы.

Царевна все поняла и ответила. Поплыл окружающий мир, свернувшись в трубочку. С одной стороны трубочку подожгли, со второй намочили. Сквозь трубочку плюнули косточкой, попали в мозг. В ушах зазвенело. В страхе смерти и желании жизни закрылись глаза, щеки в ладонях превратились в жидкий огонь.

Влажный сочный рот оказался безумно вкусным. И невероятно сладким.

– Кажется, там кто-то есть, – раздалось внизу громко и отчетливо.

– Где?

– Вон, двое. Они целуются!

– Кто?! – Я узнал голос Варвары. – Я видела рубашку и штаны, здесь должна быть только кто-то из девочек.

– Но их двое!

– Смотрите, там уголок гнука торчит!

– А-ааа!!! – в тот же миг разнеслось по лесу.

Подхватывая вещи, которые принесли с собой, раздетые ученицы прыснули во все стороны.

Оторвавшись друг от друга, мы с Майей обалдело глядели, как внизу мелькали спины, ноги, пятки. На секунду установилась тишина.

– Слезайте, голубки, – раздался чуть сбоку голос Варвары, с интересом разглядывавшей наше логово.

– У вас есть голуби? – удивленно шепнул я случайной сообщнице.

– Кто это?

– Что-то из разряда нерезиновых индейцев. Забудь.

Майя спустилась первой. Я подхватил забытую ею рубаху и, прыгая с ветки на ветку, тоже быстро соскочил вниз.

Нас насмешливо оглядела ничего не стеснявшаяся Варвара, одевавшаяся прямо под деревом.

– Хороши. Майя в Чапиной рубашке, и только юбка на Чапе, за которым так любопытно наблюдать, когда он слазит с высокого дерева. Вы почему в таком виде?

Покрасневшая до кончиков волос Майя открыла рот, я перебил:

– А вы почему в таком виде?

Начальственный тон подействовал. Варвара вспомнила о временно установленной субординации.

– Вечером с запада на восток прошло трое рыкцарей, – сообщила Варвара. – Утром они возвращались с востока по склону горы – той дорогой, которой вчера пришли мы. В то же время еще несколько разбойников показались на западе, тоже высоко, путь нам оставался только вниз. Мы увидели ваш сигнал. Я подумала: рыкцари ищут девочек, а человолков боятся. Почему не пустить пыль в глаза?

– Умница! – воскликнул я.

– Вообще-то, идея про стаю была моя, – раздалось сбоку.

К нам потихоньку подтягивались ученицы, принявшие обычный цивилизованный вид. Некоторые смущенно опускали лица, другие, наоборот, глядели с вызовом.

Царевна, чью мысль присвоила Варвара, смотрела укоризненно. Прямой взгляд был смел и говорил о решимости всегда стоять на страже справедливости. Не склонное к полноте тело прекрасно уживалось с пухлыми щечками, которые не ввалились даже в плену. Отчекрыженное ножом каре темных волос заканчивалось чуть ниже ушей. Молодец. Не все рискнули в плену драгоценными локонами, продолжая мучиться с ними.

– Амалия, авторство не важно, – отмахнулась Варвара. – Мы сделали это!

– Молодец, Амалия, – восстановил я справедливость. – Побольше бы таких идей. Может, придумаешь, как в полевых условиях вылечить перелом?

– Какой перелом? – напряглась Варвара. – У кого?

– Здесь апельсины! – донесся ликующий вопль.

Кто-то нашел оставленное мной и недоеденное Майей.

– Поделите на всех и ешьте, – крикнул я в ту сторону. Потом к Варваре: – Кристина то ли подвернула, то ли сломала ногу.

Она обернулась к ученицам:

– Готовы? Выдвигаемся!

Кажется, у меня забирают лидерство. С одной стороны это хорошо, меньше ответственности мне, больше соответствия местным традициям. С другой – мой опыт выживания в полевой жизни на порядок превышал опыт царевен.

– Издали мы выглядели настоящей стаей, – продолжила Варвара хвастаться подвигами. – Передвигались на четвереньках.

Она продемонстрировала мне расцарапанные грязные ладони. То же самое сделали еще несколько учениц. Все были в восторге от удачно закончившегося приключения.

– Одежду несли в свертках, прижимая одной рукой. Было сложно, – гордо продолжала Варвара. – Но мы справились. Увидев стаю на марше, рыкцари отступили.

– С человолками никто не связывается, – подтвердил я.

– На что мы и рассчитывали.

Довольная Варвара бодро вышагивала рядом со мной, иногда подгоняя остальных начальственным криком. Некогда на ум пришло сравнение царевны Дарьиной с быстроходным фрегатом, равно готовым сразиться с вооруженным до зубов линкором и броситься от него наутек, но никогда не дать спуску ни одном суденышку, более мелкому, чем сама. Ничего не поменялось. Кроме взгляда. Покровительственно-колючий раньше, теперь у Варвары он стал вдумчиво-осторожным, примеривающимся, прощупывающим. Сейчас он был ироничным, в очередной раз упав на мою голую грудь. Губы ехидно растянулись:

– Как же получилось, что Майя уснула без штанов, а проснулась в твоей рубахе?

Майя шла сзади, но все слышала:

– Мы думали, что настал последний миг жизни!

– Извиняемся, что заметили вас слишком рано, – съязвила Варвара. – Нужно было дать еще часик.

– Ты все понимаешь не так!

– Какая разница, как я понимаю? Не оправдывайся.

– Да, Майя, – серьезно поддержал я. – Никогда не оправдывайся. Не унижай себя. Пусть думают, что хотят. Мы-то с тобой знаем правду.

Майя вздернула носик и величественно понесла его, глядя на подруг свысока, и теперь на нее смотрели уже не жалостливо, как на предмет придирок Варвары, а завистливо. Правильно говорят: счастье – внутри нас. Чтобы жить и радоваться, нужно всего две вещи: во-первых, жить, во-вторых, радоваться. Ферштейн?

Меня догнала Амалия:

– Когда мы сможем помыться?

– Через час, – пообещал я.

– Алле хвала!