Дневник Джессики

На самом деле, это очень тёмная и пугающая история. Вы еще слишком маленькие, чтобы я рассказал вам… некоторые детали. Но суть вы оба уяснили. И да, не ходите туда. Это вам двоим ни к чему. Гуляйте.

Профессор оправился дальше по коридору. Прозвенел звонок. Мы переглянулись с Евой.

Мы очень долго мчались по пыльной дороге, хорошо, что взяли с собой воды. Причудливые перья на руле Евы и правда забавно развевались на ветру.

Проезжая западное озеро, мы решили сделать перерыв. Все-таки было очень жарко, торопиться было особо некуда. Мы бросили велосипеды на обочине и помчались вниз по склону к кромке озера, пробираясь через столбы из камышей.

– Ну вот и что в этом доме такого, кроме страшилок учителя? Ну дом и дом. Мало что ли в остальных домах кто-то умирал? – Вдруг спросила Ева, когда мы уселись на мягкую траву.

– Да в общем-то ничего такого. Просто интересно, что там внутри. Я уже во всех побывал. Ну в таких, где никто не живет. Ничего интересного, старая ободранная мебель, собачьи будки, выбитые окна. Идеальное место для того, чтобы там перекантоваться.

– А там такого нет? Ну, окон, мебели, в других домах… – Ева сидела на траве и выбирала подходящий камешек для броска в воду.

– Снаружи не видно. Я близко не подъезжал. Но там все как-то иначе. Как будто этот дом не из Уоквента. Или даже наоборот – Уоквент не подходит для этого дома.

– Мне папа не разрешает так далеко гулять от дома. Он меня… накажет.

Ева потупила взгляд в сторону воды и задумалась о чём-то своём. Она часто так делает, так часто, что я уже привык.

– Да брось ты, ты же не расскажешь ему. Ты чего?

– Нет, Питер, ты не понимаешь.

– Ну так объясни тогда…

– Мы… Когда мама умерла, – Ева сглотнула и замолчала на секунду, – а сестру забрала бабушка, по маминой линии, в Хайкейп, мы остались с папой одни. Он очень грустил после её смерти, я тоже. И чтобы мы не были разочарованными всегда, папа придумал… игру.

Я иногда себя плохо вела из-за того, что мама нас бросила, в каком-то смысле. Но папа меня очень любит, он не хочет меня наказывать. Поэтому каждый раз, когда я себя плохо вела, мы… играли. Но потом, мы стали… играть чаще.

Когда ему просто грустно, мы тоже играем. Мне не нравятся эти игры, даже если я себя хорошо веду, мы все равно будем это делать. А я не хочу. Если я не буду его слушаться, не знаю, чем это закончится. – Ева всхлипнула. Тогда я плохо понимал, что она пыталась мне сказать.

– Ева, но… Если он всё равно с тобой… э-э… играет, как ты говоришь, то разве есть что терять?

– Ты не понимаешь. Никто не понимает. Ты не понимаешь, а все остальные просто не верят. Питер, я лучше поеду домой, – она начала вставать, отведя взгляд, но я взял её за руку.

– Погоди, а как он узнает?

– Поверь, он узнает. Не знаю, как, но он всегда знает, когда я делаю то, что ему не нравится.

– Я не дам тебя в обиду. Поехали.

– Ладно, ты же не отстанешь? Поехали, посмотрим. Но я могу испугаться и поехать домой, учти, – сказала Ева, бросив камень в озерную гладь.

– Я тоже, – ответил я, немного помолчав.

Мы пошли обратно к велосипедам. Солнце садилось. Вверх к дороге идти оказалось труднее, чем спускаться. Кеды Евы оставляли на земле небольшие следы в виде сердечек. На прошлой неделе она долго мне хвасталась своими новыми кедами с сердечками на подошве. Мы подняли велосипеды, выпили воды и поехали к дому на окраине.

От озера отходила река Волчья и огибала по широкой дуге Уоквент с другой стороны. Дом стоял на холме с видом на изгиб реки. Она, как мне говорили, впадала в ещё более огромную реку, но туда я пока не собирался.

Мы мчались на велосипедах по проселочной дороге, и ветер трепал наши волосы. Все было хорошо. Солнце заливало все вокруг.

Ближе этот дом выглядел ещё более мрачным, чем мог рассказать наш учитель истории. Груда камней во дворе – остатки фонтана, наверное. Проваленная в некоторых местах крыша – на нее упал величественный ясень, видимо, в ненастную погоду. Обшарпанные стены, сгнившее крыльцо, выбитые ставни. Засохшее дерево неподалеку. В общем, ничего привлекательного и интересного. В Уоквенте в таких домах еще и жили.

Мы бросили велосипеды неподалеку от груды камней, бывшей некогда большим фонтаном. Тень от полусгнившего крыльца накрыла нас окончательно – Солнце полностью скрылось за горизонтом.

Дверь была заперта, на ней висел старый ржавый амбарный замок. Другого входа в дом я не видел, Ева тоже. Мы долго думали, что же такого совершить, чтобы попасть внутрь, и не придумали ничего лучше, чем залезть туда через окно.

Я подсадил Еву. Ставни в том месте болтались кое-как, но за ними была оконная рама и оконные петли. Сгнившие петли дали слабину – окно провалилось внутрь вместе с Евой верхом на себе. Очень громко и очень пыльно. На всю округу разнёсся звук битого стекла. Я приложился головой о пол, и все потемнело в глазах.

Дверь была заперта. Другого входа в дом я не видел, Ева тоже. Мы долго думали, что же такого совершить, чтобы попасть внутрь и не придумали ничего лучше, чем навалиться изо всех сил на дверь. Сгнившие петли дали слабину – дверь провалилась внутрь вместе с нами верхом на себе. Очень громко и очень пыльно.

– Эй, ты как? Все нормально? – Сказал я, тут же приземлившийся рядом.

– Да, все хорошо. Ну, тут достаточно… стильно. – Ева поднялась, брезгливо осмотрелась по сторонам и вытерла со щеки грязь.

На самом деле, Ева была в чем-то права. Этот дом внутри был совершенно не похож на все остальные, в которых я бывал. Во-первых, на стенах были картины. В остальных домах Уоквента таких не было. Сразу перед нами стоял камин в центре большой гостиной, а по обе стороны от него шла огромная лестница вверх. Над камином висело огромное зеркало с трещиной в нижнем правом углу.

В проеме света, который мы сделали выломанной дверью, как в первобытном океане, летали миллионы пылинок и каких-то неизвестных мне частиц. Мы с Евой сделали пару шагов вперед. Половицы натянуто скрипнули. Ну, ничего такого.

– Пойдем, – сказал я, и мы уже чуть смелее двинулись вперед.

Мы обошли гостиную, в которой кроме картин и какой-то странной старинной мебели ничего не было. Мебель была накрыта белыми простынями. На кухне не было ничего, кроме фурнитуры. Мы облазили все шкафы и комоды – максимально пусто и неинтересно. Камин был полон золы.

«В день, когда миру придет конец, вспомни, как он зарождался»

Ева ступила на ступеньки лестницы, они предательски скрипнули. Мы прошлись по всем комнатам. Там, на втором этаже, была спальня с большой, просто огромной кроватью и какими-то странными спинками – золотыми и витиеватыми. Этот дом поражал своим несоответствием антуражу Уоквента.

Мы спустились и решили посмотреть на картины внизу. На одной была изображена карта Уоквента. Но она сильно отличалась от реальной – в два раза больше настоящего Уоквента. На другой какая-то девушка на коне верхом, парень вел коня под уздцы. Я медленно осматривал все картины, пока не услышал Еву позади себя. Она стояла ко мне спиной с перекошенным от испуга лицом.

– Пит… Питер, дверь! – Ева стояла перед лестницей и указывала пальцем на то место, откуда мы пришли – на дверь. Ничего необычного, дверь как дверь. Если бы не тот факт, что дверь стояла, как будто бы мы ее и не трогали совсем. То есть совсем. Она стояла закрытой, а не упавшей на пол.

– Это достаточно странно… Пойдем наверх, может можно выйти через чердак.

– Ты уверен?

– Ну, мало ли…

– Ты совсем дурак или прикидываешься? Мы ее вырвали с мясом!

– Если боишься, можешь идти, я сам тут разберусь.

Ила развернулась и решительно пошла к двери. Подергала ее, пнула. Толкнула. Безуспешно. Дверь была заперта наглухо.

– Заперто…

– Я бы сказал, «запечатано». Выбор очевиден, – сказал я и протянул руку. У самого меня пробежали мурашки по спине.

Чердак так же был заперт. Мы вернулись в комнату с красивой кроватью. Я еще раз ее обошел и остановился у ее изголовья. Какой бы она ни была пару минут назад, самое интересное было сейчас на самой постели. Если вся мебель в доме была накрыта чем-то похожим на простыни, то эта постель выглядела так, будто ее хозяин только что встал. Не заправлена, и… Мы подошли ближе и, Богом клянусь, этого тут не было. Ева пискнула.

Вся постель была в крови. Огромные бурые пятна пропитывали ее всю. Большие и маленькие, светлые и темно-красные. Подушки были изрезаны в клочья. Я подошел ближе и коснулся постели. Поднес ладонь к пятнам и коснулся их пальцами. Ева пискнула второй раз – кровь была свежей. Хотя это было невозможно – в доме никого не было лет двести, если верить датам Исигуро. Все это становилось очень странным и пугающим. Я уже начал жалеть о том, что потащил сюда Еву.

Над кроватью висела картина. Очень статный молодой человек стоял с прямо вытянутой рукой, на которой сидел черный как смола ворон. Другой рукой он обнимал красивую девушку в белом платье – те же персонажи, что и внизу. Вероятно, чета Бронсон. Я подошел к окну и вытер кровь о подоконник.

Оказывается, со второго этажа двор выглядел чуть иначе. Дворик был с разрушенным фонтаном в центре, а не просто грудой камней, и высохшим газоном. Сверху было видно, что газон был в виде птицы с распахнутыми крыльями.

– …Пииииииит! – Ева начала с шепота и в конце перешла на визг. Я резко обернулся. Она стояла вся белая, как смерть. Одной рукой она зажимала себе рот, другой, вытянутой, указывала на картину. Я даже охнул от удивления, что говорить о моей подруге. Из глаз всех, кто был изображен, вытекало что-то алое. Зуб даю, это кровь.

Я снова подошел к изголовью кровати и коснулся стекавших струек. Это была определенно кровь. Картина начала трескаться, как бетонная стена и из каждой трещинки вытекала кровь. Я стоял завороженный этим видом.

На окно сел ворон, в точь как на картине и постучал клювом в стекло. Я обернулся, и он открыл свою пасть, издав мерзкий то ли вопль, то ли крик. Такой громкий, что я присел и закрыл уши, испачкавшись кровью. Ева зажмурилась. Стекло в окне треснуло от высоты вопля птицы. Он не заканчивался. По стене пробежала трещина, как молния, разделив пополам парня и девушку в белом платье. Вопль не заканчивался. Кирпичная кладка вывалилась из стены в месте разлома вместе с алым потоком, думаю, того же происхождения, что и все красное в этом проклятом доме.

– Бежим! – Крикнул я, но Ева стояла, как памятник собственному страху. Поток крови сбил ее с ног, и она упала. Я схватил ее за руку и дернул за собой. Мы слетели вмиг по лестнице, но дверь по-прежнему была запертой.

Я вспомнил, что наверху оставалась какая-то вешалка, ею можно было сбить замок.

– Жди меня здесь.

Я рванул обратно к лестнице. Было очень тяжело прорываться против течения. На втором пролете земля ушла из-под моих ног. В первую долю секунды мне показалось, что я споткнулся. На самом деле лестница провалилась, и я ушел под землю, сопровождаемый криками Евы и потоками бурого месива.

Падать было больно. Я крепко приложился головой и отключился, хоть и упал на что-то мягкое.

Не знаю, сколько прошло времени. Проснулся я от холода. Меня трясло. Я схватился за голову, мельком увидел свою красную руку и все вспомнил. Футболка тоже была красной. Меня будто окунули с головой в цистерну с вишневым соком. Жаль только, что это был не сок. Я начал шарить вокруг себя руками, помню, что падал на что-то мягкое.

Подозрительно мягкое, слишком… теплое и мерзкое. Я встал. Свет из проема, который меня сюда отправил, немного давал ясности. Я медленно приподнялся и внимательно осмотрелся.

Я был хорошим и внимательным ребенком. Ругательства знал, слышал от взрослых, но никогда не употреблял. Но здесь даже я выругался.

Кровь постепенно перестала литься сверху и начала куда-то уходить, как я понял, пока я был без сознания. Возможно, впитывалась в землю. Возможно, где-то неподалеку было канализационное отверстие. Сквозь уходящую жидкость я начал видеть очертания – я стоял на трупах птиц. Это были воробьи. Их было сотни, если не тысячи. Все, как один, похожи на того, что прикончил мой отец в начале лета. Все они смотрели одним глазом на меня. И все как один, в одну секунду, начали вертеться вокруг своей оси, прямо как тот. Я ничего не мог сделать. Этот адский шелест перьев и звук трения полумертвых маленьких тел друг о друга просто сводил с ума. Я начал было шагать назад, но услышал тот самый предательский хруст, как там, посреди леса.

Все было в этих трупах, мне попросту некуда было поставить ногу. Хруст сменился визгом одной маленькой птицы. А затем второй. Через пару мгновений все они визжали, чуть тоньше, чем тот ворон наверху. Так громко, что я думал, барабанные перепонки не выдержат. Я присел от боли в голове. Они ворочались, как один живой ковер и кричали в неистовстве. Я зажмурился, но это не помогло.

Тьму, которую создали мои закрытые веки, разорвала красная полоса, которая становилась толще, приближалась к моему сознанию, и вот я уже не видел ничего, кроме красного света. Я начал давить эти трупы, чтобы сделать хоть что-то, но это не помогало. Тогда я начал разрывать их руками, отбрасывать в сторону, чтобы найти хоть какой-то выход. Я буквально копал руками трупы птиц. Все, что я помню дальше, это то, как меня вырубило. Я просто потерял еще раз сознание.

Я резко открыл глаза. Дикий, сковывающий холод заставил меня съежиться до состояния сушеной креветки. Я встал и осмотрелся – ни птиц, ни крови, только пустая пещера и недалеко от меня – цепи, на вбитых кольях, прямо в стене. Походило на то, что учитель-то не просто страшилки рассказывал. Из проема наверху закричали.

– Пит? Ты жив?

– Пока да. Я тут цепочку нашел. Попробую ее бросить тебе.

– Пит, мне страшно. Я кричала тебе, ты был без сознания. Дверь так же заперта, я не могла выбраться. Солнце село и вокруг дома начал кто-то ходить. А в лесу выть…

– Ева, не переживай, все будет хорошо. Дай мне только цепь достать.

Хотя теперь переживать начал я. Времени было не то, что бы мало – его не было вообще. Судя по отблескам лунного света из проема, стояла глубокая ночь. А волки начали окружать дом сразу после заката. Значит часов шесть они нас выжидают. За шесть часов можно было бы придумать, как попасть в дом.

Цепь была прибита к стене стальными прутьями. Это осложняло задачу, но она была такой старой, что можно было расшатать отверстия этими же прутьями.

– Ева, подойди к лестнице. – Я оттащил цепь к пролому в лестнице и понимал, что хрен я ее заброшу туда без помощи подружки. Через пару секунд в проеме показалось лицо испуганного горе-товарища.

– Я постараюсь забросить тебе эту цепь, а ты зацепи ее за что-нибудь, что найдется в гостиной, хорошо?

– Пит, мне страшно… – сказала она и утерла нос рукавом. Похоже, все это время она ревела, забившись в углу. Я ее прекрасно понимал.

– Ева, мне тоже… Но если ты мне поможешь, у нас вместе будет больше шансов выбраться отсюда. Сможешь ее поймать?

– Мне кажется, нет…

– Тогда просто отойди, я ее брошу к тебе, а ты ее подтянешь. Хорошо?

– Да.

Легко сказать, Питер. Цепь сама весила очень прилично. Но я уж очень хотел поесть где-то, где ужин – не я. Парочка безуспешных попыток поубавила энтузиазм. Но я старался каждый последующий раз все лучше и вот уже раз на восьмой цепь коснулась пролома.

– Давай, черт возьми… – сказал я себе. Руки устали, нужно было отдохнуть. Но времени не было, я напомню.

Есть! Я светился от счастья. Цепь легла на край пролома. Опасно легла, могла упасть в любой момент.

– Ева! Давай скорее, я немного замерз.

– Сейчас. Тут ничего нет. Только если диван. Диван подойдет?

– Давай чертов диван. Хоть стул, лишь бы он выдержал меня. – Я начинал нервничать.

– Готово!

– Отлично.

Я начал карабкаться по этому стальному канату. Болело плечо от падения. Я был уже на середине, когда услышал рычание под собой.

Я нарушил первое правило канатных подъемов – не смотреть вниз. Там стояло нечто… Я бы не сказал, что это было что-то страшное. Я вообще не знал, что это. Оно было крупнее собаки раза в два. Я не видел его всего, но расстояния между глазами подсказали мне примерные очертания его головы, а с ней и всего тела. Я очень хотел бы ошибаться. Оно рычало, и я видел, как из его пасти сверкали клыки. Размером с мою ладонь, наверное. Слюна медленно вытекала из пасти и так же, медленно свисая с ее краев, опускалась до земли.

Я видел в его глазах ненависть, тупую и животную, и такую знакомую. Эти твари убивают не из-за голода, а просто потому, что ненавидят все вокруг. Просто, потому что им это интересно, ради развлечения. Но судя по обилию слюны, сегодня оно было именно голодным. А когда такие твари еще и голодные, они особенно свирепы. Голод, помноженный на неистовую ненависть, равно скорости моего карабканья, граничащей со сверхзвуковой.

Через пару мгновений я оказался почти у пролома. Оставалось немного, как вдруг цепь неожиданно и резко съехала вниз на добрый метр из четырех всего. Наверное, диван начал ползти в мою сторону. Внезапно мою ногу прожгла такая дикая боль, что я, не стесняясь никого, откровенным образом закричал. Я инстинктивно подтянулся ногами повыше и сделал пару быстрых движений руками по приближению пролома к себе. Тварь меня зацепила своей когтистой лапой. Я старался не слышать и не видеть ничего, кроме этой сраной дырки наверху, хоть и понимал, что внизу слюна, рычание, а сверху скользящий диван.

– Дай мне руку, Ева! Ева! – То ли ее уже съели, то ли она издевалась. Самым бесчестным образом. Судя по всему, выбираться мне придется самому.

Пара тяжелых рывков, и я уже здесь. А Евы вокруг не было. Дверь была заперта, как же она, черт бы ее побрал, выбралась без меня. Я не мог долго стоять, из ноги сочилась кровь. Из трех новеньких и чертовски глубоких порезов, длиной от колена до ступни. Я снял футболку и кое-как обмотал ногу. Стало легче, но ненамного. Футболка быстро намокла. Хотя бы кровь была уже моя.

Я ступил два шага по лестнице вниз и подвернул ногу, снова упал и снова приложился головой, теперь уже об угол ступеней.

Я не знаю, сколько я проспал, но когда я открыл глаза, я ничего не увидел. Абсолютный мрак. Через пару секунд он расступился, и я понял, что лежу в огромной… комнате, скорее всего. Она была такой большой, что краев и стен не было видно. Только вместо пола была тонкая кромка воды. Я встал и прохромал наугад метров 30—50, пока не увидел какого-то человека, который сидел в позе лотоса и смотрел прямо перед собой. Я подходил к нему справа от него.

– Здравствуйте. Помогите мне, пожалуйста. Где Мы?

Он молчал. Вообще, он был странный. Это был парень лет двадцати-двадцати пяти от роду.

Одет он был в какой-то рваный балахон, похожий на мешковину. Мы с дедушкой в таких картошку таскали с огорода. Он смотрел прямо перед собой и не моргал. Я подошел еще ближе, с расстояния вытянутой руки казалось, что он даже не дышал. Он так внезапно повернул голову в мою сторону, что я аж дернулся. Глаза его будто были отлиты из куска серебра, такие белые, что зрачков просто не было. Он вытянул руку в пригласительном жесте – я присел, окей, будто выбор был.

– Питер Майерс, – сказал он и протянул руку для рукопожатия.

– Откуда вы знаете меня?

Он взял меня за ладонь, перевернул ее локтем в бок и показал на мою родинку – у него была такая же. Затем он встал, повернул ногу боком и приподнял балахон. Там я увидел старый шрам, в виде трех полосок, словно от когтей. Так же, черт возьми, только у меня свежая рана.

– Ты – это я?

– Помоги ей, – сказал он каким-то загробным голосом.

– Что здесь происходит? Я умер что ли?

– Ты ей нужен. Она ждет тебя.

– Да кто?!

На этом он раскинул руки в стороны, аки Христос на крестовине, и со всего маху хлопнул. Звук был такой громкий, что я зажмурился, но глаза так открыть и не смог.

Сознание заполнил яркий белый свет. Первое, что я помню, был яркий белый свет. Когда и где он начался? Я уже не знаю. Сначала был громкий звук, похожий на хлопок или взрыв. Да, пожалуй, это был взрыв. Я чувствовал жгучую боль, очень долго и по всему телу, пока я не забыл, что такое тело и что такое сама боль. А затем всё вокруг заполнил яркий белый свет. Настолько яркий, что я чувствовал, как он проходит сквозь меня. Я открыл глаза.

– Эй, ты как? Все нормально? – Сказала Ева, тут же появившаяся рядом.

– Да, все хорошо. Ну, тут достаточно… стильно. – Я поднялся, брезгливо осмотрелся по сторонам и вытер со щеки грязь. На ноге красовались три глубокие царапины. Повеяло холодом. В доме было градусов на пять меньше, чем на улице.

– Ева, сколько я спал?

– Ты спал? Ты минуту пролежал. Вон ногу стеклом порезал. Давай я схожу за великом, тряпками с руля перемотаем?

– Стеклом?

– Окно, Пит. Мы через окно залезли, куку.

– Давай. Давай свои бантики.

Она вернулась через минуту. Я все еще не мог прийти в себя. Волки, ямы, жуть какая. Во всем остальном – все было точно таким же. На стенах были картины. В остальных домах Уоквента таких не было. Сразу перед нами стоял камин в центре большой гостиной, а по обе стороны от него шла огромная лестница вверх. Над камином висело огромное зеркало с трещиной в нижнем правом углу. Все картины были обрамлены каким-то витиеватым ободком. Всё в этом доме было витиеватым – ножки мебели, перила лестницы, кочерга у камина. Наверное, так выглядит роскошь – витиевато.

В проёме света, который мы сделали, как в первобытном океане, летали миллионы пылинок и каких-то неизвестных мне частиц. Мы с Евой сделали пару шагов вперёд. Половицы натянуто скрипнули. Ну, ничего такого. Кроме того, что я знал, какая половица скрипнет следующей. Становилось всё темнее и еще более жутко. В доме и так было темнее, чем снаружи. Теперь же тьма была везде.

– Пойдём. – Сказал я и мы уже чуть смелее двинулись вперёд. Я достал маленький фонарик.

Мы обошли гостиную, в которой кроме картин и какой-то странной старинной мебели ничего не было. Мебель была накрыта белыми простынями (видимо, дом действительно готовили к реставрации). На кухне не было ничего, кроме фурнитуры и банок с разного рода маслами и растворами. Очень пыльные склянки. Мы облазили все шкафы и комоды – максимально пусто и неинтересно. Пара трухлявых книг. Камин был полон золы. Возле него стояла кочерга. Я решил поворошить пепел и ничего там не нашел.

Ева ступила на ступеньки лестницы, они предательски скрипнули. Мы прошлись по всем комнатам. Там, на втором этаже, была спальня с большой, просто огромной кроватью и какими-то странными спинками – золотыми и да, витиеватыми. Этот дом поражал своим несоответствием антуражу Уоквента. Внизу что-то зашумело. Я услышал лязг цепи…

Пока мы спускались, я решил мельком осмотреть пару картин. На одной была изображена карта Уоквента. Но она сильно отличалась от реальной – в два раза больше настоящего Уоквента. На другой какая-то красивая девушка на коне верхом, молодой мужчина вёл коня под уздцы. Он был в чёрном.

Меня картины затянули, я никогда не видел настоящих картин, разве что в этом недавнем бреду. Не фотографии в учебнике, а настоящие. В Уоквенте не писали картин. Я смотрел на них, пока не услышал Еву. Она стояла ко мне спиной, и я увидел перекошенное от испуга веснушчатое лицо, когда она повернулась.

– Пит… Питер, дверь! – Ева стояла перед лестницей и указывала пальцем на то место, откуда она пришла – на дверь. Ничего необычного, дверь как дверь. Если бы не тот факт, что она закрыта. А изнутри ее Ева легко открыла и такой же оставила, когда ходила за тряпками. Вот откуда был звук.

– Теперь мы тут не одни… Пойдём отсюда. – Взмолилась Ева. Я шикнул.

– Пойдём.

Я взял ее за руку и потащил наверх. Там был длинный коридор и много комнат. Все были закрыты.

– Заперто… – резюмировал я, дёрнув очередную дверную ручку.

– Чёрт! – Выругалась Ева. – Что делать? Про нас расскажут, мой отец узнает и тогда… опять…

– Т-с-с-с. Пошли, вон там открыто, – и действительно, последняя дверь по коридору была слегка приоткрыта.

Мы вернулись в комнату с красивой кроватью. Я еще раз её обошёл и остановился у изголовья. Какой бы она ни была пару минут назад, самое интересное было сейчас на самой постели. Если вся мебель в доме была накрыта чем-то похожим на простыни, то эта постель выглядела так, будто ее хозяин только что встал. Не заправлена.

Все это становилось очень странным и пугающим. Я уже начал жалеть о том, что потащил сюда Еву.

Над кроватью висела картина. Очень статный молодой человек стоял с прямо вытянутой рукой, на которой сидел чёрный как смола ворон. По его другую руку стояли две девочки лет десяти. Тот же человек, что и внизу. Вероятно, там была чета Бронсон. Я подошел к окну. Во дворе никого не было.