Дыши, родная. История (не) одной вдовы о переживании утраты

Так я настраивала себя в далёком недавнем 2012-м. Но впереди оказался куда более трудный и долгий путь, чем могла тогда предположить.

Очень скоро стало сложно ориентироваться на предполагаемое мнение мужа. Мы сильно сбились с намеченного когда-то в мечтах маршрута. Знать наверняка, что Олег мог обо всём этом думать, не было никакой возможности. А выдавать желаемое за действительное – большой соблазн. Пришлось поверить себе и в себя и без оглядки на возможное мнение, без привязки к прошлым мечтам просто по-своему жить. Но мне всегда хотелось думать, что муж в меня тоже верит.

Сегодня сын сказал, что ему приснился Олег. Радуюсь таким новостям. Даже если сны ничего не значат, для меня важен сам факт. Ребёнок, потерявший отца в три года, спустя восемь лет помнит о нём и думает. По-моему, это дорогого стоит и в какой-то мере – достаточно, чтобы считать свою «миссию» не такой уж провалившейся.

«Да, чуть не забыл, ещё папа сказал, что он тобой гордится», – бросил небрежно убегающий на прогулку сын.

После этих слов я снова нарушаю опрометчиво данное восемь лет назад обещание. Я плачу. Плачу и благодарю. Благодарю за весточку, за любовь, за доверие, окрыляющие и дарующие силы идти дальше. Пусть совсем не тем маршрутом, которым думали когда-то пройти вместе. Но если этот путь вызывает у нашего папы гордость, нам с него не свернуть.

Новый календарь

Утрата научила тому, что нет ничего постоянного.

Люди, казалось бы, близкие в одночасье могут стать чужими. А незнакомые ранее – почти родными.

В праздничный день может не стать любимого человека, а в трагическую дату – случиться счастливая встреча.

Важные события и опыт – это мои маяки и опоры, мой новый календарь.

Утрата научила смотреть сквозь красивые обложки и ширмы.

Жизнь не такая нарядная, как казалось раньше.

В ней есть праздники, но приходят они не по расписанию и не по календарю.

После гибели мужа долгое время все дни были одинаково тусклыми. Не было разницы. Не было радости.

Ощущение, похожее на настроение в день рождения, появилось тогда, когда проснулось робкое желание жить. А состояние, напоминающее предновогоднее волнение, – тогда, когда я себе эту жизнь разрешила.

В выходные, праздничные дни особенно заметно, как люди радуются и веселятся. Теперь я знаю, что у многих в эти дни траур.

Мы слышим чужой смех, потому что он громкий. Нам горько, потому что мы почти забыли, как звучит собственный.

Но много кто слышал наши слёзы? Мы не знаем, кто плачет за стеной.

Горе стирает красный цвет в календаре.

31 декабря мне довелось находиться в переполненном зале кафе за поминальным столом. Там вообще не было других столов. Кто-то кого-то, как мы, поминал, кто-то – только что похоронил. У всех людей в том кафе в тот день было горе.

Утрата открыла глаза.

Жизнь не слишком нарядная. И никогда такой не была. Просто я раньше сидела в другом «кафе» и слышала свой «смех».

Утрата рисует новые даты. И не только трагические.

Мой восьмомарт может случиться в будни, потому что сын подарил одуванчик и нарисовал сердечко на обычной салфетке.

Теперь у меня новый календарь.

Моя утрата дала понять, что какой бы значимой ни была дата – это всего лишь день. Минута за минутой, час за часом, он неизбежно проходит. Шум веселья стихает.

Пусть стихнут и слёзы. Говорят, темнее всего перед рассветом.

Пусть в ваш дом, в ваше сердце вернутся покой, тепло и свет. Может быть, не в какой-то особенный день, но обязательно однажды вернутся.

Заточение

Первое время после смерти мужа боль была такой нестерпимой, что я чувствовала себя узницей в камере пыток, где ежедневно, ежечасно, ежеминутно некто огромный, весь в чёрном и в маске избивает меня до полусмерти, а затем поливает раны солёной водой. Как в фильмах ужасов.

Иногда мучитель будто забывал про меня ненадолго, а потом возвращался и снова издевался. Спрятаться в камере было невозможно: четыре угла, голые серые стены, холодный сырой пол. Поначалу я пробовала бежать, но он всегда оказывался на шаг впереди. Тогда я вспоминала, что я же сильная и должна бороться, но могла только кричать, ругаться и пытаться прогнать обидчика. Незнакомец свирепел от гнева, и пытки его становились ещё более изощрёнными. Уже изнемогая от боли, я умоляла пощадить, но поняла, что он не слышит. Не слышит и не говорит, только бьёт по самым больным местам. Он как будто знал все мои уязвимые места.

Я чувствовала себя в ловушке. Я всё испробовала.

Но как договориться с безумным, глухонемым, разъярённым, отвратительным существом? Я не видела его лица. Я не понимала мотивов. Но чувствовала, что есть, должна быть причина у происходящего. Должна быть цель и какой-то смысл, наверное. Оставалось понять.

Теперь, когда он пришёл снова, я постаралась не закрывать глаза от страха. Предчувствуя новую порцию пыток, я больше не пыталась безуспешно вырываться из оков и заметила, что в этот раз мучитель был ко мне менее жесток.

Я встретила его открытым взглядом и на следующий день. Даже попыталась посмотреть в глаза, но ему это явно не понравилось. Незнакомец спрятал лицо и ударил наотмашь, а после выскочил из камеры. Это была самая короткая пытка.

В другой раз я уже была готова к его появлению. Мои оковы отчего-то стали свободнее, но смелости их снять не хватило. Когда мучитель вошёл в камеру, было почти не страшно. Он сел на пол неподалёку и просидел с опущенной головой всё время, положенное для пытки.

К следующему его приходу я решилась снять кандалы. Освободилась и села в углу, немного побаиваясь гнева моего заточителя. Он сначала немного постоял в середине камеры, а потом сел в угол напротив. Так мы просидели весь день. Лишь напоследок я осмелилась снова взглянуть в его глаза. Ему явно это не понравилось, он поспешно, но спокойно ушёл.

Был как-то день, когда мучитель не появлялся. А потом ещё несколько подряд. Я даже немного освоилась в новом жилище. Орудия пытки были в крови и напоминали о боли. Первое время я только смотрела на них, а потом стала брать в руки, разглядывать. В этот день я впервые услышала стук. Робко подошла к двери камеры и, сама не веря в происходящее, потянула за ручку. Дверь свободно открылась. Истязатель вошёл уверенно, словно давая понять, что сопротивляться не стоит. Но я и не собиралась. Мы снова сидели друг напротив друга. Было тяжело в этой тишине, но уже лучше, чем раньше. Я с осторожным любопытством разглядывала своего обидчика.

Однажды я попробовала сама приоткрыть дверь. Оказалось, она не заперта. Выйти побоялась, да и к молчаливым визитам гостя уже привыкла. Куда идти, зачем? Иногда даже думала, как бы его позвать. Но он пришёл сам. Вежливо, как тогда, постучался. Зашёл так же уверенно. Но явно нехотя, будто для него самого посещение меня – это не слишком приятная обязанность. Посидели. Помолчали. Ушёл.

А однажды я о нём вовсе забыла. Вот так, отвлеклась немного. Попрятала орудия пыток. Повесила нарядную шторку и бросила цветной коврик в угол, на место, где обычно сидела.

Я испугалась стука от неожиданности. Я уже так всё обустроила, и пол высох, и свет в камеру проник из маленького решётчатого оконца. Зачем ему опять ко мне приходить? Зачем тревожить, напоминать о муках? Не хочу. И я решила не открывать. Но дверь не закрывалась изнутри, и бежать по-прежнему было некуда. Забившись в угол, я зажмурилась и заткнула уши.

Стук нарастал, и вдруг незваный гость ворвался. В бешенстве он выволок меня из угла и стал избивать снова, как в первый раз. В кровь. Я вырывалась, бежала к новому углу и прикрывала раны цветным ковриком. Напрасно. Тогда в отчаянии я подняла голову и пристально посмотрела ему прямо в глаза. Мучитель опустил руки и бесшумно рухнул передо мной на колени. Странный у него взгляд, измождённый, отметила я. Кто заставляет его так поступать? Мы стояли на коленях друг напротив друга. Обессилевшая от боли, я стянула маску с лица того, кто был так жесток со мной. И увидела себя.

Я думала, что, проходя через горе, должна непременно быть сильной.

Я думала, что необходимо сопротивляться и бороться.

Я думала, что важно отвлекаться, на худой конец, можно сбежать или спрятаться.

Но я заблуждалась.

Во внешнем мире не было угрозы.

Мне предстояло понять, что до тех пор, пока я не узнаю себя, пока я не признаю себя, пока я не разрешу себе быть в своей жизни (со своими эмоциями, страхом, болью, плюсами и минусами), я всегда буду загонять себя в самые невыносимые условия и останусь единственным своим жестоким глухонемым обидчиком.

Мне предстояло познакомиться с собой.

Поговорим о принятии?

Вдове очень часто приходится слышать в свой адрес из самых разных источников: «Надо принять», «Принятие – это этап», «А ты приняла?»

«Ничего не хочу принимать», «Не получается», «Не знаю, как это сделать», «Всё понимаю, но нет сил» – отвечала я себе и людям. Было время, казалось, я просто ненавидела это слово, а вместе с ним выражение «надо отпустить». А как же, как только приму, так сразу и отпущу, это же следующий ВАШ ЭТАП. И принять после таких разговоров хотелось только на грудь, чтобы то, что не отпускало меня, хоть на мгновенье ослабило железную хватку.

Что же это за термин такой – принятие, что же за слово, набившее оскомину многим из нас?

В книге Боба Дейтса «Наутро после потери» описывается случай:

Анна вступила в нашу группу после того, как её муж умер во сне. Однажды я говорил о принятии наших утрат, и вдруг Анна сказала: «Боб, слово „принятие“ несёт в себе оттенок одобрения, а я не могу одобрять смерть мужа. Я готова признать, что он умер и уже не вернётся, но я не могу принять и одобрить это!»

Прочитав этот фрагмент, я наконец поняла, чему так яростно сопротивлялось моё естество. Принять, то есть одобрить. Конечно, я тоже не могу одобрить факт произошедшего со мной, а значит, и принять. Но вот признать…

Признать, по моему мнению, – нечто другое и вполне посильное. Признать – значит согласиться, что то, что случилось, уже произошло и что дальше нужно двигаться исходя из наличия данного факта.

Согласиться, что изменить произошедшие события невозможно, но можно постараться по-другому понять их.

Конечно, пришлось набить шишек, прежде чем пришло это понимание. Я разочаровывалась и расставалась с друзьями, не оправдавшими ожидания. Я ненавидела себя за свою слабость, за неспособность контролировать ситуацию, за несдержанность, за страх перед будущим. Я торговалась с кем-то неизвестным ночами напролёт, представляя, что могла бы настоять на смене резины и аварии бы не произошло, что позвонила бы раньше и умоляла никуда не ехать, и муж бы обязательно послушал. Что лучше бы он остался инвалидом, но был бы жив. Пусть бы его уволили из армии, обвинили в аварии, посадили за убийство по неосторожности в тюрьму, а я бы ждала его и вселяла в него надежду на лучшее будущее, и наша любовь только крепла бы несмотря ни на что.

Или лучше бы мы развелись и он жил бы с какой угодно женщиной, а я ставила бы ей колы под фотографиями в соцсетях с фейковых страниц, только бы он не умирал. И я отдала бы всё: всё имущество, золото, страховки, пенсии, здоровые органы – за любой из этих вариантов. Но никто не спускался с небес ко мне в белых одеждах и не говорил: «Ок, дорогая, давай так и поступим». От всего этого было только больно.

Однажды я поняла, что похожа на бунтующего подростка, такая же незрелая, упёртая, нервная и представляющая опасность для самой себя. Я предположила, что в этом и есть урок. Меня будто выпороли и поставили в угол, сказав: «Всю жизнь ты меняла обстоятельства вокруг себя, что будешь делать теперь, когда выхода нет?»

Тогда я почувствовала себя в тупике, и пришлось многое признать.

Во-первых, признать себя.

Признать себя – значит согласиться со всеми своими достоинствами и недостатками. Не одобрить, но согласиться. Это может показаться странным, но нам порой сложно себя признать, особенно если мы в себе чем-то недовольны. Важно согласиться с тем, что мы имеем право на ошибки, что нам не обязательно быть во всём идеальными. И что нам не нужно соответствовать ожиданиям других относительно нас, не нужно никому угождать.

Это значит признать аналогичные права за другими людьми. Когда мы признаём право на ошибку и несовершенство окружающих, мы осознаём, что люди бывают несправедливыми по отношению к другим.

Важно при этом не давать оценки чужим поступкам и не осуждать. Окружающие так же не могут и не должны соответствовать нашим ожиданиям. Здесь ещё важно понять, что люди, причиняющие нам боль (с нашей точки зрения), в действительности источником боли не являются. Мир всегда будет нам сигнализировать через обстоятельства: «Обрати внимание на источник в себе», до тех пор пока мы не осознаем суть самой проблемы. А она в том, что источник боли всегда внутри нас.

Признать других – это также не ждать, что другой человек изменится.

Когда мы сами сможем признать свою утрату, мы поймём, что другие не испытывают наших чувств, они не знают, как нам тяжело признать реальность случившегося.

Признать реальность случившегося – значит согласиться, что есть вещи, которые не соответствуют нашему видению и восприятию мира. Что всё имеет место быть: и белое, и чёрное. И если мы уже признали, что не лучше и не хуже других людей, значит, понимаем, что не застрахованы от несчастий, так же как все живущие в этом бренном, несовершенном мире.

Мы должны согласиться, что будут и другие утраты, потому что это жизнь. Наша семья, дети, друзья будут переживать утраты. Это неизбежно для всех живущих. Может быть, это несправедливо, но неизбежно.

Действительно: в конце каждого брака – смерть или развод, третьего не дано; все человеческие отношения временны; любая карьера имеет конец; не каждая цель бывает достигнута; процесс старения неизбежен, а с ним и сопутствующие утраты. Но мы можем признать потерю, и тогда она нас не разрушит. Большинство из нас ищут счастья в каких-то достижениях. Успех мы зачастую измеряем тем, что приобрели в жизни. Именно поэтому вся наша радость может быть запросто стёрта одной большой потерей. Также необходимо признать, что в нашей жизни не станет меньше неприятных ситуаций и разочарований, но, научившись признавать их, мы перестанем действовать во вред себе.

Не признавая, мы тратим много энергии и времени на сопротивление. А это непозволительная роскошь, особенно когда ресурс слишком мал. Как взять билет на поезд и всем назло пойти пешком. Жизни всё равно, она не будет стоять на месте и ждать нас. А вот мы можем ехать на поезде или уныло тащиться за ним по железной дороге.

Когда мы не признаём утрату, обстоятельства, мы постоянно прокручиваем произошедшее в мыслях и каждый раз переживаем всё снова и снова, затрачивая не меньше сил, чем впервые столкнувшись. Таким образом мы только разрушаем себя и эмоционально, и физически.

Признание утраты – чуть ли не главный шаг в нашем восстановлении. Так мы снова берём в свои руки бразды правления и ответственность за собственные чувства. Когда мы признаём, что наша утрата реальна, к нам неизбежно возвращается часть утерянного баланса сил. Это огромный шаг, приближающий к полному восстановлению.

Собака бешеная

Интроверт по натуре, не находя понимания у окружающих после гибели мужа, я искала возможность безопасно (для меня это значило – на расстоянии) общаться с людьми, которые тоже одиноки. В качестве эксперимента однажды зарегистрировалась на сайте знакомств, и там мне практически сразу начал писать один парень. Оказалось, у него онкология. Молодой человек почему-то выбрал именно эту платформу для поиска поддержки и помощи.

На фотографиях его были изображены без прикрас поражённые части тела, опубликованы подробные выписки и результаты УЗИ. И только одна фотография в халате и маске из прошлой, здоровой жизни.

Парень, будучи медиком, знал, что умирает. Он понимал, что его невозможно вылечить, но с помощью дорогостоящих процедур и препаратов было реально облегчить его уход.

Молодой человек не скрывал своей ненависти к здоровым людям, особенно к тем, кто собирался устраивать личную жизнь. У него не было девушки, детей, семьи. Не успел.

Мужчина описывал детали своих мучений, добавляя, что никому его не понять, так как все мы знать не знаем, что ему приходится испытывать, и «не надо пытаться примазываться» к его беде. Но, мол, ничего, он, как врач, предсказывает, что каждого второго подобная участь уже ждёт.

При этом парень реально рассчитывал, что ему будут пересылать деньги, поддерживать общение, сочувствовать. В списке претензий так и значилось, помимо отсутствия понимания и наличия «кривой» поддержки, ещё и нежелание слушать, слышать и помогать.

Знакомство с ним и общение в течение нескольких дней буквально отрезвило меня. Я как будто мельком взглянула в зеркало.

Мой профиль в Сети пестрил соответствующими трагическому событию и состоянию фотографиями, которые даже у незнакомых людей вызывали ужас, не говоря уже о близких. Мрачные посты, стихи, откровения.

Я тоже чувствовала себя изгоем, хотя, надо быть честной, добровольно им стала.

Взаимодействие с окружающими являлось болезненным для обеих сторон, так как часто я проявляла вспыльчивость, раздражение и агрессию. Ну а на советы некоторых о том, как мне надо себя вести, и на слова, как они бы себя вели на моём месте, реагировала мыслью: «Ну что ж, подождём, посмотрим».

И я тоже полагала, что у кого-то возникнет желание, смелость со мной общаться или помогать. Хотя сама к себе подходить вряд ли бы рискнула.

Вот тогда у меня возникла ассоциация с бешеной собакой. В остром горе, мне кажется, я её очень напоминала. Жалко вроде животное, видно, что мучится, хочется помочь, а подступиться страшно.

Первый Новый год

2012-й мы встретили, держась за руки.

Помню, как сжимала его ладонь и радовалась так, аж дыханье перехватывало. Редко нам удавалось быть вместе в новогоднюю ночь. Олег – военный, и часто дежурство выпадало на праздник. Но в этот раз – счастье! Муж успел к бою курантов. В форме, не переодевшись, влетел в комнату. Румяный с мороза, улыбающийся. Сынуля маленький спал в соседней комнате. Вся семья в сборе, родители, дедушка. Счастье. Желание загадала одно: чтоб так и провели этот год, с ним и в таком настроении – в предвкушении всего самого лучшего.

Через 55 дней муж погиб. И год прошёл совсем не так, как мы его встретили, и тем более не так, как загадывала.

Первый Новый год после не забуду никогда.

Самый странный, самый трезвый, самый непонятный день, ночь, утро. Я была снова в родительском доме. Всё те же родные лица, но без него. И хотя Олег редко присутствовал на праздниках, в этот раз всё было по-другому. Чувство звенящего одиночества при внешнем благополучии. Сын, родители, дедушка. Ёлка. Праздничный стол. Семья же есть?! Но мы с сыном словно осиротели.

Помню, как возвращались с малышом домой. Как вдвоём проснулись первого января. Как заметно было отсутствие привычных для этого времени забот. Нет салатов, закусок. Холодильник пуст. И жизнь пуста.

Хотя тогда уже десять месяцев прошло с момента гибели мужа, но было ощущение игры в сюрреалистичном кино. Всё какое-то ненастоящее. Люди – не люди. Праздник – не праздник. Реальными были только сын и приближающаяся дата. Годовщина. Страшно, больно.

Много Новых годов прошло в тщетных поисках семьи, Олега, ощущения праздника. Пролилось много слёз. Но мы смогли. Обнаружить всё внутри. Мы – семья. Олег с нами. Навсегда. Когда поняли это, вернулась радость в нашу жизнь и предвкушение всего самого лучшего. И больше для этого нам не нужен Новый год.

Всем тем девушкам, на чью долю выпало потерять мужа, тем, кто хочет верить, кто надеется обрести душевное равновесие, я желаю от сердца найти, нащупать, почувствовать и научиться снова радоваться новому дню.

У капель дождя вкус чёрной смородины

Мы шли вдвоём не спеша дождливым ноябрьским вечером по неосвещённой улице маленького военного городка. Моя рука держала крепкую подростковую ладошку. Как быстро летит время. Не так давно это была маленькая нежная детская ручка, а сейчас? Сейчас рядом со мной идёт целый человек. Сын растёт, меняется, появляются новые увлечения, а рассуждения его становятся всё более и более заслуживающими внимания. Интересный, забавный, взрослый мой ребёнок.

«Про чё поговорим?!» – практически глотая гласные, в предвкушении традиционной беседы выпалил Тимур. «Предлагай!» – весело ответила я.

Всегда по дороге куда-либо у нас затевается увлекательный разговор про всё на свете: про «Майнкрафт», «Гравити Фолз», магию, роботов, дружбу, любовь или что-то ещё. Мы выясняем, кто сильней – акула или тигр, дерево или человек. Да-да, не удивляйтесь, ситуации, в которых они могут соревноваться, вполне реальны! Отбросив всё пустое и архиважное, мы тотально друг с другом в эти минуты. Ничто и никто не способен помешать нам на словах снаряжать котов в фантастические доспехи и устраивать для них поединки.

Иногда всё же мы можем застыть на месте и на что-нибудь уставиться.

– Сколько звёзд! Одна только что упала. Посмотри-ка, самолёт!

– А вот это облако похоже на динозавра, нет, на собаку, теперь на рыбу, точнее, на кита, а сейчас на… Ой, растаяло.

– Погляди вниз, как прикольно замёрзла лужа.

– Интересно, котам сейчас не холодно? И как только им не холодно? Надо бы построить для них приют. Потом, попозже, когда раздобудем нефть, продадим и получим сто тысяч миллионов. И будем всем помогать, всем, всем, и голодных кормить.

– А ещё будем жить у моря.

– А Бог есть? А как он выглядит? А Папа его видит? А видит ли Папа нас?

– Как думаешь, рай и ад существуют? А кошачий рай есть? Здорово, если есть, значит, наши Черныш с Ксюшей определённо там. А если нет, то они с Папой – тоже хорошо.

– Как думаешь, в прошлой жизни я был котом? Мне кажется, я был их предводителем. А в следующей? Кем ты хочешь стать в следующей жизни?

– Мне всё равно, главное – быть снова с тобой, – ответила я.

– Да, да, это обязательно. Только вот женщиной быть я не хочу, это трудно. Рожать, всё такое…

Дождь не прекращался. Погода стояла до жути промозглая, вдобавок подул ветер. А нам тепло и радостно. У нас разговор.

– Стой, мама, стой! Держи зонтик! Вот, вот, тихо, не шевелись! – Сын встал под зонт так, чтобы капли со спицы падали прямо на него, и открыл рот.

– М-м-м, а у капель дождя вкус чёрной смородины! – смеясь, сказал мальчик.

После его слов вдруг я ощутила нереальную по своей интенсивности эйфорию, свободу и благодарность одновременно. Благодарность за то, что могу всё это видеть и слышать, за то, что дышу, за то, что сердце бьётся.

У капель дождя вкус чёрной смородины! Мне показалось в этой фразе торжество настоящей жизни и света, того самого, который внутри и доступен всегда, несмотря на внешнюю «непогоду».

Ничуть не медля, в душевном порыве я обняла смеющегося сынишку и стала целовать его мокрые щёки, носик, глазки.

– Люблю, люблю, люблю тебя!

– М-м-м, и я тебя! – сказал он, жмурясь и обнимая в ответ ещё крепче. Мы стояли, обнявшись, под зонтиком, посреди тёмной улицы. Нам было тепло и уютно вдвоём.

«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» – мелькнула было мысль. И её тут же сменила следующая, о том, что я ничего не потеряю, когда оно пройдёт. Да, оно закончится, но следом, сейчас наступит новое и не менее прекрасное.

Нам всегда будет интересно наблюдать за происходящим вокруг. Впереди зима. Скрипучий снег, сугробы, на них следы животных и птиц, ветки деревьев, покрытые сверкающим инеем. Всё то же, и каждый раз новое небо, солнце.

И мы. Там снова будем мы.

А ведь мы друг у друга не завтра, даже не в следующее мгновенье, мы уже друг у друга есть.

Наша любовь.

Наши бесценные разговоры.

Наши волшебные минуты здесь, происходят уже сейчас.

Испытание годовщиной

Для переживающих утрату даты имеют большое значение. Я встречала людей, которые определённый день недели, когда случилось несчастье, отмечали как поминки на протяжении долгого периода времени. Но самые распространённые вехи – девять дней, сорок, полгода, год. До года (а иногда и после) часто считают по месяцам, отмечают день рождения, годовщины свадьбы, знакомства.

Как мне кажется, это своеобразная возможность выживать в горе. Для меня было важным дожить до дня, когда можно было сказать: прошло столько недель, месяцев; сегодня было бы столько, с тех пор как мы…; в этот день ему бы исполнилось и так далее. Это значило преодолеть очередной этап. Даты становились моими опорами, благодаря которым я продвигалась вперёд. И вот вроде только вчера были похороны, а сегодня уже прошёл целый год.