– Я все равно подожду на улице… и уйду. Я чуть-чуть посижу. Вы идите, не беспокойтесь, – она так умоляюще посмотрела на меня, и так захлопала ресницами, что я не удержался, улыбнулся в ответ, и молча глупо кивнул:

– Хорошо.

Что в этом было хорошего? Сам не знаю. Конечно ничего. Сделав над собой усилие, я ушел, но на душе скребли кошки. Постоял во дворе, что-то вспомнил, потом снова забыл, что хотел, сделал несколько кругов по огороду. Желание вернуться к ней казалось, непреодолимым, меня тянуло к ней, но я этого не сделал. «Да! Я так растерялся, но так обрадовался! Я очень хочу с ней поговорить! Тогда зачем я согласился, ушел? С моей стороны непорядочно ее одну там оставлять. Даже если так, как теперь возвращаться? Что я скажу?! Тогда не нужно было уходить.» Нет, наверно правильно, что я ушел!» – пытался успокаивать я себя, но места себе не находил. «И все-таки почему я не настоял, позволил ей уехать!» Я ненавидел себя за эту безвольность, бесхребетность. Но дело сделано. Я упустил свой шанс. «Такая девушка! И такой болван! Восторженный пустой болван. Это мог сделать только я!»

В воздухе пахнуло близким дождем. Я зашел в дом. Холодные комнаты были не уютны и пахли старыми журналами. Лучшее, что можно было придумать – затопить печь, но в такую погоду это проблема. Я сходил за дровами. Толстым тупым ножом привычно и ловко нащипал лучины. Огонь не хотел разгораться. Дым упорно шел в кухню, а не в трубу. Так бывает, когда в печных колодцах образуется пробка из сырого влажного воздуха. Комната наполнилась едким дымом. Меня пробил кашель, глаза слезились. Я открыл маленькую чугунную дверцу рядом с трубой и бросил в кирпичный колодец зажженную газету. Воздушную пробку прорвало, в трубе загудело, и огонь весело заскакал по тонким сосновым полешкам. «Наконец-то!» – облегченно вздохнул я и глянул в окно. На улице начинался дождь. Крупные редкие капли падали на листья малины, и они тряслись как сумасшедшие. Ветки ранетки качало. Стало заметно темней.

Дождь то усиливался, то стихал, чтобы спустя минуту начаться с новой силой. Железо на крыше периодически гремело, будто на него горстями сыпали мелкую дробь. На мгновение яркая вспышка осветила местность ярким фосфорическим светом. Над головой раздался треск и тут же протяжно, и оглушительно грохнуло. Дом содрогнулся, и казалось, присел. Жалобно зазвенела посуда в серванте.

Люблю дождь весной, летом… и больше всего, когда он сопровождается грозой. Мне нравится, когда небо лопается от громовых раскатов и перечеркивается вдоль и поперек огненными всполохами. Я открыл настежь дверь, убрал занавеску и стал смотреть на струи воды, которые падали с неба. Они заливали грядки, тонкой пылью, отбивались от досок крыльца, холодили руки, одежду. Гроза в своем доме – совсем не то, что в городской квартире!

«Я не могу перестать думать о ней, – поймал я себя. – Она все время в моих мыслях. Успела уехать моя спасенная до дождя? Наверно едет сейчас в теплом автобусе?» – подумал я и машинально прошел в зал, уперся носом в стекло, чтобы боковым зрением захватить скамейку: но было уже слишком темно, чтобы что-нибудь разглядеть. Вдруг яркий разряд молнии вспышкой озарил округу, и… О! Черт!!! Черт!!! Черт!!! Я увидел на скамейке одинокую маленькую фигурку девушки!!! Маша сидела сжавшись в комочек. Без зонта, совсем промокшая, с распущенными по плечам волосами. На коленях у нее была знакомая светлая сумочка и наверно от холода, она почти касалась ее подбородком. Эта картинка на мгновение высветилась и пропала. Жалость и недоумение вспыхнули в моей душе. Я, как угорелый, набросив штормовку, бегом отправился к ней. Завел ее в дом безропотную, тихую и безмолвную. Посадил на маленькую табуретку у печи. Она не сопротивлялась. Мы молчали. Наша кошка покинула насиженное место и удивленно нюхала наши мокрые следы на полу.

Скоро молчание начало тяготить меня. Это было неприятно, но в голову ничего не приходило. Совсем ничего – кроме жалости. Я не мог забыть вспышки молнии, и ее сжавшуюся в комочек без зонта, совсем промокшую с распущенными по плечам волосами. Ну что же она себя совсем не жалеет? Идет в разнос! Знает, что так не делается, но делает. Сжигает себя! А я ушел как последний кретин. Да настоящий кретин. Другого слова не подберешь! А как печально и красиво ее лицо. Бледное, не улыбчивое, и даже трагически обреченное. Лицо мадонны. Она как цветок, – надломленный брошенный на асфальт. Хрупкая нежность цветка можно растоптать сапогом, а можно возвысить до небес. А если бы я не увидел, и не вышел?! Если бы! Если бы! Что обсуждать свою очередную дурость! Стоеросовый болван! Что ни сделаю – все не так! Но почему она не ушла? Это было необъяснимо!

Мне казалось, что у нее есть какая-то незримая свобода, отсутствие предрассудков. Ее нелогичные поступки, при всей их абсурдности, имели неизвестный мне стержень – скрытую правду – о которой знала только она. Я видел только вершину айсберга, одну десятую часть, а все остальное было скрыто от моего сознания, но, тем не менее, ее поступки подчинялись именно этой подводной части.

– Как зовут вашу кошку? – промолвила она, наконец, после долгого молчания.

– Вообще-то Муся или кисс-кисс. Она на то и другое откликается.

– Муся, Муся, – Маша ласково погладила ее по спинке, потрепала за ушком, хотела посадить к себе, но Мусе не очень нравилась ее холодная мокрая одежда и она вырывалась.

Под табуреткой начала образовываться маленькая лужица.

– Она не сразу привыкает к чужим, – как бы оправдываясь, промолвил я.

– Муся ну куда же ты, – ласково пыталась она образумить уходящую кошку.

– Вообще-то она у нас ласковая.

– Ваша Муся меня не любит. А я очень люблю кошечек. Мама не хочет, чтобы у нас дома были животные.

– Их часто бросают – когда они надоедают.

– Я бы не бросила.

– Никогда?

– Думаю да!

– Все, наверное, так думают, когда берут. А сколько их бездомных потом?!

Я говорил о кошке, а думал о Маше. Ливень не испортил ее внешности. «Милые девочки, они прекрасны своей свежестью. Это тот период, когда косметика не нужна. Все естественно от природы. Молодость: ни морщин, ни печати усталости на лице, и оно прекрасно и свежо слабым слегка проступающим румянцем. Никогда еще мне не доводилось так близко и наедине общаться с таким нежным созданием. Подумать только: много лет она росла, училась, была хорошей девочкой-паинькой, которой гордились учителя и родители! Может быть, ей просто надоело быть такой умной и послушной». Как далеко и отнюдь не целомудренно иногда витают мысли молодых людей, когда они смотрят на таких девочек. Но что думать о пустом и несбыточном!

Шум дождя по железной крыше то усиливался, то ослабевал, порывы ветра доносили на кухню запахи озона и свежести, но от печки шло приятное тепло.

– Ты наверно сильно замерзла? – спросил я, – может подложить дров?

– Да так, – неопределенно промолвила девушка. – Не надо!

– Я могу!

– Правда не стоит!

– Почему ты не ушла, когда начался дождь? – поинтересовался я.

– Я не думала, что он будет такой сильный.

– Ты хочешь заболеть?

– Я крепкая, я очень крепкая, и почти никогда не болею.

– У меня есть старая куртка из овечьей шерсти! – вспомнил я. – Принести?

– Это уже не поможет! Я если честно, мокрая насквозь.

– Совсем?

Маша сделала попытку улыбнуться, и она у нее получилась очень виноватой.

– Совсем, совсем! Даже трудно представить!

– Ну, вот что, – сказал я довольно решительно, и нагнулся к ее лицу, стараясь заглянуть в глаза, – я тебя наверно оставлю здесь. Закрывайся, раздевайся и сушись!

– Что значит раздевайся? – неуверенно произнесла она и посмотрела строго.

– Ну как хочешь, только так быстрей! Я уйду, совсем, и буду ждать тебя пока ты не обсохнешь.

Ресницы девушки захлопали, она неуверенно посмотрела на меня снизу вверх, как бы определяя, насколько мне можно доверять.

– Да-да! – добавил я еще решительней, не терпящим возражения голосом. Легонько приподнял ее за плечи и подвел к двери. – Замка нет, но ты вот так: швабру за ручку протолкнешь, и будет надежно. Ничего не бойся. Договорились?!

Лицо ее посветлело. Она, молча, кивнула в ответ и глянула на меня с благодарностью.

Когда я уходил, то оглянулся. Она смотрела в мою сторону с каким-то странным выражением, сквозь меня, будто я… совсем не я, а кто-то другой. Лицо ее отражало что-то мне неведомое и запретное, и вся она казалась, светилась внутренним светом.

«Милая, но непонятная! – промелькнула непрошенная мысль у меня. – Но у девушек наверно такое бывает! А какое у нее чудесное имя! И прямой обезоруживающий взгляд. Посмотрит из-под ресниц – как напалмом прожжет, оставляя раны в душе. Вот бы научиться мысли читать! Сколько нового и интересного про девчонок можно было бы узнать!» – промелькнула у меня шаловливая мысль. Но к черту! Сказал – выполняй!

Я, с грустным выражением лица, прошел на веранду. Здесь было заметно холодней и не уютней. Но в больших клеточках рам, со всех сторон, гроза чувствовалась сильней. Дождь не стихал, а может даже усилился, но молнии сверкали не так сильно. Я сел, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Когда идет дождь хорошо думается. Но гроза не занимала мои мысли. Я вдруг живо представил, что происходит на кухне. «Вот Маша, пробует на прочность швабру, подходит и закрывает ей дверь. Проверяет, надежно ли закрыто, нет ли щелок, и только после этого… руки ее неторопливо скользят за голову. Пуговицы на спине непослушны. Наконец, платье расстегивается. Взявшись за подол, она чулком, наизнанку снимает его. Тело ее при этом соблазнительно изгибается. Мокрое и тяжелое платье она вешает на спинку стула и придвигает к дверце горячей печки. Платье нагревается и от него начинает идти пар. Она подходит к закрытой двери слушает, но не улавливает никаких звуков и только после этого доходит очередь до лифчика. Он тоже мокрый, как и всё на ней. И как резиновая лягушка липнет к телу. Какого он цвета? Наверно белый?! Или нет – голубой. Руки девушки привычно скользят за спину… Хорошо бы взглянуть на это хоть одним глазком?! В самую малую щелочку. Но конечно, это никак не получится! И даже если было возможно! Разве…

«Стоп!!! Там же есть ОКНО!!!!!» – Пронзила меня молния! Я вскочил как подброшенный пружиной.

Эта мысль моментально лишила меня покоя. Я нервно и ожесточенно заходил, меряя четырехугольник веранды. «Черт побери!!! Вообще – то это все не очень?! Ведь я обещал! Что стоят тогда мои слова?! – Я вспомнил ее глаза. Ее доверчивые глаза, они смотрели сейчас на меня! Что я делаю?! О чем я думаю?! Делая усилие над собой, я опустился на стул. Меня всего скрутило. Я буквально чувствовал физическую боль. «Но я ведь все равно не высижу здесь! Ни за что не высижу! Точно знаю. Стоит ли терять время?! Нет! Этого не нужно делать! Конечно, не стоит. Не стоит? Но так хочется, что просто нет сил!!!»

Виновато, прикусив губу, я в нерешительности поднялся, вздохнул и обратно сел. Но спустя секунду вновь встал, ломая пальцы, и вновь опустился, опять встал и, наконец, …и, наконец, с замирающим сердцем, испытывая угрызения совести, вышел в дождь. Ноги сами понесли меня к северной стороне дома, к кухонному окну. Я чуть не упал на скользкой дорожке, так торопился! «Вот и Бог не хочет, чтобы я подсматривал!!!» – мелькнула совестливая, непрошеная мысль и сразу погасла как случайная искра, вылетевшая из костра.

Белые занавески закрывали только нижние две трети окна. Встав на высокий приступок фундамента, я вытянулся и ухватился за ставню. Она предательски жалобно скрипнула удерживаемая слабым крючком. «Этот звук можно услышать из дома!» – это я знал наверняка. Опасаясь быть обнаруженным, я выждал бесконечно долгую минуту, с замирающим сердцем вытянул вверх голову и осторожно глянул поверх занавески.

«Ни фига себе!!! Ни фига!!! Вот это да!!!» – задохнулся от увиденного я и чуть не свалился обратно. Картина, которая открылась мне – захватила меня целиком! Я сразу ощутил жаркую волну, подступившую к горлу, сердце забилось в учащенном ритме готовое выпрыгнуть из груди! Моя ночная гостья действительно была без одежды!!! Обнаженная и прелестная – она стояла у печки, в чем мать родила!! Девушка спокойно сушила волосы, сбивая их легкими движениями. Я видел Машу только со спины. Лопатки ее двигались, волосы струились по плечам, спине и были такой длины, … что немного не достигали белых аккуратных половинок начала ног с белым отсутствием загара в виде чайки. Дыхание мое остановилось, я боялся вздохнуть или шелохнуться. Маша часто встряхивала головой и подносила локоны волос ближе к печи. Выхватывала новые прядки и вновь сушила.

«Когда же моя гостья обернется?! Когда же?!!!! Когда?! – настойчиво желал я! – Какая стройная и нежная она сзади, а что будет, когда она обернется?!» Наконец, Маша прекратила свои занятия, встряхнула последний раз головой, разбросав волосы по плечам, и сделала несколько шагов к двери кухни. Она ступала свободно и просто – как будто на нашей кухне – ей ходить раздетой было совсем привычно. Приблизившись к двери, Маша приложила к ней ухо и прислушалась. Это было очень забавно и смешно, я видел ее всю голенькую как на ладони, а она слушала меня там, через дверь. И, наконец, – это свершилось – она повернулась и пошла обратно!

«О боже!!! … О боже!!! Боже!!!! Нужно хорошо держаться, а то я грохнусь и что-нибудь сломаю! И поделом! Проклятый обманщик!»

Но как она была хороша!!! Черт побери!!! Да разве хороша?! Эх! Нет таких слов! Зачем девчонки носят свои платья и другие штучки, если они так прекрасны без них! Если бы они знали, как пацаны хотят увидеть их без всего этого!!! Вот эти милые грудки, качающиеся в такт шагов, с розовыми упрямыми сосками, и стройный втянутый живот, с таким ласковым вдавленным пупком. И самое главное, что есть у девушки, прикрытое легким темным треугольником волос!! Этот вытянутый треугольничек прячется где-то между ног – играет, двигается от ее ходьбы, просвечивает, и взгляд, ну совершенно не оторвать! Это класс! Это нечто необыкновенное и сногсшибательное! Это то, что всегда недоступно и пленительно! Это нельзя смотреть пацанам! У меня даже закружилась голова и перехватило дыхание от увиденного. Но Маша даже не подозревала о моих шалостях.

Наконец, я почувствовал, что совсем промок. Хотя карниз и защищал меня от прямых струй дождя, все же порывы ветра приносили изрядные порции влаги. В ботах у меня уже было полно воды, но я, ни за что не хотел бросать своего занятия, только старался придвинуться ближе к стене дома, где меньше доставалось от непогоды. «Походи еще немножко! – просил я ее мысленно, – никогда еще голые девушки не ходили у нас так запросто. Походи – и я посмотрю на тебя!! Мне так хочется посмотреть еще раз, еще чуть-чуть! Ты же такая красивая, такая восхитительная… нежная… открытая и свободная! Что тебе стоит порадовать меня еще раз. Ну, один раз! Самый маленький разочек! И все!»

Но как, ни жаль! Моя ночная фея не вняла моим молитвам, а решила одеваться. Видимо ей тоже не очень хотелось этого делать. Маша трогала одежду, хмурилась и тяжело вздыхала. Наконец, она сняла со спинки стула розовые плавочки, нагнулась и поочередно вступила в них. Протянув их по стройным ножкам, высоко и плотно натянула на живот, последний раз дав мне мимолетно насладиться узким гребешком волос между ног. Розовый бюстгальтер, очевидно, не высох и она, приложив влажную материю к груди, сморщилась смешно, и немного подумав, свернула и сунула его в сумочку, а шерстяное платье еще не совсем просохшее с трудом через голову одела на голое тело.

– Так! Так! Достаточно! – мысленно произнес я рывком спускаясь с приступки фундамента. Да! Я уже чувствовал, что задержался без меры и мне пришлось поспешно ретироваться и мчаться стремглав назад. Я вновь чуть не растянулся на повороте и еле успел! Когда она появилась в сенях, я уже сидел мокрый на стуле, у открытой двери, и с меня лилось не меньше чем с нее, когда она уходила.

– Спасибо за печку. Так тепло и здорово! – промолвила она с добрыми нотками в голосе, когда я услышал ее шаги у себя за спиной.

– Я рад Маша! – обернулся я к ней. – Так будет лучше.

– Правда, шикарно! Других слов не найду – я вам так благодарна. Вы очень добрый и хороший!

«А какая ты хорошая – не представляешь!!! У меня до сих пор руки дрожат!» – подумал я, стараясь быть спокойным, и пытаясь никак не выдать душевного волнения. Я глядел на нее, и только что увиденное, яркими образами всплывало у меня в сознании. Мои глаза видели ее вновь без этого сурового клетчатого платья. А она наивно хлопала ресницами и мило улыбалась.

– Хотела спросить, – вдруг промолвила она, бросая взгляд в соседнюю комнату. – Видела у вас гитару. Вы играете?

– Немножко.

– Может, когда-нибудь, я услышу вас? – лукаво щуря глаза, сказала моя гостья.

– Моя игра тебе быстро надоест, и ты непременно попросишь спеть, – разведя руками констатировал я.

Она улыбнулась, как будто своим мыслям.

– Наверно так и будет. А что тут плохого?

– А пою я скверно и даже отвратительно, – пришлось сознаться мне.

– Совсем?! – не поверила моя гостья.

– Увы! Без сомнений. А в гитаре не важно как ты играешь – главное как ты поешь.

– Не задумывалась, – с нотками сожаления промолвила она.

– Это правда. Ты знаешь, сколько заблуждений окружают нас, – это была ключевая фраза. Спусковой крючок. Я почувствовал, что меня понесло. Если девушка нравилась мне, меня несло. И чем сильней – тем больше, и я продолжил не в силах совладать с собой, – это и в живописи и литературе так. Люди думают, если человек умеет рисовать, то он уже художник.

– Вы так не считаете?

– Человек, который может точно нарисовать, еще совсем не художник, он просто хорошо владеет карандашом. Он ремесленник, а не творец и возможно им никогда не станет. Так можно любого учителя русского языка назвать писателем. Да! Он грамотно пишет, правильно излагает на бумаге свои мысли, возможно даже прекрасно разбирается в литературе и учит учеников, как писать сочинения – но все же до писателя ему далеко. До хорошего я имею в виду.

– Пожалуй насчет учителя, я с вами соглашусь. А у вас на гитаре шесть струн или двенадцать?

– Шесть – одинарный набор.

– Жаль конечно!

Мне осталось непонятным, что ей было жаль: или то, что струн только шесть – или, что у меня голоса нет. Я не успел ей ответить, как Маша неожиданно заметила состояние моей одежды.

– А что с вами? Вы тоже с ног до головы? – удивилась она, увидев меня, насквозь промокшего.

– Я люблю ходить в дождь, – пробормотал я, не задумываясь, первое, что пришло на ум.

– Вы не боитесь грозы? – удивилась она, оглядывая меня недоверчиво и со скептицизмом в лице.

– Я люблю её, – заверил я без тени сомнения. – Гроза в июле – прекрасно!

– Это все равно холодно, неуютно! – неуверенно возразила девушка.

– Первую минуту! А потом здорово: только нельзя стоять.

– Бр-р-р! – сжав кулачки, выпалила она.

– Надо двигаться.

– И вы один – так долго ходили по дождю?! – изумилась она.

– Ходил. А как дети бегают по лужам и получают удовольствие, – продолжал я нести околесицу. – Это как настроиться. Вспоминаются ощущения чего-то давно забытого и утраченного. Такой заряд: энергии, бодрости… нового и свежего!

– Вы так вкусно рассказываете! – удивленно и с интересом промолвила моя гостья.

– Потому что это правда, – соврал я.

– В этом наверно, что-то есть? – неуверенно предположила девушка и слегка задумалась.

– Конечно – какие сомнения!

– Может и мне попробовать – возьмете меня? – неожиданно предложила она.

– Наверное! – смущенно улыбнулся я.

– У вас сомнения насчет меня? – сморщила она лобик, и капризно вытянула губы.

– Ничуть. В следующий раз обязательно.

– В следующий? – разочарованно протянула она.

– Конечно.

– Почему в следующий? – недоумевая, спросила меня Маша.

И мы встретились глазами, и я утонул в них. Так хороши они были. Так волновали меня. Я определенно чувствовал, что со мной что-то происходит.

– В очередной раз непременно, – как мантру пробубнил я, чтобы хоть что-то ответить.

– А зачем ждать? – сказала она, и глаза ее озорно заблестели.

– Ты серьезно? – немного опешил я, прикусывая губы.

– Конечно! Только сейчас! И сию минуту! Иначе, … иначе… в общем: или не будет дождя, или меня, или вообще ничего!!

– Как же так Маша?! – недоумевал я. – Ты только просохла?! – пытался образумить я ее.

– Я все равно пойду – если пойдете вы! – решительно промолвила она и посмотрела на меня открыто, и даже дерзко. Ее взгляд и голос привели меня в легкое замешательство. Мне показалось в эти секунды, что незримая преграда ломалось в наших отношениях. Видимо Маша, тоже почувствовала это, и в глазах ее, одновременно с вызовом и бесстрашием, читалось что-то еще. Она смотрела на меня долго и неотрывно – дожидаясь моего ответа. Наконец я не выдержал и сказал не совсем уверенно:

– Без шуток…?!

– Конечно! – глаза Маши горели огнем.

– Готова? Мы сейчас пойдем в дождь? – спросил я, хотя это было лишним, я понимал, что она не отступит.

– Мы пойдем в дождь!!!

Вот это был поворот! Ночь, дождь как из ведра, всполохи грозы, а мы решили покинуть наш дом.

Взявшись за руки, мы вышли в ночь, и ледяные струи огненным холодом беспощадно полились нам за шиворот, проникая всюду, где только находили сухое местечко. Скоро таких мест не осталось, но нам не было плохо. Нам напротив, было очень хорошо. Я приостановился, не отпуская ее ладонь: она с ходу по инерции развернулась на полушаге. Мы оказались лицом друг к другу. Я не отпускал ее руку, нашел в темноте вторую. Она приблизилась ко мне: близко, потом еще ближе, потом вплотную. Струи дождя текли по голове, лицу, распущенным волосам Маши. Темные волосы фосфорически поблескивали, обрамляя овал лица, и бросали на него таинственную зыбкую тень. Свет из окон веранды скрадывал черты, и нельзя было рассмотреть ее глаз. Они казались очень глубокими и черными – как смотришь на дно бездонного колодца. Мы стояли очень близко, и я чувствовал ее маленькую теплую грудь. Она доверчиво не отстранялась.

– Хотите, я научу вас целоваться? – сказала она вдруг – и засмеялась.

– Что? – не расслышал я из-за близкого раската грома.

– Если вы меня не поцелуете – я могу это сделать сама!! – почти прокричала она звонко и весело.

– Маша!!! – взволнованным шепотом проговорил я, и нежная волна благодарности захлестнула меня.

– Я, правда – умею!

Я нагнулся и бережно вскользь поцеловал ее: в голову, в мокрые волосы, потом в лоб, глаза и, наконец, добрался до ее скользкого холодного рта. Я целовал ее не нежно и трепетно, а немножко грубо, поворачивая голову и не давая ей дышать. Она держала свои руки на моих плечах и тянулась вверх, привставая на носочках. Дождь лил и лил, а нам было хорошо. Какой это был дождь! Мы не замечали его холодных струй. Мы были так близки, мы были одним целым. Это было вожделение! Восторг и маленькое сумасшествие в одном стакане. Что делалось с нами?! Разве это можно описать! Я дрожал, но не от холода, от близости, от того что она рядом, что мы могли позволить это себе. И она дрожала в ответ! Мы были на вершине блаженства.

– Вы не обманули меня! Дождь это здорово! – воскликнула Маша, немножко отстраняясь и переводя дыхание.

– Маша, откуда ты взялась?!! – с восторгом произнес я.

– Я «Никто»! – шаловливо и с вызовом промолвила девушка.

– Как это? – сделал я вид, что не понимаю.

– Я девушка «Никто!». И зовут меня «Никак!», – дурачась обронила она.

– Ты классная девчонка. И что ты со мной делаешь?! Я не могу от тебя оторваться.

Маша опять засмеялась счастливым смехом радостного ребенка.

– Это сон, – прошептала она, – и нам все привиделось.

– Ты так считаешь?

– Считаю.

– Во сне можно многое…, – многозначительно пробормотал я.

– Ну-у-у-у-у, – затянула она в раздумье… и после длинной паузы согласилась, – в общем да!