Идеалист. Психология в художественной прозе

III

Я продолжал учебу в университете, а в конце каждой недели с нетерпением ожидал встречи с тайным и красивым видением нашего мира на лекциях Марины Мирославовны. Как и Аня, я ничего не рассказывал ни друзьям, ни тем более родителям. Думаю, мое частое отсутствие и поздние возвращения домой они относили на счет моей увлеченности прекрасным полом. Но родители знали лишь о существовании Ани, поэтому их это особо не беспокоило. Я же их представление о нас с Аней как о паре влюбленных не торопился развенчивать.

Лекции Марины Мирославовны с каждым разом становились все увлекательнее. Мы уже прошли Платона, Сократа, Аристотеля и Плотина, впереди был Пифагор и его первая в истории философская школа. Эти мыслители были мне знакомы из университетского курса, но раньше они не вызывали во мне никаких чувств, кроме скуки. Теперь же я не замечал, как пролетало время. Из уст этой женщины все звучало иначе. Каждая лекция Марины Мирославовны сопровождалась красивыми мифами, легендами, притчами и очень часто яркими примерами из жизни. В конце занятия она всегда рекомендовала литературу. Я купил себе толстую тетрадь в клеточку с изображением древнегреческой мраморной статуи. «Влюбленный Арей» – так было написано на обложке. Я тщательно вел конспект и каждый раз сожалел об окончании занятия. В плане программы на полугодие стояли пифагорейцы, неоплатоники, стоики и отдельным курсом теософы. Это означало, что мы будем изучать не только философию, но и эзотерику. Прозвучали совершенно новые для меня имена – Николай Рерих, Рудольф Штайнер, Алиса Анна Бейли и Елена Петровна Блаватская. На них мы будем останавливаться подробнее в будущем. Но это только для тех, кто после вводного курса пожелает продолжить обучение. Мне было все равно, что изучать – древние цивилизации, философию, эзотерику, – лишь бы из уст Марины Мирославовны. Я готов был слушать и слушать эту женщину. Я напрочь позабыл первопричину своего визита в Братство. С Анютой мы больше не ссорились, а причина нашего раздора стала теперь нашей с ней общей тайной.

Близились новогодние праздники. Я сдал сессию в университете, и был волен как ветер. В отличнейшем расположении духа я прибыл на завершающую лекцию нашего вводного курса с Мариной Мирославовной. Еще издали в окнах актового зала, где у нас обычно проходили занятия, я заметил праздничные огни. Я взбежал на второй этаж и увидел, что слушатели стоят в коридоре. За полгода обучения почти всех я знал в лицо. По громкой музыке, доносившейся из зала, было ясно, что новогодний корпоратив в самом разгаре и его скорого завершения не предвидится. Дверь распахнулась, и из зала вышли две женщины в обнимку, под хмельком, с дождиком, обмотанным вокруг шеи, и направились в конец коридора. Это означало, что лекция отменяется и у меня не будет возможности в очередной раз насладиться чудным мгновением длиною в два с половиною часа. Я был расстроен, вышел на лестничную клетку и облокотился на перила. Этажом ниже на перила легла женская рука. Я отметил тонкое запястье и серебряное кольцо с синим камнем на пальце. Эту руку я узнал бы из тысячи. Мне навстречу поднималась Марина Мирославовна. Я выпрямился и стоял, как солдат, по стойке смирно, не шевелясь.

– Почему вы здесь? – спросила Марина Мирославовна и посмотрела на часы.

– А там занято, сотрудники празднуют Новый год! – отчитался я.

– Да? Странно. Меня никто не предупреждал. Сейчас выясним. Идемте!

Я последовал за ней и готов был следовать хоть на край света. Первыми в коридоре Марину Мирославовну встретили ее приближенные. Я называл их так, потому что они сопровождали ее повсюду, присутствовали на каждой лекции и оставались до конца. После лекции ехали с Мариной Мирославовной в метро. В основном это были одни и те же ребята, изредка они менялись. За полчаса до начала лекции, всегда опрятные, в выглаженных белых рубашках, они стояли у входа и, мило улыбаясь и проверяя наличие абонемента, приветствовали слушателей. Если к ним обращались с вопросами, они любезно отвечали. Когда Марина Мирославовна просила протереть доску, кто-нибудь из дежурных тут же бросался выполнять ее просьбу. И делал это радостно, с энтузиазмом. Абсолютно определенно я ревновал ее к ним. В душе я порадовался, что опередил их и успел проинформировать Марину Мирославовну раньше, чем они. Марина Мирославовна направилась прямо в зал. Как я и предполагал, ради нас пир никто не отменил. Как только Марина Мирославовна возвратилась, попросила всех подойти поближе. Я уже было подумал, что речь пойдет об отмене сегодняшнего занятия и о следующем полугодии, но был приятно удивлен и чрезвычайно обрадован новостью: весь наш поток был приглашен в Дом Братства на чай! Дежурные должны были оставаться на месте до прихода последнего опоздавшего. На листе бумаги они начертили схему и обозначили маршрут, указав адрес. Пока люди подходили к ребятам с вопросами и уточнениями, Марина Мирославовна ожидала на улице. Где находится Братство, я уже знал, поэтому тоже вышел. Шел снег, она стояла без шапки, и, казалось, ей вовсе не было холодно. Как только собралась первая группа, в которой, естественно, оказался и я, Марина Мирославовна предложила следовать за ней и возглавила процессию. Маршрут был довольно прост, нужно было дойти до метро, а там прямая линия, без пересадок. Мы вышли через арку и перешли дорогу. Снег падал на землю крупными хлопьями, под которыми серость городского асфальта исчезала на глазах. Хоть уже и была середина декабря, но это был первый снег. Улицы были украшены еще в ноябре месяце, но ощущение праздника без снега не наступало. Каждый бутик, пользуясь случаем привлечь внимание клиентов, оформлял не только свои витрины, а развешивал светящиеся гирлянды везде, где только было возможно, и на столбах, и на деревьях. Но никакие, даже самые изысканные, светящиеся украшения, придуманные людьми, никогда не смогут заменить не нами придуманный снег. И вот только теперь все преобразилось. Яркие огни фонарей и витрин на сплошном белом фоне выглядели совершенно иначе, уютно, почти сказочно. Хлопья были такими огромными, что можно было разглядеть рисунок каждой падающей снежинки. Но для по-настоящему праздничного настроения требовалось чудо. То, что со мною происходило, сложно было назвать как-нибудь иначе. Мне казалось, что я попал в иное измерение, настолько изменилось мое восприятие всего вокруг.

Марина Мирославовна шла впереди и разговаривала с кем-то. Я тоже мог идти рядом с ней, принять участие в разговоре, задать какой-нибудь вопрос, но решил сохранять дистанцию. Я ни на секунду не упускал ее из виду, ловил каждое ее движение, я был рядом, я чувствовал ее, охранял ее. Взглядом я впивался в каждую снежинку, которая касалась ее волос, таяла и превращалась в маленькую блестящую капельку. Для меня это приглашение в Дом Братства было все равно, что приглашение к Марине Мирославовне домой. Я шел за ней и думал, как замечательно вот так идти, идти в неведомое, следовать за умной, красивой женщиной, быть в ее власти, верить ей. Мимо с озабоченным выражением на лицах пробегали люди и не замечали ничего необычного. Для них все было, как всегда. В конце рабочей недели они возвращались с работы, желали скорее добраться до своего дома, укрыться в нем от снега, холода и по-пятничному щедро поужинать. Для меня же теперь не существовало ни холода, ни голода. Я жадно вдыхал морозный воздух.

Мы спустились в метро. Народ отряхивал с себя снег. Возле кассы образовалась очередь. Марина Мирославовна, стоя у турникета, что-то искала в портфеле. К счастью, в кои-то веки у меня оказалось целых два жетона, и я тут же протянул ей один. Она нашла, что это весьма кстати, поблагодарила и поспешила бросить его в автомат. На эскалаторе я спустился на пару ступенек и оказался прямо перед ней. Ее собеседники остались позади. Мы с ней были одни. Ее пальто было расстегнуто. Я стоял к ней лицом и еле дышал.

– Когда приедем, ты мне напомнишь про жетон, ладно? А то я могу замотаться и забыть.

– Что вы, не нужно, – только и сказал я, а сам подумал, что отдал бы ей все существующие жетоны, только чтобы вот так стоять с ней рядом.

– Спасибо, что выручил!

– Рад быть вам полезным!

– А тебя кто к нам привел? Не помню всех имен и фамилий… Такая красивая русая девушка, Аня, кажется?..

– Аня, да! Мы вместе учимся в университете!

– Хорошая девушка. А сейчас прошу прощения, – и Марина Мирославовна поспешила к группе людей, которые уже стояли внизу у платформы. Ожидая остальных, мы пропустили два поезда и сели в третий. Я зашел в один с Мариной Мирославовной вагон, в соседние двери, и стал так, чтобы видеть ее. Марина Мирославовна села, а группа слушателей обступила ее со всех сторон, скрыв от моих глаз.

Марина Мирославовна открыла калитку и, пропуская всех вперед, просила проходить в дом, где нас должны были встречать. Я впервые ступил на порог Братства. Все это время не переставал идти снег, на кустах и деревьях образовались снежные шапки. От этого дом со светящимися в нем окнами, посреди заснеженного сада, казался теплым и уютным. Дорожка к дому была тщательно расчищена. Нас действительно встречали. В прихожей, приветливо улыбаясь, стояли две девушки. По обе стороны, вдоль стен, имелось множество вешалок, и все они были заняты. Это означало, что наша группа не первая и далеко не единственная, в доме было полно народу. Чтобы потом легче было отыскать, я повесил свою куртку на чье-то пальто с самого края, у двери. Тех, кто уже разделся, девушки приглашали пройти в зал – в просторную, хорошо освещенную комнату. Когда я вошел, в ней уже осваивались несколько человек из нашей группы, они ходили и осматривали все вокруг. Осмотрелся и я. Сразу же у входа, в углу, находилось черное пианино. На нем лежали аккуратно сложенные в стопку журналы и компакт-диски, на краю стоял небольшой магнитофон, подсвечники и ваза для цветов. В торце комнаты, между пианино и окном, красовалась нарядная елка. За елкой возвышались две белые колонны в древнегреческом стиле с завитками-волютами. Между ними я заметил небольшое углубление в стене, в котором разместилась скульптура, похоже, из гипса, имитирующая антик. Народ все прибывал. Люди начали расставлять стулья и рассаживаться. Из коридора донесся голос нашего преподавателя, и я поспешил к двери. Марина Мирославовна как раз поднималась по деревянной винтовой лестнице, которая вела на второй этаж. Меня она не заметила. Перед входом в зал на стене висело расписание, которое я принялся изучать. Все графы в нем по дням недели, включая выходные, были заполнены. Дальше по коридору, за залом, были и другие помещения, но я решил вернуться в гардеробную. Там, когда раздевался, я заметил длинный стеллаж с книгами вдоль всей стены. Возле него, напротив входной двери, стояло кресло и стол, на столе был компьютер, телефон-факс и журнал для записей. Я стал рассматривать названия книг. На свое место вернулся дежурный и сказал, что все эти книги продаются и любую из них при желании можно приобрести. Я поблагодарил за информацию и продолжил осмотр. За мини-приемной я обнаружил что-то вроде комнаты отдыха. Выбирая книгу для покупки, можно было присесть за журнальный столик и просматривать литературу сколько душе угодно. Экзотические растения в огромных горшках, расставленных по углам, являлись частью интерьера. Я вернулся к книгам и пробежал глазами по корешкам. Почти каждая книга привлекала внимание. Чего там только не было! И «Магия и тайна Тибета», и «Книга мертвых», и Марк Аврелий, и Далай-Лама, и «Буддизм. История и современность», и «Сто Великих людей мира»… Я рассматривал бы книги и дальше, но всех снова приглашали в зал. У них он назывался лекционным залом. В мое отсутствие здесь появился стол, уже были расставлены чайные приборы и красовались всевозможные пирожные, кексы, булочки и кренделя. Я искал глазами Марину Мирославовну. Ее нигде не было. Возле пианино я заметил девушку, чем-то напоминавшую Марину Мирославовну. Я еще не определил, чем именно она ее напоминала, может, стилем одежды, прической, жестами или сдержанностью в поведении, но было ясно, что она в Доме частый гость. Девушка зажгла свечи и ароматическую палочку, включила приятную музыку, а на елке замигали разноцветные огоньки. Как только она потушила свет, два помощника Марины Мирославовны, которых я постоянно видел на нашем вводном курсе, внесли в зал подносы с наполненными красным и белым вином бокалами. Вслед за ними вошла сама Марина Мирославовна и попросила минутку внимания. В зале воцарилась тишина. За это время она успела переодеться. Как только я увидел ее в темно-синем платье в свете свечей и елочных гирлянд с бокалом вина в руках, я сошел с ума от ее красоты. Она была восхитительна. Я набрал в легкие воздух, замер и не решался выдохнуть.

Как только народ разобрал вино, Марина Мирославовна начала свою речь.

– Дорогие друзья, я очень рада приветствовать всех вас здесь, в Доме. Эта встреча планировалась в любом случае, просто чуть позже, и даже хорошо, что она состоялась в такое замечательное, предпраздничное время!

После гула одобрения, который пронесся по залу, Марина Мирославовна продолжила:

– Все вы прослушали ознакомительный курс лекций. Это самое начало, и кому интересно, тот может идти дальше и продолжить обучение в нашей школе. Вы, наверное, уже успели заметить, что в стенах этого здания помимо лекций проводятся и культурные мероприятия. Не буду сейчас вдаваться в подробности, ведь мы собрались, чтобы отпраздновать окончание курса и наступающий Новый год. Так давайте это и сделаем. Наверное, у вас имеются вопросы, вы все их сможете мне задать, но чуть позже. А сейчас давайте выпьем за новую точку отсчета в нашем развитии. Новый год – это праздник, когда можно подвести итоги и наметить новые горизонты с новыми целями и новыми мечтами. С наступающим Новым годом, дамы и господа!

Раздался звон бокалов. Все помощники Марины Мирославовны оказались тут как тут возле нее и пили вино, глядя на своего учителя. Я тоже пил, глядя на Марину Мирославовну, пил не отрываясь, до дна.

IV

После Нового года и рождественских праздников помимо лекций в своей группе в Доме я повторно посещал курс Марины Мирославовны. Аня отказалась слушать одно и то же в третий раз. Для меня это был второй раз, и я ходил без нее. Лекции в Доме со своей группой я слушал только потому, что это предусматривалось правилами Братства, к тому же я получал возможность находиться там, где бывала Марина Мирославовна в свободные от лекций на вводном курсе дни. А это являлось для меня самым важным. Лекции в Доме меня разочаровали. По сравнению с Мариной Мирославовной молодой лектор выглядела профаном. Ею оказалась та самая девушка, которая зажигала свечи в предновогодний вечер. Мы с ней были приблизительно одного возраста. Звали ее Юлией. Мне все-таки не показалось, она действительно походила на Марину Мирославовну. Она так же одевалась, так же двигалась, ее интонация и жесты были точной копией! Из чего я мог сделать только один вывод – Юлия много и тесно с ней общается. Я испытывал к ней симпатию уже только поэтому. Но в остальном… Она очень старалась и тщательно готовилась к каждому занятию, это было видно. Материал излагала вроде бы складно и последовательно. Но я все равно оставался глух к ее словам. Это было совсем не то. В Юле было желание и усердие, но до Марины Мирославовны она еще не доросла. На каждой своей лекции эта женщина демонстрировала страсть и интеллект. Когда она говорила, ее глаза горели, она точно знала, о чем говорит. Ее речи были пронизаны уверенностью и энергией. Я не пропустил ни одной ее лекции раньше и не пропускал сейчас. Я снова вел конспект. Темы были все те же, но каждый раз я открывал для себя что-то новое. Особенно внимательно я следил за любыми отступлениями от темы и обращал внимание на ее слова «мне нравится» и «я люблю». И как только Марина Мирославовна называла произведения и авторов, которые нравятся лично ей, на следующий же день я несся в книжный магазин. Безусловно, я мог бы воспользоваться и библиотекой, но не хотел. Я не раздумывая покупал все книги, о которых упоминала Марина Мирославовна. Из всего приобретенного некоторых авторов приходилось откладывать на потом, так как они были слишком сложны для меня. В основном это были философы. Но я периодически держал эти книги в руках, листал, и, возвращая их обратно на полку, испытывал воодушевление, а также надежду вернуться к ним в ближайшее время. Мне хотелось прочесть все, что прочла она. Из художественной литературы моим бесспорным фаворитом стал Герман Гессе. Теперь на вопрос о любимом писателе, не мешкая ни секунды, я называл его имя. «Игру в бисер» и «Паломничество в страну Востока» я буквально проглотил. С тех пор слова «братство» и «орден» меня нисколько не смущали. Этот писатель настолько мне нравился, что я был счастлив прочесть его следующую книгу и искренне расстраивался, когда оказывался на последней странице его очередного романа. На «Демиана» у меня ушло всего полночи. А уже на следующий день с самого утра я держал в руках «Нарцисс и Гольдмунт». На очереди были «Сидхартха» и «Гертруда», обе книги уже красовались на самом видном месте в книжном шкафу.

Конечно же, я прочел всего Гессе! Ни одно его произведение не оставило меня равнодушным. Я был бесконечно благодарен Марине Мирославовне за этого автора, а автору – за его труд. Уж он-то, когда писал, точно думал и заботился о своих будущих читателях. Взявшись учить, передавая свой опыт, он выстраивал те самые ступени к таинствам человеческой души, о которых упоминала Марина Мирославовна на одной из своих первых лекций.

Повторно на вводный курс из нашей группы ходил я один. Остальные довольствовались изучением материала в изложении незрелой, но приятной и старательной Юли. По сути, это было фрагментарное повторение уже пройденного с Мариной Мирославовной. Мне сложно было смириться с такой подменой. Своим учителем я хотел видеть только Марину Мирославовну, но она из полугодия в полугодие вела только вводный курс. На внутренних лекциях в Доме я скучал и часто их пропускал. Дружбу ни с кем из своей группы не водил и в Братстве старался не задерживаться. После лекции сразу же шел домой.

Учебный семестр пролетел быстро. Не успел я оглянуться, как сдал очередную сессию в университете. Увлечение философией, чтение книг и посещение лекций три раза в неделю нисколько не повлияло на мою успеваемость. Почти все я сдал на «хорошо», чему был рад.

– На прошлой лекции вы задавали вопросы, но у нас не оставалось на них времени. Я не забыла. Итак, о любви. Наиболее близкое мне определение: «Любить – это не значит смотреть друг на друга, любить – значит вместе смотреть в одном направлении». Это Экзюпери, – Марина Мирославовна открыла книгу Антуана де Сент Экзюпери «Цитадель», которую держала в руках. Далее, с вашего позволения, я зачитаю: «Любовь – тоже восхождение. Не думай, что достаточно знать о любви, чтобы ее узнать. Обманывается тот, кто, блуждая по жизни, мечтает сдаться в плен. Краткие вспышки страсти научили его любить волнение сердца, он ищет великую страсть, которая зажжет его на всю жизнь. Но скуден его дух, мал пригорок, на который он взбирается, так откуда взяться великой страсти? Умеющий любить непременно встретит красавицу, которая воспламенит его сердце, но, видя, как он пламенеет, люди убеждаются в могуществе прекрасных лиц – и ошибаются. Но повторяю, сказав «гора», я обозначил ее для тебя, а ты рвал цветы, тебя в горах колола ежевика, ты дышал на вершине полной грудью, у тебя кружилась голова над пропастью. Просто сказав «гора», нет полноты понятия и не видна суть». И закончим нашу сегодняшнюю лекцию словами ливанского философа, писателя и художника Джебрана: «Когда любовь поманит вас – следуйте за ней. Хотя пути ее тяжелы и круты. И когда ее крылья обнимут вас – не сопротивляйтесь ей. И когда она заговорит с вами – верьте ей…». На этом все. Наш курс подошел к завершению. Спасибо за внимание. Если есть вопросы, с удовольствием на них отвечу.

Полгода назад я не слышал этой лекции. Но когда мы гуляли с Аней, кажется, она цитировала этого самого Джебрана. Быть может, это та лекция, которую нам тогда не дали провести из-за новогоднего праздника. Вряд ли я пропустил бы лекцию о любви. Теперь я ее услышал, а впереди лето…

Я должен был срочно что-нибудь предпринять. Просто так по окончании такой лекции встать и уйти я не мог, ведь разлука предстояла долгая, до сентября! В конце почти каждой лекции отводилось немного времени на вопросы слушателей. Спрашивать можно было вслух, подняв руку, или же передать записку с вопросом. Если Марина Мирославовна находила вопрос актуальным для всей аудитории, то она зачитывала его и отвечала во всеуслышание. Если же нет, то автор записки мог подойти к ней уже после лекции и услышать ответ. Дрожащей рукой я вывел в своей тетради: «Я Вас люблю». И ниже подписал – Александр Григорьев. Затем я вырвал лист из тетради, сложил его в несколько раз и передал парню, сидящему впереди. Внутри у меня все замерло. Я перестал различать звуки, и только каждый удар сердца отдавался в голове, словно удар молота. Мое послание перемещалось из рук в руки и с каждой секундой стремительно приближалось к адресату. Я сидел в седьмом ряду. Секунды казались мне вечностью, и наконец записка оказалась у нее в руках. Пока она разворачивала листик, внутри у меня все похолодело, и я боялся, что вот-вот потеряю сознание. Марина Мирославовна пробежала по строке глазами, сложила бумажку и опустила в карман своей жилетки. Отыскать меня взглядом было несложно, так как я сидел с краю, возле прохода. Она объявила, что лекция окончена, и только мельком глянула в мою сторону. Любознательные слушатели, как обычно, ее обступили. Я же поспешил к выходу. Когда я выбежал на улицу, солнце уже зашло. Был теплый майский вечер. Раньше я не обратил бы на это никакого внимания. Теперь же я замечал все: снег, дождь, солнце, людей, день, ночь, время года. А весь мир для меня теперь был разделен надвое – до моего признания и после.

За прошедший год я, как никогда ранее, много услышал и прочитал о том, как нужно жить, к чему стремиться, у кого учиться и чему следовать. Все, что я услышал об ученичестве, с моей учебой в университете не имело ничего общего. Свой статус студента я воспринимал, скорее, как обязанность, нежели как призвание. Мне нужно было окончить университет, так говорил мой папа. К большинству предметов я не испытывал никакого интереса, изучал их через силу, потому что надо. Кое-кто из моих друзей уже имел опыт офисной работы, о которой я был наслышан как о рутинном и совершенно неинтересном занятии. Зато платили деньги. А за интересную работу, то есть творческую, не платили вообще или платили так мало, что на них невозможно было существовать. Признаться, такие перспективы меня пугали. Мир рутины еще не успел опутать меня своими сетями. Душа моя стремилась к иному. Лекции Марины Мирославовны пришлись как раз вовремя, они погрузили меня в мир мечты и идеала, романтики и свершений. Этот мир и мир, в котором жил я и все остальные, были совершенно разными. Точка соприкосновения между ними отсутствовала. Эпоха тайн и мистерий канула в Лету и казалась вымыслом. Прочитанные за последнее время книги и философия Марины Мирославовны будоражили кровь, наполняли энергией, давали надежду. И вот ты полон сил и готов к свершениям, но энтузиазм вдруг испаряется, столкнувшись с реалиями нашего времени. И чем больше я думал о высоких материях, тем меньше я понимал, как полученные знания и имеющуюся энергию применить на практике. Где в наше время найти Гуру, где встретить единомышленников, как соотнести духовные устремления, быт и другие социальные нормы? И еще миллион вопросов! Очевидны были только две вещи – один в поле не воин и каждая теория требует практического подтверждения.

На протяжении почти целого года я видел Марину Мирославовну один, иногда два раза в неделю. Вводный курс читался для двух различных групп, для каждой из которых был выбран отдельный день недели. Среда – для одной группы и пятница – для другой. Когда я сильно скучал по Марине Мирославовне, я ходил в обе группы. Таким образом, каждую неделю между лекциями мне нужно было ждать один раз – четыре дня, а один раз – день.

Я все больше и больше привязывался к Марине Мирославовне. Выходило так, что некоторые из ее лекций я слушал уже в третий раз, второй год подряд, и второй раз за одну неделю. Но каждый раз я открывал для себя что-нибудь новое в словах, во взгляде, в жестах. Мне казалось, что все Братство – это она. Она главная, и никто, и ничто в Братстве не может обойтись без ее участия, без ее мнения, без ее одобрения. У меня не было ощущения, что я что-то пропускаю, например, лекции своей группы в Доме. В те редкие дни, когда я все же попадал в Дом, мне было странно отмечать тот факт, что там все оставалось по-прежнему, лекции шли своим чередом, дежурные оставались на своих местах, а члены Братства так же внимательно слушали и записывали слова другого лектора, не Марины Мирославовны!

В одну из пятниц Марина Мирославовна не пришла на свою лекцию. Ее помощники объявили, что она заболела, и просили не расходиться, так как занятия все равно состоятся. Читать будет другой лектор. Я не стал дожидаться. Мне это было совершенно не интересно. Никого другого я слушать не собирался. Марину Мирославовну я видел в прошлую среду и теперь, возможно, увижу ее только в следующую. Перерыв составит почти неделю! Мне захотелось увидеть ее, как никогда ранее. Но что я мог поделать? Я знал, что ее приближенные служили ей верой и правдой и по первому зову кинулись бы выполнять любое ее желание, любую просьбу. А что мог я? Навестить ее, преподнести цветы, много цветов, сделать все, что пожелает, лишь бы она скорее поправилась? Я даже не знал, где она живет! Сомневаться в том, что ее обеспечат всем необходимым, было бы глупо. Они имели возможность быть с ней рядом, а я нет.