Шесть дней месяца Авив. Повесть параллельной жизни

– Друзья у меня как раз нормальные. Я теперь только понял, что есть еще люди на свете. А то говорили, что история кончилась. У нас каждый личность, занят каким-нибудь делом. Я вот инфоцентром, хотя времени много уходит.

– Чем-чем?

– Инфоцентр – такая свободная, некоммерческая площадка, мы сами ее организовали. Для дискуссий, концертов, киносмотров, других всяких штук. Назвали «Авант».

– Что за дискуссии? Где это? И кто туда ходит?

– Ходят кому не лень. И кому жаль тратить себя на ерунду. Кто способен мыслить или хотя бы рассуждать.

– У вас, конечно, не ерунда. Хотел бы верить. Дышать, глотать и переваривать еду учить никого не надо, а вот мыслить… Мысль, знаешь ли, не в числе обязательных функций организма, особенно молодого.

– Конечно, никто у нас и не сидит в роденовской позе. Лучше действовать. На днях провели фримаркет, пришло человек шестьсот. Студенты, школьники, девушки из магазинов, абсолютно трезвые люди, не панки. Собрали кучу одежды и увезли раздавать, кто нуждается.

– После чего, наверное, млели от собственной доброты и красовались друг перед другом! Ничего плохого в этом нет, но я бы посоветовал тебе подумать, как сейчас говорят, чуть длиннее. Помогаешь бедным и неудачникам – признаешь тем самым свою вину перед ними. А эти бедные и несчастные привыкнут полагаться на чью-то помощь и вовсе разучатся работать. Добиваетесь справедливости? Но у тех, кому вы благодетельствуете, свое понятие о справедливости, они понимают ее как равенство. А равный доступ к благам и удовольствиям неизбежно приведет к общей пещерной дикости. Исторически доказано.

– Но ведь вы, успешные, между собой тоже стремитесь к равенству. Кто не имеет миллиарда – пошли на хер, так у вас выражаются? Вам бы восстановить контакт с реальностью. Время от времени выключать гаджеты. Дышать, думать. Чаще ходить пешком. Слушать музыку, настоящую, вроде Баха. Вечером смотреть на звезды…

Отец смотрел на него с любопытством, но без всякого раздражения.

– Постой, вот ты и проговорился. И я узнаю, что, во-первых, ты сноб, к жизни относишься эстетски, судишь обо всем свысока. Во-вторых, свою свободу выбора уважаешь, а права других нет. Тебя на этом легко поймать.

– Кому ловить-то? Разве кто-нибудь сейчас способен услышать другого? Думают, что просто сбои в программах. Необычные формулировки, новые тексты… Многим они могут казаться абсурдом, отклонениями от здравого смысла, от рациональности. Но они несут в себе сигналы…

– Это не вы пишите на заборах «антифа» и go vegan? – нетерпеливо прервал Магнер-старший.

– Сам я не пишу ничего, хотя, кстати, тоже перестал есть мясо.

– Серьезно? Вот куда тебя занесло! Значит, как я понял, ты с теми, кто на словах против капитализма, осуждает «мир наживы». Мол, трудовой народ – справедлив и добр, а богачи – эксплуататоры, от них зло и порок. А ведь этому мифу столько же лет, сколько самому человеку. И сколько раз уж доказано, что это вздор, и вредный вздор. Да вы и сами, даже отказавшись от вина и мяса, пользуетесь всем, что дает экономика. Ездите в транспорте, едите не выращенный вами хлеб, болтаете по айфону…

– А разве вы сами растите хлеб или собираете машины? Ах да, вы же организаторы производства и обращения! Знаем мы эти теории! Бедные и эксплуатируемые сами виноваты в своем положении, генетически к нему расположены. Живут за счет преуспевающих и богатых, то есть фактически сами-то и есть эксплуататоры. Да, да, бесстыдно обирают тех, кто в Куршавеле платит за вызов девушки на два часа месячную, а то и годовую зарплату рабочих. Мы таких зовем каннибалами. С ними надо разбираться, и это, согласись, в ваших же корпоративных интересах.

И эту эскападу Магнер-старший терпеливо дослушал со спокойным и серьезным выражением лица, только морщинки у глаз выдали напряжение.

– Не боитесь, что вас причислят к экстремистам, со всеми вытекающими?

– Я думаю – могут, – согласился Гидон. – Когда кругом ложь, думать самому и говорить правду – уже экстремизм.

– Что одному правда, другому кажется ложью.

– Значит, ложь и правда для некоторых неотличимы? Потому и спят спокойно, хотя зачастую с психотропными средствами. Мы это знаем. И просто ждем, когда все поменяется, слепые сменятся на зрячих, поддатые на трезвых, мертвые на живых.

– Значит, потрясений не ждать? А пока будем учиться?

– Будь спок.

– Спасибо.

«Кто в юности не играл в радикала! – говорил себе Магнер, допивая в одиночестве бокал. – Вылупившегося птенца обратно в яйцо уже не засунешь. Ничего, пройдет и это, говаривал царь Соломон».

Каждая жизнь – борьба, и Магнер видел и осознавал, как Гидон борется, чтобы стать самим собой, получить право на собственную жизнь. Борется ни с кем-нибудь, а прежде всего с ним, с отцом, как библейский Иаков за место в истории боролся с Б-гом.

ПОВЕЛИТЕЛЬ ПУСТЫНИ

«Под вечер, когда жены выходят черпать воду», «когда наступает прохлада дня» – то есть, переводя язык Библии на привычный циферблат, в шестом часу пополудни – местность накрыл раскат величавой музыки, марш из «Аиды», падший ниоткуда, вроде как с самого неба. И мгновенье спустя с восточной стороны, из-за ближайшей горы, в черно-золотых нарядах, опять же оперного вида, показались ряды музыкантов. Они выходили из укрытия, подняв к небу серебряные трубы-хацоцры, ударяя в кимвалы и бубны, и стройной ритмичной поступью направлялись к лагерю. За музыкантами выступала живописная группа воинов, наряженных по-римски в светлые плащи и короткие юбки, с мечами на поясе и копьями в руках. Приблизившись к палаткам на полет камня, колонны рассредоточились двухрядным полукругом – впереди воины, музыканты за ними.

Обитатели шатров высыпали наружу. Музыка смолкла. После внушительной театральной паузы взревели рога-шофары (от звука которых, как известно, не устояли иерихонские стены) – и тогда из-за горы на авансцену с торжественной медлительностью стали выходить верблюды-арабианы. Их встрфетили криками восхищения и даже аплодисментами. Было на что посмотреть: верблюды были покрыты узорчатыми ковровыми попонами, оплетены ременчатой сбруей с множеством украшений и звучащих при ходьбе металлических пряжек. Держа за золотые цепочки, их вели закутанные во все белое, с завязанными до самых глаз лицами, проводники-бедуины. И только один из арабианов, последний, нес на себе седока. Подобно шейху, он восседал под вычурным балдахином в роскошном, укрепленном на верблюжьей спине, седле, хотя сам был одет – в контраст всей опере – в обычный серый костюм, к тому же из-за дороги изрядно помятый.

Вот это да! Ой вей! Все узнали в седоке Максима Арьевича Халдея,

ожидаемого с самого утра вождя и предводителя экспедиции. Он поднял руку, громко крикнул что-то – и весь караван замер. Музыканты заиграли туш, воины потрясли копьями, верблюд под наездником довольно изящно сложился – и Халдей, неловко вынимая ноги из попоны, сполз на землю. Этот человек был высок и худ, странным образом казался одновременно бодрым и изможденным, приветливым и в то же время угрюмым. Помахав рукой присутствующим, слегка прихрамывая и пошатываясь, он побрел к большому шатру. Два официанта в бабочках тут же вышли навстречу. Один из них держал поднос с напитками, другой – с сигарами и янтарным курительным прибором. Халдей взял фужер с водой и, повернувшись к каравану, дал знак отмашки. И вся процессия – дромадеры, музыканты и воины – со стуком, бренчаньем и вздохами развернулась, втянулась обратно в гору и исчезла за нею, как будто ее никогда и не было.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.