Побег

От дома Серого недалеко до гаражей. Через эти гаражи можно пройти коротким путём до причалов. Можно идти по дороге. Можно идти по крышам гаражей. Можно идти по большим серебристым трубам. Настроение немного улучшилось, потому что удалось договориться с пустотой в животе. Выдал ей немного воды и хлеба. Замолчала. Лёша решил пойти по трубам. Эти огромные трубы – словно серебристые дорожки. По одной такой трубе можно было идти вдвоём. Тесно, но можно. И трубы было две. С труб нельзя было падать. Потому что не везде можно было залезть. Он залез в нужном месте. Рядом с одиноким домом из девяти этажей. В этом доме жили две отличницы из класса. Больше отличниц в классе не было. Наверное, потому что дом отдельно стоит. С цифрой 23 сбоку. Большая и чёрная такая цифра. А на Лёшином доме была цифра 1. А на доме напротив была цифра 1а. Цифры эти что-то означали?

Под трубами росли большие растения. Не деревья. Потому что больших деревьев нет на Крайнем Севере. Это тоже отец рассказывал. В школе вроде бы тоже рассказывали. Школа осталась в рюкзаке. С вырванными из дневника страницами. С поддельными подписями. С поддельными оценками. Приходилось иногда каждый день менять страницы. Если писали какое-то замечание. Чтобы этого замечания дома не видели. А в школе видели поддельную подпись возле замечания. И все довольны. Теперь рюкзак в подвале. Школа далеко. Сегодня воскресенье. В понедельник в школу он не пойдёт. Пусть ищут. Ни с кем не хотелось разговаривать. Под трубами росли большие растения. С которыми можно было сражаться мечами. Не мечами, а палками. Было это в детстве. А детство прошло? Лёша не знал. Под трубами большие растения смотрели, как он проходил над ними всё дальше и дальше. Детство точно пройдёт, когда он будет идти по дороге через эти гаражи и курить, спеша к Наташе, которая учится в той другой школе. Через несколько лет это будет. Там же, где десятый и одиннадцатый классы.

Дорога через гаражи упиралась в другую школу. С другим номером. С другими детьми. С другими улицами и дворами. Всё здесь было другое. И ходить нужно было аккуратно. Потому что это не твоя улица. Лёша жил на улице Комсомольской. По трубам подходил к улице Полярной. Весь город был поделён на улицы. Однажды они вечером возвращались с Чухой откуда-то домой. Шли мимо улицы Колышкина. перед ними вынырнули четверо. Постарше. Сюда подошли. Пришлось повиноваться. Не догадались убежать. Чё тут ходите? Двое из четырёх схватили их с Чухой за воротники. Лёше ударили с головы по носу. Тепло растеклось под глазами. Слёзы выбежали на улицу. Ударом вышибло. С какой улицы? Комса. Чё вы сразу не сказали? Руки тут же отпустили воротники. Руки похлопали по плечам. Тот, кто ударил Лёшу, извинился. Не обижайся. Хорошо. Синяков от удара не осталось.

Солнце пригревало. Лёшу и трубы. Он решил посидеть немного. За спиной высилась гора. На этой горе стояли дома. Дома были строгими и одинаковыми. Дома были серыми и девятиэтажными. Гора – просто насыпь, но это он узнает намного позже, когда парень из параллельного класса спрыгнет с крыши одной из этих девятиэтажек. Лёша посмотрел налево. Там стоял одинокий двадцать третий дом. Куча гаражей. С ржавыми крышами. Где-то за ними выглядывал дом Серого. Его было еле видно. Словно он на цыпочках пытался высунуться и заглянуть сюда. Получалось только чердаком. Ещё не дорос. Где-то дальше подглядывающего дома были ларьки, булочная и его дом. Немного глубже был подвал, темнота и рюкзак. Ещё подальше была школа. Пустые и холодные кабинеты, недружелюбная учительская. Рядом со школой детский садик, который приютил его на своей земле. Дальше трубы-дылды и дорога с автобусами в большой город. Лёша посмотрел прямо. Там были бесконечные ряды гаражей. И ещё один одинокий дом. Такой же серый. Такой же строгий. За этим домом слегка блестел осколок моря. Точнее, залива. Какой это залив, Лёша? Кольский? Правильно. Ихтиандра звали именно на этом заливе. Лёша посмотрел направо. Ряды гаражей рассеивались, как прогнанные ветром тучи. За ними так же серели девятиэтажки. Были видны спины сопок, которые прикрывали всё тот же залив. Летом иногда эти сопки покрывались белыми пятнами, когда было жарко. Случалось это редко. Белыми пятнами белели белые люди. Направо – улица Полярная. Есть дорога сквозь неё. Есть обходной путь сразу на площадь перед причалами. Сквозь неё страшно. Лёша никого не знал на этой улице. Только в десятом классе познакомится много с кем. И с Наташей тоже.

Голод неудобно перевернулся в желудке. Будто ногами пнул. Хлеб очень быстро растворился в воде. Вот если бы Лёша был кустом! Фотосинтез заменил бы хлеб. Только воду не заменил бы. Тогда и убегать не нужно было бы. Тогда бы и никто не кричал. Тогда бы все были молчаливо довольны. Тогда бы он засыпал зимой, просыпался только летом. И не смог бы тогда зимой кататься с горок? Не смог бы строить снежные тоннели? Прыгать с крыш в сугробы? Не смог бы летом гулять во дворе? Не смог бы играть в казаки-разбойники по всей Комсомольской? Сложный выбор. Зато все были бы довольны. Не приходилось бы слушать постоянных нотаций. А как ты человеком станешь, Лёша? Родителей не слушаешься, в школе не учишься на отлично. Почему сегодня не убрались? Не успели, потому что посуды много было. Это он вслух не может произнести. Смотри в пол. Молчи. Бери ведро с тряпкой и вперёд. Посуду не помыли потому, что её было много. Освободились кастрюли. Они с братом не хотели есть. Когда они не хотели есть, то вываливали еду в пакет и выкидывали в подвал. Он в подвале ничего не увидел. Сейчас готов хоть простые макароны поесть. Даже без краснодарского соуса. Голод тянул свои руки к горлу. Пытался выбраться и закричать. Чего бы он не стал есть, так это молоко. Голод мгновенно съёжился. Лёша его ненавидел даже вспоминать. Мать как-то гонялась за ним по квартире, чтобы сделать укол и заставить выпить тёплое молоко с мёдом и луком. Голод обиженно притих. Когда он убегал от матери, то не знал, от чего бежит больше – от укола или молока. От макарон бы точно не отказался. Может, где-то в подвале лежат?

На площадь они ходили редко. Только по праздникам. И всегда там было очень много людей. Сегодня воскресенье. Даже не праздник. Тоже много будет? Вот он и узнает. Вчера туда не дошёл. Только рядом проходил, посмотрел издалека на огромную фигуру шагающего матроса с автоматом. Памятник «Алёша». В честь памятника его назвали? Было бы загадочно. Лёша встал и пошёл дальше по трубам. Редкие прохожие стали появляться на дороге через гаражи. Она так и называлась. Дорога Через Гаражи. Всё с большой буквы. Памятник Алёше. Тоже с большой. Или Алёша? Комса. Тоже с большой. Заброшенная Больница. Тоже. Говорили, что там был пожар, и вообще, больница была детской, дети там погибли. Поэтому тогда с Серым было страшно спускаться в подвал.

Трубы под ногами мялись. Алюминий? Не похоже. Магнита с собой не было. Иногда они с братом сдавали цветной металл. Много металла найти не могли. Чаще всего алюминий. Какие-то куски находили в гаражах. Самым дорогим металлом был титан. Ого! Где бы его найти? Титан был каким-то драгоценным. Его нельзя было найти. Потому что они его ни разу не видели. Можно было бы сейчас в гаражах найти немного металла. Сдать и купить хоть чего-нибудь поесть. Идти до пункта приёма далеко. Ещё дальше что-то тащить до этого пункта. Они как-то с Серым и братом охотились в гаражах на пустые баллоны из-под краски. В этих баллонах одиноко перекатывались шарики. Все шарики были разноцветные. У каждого из них была своя коллекция. Шарики часто пропадали – куда-то закатывались. Лёше тоже стоило бы куда-нибудь закатиться. Нужно дальше уходить. Чтобы не смогли поймать. Потом что-нибудь придумает. Трубы упёрлись в однокомнатный домик из белого кирпича. Как-то в нём он видел бомжа. Потому что внутри было тепло. Может, тоже тут остановиться? А если бомж придёт? Лёша просто спрыгнул. Трубы остались ждать позади. Как собака. Которая у него появилась ненадолго и пропала.

Собаку он очень хорошо помнил. Отец сказал, что это настоящий доберман. А почему у неё уши так висят? Потому что она ещё маленькая. Маленькая и коричневая. Кот её сильно боялся и жил по углам квартиры. Постоянно её выгуливал Лёша. Давай воспитывай. Как это? Лёша не знал. Поэтому водил её на поводке и бил, когда она не слушалась. Не слушалась она часто. Бил он её соответственно. Но внутри всего перекашивало. Какая-та непонятная сила сдавливала грудь. И выдавливала слёзы. Отчего он её жалел. А она всегда виляла хвостом. Абсолютно всегда. Даже когда разнесла всю квартиру, перегрызла всю обувь, пока Лёша спал, потому что ему было плохо, после чего он отчаянно бил её по морде обглоданной щёткой для обуви. Даже тогда она виляла хвостом и облизывала его руки. Это всё потому, что ты ничему её не учишь! Тогда он получил от родителей. Знал, что получит, когда проснулся и увидел этот бардак. Правда, не по морде и не щёткой. Тем же летом собака умерла. Потому что они её не отвели и не сделали прививки. Оставили у знакомой из соседнего дома, у которой был старый пекинес. Ведь он просил! Давайте сделаем! Вернёмся из отпуска – тогда сделаем. Сейчас не до этого. Теперь собаке не до прививок. Когда позвонили и рассказали, что собака сдохла, Лёша ушёл плакать на бабушкин балкон, чтобы никто не видел. Почему собака сдохла, а человек умирает? Ему было очень жалко собаку. У него так и не будет никогда собаки. Совсем никогда. По крайней мере до старости.

Дед

Ты знаешь, я пожил жизнь. Да. Жизнь пожил. Кое-чего о жизни знаю, побольше, чем ты. Правильно? Правильно говорю? Вот. Опыт какой-то наработал, был даже главным инженером, и даже подчинённые были. Значит, дед чего-то в жизни соображает, правильно? Вот. И если опыт какой-то есть, то можно и спросить, как в той или иной ситуации поступить, правильно? Ну, правильно говорю? Вот. Так ты возьми, позвони деду да посоветуйся. Чего ты смеёшься? Чего ты смеёшься? Я что, не прав? Вот и я говорю. Я же говорю не для того, чтобы ты делал, как тебе говорят, но хотя бы просто послушал. Чего ты слушаешь? Ах, меня ты слушаешь, ну это хорошо. Возьми да послушай деда, дед же, он ничего плохого не скажет.

Голос в трубке звучит скрипуче, как тысячелетний дуб на пронизывающем ветру. У тысячелетнего дуба свой тысячелетний опыт. Тысячелетний дуб видел многое. Вокруг дуба ходили, бегали, лежали, стояли, прятались, умирали, рылись, висели в петле, молились, мечтали, злились, затевали недоброе, страдали, плакали, смеялись, выдумывали, лгали, умоляли, добивались, прощали, помнили до смерти, обижались, обижали, наказывали, указывали, подсказывали, рассказывали, смотрели, думали, забывали, отстаивали, настаивали, отступали, нападали, падали, поднимались, упирались, сопротивлялись, сдавались, каялись, стеснялись, краснели, бледнели, угрожали, боялись, стреляли, стрелялись, прислоняли, прислонялись, преклоняли, преклонялись, уважали, презирали, уничтожали, стирали, возносили, превозносили, боготворили, свергали, прятали, делились, хранили, забирали, стирали, забирались, рвали, метали, сходили с ума, не щадили, убеждали, предавали, сметали, отдыхали, переводили дыхание, наблюдали, любовались, слушали, не слышали, замирали, свергали, даровали, назначали, не замечали, пристально следили, уводили, сводили, интриговали, плутали, путали, пугали, голодали, пировали, давали повод, сменяли одного за другим, шептали, корябали толстую кору, танцевали, устремляли, заводили, искореняли. Мимо тысячелетнего дуба бежали сотни лет, мельтеша незаметными днями.

Я же тебе всё говорю и говорю, рассказываю, как оно в жизни бывает, а ты по-своему делаешь. Что нет? Делаешь по-своему. И как с тобой разговаривать? Обычно? Это как? Я и так с тобой обычно разговариваю. Ты вот к деду приходил за советом? Ах, сейчас приходишь. А раньше почему не приходил? Дед ведь плохого не посоветует. Как-никак восемь десятков за спиной, есть чем поделиться, что рассказать, что посоветовать.

Он ведь даже не догадывается, почему Лёша не советуется с ним. Да и что вообще это значит – советоваться? Тысячелетний голос обиженно скрипел у него в ухе. Он ни с кем не советовался. Просто делал своё дело, жил свою жизнь, зарабатывал свой опыт, совершал свои ошибки. Потому что всегда с него спрашивали, требовали, критиковали, делали замечания, отчитывали, наказывали, указывали. Если бы ещё и советовался, то до сих пор бы не носил погоны капитана первого ранга, не был бы командиром подводной лодки. Советоваться хорошо, когда никуда не спешишь, когда хочется порассуждать, пофилософствовать. С дедом он всегда говорил аккуратно. Потому что даже тысячелетний дуб может завалиться и придавить собой. Старшее поколение всегда норовит научить. Пусть учит. Ему не сложно выслушивать слова, шуршащие не громче листвы на ветру.

Ты ведь у нас один. Воспринимай эти слова как хочешь, но у меня нет дочерей. А сын есть. Я же тебя из роддома забирал, отца твоего и рядом не было, уехал служить. С тобой вот постоянно общаемся, что-то да как-то чему-то учишься. Поэтому и сын. А другие родственники даже сообщения раз в неделю не напишут, даже не позвонят раз в месяц, чтобы просто спросить про здоровье, узнать, как дела. Я уже давно живу одним днём, что завтра будет – неизвестно. День прожил – уже хорошо. Далеко планы не построить. Хоть бы одна из дочерей спросила, как у отца дела. Никому не интересно. Вот поэтому и сын. Вот поэтому. Мать твоя пишет всегда один вопрос и потом пропадает. И как это называется? Я больше всего не терплю неблагодарность. Больше всего.

Лёша был единственным в семье, кто общался регулярно и со всеми. Конечно, насколько хватало времени на берегу. Он всегда знал, как у кого дела, почему кто-то с кем-то не разговаривает. Между его родственниками происходила постоянная ротация тишины – то разговаривают друг с другом, то какие-то размолвки. Он видел все те мелочи, все те неприметные занозы, которые являлись причиной конфликтов и противостояний. Он наблюдал все эти конфликты и в своей названой семье – у экипажа подводной лодки. Хоть коллектив был сугубо мужским, страсти здесь тоже накалялись и кипели, выкипали и остывали. Но за любым конфликтом, хоть малым, хоть большим, всегда скрывалась нелепость, мелочь, незаметный осколок. Который никто не замечает, продолжает идти, разбивая ноги в кровь, страдая, но даже не думая найти этот самый осколок и вынуть. Мать хотя бы писала деду, Оля уже давно с ним не разговаривает, считая, что он попросту её не любит, а заставить любить невозможно. Мать при этом говорила, что Оля всегда была его любимицей. Потеряли они друг друга и вряд ли найдут. Осколок застрял уже где-то глубоко, врос в кожу, при ходьбе режет и колет, но уже не достать, только хирургически. А зачем?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.