Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма

Мори Терри

Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма

Посвящается Роберту и Джозефу Терри;

тем, кто всегда был рядом;

и памяти невинно убиенных

Maury Terry

The Ultimate Evil:

The Search For the Sons of Sam

Перевод с английского: Елена Капитонова

В оформлении обложки использованы фотоматериалы из газет «Ганнетт Вестчестер-Рокленд» и «Нью-Йорк пост»

Text copyright © 1987 by Maury Terry

Introduction copyright © 2021 by Joshua Zeman

© Елена Капитонова, перевод, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Предисловие

Джошуа Земан[1]

О Мори Терри я впервые узнал летом 2008 года. В то время я снимал у себя на родине, в нью-йоркском Стейтен-Айленде, свою первую документалку – о пяти пропавших детях и человеке, связанном с их исчезновением. Причиной моего интереса к этому делу стала местная легенда о страшиле по имени Кропси, услышанная много лет назад. Ребята из нашего района говорили, что Кропси – это сбежавший пациент психушки, который обитает в туннелях под заброшенной государственной школой Уиллоубрук и по ночам выходит оттуда, чтобы похищать на улицах детей.

Бо́льшую часть моего детства Кропси оставался не более чем персонажем назидательной истории – так было до лета 1987 года. В то лето мне исполнилось пятнадцать, и в нашем районе пропала Дженнифер Швайгер, двенадцатилетняя девочка с синдромом Дауна. После более чем шести недель поисков ее тело нашли на территории той самой государственной школы Уиллоубрук. Тогда я еще не знал, что Уиллоубрук имеет гнусную историю. На протяжении нескольких десятилетий, пока вышедший в 1972 году разоблачительный репортаж Херальдо Риверы не привел к его закрытию, это «ставшее змеиным логовом учреждение», как назвал его Бобби Кеннеди, превращало в кошмар жизни сотен умственно отсталых детей. Спустя пару дней после обнаружения тела Дженнифер полиция арестовала человека по имени Андре Рэнд. Он не был пациентом психушки, как гласила городская легенда, но раньше работал в Уиллоубруке санитаром и жил на территории школы. Полиция сообщила, что подозревает Рэнда в причастности к исчезновению еще четырех детей, пропавших с начала 70-х годов. Для ребят Стейтен-Айленда легенда о Кропси обрела пугающую реальность.

В итоге Рэнда отправили в тюрьму за похищение Дженнифер Швайгер, а я сменил место жительства. В 2004 году Рэнд вернулся в Стейтен-Айленд, чтобы предстать перед судом по делу об исчезновении еще одного ребенка, а я вновь приехал туда в качестве режиссера, чтобы выяснить, что же на самом деле произошло с теми пропавшими детьми, и понять, насколько реален был страшила моего детства. Однако, пытаясь разобраться с одной городской легендой, я вскоре наткнулся на другую – или то, что, по крайней мере, можно было счесть таковой.

В беседах с жителями Стейтен-Айленда, участвовавшими в поисках Дженнифер в 1987 году, не раз всплывали слухи о «дьяволопоклонниках», которые якобы шастали по лесам острова и проводили обряды на территории Уиллоубрука. В то время нацию охватила сатанинская паника [2]. В 1988 году Херальдо Ривера, человек, поспособствовавший закрытию школы Уиллоубрук, довел эту истерию до максимума, выпустив в прайм-тайм сенсационный репортаж под названием «Поклонение дьяволу: разоблачение сатанинского подполья». Я и по сей день пребываю в уверенности, что большинство тамошних «свидетелей» были не более чем шкодливыми подростками, находившими удовольствие в издевательстве над собственными родителями. Однако в какой-то момент работы над нашим фильмом что-то произошло. Истории начали меняться.

Легенды обретали непривычную конкретность, когда люди рассказывали о действовавшем на острове культе, который якобы стоял за исчезновениями детей. Самое интригующее, что этот культ, как говорили, был связан с печально известными убийствами Сына Сэма. Конечно, я знал историю Дэвида Берковица – безумца, утверждавшего, что убивать парочки в припаркованных нью-йоркских автомобилях знойным летом 1977 года ему приказала собака-демон. И раз уж мой фильм был посвящен как «детским», так и «взрослым» городским легендам, я решил копнуть глубже.

В попытке собрать воедино слухи о так называемом культе Сына Сэма я вскоре вышел на местного репортера, сумевшего подтвердить несколько передававшихся из уст в уста фактов, – имя, дату, адрес дома, куда наведывалась полиция. Репортер представил меня эксцентричному адвокату, который добавил кое-что к моему растущему списку улик. В конце концов мне удалось найти действительно заслуживающий доверия источник – вышедшего на пенсию детектива из отдела нераскрытых преступлений полиции Нью-Йорка, человека, обученного собирать доказательства, а не догадки. После долгих уговоров детектив согласился рассказать мне об источнике этих слухов. Как-то вечером он свел меня с двумя другими детективами, и они вместе раскрыли тайну, десятилетиями кружившую по отделам нью-йоркской полиции: Дэвид Берковиц, печально известный Сын Сэма, действовал не в одиночку.

Я узнал о наличии среди бывших и нынешних служащих полиции Нью-Йорка детективов, которые в ходе своих расследований пришли к выводу, что Дэвид Берковиц имел сообщников и что предположения о неком культе были правдой. И хотя полицейские не думали, что дела пропавших в Стейтен-Айленде детей связаны между собой, они, тем не менее, считали, что культ в ответе за множество других нераскрытых убийств в окрестностях Нью-Йорка. Многие детективы поделились своими умозаключениями с журналистом по имени Мори Терри, который позднее написал по результатам собственного расследования книгу под названием «Абсолютное зло».

Я и сейчас считаю «Абсолютное зло» одной из самых страшных книг, которые я когда-либо читал, и уверен, что не одинок в этом. Будучи скептиком, привыкшим разоблачать ночные страхи, я по-прежнему верю, что в «Абсолютном зле» есть нечто уникально тревожное. Быть может, все дело в том, что книга сочетает правдоподобное с невероятным. Как бы сложно ни было согласиться с утверждениями Терри, от них столь же трудно отмахнуться – как и от загадки Церкви процесса, секты, исследуемой Терри в своем труде. Одни считают ее культом фанатиков, ответственных за серию ритуальных убийств по всей стране. Для других члены секты не более чем козлы отпущения, чья манерная игра на публику послужила причиной клеветы в их адрес. Вне зависимости от их истинных намерений, Терри, похоже, нашел идеальную городскую легенду для взрослых.

Мое увлечение «Абсолютным злом» основано на желании понять, как люди умудряются не видеть разницы между различными оттенками зла. Меня всегда интересовали знатоки оккультизма – их занимательные теории, но также допускаемые ими грубые искажения. Терри ничем от них не отличается. Хотя термин «сатанизм» имеет в этой книге довольно широкое значение, думаю, Мори в итоге пришел к пониманию того, что настоящие сатанисты не поклоняются дьяволу. На самом деле, все совершенно иначе. Истинные последователи сатанизма гораздо ближе к атеизму и либертарианству, чем к какой-либо из существующих религий. Впрочем, это еще не значит, что отдельные люди, будучи католиками, иудеями, мусульманами или даже сатанистами, не используют собственную веру или ее отсутствие в качестве средства морального оправдания своего девиантного поведения.

Моя первая личная встреча с Мори состоялась осенью 2010 года в маленькой квартирке, расположенной в мансарде дома в городе Йонкерс. Мори тогда носил кислородную маску, поскольку боролся с острой пневмонией, не в последнюю очередь вызванной десятилетиями непрерывного курения. Он наотрез отказался выходить из дома, поэтому я принес ему сэндвичи с тунцом. Пока мы ели, он потчевал меня историями – не только о Сыне Сэма, но и о других нераскрытых преступлениях, будораживших нью-йоркскую общественность. Именно тогда я понял, что нашел нечто особенное – знающего наставника и ненадежного рассказчика в одном лице.

Даже подружившись с Мори Терри, я по-прежнему скептически относился к его истории – тому, что он называл «Заговором Сына Сэма». Думаю, он и сам это прекрасно понимал, отчего вечно старался доказать мне правдивость собственной теории – в том числе и потому, что слишком многие годами называли его чокнутым. К их несчастью, подобные заявления лишь заставляли его удваивать усилия, придавали ему задора, что, в свою очередь, приводило к тому, что безумные заявления начинали казаться в некоторой степени правдивыми.

Все время, пока мы общались, Мори то и дело приставал ко мне с просьбами снять документальный фильм о его расследовании, а я все эти годы отказывался. История о культе казалась мне увлекательной, но я хотел превратить «Абсолютное зло» в художественное произведение. Возможно, я опасался, что в процессе работы обнаружу, что бóльшая часть его истории далека от истины. Или, быть может, я уже тогда понимал то, в чем уверен сейчас: Мори слишком сильно сросся со своей историей. Он провалился в кроличью нору собственного расследования и попал в созданную им же самим ловушку. Потратив столько лет на разоблачение одного заговора, он породил другой.

Трагично, и это подводит нас к ключевому вопросу: правдива ли история Мори Терри? Все последнее десятилетие я задавал себе этот вопрос, а последние пять лет пытался на него ответить. Именно он подтолкнул меня наконец начать работу над документалкой, идеей которой Мори вечно меня донимал. Конечно, будь я умнее, то сказал бы, что вам непременно нужно посмотреть этот документальный фильм, однако наш сериал во многих отношениях лишь скользит по поверхности истины. Лучшее, что я могу сказать: будь все изложенное неправдой, я бы сейчас не сидел здесь и не писал это предисловие. Все, что я могу сделать, это бросить вам, читателям, вызов: подходите к написанному в книге с долей здорового скептицизма, но в то же время отнеситесь к нему непредвзято. Судите сами, сумеете ли вы разгадать тайну, на изучение которой я и многие другие потратили столько времени. Но прежде чем вы приступите, считайте нижесказанное предупреждением…

«Абсолютное зло» – увлекательное чтение, журналистское расследование эпических масштабов. Однако это также поучительная история о том, что значит превратиться в человека, одержимого реальным преступлением.

Обычно одержимость тру-краймом означает всего лишь то, что выходные уйдут на всестороннее исследование деталей нового любимого дела, однако для Мори Терри оно обернулось падением в бездну – расследование, отнявшее почти четыре десятилетия, в конечном итоге разрушило его жизнь.

Не думаю, что Мори хоть на миг по-настоящему уверовал в дьявола, но точно знаю, что он верил в него как в объединяющую силу, которую можно использовать для создания так называемой сети или того, что он называл заговором. И хотя сложно отрицать тот факт, что некоторые люди используют религию для оправдания собственной девиантности, я не согласен с предложенной Мори идеей заговора. Думаю, мы склонны верить в призрак организованного зла, чтобы объяснить себе поведение, которого не понимаем, и так защититься от куда более тревожной мысли – что эта пугающая злоба не просто существует, а живет в глубине каждого из нас, ожидая момента, когда сможет проявиться. В конце концов, гораздо страшнее признать, что нет никакого грандиозного заговора – ни структуры, ни организации, ни средства для реализации безумия, преследующего всех нас. Существует только неподвластный контролю хаос. Для меня это и есть абсолютное зло.

Расхожее выражение гласит, что «самой большой хитростью дьявола было убедить человечество в том, что он не существует». Я предпочитаю говорить иначе. Думаю, самой большой хитростью человека было убедить себя в том, что дьявол существует. Конечно, вы, читатель, придете к собственным выводам. Но я предостерегаю вас от слишком долгого вглядывания во тьму. По правде говоря, никогда не знаешь, что можно там найти.

Часть I

По следам ужаса

У нас была настоящая паника. Город был готов буквально взлететь на воздух.

Стив Данливи, колумнист «Нью-Йорк пост»

Я все еще здесь. Как дух, блуждающий в ночи.

Из письма Сына Сэма

…вершина Небес, соединенная с чистой ненавистью, поднятой из самых глубин Ада.

Роберт де Гримстон, лидер сатанинского культа

Глава 1

Сатана в Стэнфорде

В 11 вечера 12 октября 1974 года утопающий в пышной зелени кампус Стэнфордского университета гремел звуками субботних вечеринок. Бурные всплески музыки, хохота и раскатистого «вум-вум-вум» бас-гитар доносились из окон и дверей общежитий, пока студенты расслаблялись после недели занятий, домашних заданий и футбольной лихорадки.

Университет, многие годы известный прежде всего как оплот академических знаний, переживал приступ любви к большому спорту. 1 января 1971 года вынырнувшая словно из ниоткуда и казавшаяся ничем не примечательной команда «Стэнфорд Индианс» под руководством Джима Планкетта потрясла мир, завоевав кубок «Роуз Боула» [3]. Четыре сезона спустя воспоминания об этом по-прежнему внушали гордость, а привычный для осенних суббот пыл еще не угас.

И, хотя была уже середина октября, День Колумба [4] – в северных районах страны это время тлеющих сухих листьев и созревающих тыкв, – в Пало-Альто стоял ясный, приятный вечер. Легкий ветерок мягко шелестел ветвями эвкалиптов и пальм, усеивавших кампус, и разносил музыкальное веселье по всем уголкам сияющего комплекса.

В благоприятном климате калифорнийской Кремниевой долины, расположенной примерно в сорока милях к юго-востоку от Сан-Франциско, подобных ночей было много. Наименование долины, как и весь округ Санта-Клара, где она находилась, кричали о завтрашнем дне, прогрессе и достатке.

В окрестностях Пало-Альто, включая близлежащий город Сан-Хосе, размещалось множество высокотехнологичных корпораций, подобных IBM, которые создавали лаборатории и центры разработки для производства передовых компьютерных компонентов. Кремний – это неметалл, имеющий решающее значение для производства полупроводников, отсюда и название Долины.

И раз уж выпускники Стэнфорда год за годом пополняли ряды сотрудников корпораций, осевших в этом регионе, университет представлял собой неотъемлемую часть здешнего сообщества, ориентированного на академическую науку, дающего пристанище многим процветающим людям и успешно служащего анклавом как ученых, так и прагматичных бизнесменов. Хотя Стэнфорд и прочие местные образовательные учреждения считались символом философии либерализма, сама Долина служила прибежищем консервативных нравов и политических пристрастий – что было особенно заметно в сравнении с ее шумным северным соседом Сан-Франциско и шипящей бочкой с гадюками по прозванию Лос-Анджелес, удаленной на менее угрожающее расстояние в 350 миль к югу.

Жители Долины воспринимали близлежащий Фриско как средоточие идей «Лета любви» 1967 года и приют гей-сообщества, детей-цветов, хиппи, чокнутых байкеров и психоделического рока группы Jefferson Airplane. Город был рассадником оккультных нравов и сатанизма, а также пристанищем печально известного района Норт-Бич, где Кэрол Дода [5] и ее коллеги каждый вечер трясли буферами и прочими прелестями на потных сценах клубов «У Большого Эла» и «Кондор».

* * *

Для девятнадцатилетнего Брюса Перри, посвятившего тот октябрьский вечер учебным занятиям у себя в общежитии, подобные развлечения были столь же непонятны, как латынь, которую ему предстояло освоить в качестве прилежного студента второго курса медфака.

Долетающие снаружи субботние звуки казались ему лишь слабыми отголосками ветра и почти не привлекали внимание. Брюс Перри был предан учебе, и выходные, проведенные с Гиппократом, считал ничуть не хуже вечеров с Led Zeppelin [6], предпочитаемых его менее трудолюбивыми коллегами по кампусу.

Не то чтобы Брюс был настолько серьезен всегда. Порой и он мог наслаждаться моментом. Однако в ближайшем будущем подобные радости казались ему столь же далекими и недоступными, как и его родной город Бисмарк в Северной Дакоте.

Брюс Перри во всех отношениях был стопроцентно американским мальчиком из стопроцентно американского городка, чья семья воспитывала его в духе картин Нормана Роквелла [7]. Будучи сыном успешного дантиста Дункана Перри, кудрявый красавец Брюс в Бисмарке блистал как в учебе, так и в спорте. Его дни в старшей школе протекали насыщенно и оживленно.

В 1973 году он окончил школу, имея в активе несколько престижных легкоатлетических наград, включая главный приз соревнования штата по бегу на четверть мили. И в школе, и в летних лагерях он пользовался популярностью, был глубоко религиозен и состоял в Братстве христианских спортсменов. Короче говоря, Брюс имел все основания стать успешным в этом мире. Более того, с 17 августа 1974 года Брюс был женат.

Его юная белокурая невеста, урожденная Арлис Дайкема, тоже девятнадцатилетняя, также из Бисмарка и в той же степени погруженная в религиозные дела, была его возлюбленной со школы. Пока Брюс в ту октябрьскую ночь трудился над домашним заданием, Арлис занималась своими делами в их небольшой, но уютной угловой квартирке на втором этаже университетского Квиллен-холла, предназначенного для размещения женатых студентов.

В районе половины двенадцатого Арлис собрала несколько писем, адресованных семье и друзьям в Бисмарке, и сказала Брюсу, что собирается их отправить. Брюс поначалу никак на это не отреагировал, но затем и сам решил прервать занятия, чтобы ненадолго выйти на улицу. Он понял, что Арлис чем-то обеспокоена, а сам он не предпринял ничего, чтобы скрасить ей вечер.

* * *

Для Брюса брак все еще был в новинку. Женитьба была идеей его родителей, сам же он испытывал по этому поводу все большие сомнения. Не то чтобы он не любил Арлис. Ему нравилось ее общество, и вместе они пережили немало счастливых моментов. Во многих отношениях они дополняли друг друга. Однако Брюс сожалел о том, как мало он видел свою нареченную на протяжении последнего года. Пока Арлис оставалась в Бисмарке, работала там со своими религиозными друзьями, училась в местном колледже и копила деньги на свадьбу, он жил в Стэнфорде один.

На протяжении месяцев разлуки пара поддерживала регулярную связь, но это было вовсе не то же самое, что постоянно быть вместе. За год после окончания школы люди могут повзрослеть по-разному.

Брюс принимал идею традиционного брака близко к сердцу, иного ему бы не позволила религиозность. По его убеждению, Арлис должна была чувствовать то же самое. Брюс считал, что настоящая жизнь семьи начинается с детьми и уютным домом. Однако для начала следовало пережить учебу в Стэнфорде и справиться со всеми трудностями становления начинающего медика или дантиста. Брюс понимал, что впереди у него непростой путь, но был полон оптимизма, пребывая в уверенности, что у него все получится, а всегда готовая ему помочь Арлис будет рядом.

Сама Арлис, с обывательской точки зрения, являла собой типичную представительницу американского среднего класса. Прилежная ученица, все три года учебы в старшей школе Бисмарка сочетавшая занятия с увлечением чирлидингом. Истовая христианка, преисполненная религиозным пылом, нехарактерным для США 1974 года.

Симпатичная, худенькая, почти хрупкого телосложения Арлис дружила со многими, но близко сходилась лишь с некоторыми. Улыбчивая, любознательная и пытливая натура, наделенная всепоглощающей страстью к учению Господа.

Привыкшая всегда быть в движении, свободные часы в Стэнфорде она посвящала частым долгим прогулкам по кампусу, иногда бегала, чтобы сбросить накопившуюся энергию. У нее были волнистые светлые волосы до плеч, она носила очки и – все мы имеем право на ошибки – порой выставляла себя непогрешимой, что выводило из себя тех, кто был увлечен Святым Писанием в меньшей степени, чем она. Религия, казалось, доминировала над всем остальным в ее жизни.

В Бисмарке Арлис, как и ее будущий муж, состояла в Братстве христианских спортсменов. Она также вступила в «Юную жизнь», студенческое евангелическое общество, члены которого преподавали в воскресной школе, изучали Библию и стремились донести Благую весть до широких масс. Среди этих широких масс были и люди, принадлежавшие к наркокультуре Северной Дакоты.

И поскольку Арлис в делах, касающихся веры, никогда ничего не делала наполовину, свою роль миссионерки она исполняла повсеместно и настойчиво.

Возможно, именно тогда этой значимой частью своей личности она разозлила дьявола.

* * *

Друзья признают, что до Брюса в жизни Арлис был еще один парень, но они мало что о нем рассказывают. Разве что называют это детской влюбленностью – с сердечками и цветочками, которые трепетно хранились в тетрадках задолго до того, как девушка начала встречаться с Брюсом.

Их связь основывалась на религии. Сближались они медленно, но потом романтика набрала обороты. Период свиданий и ухаживаний, год после помолвки, когда отношения поддерживались на расстоянии, пока Брюс грыз гранит науки во время первого года в Стэнфорде, и, наконец, альбом со свадебными фотографиями, запечатлевшими церемонию в Бисмаркской реформатской церкви 17 августа 1974 года.

После недельного медового месяца в деревенском домике, принадлежавшем родителям Арлис, пришла пора вернуться к занятиям, и в начале сентября новоиспеченные мистер и миссис Перри переехали на запад и поселились в своей калифорнийской квартире.

Одна из главных проблем пары разрешилась несколько недель спустя, 1 октября, когда Арлис устроилась на работу секретарем в приемную юридической фирмы в Пало-Альто, представив рекомендации из бисмаркского стоматологического кабинета Дункана Перри, где она работала неполный день.

Дополнительный доход улучшил финансовое положение семьи, и Арлис также было чем заняться, пока Брюс посещал занятия. В свободное время она продолжала исследовать обширный кампус и часто заходила помолиться в Стэнфордскую мемориальную церковь – большое, богато украшенное здание на главной площади университета. Брюс, когда ему позволял график, сопровождал ее туда.

* * *

Сложно сказать, тяготилась ли Арлис такой жизнью. Но она точно скучала по семье и друзьям в Бисмарке. Она была молода, не привыкла находиться вдали от дома, а обязанности Брюса, включавшие, помимо прочего, обучение первокурсников математике, отнимали большую часть его времени.

В одном из писем в Северную Дакоту она посетовала: «Здесь трудно найти друзей. Сколько раз мне хотелось пойти по домам с вопросом, не нужен ли кому-нибудь друг. Но, думаю, мы должны просто ценить своих близких и доверять Господу в том, что касается новых друзей».

Арлис также отмечала явные различия в образе жизни в Дакоте и Калифорнии. «Никто [здесь] не проявляет участия к другим, – писала она. – Они даже не поздороваются с тобой при встрече в лифте».

Арлис во всех смыслах оказалась вдали от дома.

Северная и Южная Дакоты прекрасны в своей простоте и провинциальности. Однако, хотя эта удаленность от центра помогает сохранить низкий уровень преступности, она также, по иронии судьбы, служит благодатной почвой для характерных правонарушений. Молодые люди балуются наркотиками и алкоголем повсеместно, но в Северной Дакоте подобные эксперименты порой затягиваются, поскольку в такого рода штатах отсутствуют развлечения, доступные в более густонаселенных регионах с крупными столичными центрами. Проще говоря, некоторых тяготит слишком близкое и долгое знакомство с «бескрайними просторами».

С другой стороны, Дакоты избавлены от невероятного количества преступлений, захватывающих большие города, где районы с низким уровнем дохода и промышленные зоны потворствуют всем видам беспредела – торговле тяжелыми наркотиками, убийствам, изнасилованиям и уличным грабежам.

Этот новый, стремительно меняющийся мир ошеломил Арлис, как и многих до нее, и девушка внезапно ощутила себя мелкой рыбешкой в большом пруду. Брюс Перри понимал, как ей тяжело, ведь он сам пережил подобное годом раньше. Поэтому, уловив ее настроение в тот субботний вечер, он решил присоединиться к ней во время прогулки к почтовому ящику.

* * *

Около 23:30 молодая пара, явно в хорошем настроении, вышла из кампусного многоэтажного жилого дома. Увлеченные разговором, они медленно шли по территории университета и вдруг заспорили. Повод был незначительным, даже смехотворным, если только в тот момент они не держали в уме нечто иное. Одно из колес их автомобиля постоянно спускало, и каждый считал, что именно другой должен был его подкачать.

На горизонте показалась Мемориальная церковь, и они продолжали ссориться всю дорогу до нее. Было около 23:40.

Якобы обидевшись на Брюса, Арлис резко остановилась, повернулась к нему лицом и решительно заявила, что хочет побыть одна. Она сказала мужу, что собирается зайти в церковь и увидится с ним позже, когда вернется в квартиру, расположенную примерно в полумиле от этого места.