Что мы будем делать с Фрэнсис?

– Ну я бобер необычный. Иногда я ем мясо.

– Ты его всегда ел или как и все представители был когда-то веганом?

Бобер посмотрел на «камеру». Та кивнула опять.

– Видимо всегда.

Парень развернул стул и сел, закинув ногу на ногу. Бобер немного подкрутил хвост в рулон, чтобы он не подметал кабину туалета.

– Начнем?

– Давай попробуем.

– Довлатов.

– Угу.

– Почему всё начинается с него?

– Ты, конечно, заметил, что книга американизирована. Всё, начиная с названия и вплоть до мест, имен, персонажей – не наше.

– Наше – это русское? Я тоже русский?

– Твои слова пишутся на русском языке, ты мыслишь и изъясняешься как настоящий русский трогонтерий. Кстати, ты не стыдишься этого?

– Решу ближе к концу. Просто знай, что такие вещи надо решать на берегу.

У бобра на голове появилась шапочка из советской газеты. И таранька в руке.

– Ты тоже русский?

– Да.

– Тогда превращайся в кинескоп[38], – угрожающе произнес Бобер.

Парень молчал.

– И сноска неправильная. Это 9-я серия[39].

– Молодец…Так вот, что можно найти еще более американского в России, чем Довлатов?

– Набоков, Бродский, Барышников, Крамаров…

– Да, их было много. Набоков был пиздец каким образованным для своего времени, и уже тогда четко понимал, что другие эмигранты будут носить его на руках в любой стране мира; Бродского и Крамарова гнобили просто за существование, правда, первый потом получил нобелевку, а второй из-за тоски даже пару раз возвращался; А Барышников почуяв сладкую жизнь, навсегда сбежал из под железного занавеса и, в общем-то, был таков.

– А Донатович?

– Большую часть жизни прожил невесть как, капиталов не сколотил. Знатоки скажут: – Так его тоже преследовали! Да, но только и в тюрьме он не сидел, и до исключения из союза журналистов печатался хоть в Советах, хоть заграницей, а поняв, что там и денег дают побольше и морковка слаще – слинял со своими креповыми[40] носками, и сразу там стал главредом передовицы для «болевших» за родину.

– Ты сейчас опускаешь его?

– Ни в коем случае! Хотя и гениальным не назову тоже…

– Тогда почему начал его словами?

– Потому что Довлатов реально вкусил американскую мечту. Пощупал ее за вымя, пусть и недолго, но по итогу получил свое признание.

– Ему шептал Бродский.

– Всем шепчут. Нет ни одного человека, кому не шепчут. Сейчас эта проблема стоит еще острее, сам понимаешь.

– Шепчут даже те, кому запретили шептать!

– Бля, давай без политических высказываний. Мы же хотим, чтобы это прочитал еще кто-нибудь, помимо моей жены?

– Я не хочу. Меня никто не спрашивал. Может у меня есть где-то моя бобриная жена и детки, наша чудесная 5-комнатная плотина, побеги черемухи на завтрак, соловьи, чирикающие по вечерам…

У Бобра не было родственников и дома. У него была аллергия на черемуху.

– То есть я просто появился? Из ниоткуда?

История Бобра была загадкой, но было понятно одно – рано или поздно он окажется в зоопарке и его всегда будут кормить досыта. Во рве, окружающем его домик, всегда будет теплая вода, а сотрудники каждые две недели будут мастерить ему новые заковыристые игрушки и стругать палочки из яблони для обточки зубов…

– Неплохо, но что насчет продолжения рода?

После того, как Бобер освоится на своем месте, в вольер привезут самочку из Канады. Она будет небольшой, но очень красивой – шерстка будет переливаться на солнце, ровность передних зубов можно будет измерить транспортиром, а хвостик будет голубого оттенка.

Бобер довольно улыбнулся и даже хлопнул лапками.

– Проясни только один момент, – начал заходить издалека парень. – Бобры животные и неплохо плодятся… Я слышал, что по-латински бобер будет caster[41]…

– Нет, мы не грызем себе яйца.

– А бобровая струя это когда…

– По твоему я прогрызаю себе мошонку и струя хлещет во все стороны как из пульверизатора?

– Н-да, глуповато получилось.

Молодой человек нервно сглотнул и поменял ноги, чтобы они не затекали. Бобер фыркнул и слез с унитаза. Он поставил свои ручки за спину и стал ходить взад-вперед перед кабиной.

– Слышал про трек-код на почте?

– Слышал, – недовольно сказал парень.

– Это разве так сложно?

– В задаче всегда есть Дано и оно определено практически рандомно, ведь главное, чтобы результат совпадал после сложений, вычитаний… Просто представь, что код он не пришел.

– Значит сегодня не придет трек-номер, завтра почтальон забудет как пихать газету в дырку ящика, послезавтра отправители перестанут понимать слово адрес…

– Ты утрируешь, животное.

– Утрирую… Хм… А УТРИРОВАЛ ЛИ СОЛОНИК[42], КОГДА ГОВОРИЛ, ЧТО НЕ РАБОТАЕТ В КРЕДИТ?! – заорал Бобер.

– Ты ебнутый, чесслово… Он, кстати, не умел стрелять по-македонски.

– Да и сам Македонский не умел.

– Хорваты, ЦРУшники, потом уже наши научились…

– Хотя полководец был, что надо.

– А потом по всему миру начали применять…

– Но чемерица[43] подсуетилась…

Они одновременно замолчали, поглядели друг на друга секунд пять и засмеялись.

– Участь Солоника была понятна с его первых шагов в криминальном мире. Киллеры долго не живут – либо их убивают, либо сажают пожизненно. Слишком многое они могут наболтать операм.

– Так в чем проблема посадить на пожизненное и пытать до тех пор, пока все не расскажет?

– Простыня, привязанная ко второму ярусу кровати…

Бобер продолжал ходить, парень ковырялся в носу.

– Может включим музыку?

– А какой у нас бюджет?

– Он неограничен. Вообще ничем.

Из-за кустов саксаула появился мужчина в желтой куртке с микрофонной стойкой в руках. С его усов капал пот, белые спортивные штаны искрились.

– Давай без планет. И без попсы. Что-то такое фоновое, не отвлекающее внимание, но безумно красивое.

Сзади туалета послышался стук. Он постепенно нарастал и приобретал ритм. За стук был ответственен Бадди Рич[44] собственной персоной. На нем был красивый шелковый костюм, черный галстук до пупка. Джазмен улыбался и орудовал палочками как бог. Или как Бадди Рич.

– У нас не будет проблем с тем, что это настоящий Бернард?

Это был Бадирич.

– Еще чуть-чуть!

Мужчину звали Срджан Бодрич, он был родом из Сербии. Его семья в 40-е переехала в США и там он научился играть на барабанах. Он никогда не знал нот и утверждал, что играет только на выступлениях, никогда не тренируясь. Концерты начал давать уже в 7 лет, первый внушительный гонорар потратил на собственный дом. Несколько лет колесил по стране, а в 57-ом году приехал в гости к одному богатому амишу в гости и там его укусила кобыла. Все бы ничего, да вот только лошадь была переносчиком редкого заболевания – аплескавицеоз. Люди с таким диагнозом вынуждены возвращаться в Сербию и есть плескавицу на обед. Нужно принимать не менее 150 грамм мяса в один прием пищи, потому что последствия ужасающи – более 98 % заболевших больше никогда не могут держать барабанные палочки в руках, если пропускают хотя бы один обед.

– Только ситхи все возводят в абсолют!

Рядом с бобром появился индиец в огромном тюрбане с лопатой. Он в два движения построил огромную башню из песка, высотой в три дхануша[45], и не собирался останавливаться.

– Я четко сказал – СИ-Т-ХИ! Буква Т, Т! Не сикхи!

Индиец исчез.

– Бодрич же сейчас фактически не в Сербии…

– Он недавно поел.

У Бодрича под носом было немного жидковатого каймака. Он стер его барабанной палочкой, не переставая играть. Бобер «продирижировал» лапкой.

– Ладно… Зачем так досконально описывать то, что лежит на столе?

– Это функция.

– Функция чего?

– Читал описания пиршеств у Гоголя?

– Так, ты сравниваешь себя…

– Нет, просто у него был чудовищно детальный пересказ еды, блестевшей от сала, печеных пирожков с миллионом видов начинок, ватрушки, индюки, бараний бок…

– Так для чего эта, хм, функция?

– Джен очень хозяйственная женщина. Она редко бывает дома, но половину свободного времени она пидорит дом, несмотря на то, что они регулярно нанимают одну и ту же уборщицу. Помимо этого, она любит уют – отсюда и иголки с нитками, собственноручно наточенные ножи и вовремя выкинутые пустые пачки.

– Аа, это зависть, я понял.

Парень нахмурил брови.

– Нет, ты не о том подумал. Ты завидуешь, потому что сам никогда не убираешься.

– Вранье.

– Objection![46], – заорал Бобер и указал пальцем на парня, – Если бы за тобой не выкидывали пластиковые бутылки, через неделю ты бы побил рекорд Бурдж-Халифы!

Парень недовольно чвякнул. Представитель рода грызунов выпятил грудь, а вместе с ней и пузо. Он напоминал маленького толстого чиновника, только что выигравшего тендер на поставку дорогостоящих кондиционеров для холодильных установок в вагонах-ресторанах. Он достал из кармана сигару.

– Но у меня и штанов-то нет!

Туалет превратился в примерочную. Заиграла смешная мелодия из комедий 90-х, где главный герой за секунду переодевался и идиотски представлял свой лук. Бобер исчез за занавеской и вскоре вышел в маленьком костюме в полоску.

– Вычурно.

Он исчез за шторкой опять. Теперь на нем был джаброни аутфит[47].

– Without further interruption…

Бобер недовольно подвигал верхней губой и опять ушел переодеваться.

Детский передник.

Костюм Дональда Дака, в котором Элтон Джон выступал в Центральном парке.

Брусничный фрак[48].

Квадратные штаны[49].

Наконец бобер вышел в стильной коричневой водолазке, и темно-серых брюках со стрелками и с вырезом для хвоста. Он покрутился перед парнем, тот послал ему мощный кивок головой со сведенными, как у Невского губами. Грызун прыгнул на сидушку унитаза и достал из внутреннего кармана сигару марки Padron 1964 с землистой ноткой, и запахом доброй порции шоколадного ганаша.

– Их вроде курят не в затяг?

– Такие дорогие только смакуют во рту, «выплевывая» дым.

Бобер похлопал себя по карманам – зажигалки не было. Дэйв достал из пакетика, висящего на стуле, какой-то камешек и напильник. Он провел им по камешку и на нем появился огонек.

– Вот так надо!

Он дунул на огонек, потушив его и опять провел напильником.

– Вот так надо![50]

Бобер опять недовольно посмотрел на него.

– Спасибо, – сказал он издевательски и поджег сигару.

Паренек пожал плечами и довольно закатил глаза.

– Фрэнсис, Фрэнсис… Ты мечтал о девочке?

Дэйв напрягся.

– Да, я грезил девчонкой. Платья, куклы, серьги, ободки… Я всегда боялся, да и сейчас боюсь, что не смогу преподать реальные мужские уроки, ведь то как я вижу мужчину, и вообще все эти гендерные роли… Начать надо с того, что с девочками мне всегда было легче общаться. Пару десятков лет назад мы ездили с родителями на приток Волги, в котором, кстати, постоянно плавала зараженная червями рыба. Это легко было понять – все заболевшие рыбы рано или поздно плыли пузом вбок или пузом вверх. Они еще были живы, но внутри них средоточились ебучие паразиты, поедавшие бедных созданий изнутри. На маленьком пляже, где валялись рыбьи скелеты и еще недоеденные птицами рыбьи трупы, я познакомился с Сашей и Варварой и мы быстро нашли общий язык, тусуясь втроем все дни напролет. Я впитывал в себя всё, чем они делились со мной, не забывая поглядывать на толстые соски Саши, проглядывавшие сквозь самые толстые свитера, и на гладко выбритые ноги Вари, которые она демонстрировала каждый день. Это был первый полноценный опыт общения с женщиной. Не такого, как представляется каждому мужику, где нужно обязательно подъебывать, не забывать отпустить сальный комплимент и, конечно, напрягать бицепсы по любому поводу, а что-то сродни нахождению в школьной столовой в разгар учебного года. Мы обсуждали волосы на ногах, профессиональных волейболистов, приезжавших поиграть на поле с каучуковым покрытием, жесткие пружины в кроватях наших гостевых домов, первые поцелуи, неожиданные и неконтролируемые стояки, боли в животе при месячных, котенка Пшика, жившего с бабулькой, которой было лет сто, и даже итоги первых лет президентства Путина. Я чувствовал себя в этих разговорах настолько органично, будто до этого был немым. Манящий запах уже наступившего отрочества бил под дых. Хотелось познать как можно больше, жадными глотками, и со сверкающими, красными от усталости глазами. Тогда я понял, что с девочками общаться попросту интереснее. К ним сложнее подобрать подход – у каждой свой замочек, а с любым мужиком можно договориться попить пива в любой день недели.

– А если он не пьет пиво?

– Значит что-то потяжелее. А если он и потяжелее не пьет, значит есть проблемы с головой.

Бобер хихикнул и выпустил кривое кольцо дыма, выплюнув немного табака.

– Потом мы все потерялись и не смогли продолжить общение, но я все равно благодарен им за тот опыт. Считай, первый раз, когда почувствовал себя живым человеком в социуме.

– Сейчас заплачу.

Парень поджал губы.

– Потом прошло лет 5. Я зависал дома у своего одноклассника. Выкурил полпипетки за раз, словил панику и побежал в последний подъезд его дома и только там выдохнул. Сердце словило обычный ритм. Жутко хотелось ссать и единственный вариант, пришедший мне в голову, был справить нужду рядом с трансформатором. Это была пятиэтажка, и полы там не сказать, что супер ровные, но я только отойдя заметил, что моча затекла прямо под него. Но ни искр, ни замыкания не было. Я еще немного постоял, покурил и услышал, как кто-то выходит с коляской из квартиры на первом этаже. Это была Варя. Она узнала меня, я её, но тех эмоций у меня уже не было. Мы обменялись тремя предложениями, я из вежливости спросил ее номер и записал в свой сименс М65. Позвонил через пару недель от скуки. Она рассказала про ребенка, и про бросившего ее чувака. Я про свою первую любовь и занятия карате с малышами. С Сашей они тоже потеряли связь. Потом я узнал от Вари, что у ее соседей по лестничной клетке произошел несчастный случай с собакой – она что-то лизнула рядом с трансформатором и ее шибануло током, да так, что почти пол-языка омертвело и поврежденную часть пришлось отрезать. Я чувствовал, как мое лицо становилось красным от стыда. Я пособолезновал ее соседям. Обещал ей, что как-нибудь встретимся и вспомним старые деньки.

– Ты не мог сделать это на улице?

– Это была моя вторая измена. Сердце заколотило, руки затряслись, холодный пот пробил по всему телу и я просто убежал из квартиры друга куда глаза глядели…

– Надеюсь, с Бабблзом такого не случится…

Я пожал плечами.

– Ведь не случится?

– Вряд ли.

Бобер забычковал сигару об бачок, оторвал обугленные листья табака, стараясь не испачкаться, и положил ее в карман. Парень пристально смотрел на него.

– Ты сам сказал, что она дорогая…

Дэйв кивнул.

– Бабблз такая детская кличка… Не слишком ли она выбивается из общей канвы?

– Здесь все просто. Когда Джен взяла его из приюта щеночком, они с Марком долго не знали чем его накормить. Положили корм для малышей – он не стал его есть. Раскрыли пакетик мокрого премиум корма – понюхал и лег к нему задницей. Тогда Марк дал ему молока и песик начал пить впопыхах, пытаясь заглотить как можно больше. В какой-то момент он начал захлебываться, и из его ноздрей поперли белые пузыри. Так и было решено.

– Если с ним что-то случится, я тебе этого точно не прощу!

Парень закрыл глаза и степенно помотал головой.

– Так почему не получилось с девочкой?

– Врач сказал, что наш купон просрочен.

Бобер с недоумением взглянул на Дэйва.

– Ты дурак, блядь? Как мы вообще могли выбрать пол? Мы же не единственные представители бриллиантовой расы[51]!

– Эту шутку поймет только русскоговорящий человек.

– Мы же не родились в Лаксидазии[52].

– Уже лучше, только теперь для слишком узкого круга.

– Когда это будут адаптировать для…

Бобер заржал во все горло. Он не мог остановиться от смеха, слюни попали в дыхательные пути и он уже наполовину крякал, отхаркиваясь, а наполовину смеялся.

Дэйв цокнул.

– В общем, я готовил сперму для ребенка…

– Звучит достойно, – широко улыбнулся грызун.

– Я подготавливал сперму. Много дрочил, больше чем Марк Ханна[53].

– То есть образ жизни оставался тем же?

– Еще раз подденешь, – строго сказал Дэйв, указывая на него пальцем. – Будет бобо!

Бобер посмотрел на свои когти, еле заметно улыбаясь уголком рта.

– Да, мы не планировали беременность. Я принимал довольно тяжелые таблетки, и мне казалось, что если постоянно опустошать яйца, то риски повредить ДНК сперматозоидов будут минимальны. Потом я спросил у врача, и он убедил меня, что это работает по другому. Получился мальчик, грех жаловаться… Но я всегда хотел девочку.

– На нем это никак не отразилось?

– А как? Я должен был ему платья покупать? Или меньше любить?

Бобер задумался.

– О чем ты думаешь?

Поднялся небольшой ветер, куда-то исчезли скорпионы. Саксаулы медленно зацветали. Быстрее, чем обычно, но все еще медленно. Маленькие почки уже набухли, и красные цветочки немного показывали свой «язычок» пустыне.

– Просто ты подошел к точке невозврата. Как потом сказать своему ребенку, что ты хотел другого?

– Зачем вообще это объяснять? Он прошел полную рандомизацию, как в какой-нибудь РПГ. Да, все свойства и качества плюс внешность скорее всего были в определенном котле наших клеток, но все они были выбраны случайно. Возможно, что сперматозоид с X хромосомой опоздал на тысячные доли секунды, долго перекидываясь фразами с кем-то в фаллопиевой трубе. А тот, с кем он общался, был нагло вымыт горяченной водой из душевой лейки, и отправлен вниз в канализацию, чтобы зачать дерьмодемона.

– А как вода достанет до трубок?

– Ну… Значит он просто вытечет сам. Рано или поздно.

– И останется каким-нибудь пятном на трусах?

– Да.

– У тебя там, наверное, целое поколение похоронено…

Бобер лежал на операционном столе. Он был под наркозом. Вокруг него была толпа народу – врачи, консультанты, медсестры и один штатный анестезиолог. Все они шумели, о чем-то громко разговаривали, яростно обсуждали детали хирургического вмешательства.

– Сложно, очень сложно.

– Послушайте, нужно просто сделать кесарево. Схватки неритмичные, до регулярных мы будем ждать долго.

– ¿Quién aguantará la cola[54]?

– Доктор Назардан.

– Коллеги, я немного не по этой теме.

– Вы здесь и вы самый квалифицированный врач в этой комнате. Зажим лежит под столом, только будьте аккуратнее. Мне бы не хотелось потом заниматься хвостопластикой.

– Как скажете.

– Бэзил!

– Да, сэр.

– Держите наготове эпидуралку.

– Никаких уколов! – послышался голос из угла.

– …Опять он вмешивается…

Дэйв подошел к столу и одарил всех почтительным взглядом. Бобер занимал лишь треть стола, поэтому на оставшуюся часть парень выложил подробный рисунок тела грызуна. Сверху изображения красовалась надпись – «Витрувианский Бобер».

– Простите… – хотела поправить его медсестра, но Дэйв щелкнул пальцами и она исчезла. Никто не удивился. В дверь операционной постучались. Главный на операции громко сказал: – Войдите! Дверь приоткрылась и из нее показалась кудрявая голова.

– Купитман Иван Натанович, – сказала голова и икнула. Из-за двери послышался картавый голос: – Ты ж писькин доктор, зачем лезешь к настоящим врачам…

– Стыд и позор, – сказал Дэйв и покачал головой. Дверь закрылась и послышался оглушающий треск выстрелов из автоматического оружия. Все присутствующие закрыли уши, даже Бобер немного поморщился. Когда звуки стихли в дверь опять постучали.

– Да?

В кабинет вошел Кад Мерад в синем медицинском халате.

– Coucou!

– Здравствуйте, – расплылся в улыбке Дэйв.

– Он даже не врач, – зашептал кто-то в толпе.

– Я знаю… Но до чего он хорош…

Кад Мерад понял, что его хвалят, но не понял за что именно. Он скинул с себя стетоскоп и аккуратно повесил его на железную вешалку. Протер усы и начал рассматривать кабинет, потом врачей. Он поднял руку и показал всем большой палец.

– Comment puis-je aider[55]?

– Нет, нет. Так дело не пойдет, говорите на нашем языке.

Француз комично показал на себя пальцами.

– Да, да.

– Здравствуйте.

Кад сказал это слово так проникновенно и с такой теплотой, что кто-то даже ойкнул от смущения.

– У вас кстати самая сложная задача. Будете вытаскивать его.

Кад заискивающе кивнул.

– Все готовы?

Все молчали, не издавая ни звука.

– Хорошо…

Недовольный голос из толпы робко сказал: – …Мы вообще-то давали клятву…

– Кто это спизданул? – сказал Дэйв и вытаращил глаза.

Все молчали.

– Бобер должен быть наказан, хотите вы этого или нет. Мы не собираемся убивать его или, не дай бог, калечить. Это простенькая медицинская операция. Проникнем, вытащим, зашьем. Никто не пострадает, понимаете?

Кто-то недовольно свистнул.

– Ладно, засранцы. Каждому коробку конфет и бутылку шампанского.

Все молчали.

– Их можно будет забрать домой, а не оставлять на ресепшене, чтобы кормить персонал.

Все молчали.

– Суки… Всем квартальная премия вне очереди!

– Другой разговор!

– Так бы сразу!

– Мне, пожалуйста, в евро!

– Давайте мне скальпель!

Работа закипела, подготовка приобретала завершающий характер. Главный врач подозвал к себе медсестру с инструментами, начищенными до блеска, скинул рисунок на пол и положил их на стол. Реаниматолог играл пальцем с дефибриллятором. Замужняя парочка выбирала нитки для зашивания. Кад Мерад улыбался и старался успевать поглядывать на работу всех в кабинете.

– Будим?

– Будим.

Толстый фельдшер плеснул в лицо Бобру ледяной водой. Тот вскрикнул и фельдшер тут же прикрыл ему рот марлей.

– Фва… бавра… бор…мор…

– Сученыш, попался! – прошипел Дэйв.

Главный врач направил на пузо Бобра здоровенный фонарь. Сам грызун старался вырваться, но неутомимый фельдшер так крепко привязал его ремнями к столу, что от него не было даже вибраций. Тогда Бобер попытался помочь себе хвостом, но доктор Назардан сидя на табуретке держал его в зажиме, невольно похрапывая.

– Протереть.

– Sí.

Медсестра протерла пузо ваткой со спиртовым раствором.

– Режем?

Дэйв томно прикрыл глаза.

Врач рассек пузо Бобра. Разрез был длиной сантиметров семь. Бобер выплюнул марлю и завыл.

– Ой, да не ври ты. Я же не живодер.

Парень повертел в руках бутылку Evian, которую взял с собой из пустыни.

– Здесь было обезболивающее.

– Знал все заранее, говнюк…

– Не продумывал, нет. Просто ты не оставил шансов.

Из разреза показалась маленькая, конусовидная макушка.

– Достаем, достаем.

Врач двумя пальцами отодвинул бобриную кожу, сделав разрез чуть более широким, и подтянул голову наверх, но дальше она не проходила. Тогда он опять взял скальпель и прорезал кожу чуть дальше таким образом, что малыша уже можно было свободно достать.

– Ёп твою мать!

– Да тихо ты!

Врач посмотрел на Када Мерада и головой начал указывать ему на пузо. Француз, казалось, подпрыгнул на месте и тут же подошел к столу. Поморщившись, он опустил левую руку в нутро, потом правую, и обхватив малыша за зад, вытащил его наверх. Ахи умиления разошлись по кабинету.

– Перережете пуповину? – сказал врач Бобру, протянув тому ножницы.

– Я чувствую, как она еще пульсирует, – монотонно ответил тот.

Врач покачал головой и сжал пуповину пальцами до прозрачности. Бобер кое-как вставил пальцы в ножницы и клацнул ими только с третьего раза. Все в кабинете заорали от счастья, даже доктор Назардан проснулся. Врачи обнимались, танцевали.

Кад Мерад спросил у Бобра: – Хотите его увидеть?

Грызун закатил глаза и кивнул. Кад медленно опускал малыша вниз. Все остальные восхищенно смотрели. Малыш был похож на уродливого, мутировавшего инопланетного карлика с вытянутой головой, лицо его было расплывчатым.

– Фу, блядь.

Чем ближе уродец был к Бобру, тем отчетливее и яснее становилось его лицо. Наконец Кад поднес его прямо к морде грызуна. У младенца было маленькое лицо Дэйва.

– Не подскажете, где здесь технодром? – спросил уродец и засмеялся. Вместе с ним засмеялся весь кабинет, а громче всех испанская медсестра. Толпа людей вдруг начала превращаться в смерч – люди смешивались друг с другом, образовывая воронку. Смех становился всё громче, пока не произошел щелчок и Дэйв с Бобром вернулись в пустыню. Парень все также сидел на стуле, у Бобра посадка была менее приятная – он чуть не провалился в толчок. Отряхнувшись, грызун протер свой хвост и опять уселся на сидушку. Он был недоволен.

– Опять обманул. Говорил же, что камера и ты – не одно и то же…

– Я предупреждал.

Бобер надул губы и собрался достать сигару, но одежды на нем снова не было.