Ведьмак. Белый волк и чёрный камень

Финя метнулся к полке, схватил и подал коробок, переданный Ягодой через Доляну. Жена не была бы самой собой, коли не прислала бы ему целый набор снадобий и зелий. И пока наставник ковырялся, хмуро разбираясь в пузырьках, пока глотал, морщась, подручник коротко сообщал ему новости.

– Аркуда совсем никакой. В лихорадке и беспамятстве валяется. Над ним волха всю ночь колдовала и сейчас там. – Оправдываясь, почему к нему послан, а не другой кто-нибудь разбирается с происшествием, сообщал Финя. – Он сразу-то не обратил внимания на «царапины», сказал, что ерунда всё это, ан, совсем не так. Вечер ещё не настал, как свалился. Прямо за столом и пал. Все подумали, что перебрал хмельного. А он весь горит, как в огне! Славно, что Доляна вернулась. Я уходил, она ещё из его комнаты не показывалась…

– Хм, – ухмыльнулся ведьмак, – не показывалась, значит…

– Да! – Вскинул на него глаза мальчишка, недоумевая, отчего так взвеселился учитель. – Так вот и вышло, что некому на розыски отправляться…

***

– Незачем её разыскивать! – гремел князь Милонег, широкими шагами меряя горницу. – Захотела сбежать, и демоны с ней! Всё равно она мне больше не жена. Расторг я наш союз ещё вчера. Сходил на капище и расторг! И Боги моей просьбе вняли, подношение приняли. Всё! С этой историей всё закончено!!!

– Но ведь мне она всё равно, дочь… – утирал пьяные сопли изрядно захмелевший боярин. – Неужто, ты, и совместно рождённых дочерей отвергнешь? Они же, за свою мать не в ответе…

Князь замер, развернувшись к тестю, всей своей статью навис над ним самим и над столом за которым пытался укоротить своё горе Хоромир. Заглянул в осоловевшие красные от бессонной ночи глаза. Неожиданно фыркнул, презрительно и успокоил:

– Дочерей это не коснётся, если только строже приглядывать буду. Моя кровь и плоть, хоть и с гнилью, как оказалось.

Видан смотрел на князя и пытался понять, что же в нём изменилось за прошедшие сутки? Внешне всё было прежнее. Да и крутостью нрава Милонег всегда славился. Недаром в народе прозван Ковкой. А люди в большинстве своём самую суть видят. Действительно, хоть и светел князюшка, да не за масть прозван. Словно внутри его кованый чернёный штырь вставлен. И сейчас это больше всего видится. Даже в ауре какая-то странная тёмная муть появилась, как дымка, ранее отчего-то не замеченная. То ли от горестей, упавших в дополнение к прежним на плечи, то ли от проявления настоящей сути – пока что не ясно, почему возникшая.

– Пойду-ка я, Аркуду проведаю… – процедил он, для отмазки, выходя в сенцы. Слушать далее все препирательства родников смысла не имело.

Теперь, когда все покои в замке для него были открыты, можно не таясь и не сомневаясь, идти куда требовалось. И пройдясь по женской половине, он быстро выяснил, что княгиня, пусть теперь и бывшая, терем покинула сразу, как сенная девка принесла ей в обесть кушания.

Служанка, запертая в чулане для острастки, клялась и божилась именами всех жителей прави, что сама не помнит, как так вышло, что она согласилась запереться изнутри и выдавать себя за хозяйку. Последнее, что задержалось в голове – это то, что Акина возмутилась запахом травяного чая и потребовала, чтобы та убедилась в правоте, перед тем, как она выльет «эту гадость» в отходный горшок.

Опоила, значит, свою прислужницу, а сама дёру дала. Только с чего, вдруг, такое решение приспело? Как бы там ни было, а князь казнить её, вроде как не собирался, да и батюшка из отчего дома не гнал. Отсиделась бы тихо до отъезда супруга бывшего, а там уже сама себе хозяйка.

Ан, нет! – подалась в бега. Кто ж, её надоумил-то?

У выхода на двор столкнулся Видан со спальником боярским. Тот чистил хозяйскую одежду, да тихо ругался себе под нос. Ведьмак позабавился витиеватости его выражений, но глаз не мог не отметить подраности княжьей однорядки, покрытой мокрыми бурыми разводами, как цветами. Слуга усердно их тёр на чём свет стоит костеря охотницкую утеху.

Возможно, что ведьмак и забыл бы совсем об этой малости, да только природная подозрительность сделала своё дело.

Следилка пущенная из княгинюшкиной светлицы, ясно указала на то, что и саму крепость женщина покинула не через ворота, а через тайный ход, что начинался в каморке подвала за пыточной.

Сначала, Видан хотел прихватить с собой Финю, исправно сидевшего у клетки со штригой, но после передумал – вдруг ритуал закончится плохо и это последнее время, что мать и сын могут провести вместе.

И ведьмак, создав магический светоч, пустился в подземный ход. Узкий и низкий коридор, где двоим не разойтись, заставлял пригибаться, чтобы не цеплять макушкой свод. Но обычный человек мог двигаться в нём вполне свободно. И, всё же, на его серовато бежевых глиняных стенках остались свежие потёртости, словно человек шёл впервые и в темноте то и дело, задевая их плечами или локтями, а кое-где и опираясь, нащупывая дорогу, больше от неуверенности, чем от необходимости.

Коридор шёл всё время под уклон. Довольно скоро впереди заметен стал неясный свет, проникавший внутрь сквозь густые ветки. И только здесь у выхода, где грунт под ногами был сырым, стало окончательно ясно, что около суток назад здесь прошли двое: женщина в кенигах с хорошими дорогими подмётками – скорее всего, княгиня – и мужчина в сапогах с узкими носами. Больший след наслаивался на маленький так, что сомнения не возникало, что женщина шла первой, а неизвестный за ней следил и шёл на отдалении.

Кусты у входа разрослись густо, перекрыв выход. Давно, видимо, им никто не пользовался. Агата, обладая силой, предпочитала летать, а не ползать под землёй. И Акине с трудом пришлось протискиваться сквозь заросли бузины и боярышника. На колючках остались клоки меховой подбивки и нити верха малиновой шерстяной накидки.

Мужчина, что шёл следом, действовал грубее, спешил, ломая ветки, и оставил после себя гораздо больше следов. Впрочем, он и не скрывался после того, как оказался на склоне оврага, отделённого от реки узкой полосой заросшего высокой осокой берега.

И Видан понял, отчего преследователь внезапно заспешил – он боялся потерять княгиню из виду. У воды в зарослях лозины был вбит в землю надёжный дубовый кол со следами верёвки. А сам челнок колыхался на противоположной стороне, чуть в стороне, застряв в спускавшихся к самой воде, ивовых ветвях. К тому времени, как преследователь высунулся из хода, его добыча уже переплыла на другую сторону.

Ведьмак не стал тратить время и силу зря на то, чтобы притянуть лодку к себе, а свернул в сторону переката, куда, видимо, направился и мужчина. Он почти бежал и под ноги смотрел плохо, отчего часто оскальзывался, поэтому понять, что тот стремился к мелководью, было нетрудно.

Прикинув куда могли направляться те двое, Видан решил призвать индрика.

Конь появился незамедлительно, вихрем возникнув перед хозяином, заплясал, разминая ноги, от радости завыл, что наконец-то о нём вспомнили! И дальнейший путь они преодолели намного быстрее тех, по следам которых, шли. Снова болотистый лес, старинная гать и каменный остров среди гнилого болота – дорожка вела к капищу Чернобога.

Уже на подходе к известному ему месту, ведьмак почуял неуловимые для глаза изменения. Храм был вроде бы, такой же: тёмная стена из камня, вход с белыми черепами наверху, корона из облетающих кустов бузины с гроздьями алы ягод. Внешне почти ничего не изменилось, разве что теперь в нём чувствовалась жизнь – своя особенная, едва уловимая, ещё пока пугливая. Тёмная магия не просто наполняла его до краёв, она дышала, текла где-то в глубине.

Даже индрик не остался безучастным, он тянулся в нетерпении навстречу этой родственной силе, дрожал, втягивая трепещущими ноздрями воздух. Глаза его горели красным пламенем, и он совсем потерял свой конский облик, став тем коренастым и шипастым существом с витым рогом посреди широкого лба, кем и был изначально. Даже толстая бронированная шкура поблескивала, отливая синими всполохами. И чтобы боевой товарищ окончательно не сошёл с ума, ведьмак оставил его в отдалении, спелёнутым заклятием.

Сам же пошёл вперёд.

Внутри было темновато. Огни больше не вспыхивали, словно затаились лишившись своей погибшей жрицы, чувствуя неуверенность. Или случилось здесь нечто такое, что наоборот, успокоило духов.

Сотрясение земли, от которого люди едва удержались на ногах даже в отдалении, должно было если не разрушить всё до основания здесь, в центре удара, то непременно многое изменить в храме. Но стены, наоборот, стали как будто плотнее. И нигде ни трещинки, ни обрушения – чудо.

Всё оставалось прежним и на своих местах. Каменные стражи у входа. Коленопреклонённые демоницы. Обсидиановый трон. Чёрное дерево в центре. По хорошему стоило бы обследовать это место, пригласив чёрных волхвов. Но захочет ли отсрочить ритуал князь? Что-то подсказывало – нет.

Видан ещё от порога заметил маслянистый блеск чёрной плиты, неровный взбугренный песок. Обходя эти следы чужого пребывания здесь, он пытался представить недавние события, вчерашний день.

Кто-то вновь приносил жертву. Возможно, что это делала Агата, собирая свои полчища в последний бой, ибо алтарь был щедро облит кровью, которая отчего-то до сих пор не свернулась, даже в чашах по краям его оставалась жидкой.

Ведьмак тронул пальцем эту странную кровь, потёр между подушечками большого и указательного пальцев, удивляясь ещё больше, поднёс к лицу, шумно втягивая воздух. Кровь была человеческой ничем не разбавленной, но от этого не менее необычной.

Он ещё раз огляделся, не находя ничего, что хоть как-то объясняло всё произошедшее здесь. Отчего-то вспомнил ворчливого слугу, похожие на замытую кровь разводы на княжеской одежде.

Все события вчерашнего дня слишком переплелись. Как бы там ни было, но поисковый огонёк привёл его сюда, а значит, Акина здесь была. И была в то самое время, если служанка не врёт, в то время, когда они сражались возле третьего чёрного камня.

За ней сюда пришёл мужчина. Надо полагать, что они поссорились. Была борьба, беспорядочное передвижение по всему пространству.

Видан ещё раз обошёл зал, примечая оставшиеся ранее подробности. Остановился возле каменного круга. Чёрный песок у края не лежал ровным слоем, был разбросан и у самого жертвенника застыл неровными волнами, от пролитой на него руды. Ещё одна странность – здесь на песке, кровь свернулась.

Только одного ли человека эта кровь?

Во всяком случае, жизнь Акины оборвалась именно здесь – поисковый огонёк мигал прямо над жертвенником.

Далее, сменив поисковик на навий Видан пустил его дальше. И, двигаясь вслед за ним, заметил цепочку из мужских следов, перемежающихся с каплями крови, мерно падавшими через одинаковые промежутки.

По этим следам ведьмак пришёл к краю болотной хляби. Здесь бурые пятна покрывали серый мох так, если бы человек стоял некоторое время, размышляя перед последним действием. А после, решившись, убийца, избавляясь от ноши, похоронил тело в вязкой топи. И поднимать мертвеца из неё Видан не собирался, хотя и мог, наверное. Найденная чуть в стороне на земле золотая серёжка с диамантами, разрешила его сомнения. И он отступил в сторону, медленно не торопясь, в глубокой задумчивости вернулся в крепость.

***

– Как идёт лечение? – спросил Видан, когда его впустили в комнату, после долгого настойчивого стука в дверь.

Он, конечно, мог бы ввалиться и без приглашения. Никакие запоры не могли стать помехой. Только зачем? Однако его хмурый вид был понят совершенно не так, как следовало.

– Нормально идёт. Жар уже спал. Ещё немного и к вечернему ритуалу будет целёхонек и веселёхонек! – Похвасталась раскрасневшаяся Доляна, оправляя на себе одежду, напяленную в спешке.

Она коротко и предупредительно взглянула на едва прикрытого измятым полотном Аркуду. Грудь и плечи его поблескивали от испарины, но явно, что не от жара – слишком довольным и расслабленным был его вид. Он не собирался что-либо скрывать и ответил своей целительнице слишком откровенной улыбкой и взглядом. И женщина внезапно смутилась, раскраснелась, переводя взгляд с одного мужчины на другого, будто сравнивая.

И выбрала не самую лучшую линию поведения, стала, уперев руки в бока обвинять Видана в одной только ей известной первопричине:

– А что ты думал? Что я буду т ждать от тебя ласки до скончания времён?

– Мир вам да любовь, – буркнул ведьмак, усаживаясь на лавку. – Меня сейчас только одно интересует – это дееспособность твоего подопечного. А всё остальное…

Волха так же, как внезапно напала, так и стушевалась быстро.

– Так я уже совсем здоров! – подал свой голос Аркуда. Его веселила вся эта картина.

– Вот и ладно, – процедил Видан, откидываясь на спину, вытягиваясь во весь рост. – Устал я что-то сегодня. Пора с этим делом заканчивать. Полдня по лесам и весям для такого старика, как я – уже слишком.

– Акину то нашёл? – уточнил собеседник.

– Можно и так сказать… – широко зевнул ведьмак.

– Нашёл или нет? – нервно потребовала подробностей Доляна.

– Тела нет, – начал медленно цедить слова, словно в неодолимой дремоте, Видан. Он и вправду, прикрыл глаза не для вида, а от усталости не показной. Подложил под голову руки. – Есть следы убийства в чёрном капище. В жертву ли принесли по обряду или просто случайность, али преднамеренность – неведомо. Труп в болоте утоплен. Всё. Князюшка теперь вдовец, даже если боги его не развели…

Пока ведьмак говорил, его никто не прерывал. Только Аркуда недовольно пыхтел. За всё то время, что его бывшая невеста взаперти сидела в светлице, у него так и не возникло желания поговорить с ней и выяснить – за что она так с ним поступила тогда? Ведь он ей доверял, как себе самому. А она его колдовской нож из пня вытянула, да спрятала. Обрекла в шкуре медвежьей полтора десятка лет жить. Обида жгла. Вот и откладывал, боялся, что удержаться в человеческих рамках не сможет. А теперь, выходит, и спросить не получится, от того, что не у кого.

Видан чувствовал его немое сожаление, но продолжал говорить, рассказывая, что успел обнаружить.

– Вот я и хотел узнать, не стоит ли отложить обряд? Конечно, лучшего времени, чем эта ночь может и не представиться. Но мало ли какие там силы были задействованы…

Он ожидал ответа от своих сотоварищей, которые напряжённо молчали, размышляя, но всё решил за них заказчик.

– Я требую совершить задуманное в эту ночь! – пожалуй, слишком резко потребовал Милонег, распахивая едва прикрытую дверь. – Смерть подлой княгини не должна остановить вас. Заслужила.

Ведьмак резко сел. Их взгляды скрестились: подозрительный – Видана, и самоуверенный – князя. И то, что в глазах последнего не было ни капли замешательства или удивления, сказало о многом. А ещё в нём чувствовалось нетерпение, будто промедление может стать смертельным. Только это так и не было сказано вслух.

Глава 30

– Ещё не поздно всё отменить, – волха растерянно посмотрела на своих сподручников. Только что она стояла, широко раскинув руки и что-то шепча едва слышно. А потом, вдруг, развернулась к ним и выдала свои мысли.

Всё уже было готово, а она засомневалась. В своих силах или в правильности происходящего?

«Нет, – подумал ведьмак, – что-то странное творится с Доляной. Никогда бы не заподозрил её в сомнениях. Что с ней случилось так вдруг? Всё готово к обряду…»

Храм был освещён золотистым свечением живых огоньков, зажженных в настенных светильниках, толстых чёрных восковых свечах, масляных лампах расставленных по всему залу. Только свет, главная роль которого была разгонять мрак, казалось, лишь подчёркивает окружающую людей темноту – густую, как кисель.

И в этом мутном колышущемся свете, как в первое своё появление здесь, ведьмаку казалось, что каменные истуканы ожили и лишь притворяются недвижными, а сами замерли на стороже, как застывает караулящий добычу зверь. Это ощущение прокатывалось ледяной волной по спине, отдавалось в ноги, отчего казалось, что песок под ними – это морозная крупа, зачервлёная пожаром, а плиты – покрытые сажей ледяные расколы на застывшей воде круглого озера, державшего на своей поверхности алтарь.

Как бы это ни было странно, но только сейчас проявился полный рисунок пола, чётко оказывал Навник, заключённый в круг. Мёртвое Дерево находилось в верхнем ромбе. И если присмотреться, корни его вырисовывали эту фигуру. Алтарь и истуканы демониц у подножия трона своими тенями вычерчивали единую линию пересекающихся треугольников. И они трое – ведьмаки и волха, стоя на определённых церемонией местах, дописывали нижнюю часть.

У фигуры Фини, стоящего у алтаря рядом с матерью, тени не было совсем, будто и не стоял проклятый здесь во плоти. От странного предчувствия, Видана передёрнуло. Возможно, Доляна почувствовала некую странность происходящего или что-то подобное увидела, вот и засомневалась в своих действиях. И ведьмак, всё ещё не видя причины отсрочки, стал присматриваться ещё предвзятее.

Кровь на алтаре, так и не свернувшаяся и отчего-то не поглощённая тёмным божеством, казалась парной, будто пролилась мгновение назад. Запах её до одурения кружил голову, оседал на языке металлическим солоноватым привкусом. На отдалении виделась эта бурая поверхность атласным покрывалом, расстеленным на чёрном камне.

Стереть или смыть её чародеи не могли себе позволить – гневить божество, к силе которого собираешься обратиться – себе дороже. И спелёнутую серебряной цепью штригу уложили прямо так, поверх чужой жертвы. Чудище лежало тихо, не шевелясь и не подавая звуков, только вздымающаяся мерно и часто грудная клетка, уверяла, что это не кукла.

Мерцающие блики красным золотом вспыхивали в глазах статуй, плясали, выделяя более отчётливо каждую шерстинку волкодлаков, каждую чешуйку аспидов, подпиравших сохранившийся свод. И демоницы Кали у алтаря улыбались, застыв в своих согбенных позах, словно, ожидая редкого зрелища.

И Древо Смерти смотрелось ещё более жутко, чем в полумраке дня. Казалось, что оно и впрямь соединяет миры. Корни питает Навь, ствол проходит через Явь, а чудовищно изогнутые ветви утопают, в скрытой тьмой, спящей Прави.

Всё это, вместе взятое, рождало в душе Видана странную тревогу и ноющую боль. Только причина этого чувства была ему неясна, а значит, дело следовало закончить. Если всё дело в смутных предчувствия, то разве не на такой трепетный отклик рассчитывали строители храма тысячи лет назад, сооружая его и украшая соответственно?

А звуки? Звуки-то как раз, были самыми естественными: шелестел песок под ногами, шумел ветер где-то вверху в провале купола, изредка врываясь и разгоняя дымную завесь горящего масла, и потрескивавшего от пламени воска, слышались тихие разговоры извне и, если напрячь свои ведьмачьи способности, то даже порыкивание индрика можно было уловить, недовольного тем, сто его заставили стоять на привязи вместе с лошадьми.

И тем более ему была непонятна внезапная слабость всегда уверенной в своих деяниях Доляны. Если неожиданно она забеспокоилась о судьбе штриги, то тем более – бессмысленно. В конце концов, штриге уже хуже быть не может. В случае неудачи ритуала, нить, связывающая её душу с явью, прервётся окончательно и уйдёт несчастная Аника на перерождение.

А князь? Ведьмак обернулся к чёрному провалу входа, куда они выставили всех людей. Силуэт, опёршегося о колонны Милонега, был отчётливо виден. Он наблюдал за всем происходящим внутри храма. Князь… князь быстро утешится.

– Может быть в другой день? – стёрла торжество момента волха.

– Всё готово, – недовольно буркнул Аркуда. Ему не хотелось откладывать ритуал ещё на неопределённый срок. – Не пойму – что не так? Всё же сотни раз просчитано.

– Что тебе не нравится? – спросил ему в тон Видан.

– Благоприятная пора – это ещё не самое главное, – попыталась возразить Доляна. – У нас нет равновесия сил! А, значит, велика возможность неудачи…

– Отчего ты так решила? – возмутился Аркуда, уже явно, злясь. Всё-таки нервозность зверя ещё давала о себе знать.

«Мальчишка, – усмехнулся Видан. – Нашёл с кем спорить…»

– Смотри сам, – начала терпеливо объяснять волха, – мы с Виданом серые, да и ты тоже, едва ли темнее. Зато Финя – белый! Но без его родственной крови никак не обойтись. Он должен находиться здесь…

Финя, Финя… в этом волха была права. Он по логике вообще мог быть проведён в храм под белы рученьки, должен был отчаянно сопротивляться и чувствовать себя отвратительно. Но мальчишка стоял спокойно и смотрел на их спор с удивлением и возмущением, понимая своё место и не встревая. Никакие обереги в таком сильном месте действовать не могли, хоть весь обвешайся ими. Возможно, что его пропустили уже полустёршиеся печать проклятия.

– Нужен противовес. Чёрный волхв или колдун, а лучше два сильных. У мальчишки потенциал просто зашкаливает! – Волха встряхнула длинными чёрными рукавами. В этом одеянии для призыва она чем-то сильно напоминала ворону. Может быть, жёстким углом свисающей на глаза куколи? – Не проще ли отложить и пригласить …

– Нет, не проще! – громогласно заявил о себе князь, быстрыми уверенными шагами пересекающий пространство от входа до них. – Начинайте обряд. Луна в третьем окне!

– Но равновесие сил… – попыталась возразить Доляна, – должно быть соблюдено! Это одно из условий …

Впрочем, все её слова были бесполезны.

– Немедленно начинайте обряд! – Ледяным, давящим властью тоном оборвал её Милонег.

По залу будто пронеслась тёмная давящая волна, не допускающая прекословие и неподчинение.

Ведьмак нахмурился, внимательно посмотрел на князя, словно заметил в нём нечто новое, и встал на определённое ему место, взглядом, останавливая, отчего-то ощетинившегося начавшимся оборотом Финю. Ему и так было трудно находиться здесь и, скорее всего, он тоже увидел в Милонеге нечто особенное. Темная энергия нервировала и давила, слова князя окончательно выбили его из колеи.

– И вправду, будь, что будет, – пробормотал Аркуда.

– Ты не убедил меня, князь, – зашипела волха, – но я подчиняюсь приказу. Только результат гарантировать не могу. И покинь нас…

– Всю ответственность беру на себя, – с вызовом тряхнул головой Милонег. Он посмотрел на бестолковую женщину со своим особенным прищуром. – И я останусь с вами по воле своей!

Подошёл ближе и встал на край каменного круга. Доляна передёрнула плечами, огляделась и подняла руки. Вспыхнули высокими, внезапно, синими от накала столбами вплавленные в круг масляные чаши, выделяя основную форму – треугольник.

Волха начала песнь призыва, тихо выплетая голосом старинные стихи славления Чернобогу, иногда переходя в свистящий шёпот:

– Покажися Чернооче во мраке ночи-мороке,

Поступися Чернооче по долу-дороге…

Ведьмаки слаженно повторяли за ней только последнюю строчку каждого куплета:

– В ночи величайся Чернооче Тысячеликий! Гой!

И постепенно от колебания тембра входили в транс, покачиваясь и оборот противосолонь во чернобогов кут воззря, приложив сжатые кулаки к груди. Финя, стоявший у алтаря, казалось, потерялся в реальности, будто одеревенел, глаза его закатились, а дыхание стало частым и едва заметным.

Князь же с какой-то странной полубезумной улыбкой, невидимой для погружённых в ритуал знающих, смотрел прямо перед собой, будто знал больше, видел отчётливее и ожидал большего.

– … А очи нощи гляде до ны,

А всяк живот трепеще во мраце,

Ко огню сердца сва, вще обраще! Гой!

Разруши Чернооче зло пророчие, …

Волха двинулась ближе к жертвеннику, уже шепча совсем неслышно заветные слова, взяла спустя рукава Финю за плечи, развернула, как удобнее было. Сверкнул жертвенный нож, полилась кровь из поднятых запястий, будто укроп-вода зашлась паром, окропляя чёрный камень. И стало этого пара так много, что заволокло зал туманом, как стеной. На несколько мгновений всё потонуло в плотном мареве, пригасило огни, погрузив всё в кромешную тьму.

Когда же морок растаял, то мальчишка лежал на полу в беспамятстве, но из запястий кровь больше не сочилась. Волха вовремя проявила свои целительские способности. И дёрнувшийся было ведьмак, так и остался на месте.

Правда, теперь было, куда посмотреть с большим напряжением. Боги крайне редко отвечают на просьбы людей, являя им свой голос или лик. Но в этот раз было всё совсем иначе.

Прошение, и в правду, было куда серьезнее, чем обычное – оградить от происков личных недоброжелателей, но и не настолько серьёзное, как моровое поветрие или война. Но отчего-то Чернобог удостоил их своим личным присутствием!

Его тёмная фигура, словно выплавленная из воронёного металла, восседала на обсидиановом троне. Прямая спина, в деснице копьё. Зубчатая червлёная корона на будто вырубленном из камня, челе. Цепкий колючий взгляд, впивающийся в душу.

Плечи ведьмака будто придавило стопудовой каменной плитой. В горле застрял комок и стало нечем дышать. И на морок больного воображения списать такое не получится. Видан уже не единожды ощущал на себе явление тёмноликого. Знал – испытывает призвавших.