Секретарь райкома

Г.В. Туровец на работе износился, успел ранее еще поработать на урановых рудниках Чукотки, поэтому, как только исполнилось шестьдесят лет, ушел на пенсию, но оставил после себя хорошие воспоминания как о человеке и руководителе золотой отрасли. Несколько лет спустя, когда я уже стал работать начальником КТГУ, Туровец обратился ко мне с просьбой насчет какой-нибудь работы, дома без работы не мог жить. Пробовал он заняться дачей, но был с детства далек от земли и бросил ее. Kaк-то встретив меня на улице, стал что-то рассказывать о новостях. Я ему сказал, что мне некогда, бегу в крайком. А он мне с обидой: «Все вы теперь заняты, а мне что делать? Утром встаю с постели, слушаю последние новости местного радио, к обеду известия из Москвы, потом начинаю читать газеты и журналы, вечером слушаю Китай, потом «голос Америки» и т.д. И к концу дня у меня от новостей распухают в голове мозги, информацию надо кому-нибудь выдать, освободиться. Начинаю рассказывать жене, а она отмахивается, ей неинтересно: «Отстань со своей политикой». И ты не хочешь меня послушать, все куда-то торопишься».

После такого откровения я поговорил с Б. Зархиным, руководителем экономической лаборатории края от СО АН СССР, чтобы его взяли на работу, а оплачивать его работу будет КТГУ. И вот так он дотянул до своей кончины как научный сотрудник, а знаниями он обладал колоссальными.

Строительными делами в совнархозе и крае заправляли два человека – Воробиевский, который быстро уехал на высокую должность в ЦК, и Борис Михайлович Зверев, ставший после совнархоза начальником «Главкрасноярскстроя», который потом стал мощнейшей строительной организацией Сибири. Наше с ним знакомство тоже началось с предвыборной кампании, когда его избирали депутатом Верховного Совета РСФСР. Человек он обаятельный и общительный, к нам сразу вошел в доверие и несколько раз побывал в районе. Но поскольку у него в нашем районе не было своей строительной организации и базы, а наши перспективные горные объекты не были готовы к строительству, то ощутимой помощи мы от Зверева не получили, а потом он уехал в Москву зам министра по лесной отрасли хозяйства.

С первых дней работы в новом районе я познакомился и завел контакты с начальником управления лесного хозяйства края Александром Ивановичем Кудрявцевым. Очень опытный хозяйственник и политик, он много нам помогал, и в то же время навязывал то, что было выгодно только его ведомству. Лесхозы начали заниматься лесозаготовками, а не охраной лесов.

Лесозаготовки края курировал зампредсовнархоза Николай Афанасьевич Усенко. С этим ведомством нам пришлось и дружить, и ругаться. Объем лесозаготовок в плановом порядке с каждым годом увеличивался, а капиталовложения в лесную отрасль не шли, все делалось на ура, за счет внутренних резервов. Жилья нет, дорог круглогодового действия нет, нижние склады не построены, и денег на это не дают. Все пытаются решить за счет оргнабора рабочих, агенты ездят по всей стране, и везде людям обещают, что в Сибири можно быстро заработать деньги и хорошо устроиться в жизни. Привезут людей в Сибирь, а здесь зарплата мизерная и жить негде, кроме как в переполненных общежитиях-клоповниках. Но единственная помощь государства была в том, что выделялось много техники на лесозаготовки, и вывоз древесины шел ударными темпами, в основном зимниками.

Я решил заставить совнархоз, чтобы они не только выбивали от нас план, но и, прежде всего, создавали нормальный быт для людей в своих поселках. Я написал докладную записку в крайком о том, что лесники не занимаются главными вопросами развития лесной отрасли в Приангарье – бытом людей, строительством жилья.

Докладная поступила к Кокареву, и он дал поручение аппарату подготовить данный вопрос на бюро крайкома. Была создана соответствующая группа, комиссия приехала в район и стала изучать положение дел на местах. Все, что я писал, подтвердилось, и комиссией была подготовлена записка. Вызвали на бюро лесников, речников, строителей и все краевые службы. Вел бюро А.А. Кокарев, его все побаивались. И он здесь проявил себя воинственно – за непринятие должных мер по развитию лесопромышленного комплекса, быта людей ряд руководителей был строго предупрежден о служебном несоответствии, в том числе и Усенко. Я вышел с бюро вроде бы победителем, и здесь, в приемной, на меня набросились некоторые руководители за то, что я «выношу сор из избы» вместо того, чтобы попытаться решать эти дела путем личных контактов и переговоров. В общем, преподнесли мне урок советского управления хозяйством. Один говорит (Тювкин): «Хорошо, допустим, сейчас на бюро Усенко наказали, но ведь завтра тебе к нему с чем-то придется идти, просить помочь, и с какими глазами ты к нему пойдешь?» И я подумал потом: с краевыми руководителями не надо бодаться. Людей-то наказали, но они все равно ничем не смогли помочь, поскольку сами в таком же положении находятся от Москвы, как и мы, которая установила сначала производственный план, а жилье на втором плане. И нужно сказать, что никогда раньше и никогда позже в системе управления народным хозяйством не было такой стройной и жесткой вертикали административного управления и такого контроля за состоянием дел, как на предприятиях, подчиненных совнархозу. Любой сбой в работе сразу становился известным руководству совнархоза, и наступала мгновенная реакция – в помощь дают технику. Тогда уже существовал институт «толкачей», то есть представителей края, выезжающих в район для оказания помощи. Мы, советские люди, по-видимому, не привыкли работать без погонял. Этот принцип еще долго сохранялся после ликвидации совнархоза и в целом давал положительный результат – хоть и кратковременный, но условия жизни людей не улучшались.

После объединения района промышленно-производственная зона теперь имела особую экономическую значимость, особенно по золотодобыче, геологоразведке и лесному производству, и это находило отражение и на мне как на руководителе – часто стал появляться в президиумах различных конференций, съездов, к нам стало больше внимания со всех сторон. К нам ехали люди, и мы стали выезжать за пределы края и в Москву.

Запомнилась командировка в Магадан (Колыму). Там весной 1963 г. под руководством ЦК КПСС проходило всесоюзное совещание работников золотой отрасли страны. Наша делегация состояла из четырех человек: А.М. Портнова, В.В. Смирнова, А.Г. Клименова и меня. Мне поручили сделать доклад от имени Красноярского края о состоянии и развитии золотодобывающей промышленности. Был на совещании и первый заместитель заведующего отделом тяжелой промышленности ЦК КПСС Иван Павлович Ястребов. Доклад мы подготовили емкий, с претензией к Госплану на невнимание к нашему перспективному краю в развитии золотой промышленности. В то время Колыма гремела как главный регион золотодобычи страны, они добывали там около 70 тонн золота в год и никому другому не собирались отдавать первенство. Загубили, как говорят, в колымской тайге больше трехсот тысяч душ заключенных (1935-1953 гг.).

Там на диком месте вырос новый современный город Магадан, и пока я там находился, я все думал: кто же из моих близких родственников здесь побывал и кто из них брошен в могилы этой вечной мерзлоты? Все здесь появилось и выросло на косточках пленников страшного политического режима.

Мой доклад не вызвал одобрения колымчан. Вдруг какой-то сибиряк ставит вопрос о том, что при планировании и финансировании не учитывают потенциальные возможности увеличения золотодобычи в других регионах Сибири и Союза, и в частности Красноярского края. И сразу после меня выступает начальник Северо-Восточного геологического управления Драпкин и заявляет, что вот передо мной выступал первый секретарь одного из районов Красноярского края и заявляет, что неправильно идет финансирование геологических работ на золото, а я, дескать, хорошо знаю геологию Красноярского края, и там, кроме железа, угля и норильского никеля и меди, заниматься нечем. Примерно такого же мнения были и работники ЦНИГРИзолото, которые определяли геологическую политику золота в Союзе.

Само совещание в Магадане для нас, красноярцев, было полезно с познавательной стороны, и мы смогли воочию сравнить, какие границы нас разделяют, но все же чувствовалось, что и в технологии добычи, и в методике геологоразведки золота наш край отстает. Колымчане устроили нам и хороший отдых – на совещании мы познакомились со всем партийным активом этого региона от Хабаровска до Чукотки. Заправлял совещанием председатель Северо-Восточного совнархоза К. Воробьев, старейший золотопромышленник, в его епархию входила тогда и Якутия. В ресторане был заказан ужин, и мы там познакомились с выдающейся женщиной, которая была по национальности чукча, она пела и плясала, и не случайно, по-видимому, была избрана членом Президиума Верховного Совета СССР. Вторым секретарем Магаданского обкома был Сергей Афанасьевич Шайдуров, с которым я потом познакомлюсь ближе, когда он станет замминистра геологии РСФСР.

И.П. Ястребов нам предоставил возможность поближе познакомиться с Колымой, съездить вглубь территории, но мы как всегда куда-то спешим, боялись не успеть приехать на день 8 Марта домой и побывали только в самом городе, его окрестностях и в морском порту. И очень жаль! После этой поездки я стал постоянным подписчиком журнала «Колыма», отраслевого научно-технического журнала, печатался он на особой бумаге со времен «Дальстроя», какой нигде в обороте не было.

В период правления Никиты Сергеевича Хрущева подобных совещаний регионального плана было очень много, и это называлось обменом опыта работы, и они, безусловно, были полезны. Хрущев и сам много мотался по стране и за рубежом, и к себе возил много новых друзей, его потом за это многие чиновники осуждали. Во время правления Хрущева я дважды побывал в Москве на самых высших мероприятиях, какие в то время проходили по инициативе ЦК КПСС.

Первый раз я попал на Всесоюзное совещание работников промышленности, транспорта и связи, которое проходило в Большом Кремлевском дворце с участием всех членов Политбюро во главе с Никитой Сергеевичем Хрущевым. От Красноярского края была делегация из руководителей края численностью более 30 человек (у меня сохранился фотоснимок). Руководитель делегации В.Ф. Гаврилов-Подольский. В составе было руководство совнархоза, руководители крупных предприятий, секретари райкомов и горкомов партии.

С основным докладом выступил Н.С. Хрущев, говорил он около двух часов. Вообще он любил доклады делать длинными. Но меня, «туземца», больше интересовало не содержание его речи, поскольку ее можно было прочитать в газете, а манера поведения его на трибуне и реакция в зале. Места в Кремлевском дворце были строго расписаны по делегациям, нам, краю, дали места престижные, поскольку край тогда набирал темпы развития. Появление Хрущева и его соратников весь зал встречал стоя, и минут пять шли громкие аплодисменты, все стояли, пока члены Политбюро и руководство Совмина не рассядутся на местах в президиуме. Я тогда сумел рассмотреть всех руководителей с близкого расстояния.

Совещание шло два дня. Разместили нас в гостинице «Москва», мне достался одноместный номер на седьмом этаже. Все было организовано на высшем уровне, за нами закрепили несколько «Волг», и мы могли поехать куда нужно по делам.

Могли побывать за эти дни во всех отделах ЦК, управлениях Совмина и у любого министра, они принимали вне очереди по всем вопросам. Могли переговорить по междугороднему телефону бесплатно, получить билеты на любые спектакли и концерты Москвы, в Кремле можно было посетить все закрытые для публики хоромы бывших царей и цариц, Алмазный фонд и культурные учреждения – соборы Кремля, в которых тогда никаких служб не было.

В то время Кремлевский дворец съездов еще не был открыт, шло приготовление к открытию к дате рождения В.И. Ленина, и все эти два дня мы работали в старом Кремлевском дворце. Заседание намечалось на десять часов утра, но за полчаса раньше мы должны быть на месте. Вход с внешней стороны в Кремль на пропускном пункте, охраняла милиция, а на входе в Кремлевский дворец наши удостоверения проверяли уже сотрудники КГБ. Причем тщательно сверяли пропуск, паспорт и физиономию.

Я уже говорил, как встречали руководителей партии и правительства. Совещание открыл и в общих чертах сказал несколько слов Хрущев – о явке в том числе. Потом встал в президиуме Фрол Козлов, тогда первым заместитель главы государства, и слово для доклада предоставил Хрущеву, и опять аплодисменты.

Зал внимательно слушал Хрущева, а вот в президиуме люди переговаривались короткими репликами. Хрущев чувствовал себя на трибуне уверенно, однако когда отходил от подготовленного ему текста, то сразу заикался, немного путался. Собственно, на этом совещании ставились конкретные задачи по выполнению решений съезда партии, на котором была принята программа, как догнать и перегнать США по выпуску основной промышленной продукции и в течение ближайших лет заложить основу для перехода к построению коммунистического общества в СССР. И вот еще одна особенность – когда эти решения были изложены в цифрах, расчетах, никто эти цифры не опротестовал ни у нас, ни за рубежом. По физическим показателям они были приемлемы, например, по добыче каменного угля, выплавки стали, по добыче нефти и газу, по производству цемента и заготовке леса и другим показателям, и все это было взято не с потолка, как сегодня утверждают новоявленные «демократы».

На трибуне Хрущев много жестикулировал, отрываясь от текста, вспоминал, что он говорил капиталистам, когда был в Америке, и вспоминал это самодовольно. Когда его спросили в Америке, как он себя чувствует, то он залу и здесь показал два больших пальца, выставив обе руки далеко вперед, сам довольный собою. На его большом лице сиял румянец, рельефно на нем выпирала бородавка. Всех в президиуме развеселила одна его фраза, когда он оторвался от текста и сказал: «Когда не получается спереди, тогда надо действовать сзади». Особое оживление после этой фразы проявил Л. Брежнев, сидевший в первом ряду президиума, видать, воспринял по-своему.

На перерыве выходили в Георгиевский зал немного промять ноги и посмотреть на участников этого грандиозного совещания, ведь здесь собралась вся правящая элита огромной державы. Мы никогда их в лицо не видели, но много слышали. В большом перерыве совещания можно было перекусить в кремлевской столовой, сходить на экскурсию, посмотреть царские покои. В один из обеденных перерывов я пошел на экскурсию по палатам, которые занимал последний царь. И здесь была своего рода пропаганда против царствующей в прошлом особы – богатые, роскошные залы, которые занимала тогда царица, в них она принимала гостей и отдыхала. Показали рояль с клавиатурой из слоновой кости и другие ценности. И в то же время совсем маленький личный кабинет царя, с оббитой кожей мебелью, и скромной приемной его адъютанта. Вот, дескать, работал он мало, а не потому, что по природе своей был скромным человеком. Как всегда, при осмотре вещей у наших людей есть привычка дотрагиваться до предметов, и экскурсовод многим делала замечание. В кабинете царя была пара картин или портретов, уже не помню их содержания. Но кабинет обставлен так скромно, что не подумаешь, что его занимал самодержец великой России.

Кроме помещений, которые занимала царская семья в Кремлевском дворце, нам показывали Грановитую палату и другие помещения, которые сегодня использует власть для приема важных гостей. Там же отдельно находятся и помещения первых русских царей, и комната, где жил Петр I, и те деревянные лавки, на которых принимали иностранные посольства; желоб, по которому шла корреспонденция к царям от «челобитцев». Сохранились и широкие деревянные кровати, где спали царствующие особы. Нам показалось странным, почему эти помещения недоступны для посещения нашим гражданам. Для нас специально был открыт и Мавзолей Ленина, хотя я там много раз уже бывал, но и здесь не отказался посмотреть, уточняя некоторые тонкости его хранения. Но теперь Ленин лежал опять один, без своего соратника Сталина, а Сталин был похоронен у Кремлевской стены, и пока на его могиле памятника не было, только гранитная плита.

В перерывах заседаний я много видел именитых людей и, как дикарь, присматривался к ним. Мне сказал тогда первый секретарь горкома «девятки» Евгений Зубков, что здесь, на совещании, находятся два именитых ученых, которых в печати называли не по фамилии, просто по должности – «теоретик» и «главный конструктор» кораблей, уходящих в космос. Зубков их знал и в перерыве мне их незаметно показал. Они размеренно прохаживались по Георгиевскому залу и о чем-то беседовали. Из-за любопытства я долго за ними наблюдал, и в первый и во второй день встречаясь с ними.

Теоретиком всех космических полетов конца 50-х и начала 60-х годов был В. Келдыш – президент Академии наук СССР. Математик, академик. Мужичок среднего роста, сухопарый, голова вся седая, лицо несвежее. Запомнилась походка – носки держал при ходьбе «на ростопырку», как ходят балерины. А вот генеральным конструктором был тогда не всем известный Николай Павлович Королев, всю жизнь личность, закрытая от посторонних взглядов и СМИ, уже прошедший сталинские лагеря и вновь оказавшийся на свободе. Человек чуть ниже среднего роста, крепыш с темными волосами и тучным лицом, в руках всегда держал объемистую папку.

Прохаживались они медленно, отчужденно, о чем-то беседуя, к буфетам и столам не подходили, и из окружающих людей, вероятно, никто не знал, чем занимаются эти два академика.

Там же, всегда в кругу обширной публики, была Екатерина Фурцева, правительственная звезда. К ней подходили и раскланивались секретари обкомов, республик и министры. Она со всеми приветливо здоровалась, преимущественно за руку, и всем улыбалась. Несмотря на ее возраст, а ей уже тогда было за пятьдесят, выглядела она молодо, а если посмотреть сзади на ее ноги, то это были ноги молодой женщины, стройные, выглядели изящно в хорошо подобранной обуви.

На совещании в Москве мы были трое из ангарских первых секретарей райкомов: я из Мотыгинского района, Александр Григорьевич Убиенных из Кежемского и Александр Алексеевич Михайлов из Богучанского. Там мы еще больше подружились. Убиенных был очень живой, любознательный человек, шутник и тонкий политик, прослужил партии более 50 лет. Небольшого роста, полного телосложения, большая голова чисто выбрита, и чем-то по облику он походил на Хрущева, и мы с Михайловым этим именем его в шутку и называли – «наш Хрущев». Он в то время из-за почечной болезни перестал выпивать, но компанию любил создавать, разливал спиртное и провоцировал на выпивку.

На совещании в Кремле мы, красноярская делегация, впервые почувствовали, как изменилось к нам отношение со стороны руководства страны. Мы наконец почувствовали особую роль Сибири в дальнейшем развитии экономики CCCР и в частности Красноярского края. С нами в составе делегации был и Андрей Бочкин, начальник строительства Красноярской ГЭС, которая считалась в СССР первенцем коммунистического объекта. Вокруг нее шла сильная пропагандистская работа. Сюда ехали все: и космонавты, и писатели, и поэты, артисты и руководители СССР – как партийные, так и хозяйственные.

В те московские дни о красноярцах много говорили и на совещании, и в прессе. В Музее революции работала выставка трудовых достижений Красноярского края. Член ЦК, главный редактор газеты «Правда» Павел Алексеевич Сатюков в торжественной обстановке открыл ее, мы же были ее гостями и хозяевами.

Об особенной значимости края для экономики страны, пожалуй, свидетельствует такой факт. Прошло два дня заседаний в Кремле, и на следующий, третий день оставили на завершение Всесоюзного совещания по промышленности и строительству выступление первого секретаря Красноярского промышленного крайкома партии Гаврилова-Подольского в Кремлевском Дворце съездов. Помню, Валентин Феодосьевич сильно волновался. Он собрал нас всех вечером в гостинице «Москва» на обсуждение его давно написанного доклада-выступления. В обсуждении принимали участие и наши «совнархозовцы» во главе с Ксинтарисом.

Третий день был заключительным для совещания, утром его открыл, как всегда, Хрущев, присутствовавший все эти дни. Правда, когда он выходил из зала, начинались хождения, разговоры в президиуме и в зале. Он даже возвращался в зал, пытался призвать к порядку «говорунов», даже чуть не потребовал выйти из зала секретаря краснодарского крайкома Полянского, который отвлекал слушателей своими разговорами. Но они, опытные номенклатурщики, быстро стали перед ним оправдываться, что они обсуждают его доклад, и Никита успокоился, а по его поведению на настоящем совещании чувствовалось, что он там, в Кремле, всех держит в руках и любого может «выпороть» на месте.

Гаврилов-Подольский с докладом справился успешно, и мы все были довольны, ведь он наш, и больше всех ему аплодировали. Хрущев после его доклада выступил с заключительной речью, наверное, около часа, всех учил, требовал улучшения работы. По совещанию было принято большое решение и намечены мероприятия.

После обеда под вечер здесь же, в этом дворце, должно было состояться торжественное собрание, посвященное очередной годовщине со дня рождения В. И. Ленина. Его проводили по инициативе ЦК КПСС ежегодно. Был объявлен перерыв на 4-5 часов, и всех участников совещания пригласили на это заседание. У нас появилось время еще раз посетить экскурсии по Кремлю, а сходить там было еще куда, не были осмотрены соборы, палаты. Можно было сходить в кремлевскую столовую, а также купить книги и бесплатно их отправить домой.

На торжественном заседании в зале красноярской делегации дали лучшие места. Мы заняли их пораньше и стали наблюдать за появлением московской элиты со своими женами. Первые лица собирались в президиум, а их жены появились в общем зале и, конечно, на первых рядах. Там же расселись и работники кремлевской охраны. Вот появилась в зале первая дама страны – Нина Петровна Хрущева, уже пожилая женщина, напоминающая обыкновенную деревенскую женщину, но только в дорогих нарядах, на шее и на руках драгоценности. Ее сопровождала крупная женщина с темными волосами, примерно такого же возраста или немного моложе, с улыбкой и подобострастием к первой. Окружающие нас люди говорили между собой, что Хрущеву сопровождает жена Брежнева. Откуда ни возьмись, к ним приближается Юрий Гагарин, бросается в их объятия, они целуются и уходят на свои места. Появились военачальники во главе с маршалом Советского Союза Малиновским, министром обороны СССР. Все кругом опоясаны золотыми знаками различия и все в орденах и медалях. Мы успевали только распознавать, кто с кем идет. Шли все знаменитые люди государства, интересно было разглядывать их наяву.

В назначенное время открылся массивный занавес на сцене Дворца съездов и на нее вышли руководители партии и правительства. Впереди шел Хрущев и первым занял свое место председателя. Зал стоя долго их приветствовал. Все расселись, Хрущев объявил заседание открытым и слово для доклада предоставил одному из секретарей ЦК КПСС, занимавшегося вопросами идеологии, – насколько мне помнится, Петру Николаевичу Поспелову. Доклад шел в течение одного часа, и на этом заседание под гимн «Интернационала» было закрыто. Объявлен небольшой перерыв минут на тридцать.

Затем был праздничный концерт, в котором приняли участие лучшие артисты всего Советского Союза. Из выступающих в тот вечер мне на всю жизнь запомнились два человека. Один из них, Георг Отс, пел свой коронный номер «Я люблю тебя, жизнь». Его на бис вызывали три раза. Третий раз он пел уже по вызову Хрущева. Тот даже встал со своего места и стоя ему аплодировал, просил этим его очередного выхода. И второй номер – танец умирающего лебедя в исполнении Майи Плисецкой в период ее славы. Да и вообще все номера были впечатляющие и были приняты зрителями под громкие аплодисменты.

Мы, партийные работники, не были опьянены жизнью и своим служебным положением в то время, но каждый из нас чувствовал, что страна идет на подъем, с каждым годом люди жили лучше, появилось много товаров, открылась в какой-то степени и заграница. После сталинских времен стало более свободно дышать, и люди меньше стали бояться органов НКВД. Наше помолодевшее поколение партийных работников приносило много нового и разнообразного в работу государственных структур, в процессы демократизации страны.

Потом, после совещания, нам разрешили на пару дней задержаться в столице для решения служебных дел в ЦК, министерствах и ВСНХ. Мы по предложению Убиенных пошли просить, чтобы наши райкомы обеспечили, кроме легковых машин, и водным транспортом, который по табелю тогда был не положен. И вот здесь мы увидели, какие способности имеет А. Убиенных для выколачивания помощи у центра. Он научился это делать, когда работал в Эвенкии и Туруханском районе.

Пошли мы к первому заместителю хозяйственного управления ЦК. Убиенных знал его фамилию, имя, отчество. Двери для нас тогда все были открыты, и мы без ожидания заявились в кабинет. Убиенных, называя партийного функционера по имени и отчеству, объявляет его нашим спасителем и министром партийных средств, просит выделить нам целевым назначением три полуглиссера, которые только что начали выпускаться Балтийским заводом в Ленинграде. Тот пытался нам объяснить, что по положению этот вид транспорта нам не положен и ЦК КПСС не имеет на этот год фондов на полуглиссеры. Потом стал расспрашивать, где мы работаем, мы показали на карте территорию своих районов и рассказали, чем занимаются наши люди. Наконец под нашим напором партийный функционер вынужден был сдаться и пообещал, только пообещал, что нашу просьбу ЦК рассмотрит. Одновременно просил подкрепить ее ходатайством Красноярского крайкома партии. Из Москвы мы улетели так же организованно, как прилетели из Красноярска.