В Библии сказано: «Всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». А вот Инночкину без этих манипуляций от Всевышнего подвалило – не много, не мало, а направление от «Альфа-Банка» на обучение в Кембриджский университет. Вот так!

– У вас своих идиотов мало? – не поверил Костя предложению.

– Идиотов полно, – вздохнула Клара. – Еще бы – Британия! Только там учиться надо, а не по Пикадилли гулять с певичками. Без диплома приедешь, денежки банку придется вернуть.

– И мне?

– И тебе.

– Что за причуды?

– Это из национальной программы подготовки менеджерских кадров высшего звена. Перед правительством и ЦБ прогнуться хочет наше руководство.

– Вот даже как! А при чем же здесь я?

– Балда! Это же очень демократичный шаг – отправить клиента банка, а не сотрудника. Характеристику я тебе напишу подходящую – мол, сама надежность и предприимчивость. Направление от предприятия – ну, это уже твоя забота. Да и в Администрацию заскочи – ты говорил: у тебя там приятель – попроси рекомендацию, лишней не будет. Три документа – и ты в Кембридже. Господи, Костя, как я завидую!

– Так и ехала бы сама.

– Это не вежливо с твоей стороны напоминать о моем неперспективном возрасте.

– Прости. Ты считаешь, мне по силам получить диплом Кембриджского университета?

– Ни грамма сомнений. А в отпуске я прилечу к тебе в Англию, и мы прошвырнемся по Пикадилли – ну, как та, которая ускоряла шаг. Представляешь? Эх, ты! Ни на грош романтики! Действуй, любимый – мысленно я с тобой!

Выйдя от Клары, Инночкин всей душой и телом ощутил приближение праздника. Радость проявлялась во всем – в улыбках девушек, в слабом ласковом ветерке, в солнечных бликах отраженных от стекол окон и витрин. Даже милицейский патруль, проверявший документы у двух «нацменов», делал это как-то добродушно, если не гостеприимно – добро, мол, пожаловать, дорогие гости, в град стольный Южного Урала.

Приветствуя мир все увеличивающейся в размере улыбкой, Костя позвонил Рубахину.

– Ты где? Подъезжай – документы со мной.

Пока ждал, купил и с наслаждением уплел эскимо, укрывшись от солнца под раскидистым кленом и пытаясь постичь его возраст. По всем приметам выходило, что не менее ста лет. Живуч, старина!

Рубахин то ли наугад пошутил, то ли был в курсе миграций Инночкина.

– Ожидал увидеть тебя перемазанным губной помадой, а не мороженным.

– Сейчас помада не мажется, – с наигранным сожалением ответил Костя. – Я проверял.

– Ты сияешь, как только что отчеканенная монета. Тебе в банке выдали премию?

– Представь себе: да – посылают учиться за их счет.

– Куда?

– В Кембридж. В Англию. На два года.

– О, Господи! Костян, с тобой все хорошо?

– Нормалек!

– Ты решил сдернуть с «Рубина»?

– Да с чего ты взял? Ты же сам говорил: надо работать на перспективу – расширять горизонты, выходить на международные стройплощадки. А для этого надо знать правила их игры. Чего не понятного?

– Это тебе Вербицкая удружила?

– Нам, Соломон – мне, тебе и «Рубину».

– Значит, командировочка на два года?

– Не командировка, а мечта. Сказка! Песня!

– Чувствую, потеряем мы тебя: заграница всегда портила русских людей.

За разговорами приехали в офис. Рубахин заказал Ксюше кофе, а Инночкин открыл Интернет. Нашел сайт Кембриджского университета, факультет экономики и бизнеса.

Рубахину:

– Вот, что тут написано о его выпускниках – слушай, вникай: «Хозяева своего дела, обладающие сборником тех качеств, которыми должен владеть настоящий боец, твердый в своих решениях и непоколебимый в своей стратегии. У них есть способность к логическому мышлению, которую иногда называют математическим складом ума. При всей своей доброжелательности они очень хитры и своего не упустят».

Генеральный директор МП «Рубин» поперхнулся кофе:

– Ага, вот где собака-то покопалась – «…хитры и своего не упустят».

– Ну, это ж реклама. Хотя…

– А я тебе вот что скажу – и не обижайся: как другу. Мои приятели и знакомые вобщем-то лестно о тебе отзываются – молодой, умный, напористый. Но вот не вписываешься ты в их компанию. И это плохо. Бизнес делают не только в офисе, но и в сауне, и в шашлычке. А ты не пьешь, к бабью равнодушен – и как же ты с ними общий язык найдешь? Хочешь совет? Учись жить, Константин, а не этому, как его? – менеджменту. Давай в конце лета махнем на Карибы семейно в кампании. Бабам шубы купим, ребятишкам компьютеры, сами оттянемся всей душой.

– Не катит. Сгоняй один до сентября, а потом на два года забудь про отпуск. Ну, а подарки… В шубе неудобно управлять машиной, двух «нотиков» в доме хватает, а на море акулы людей пожирают – вконец распоясались зубастые сволочи: почитай газеты.

На некоторое время в кабинете генерального директора «Рубина» повисла напряженная тишина. Костя, гоняя по скулам желваки, сверлил приятеля взглядом на предмет положительного ответа. И тот сдался.

– На два дня, на два дня вы забудьте про меня, – пропел Соломон Венедиктович и хмыкнул, покрутив головой. – Ну, делай, как знаешь, а мне в лом твой отъезд.

«Где поют – ложись и спи спокойно: кто поет, тот человек достойный» – вычитанное где-то утверждение Костя считал абсолютно ложным. Ему не раз приходилось встречать совершенно недостойных людей, обладавших недурственными вокальными способностями и любивших петь. Но это был не тот случай – сейчас согласие Рубахина многое для него значило.

– Ну, тогда, с твоего позволения, готовлю в «Альфа-Банк» наше представление? И будь уверен – ни «Рубину», ни державе за меня не будет стыдно.

Рубахин покачал головой, что можно было бы расценить и как знак согласия и как осуждение. Выберем среднее – осуждающее согласие или согласное осуждение. Инночкин тут же зашуршал клавиатурой, а Соломон Венедиктович потянулся в кресле:

– Знающие люди говорят: англичанки – зеленоглазые блондинки, похожие все на Милен де Монжо. А, ну да ведь ты туда с семьей, наверное? Пожалеешь…

– А сами англичане знаешь как говорят, – ответил Костя. – С утра выпил – весь день свободен.

– Разумно. Надо запомнить.

Костя нажал кнопку селектора:

– Ксюш, с принтера принеси, пожалуйста, документ.

Достал из кармана мобильный, нашел запись «Ксенжик», сделал вызов.

– Привет, старина, говорить удобно?

Владислав Ксенжик был институтским однокашником – после учебы попал в министерство строительства правительства области и сидел там, год от года повышая должность. Когда-то Костя выручал его, студента-ботаника и такого зануду, про которого говорят: и в курином яйце найдет клочок шерсти, из передряг – теперь Владислав Романович манил однокашника под свою высокую руку.

– Ты надумал и хочешь меня обрадовать?

– Нет. Но мне от тебя кое-что нужно.

– И что же?

– Не по телефону. Давай встретимся.

– Подлетай. Я уже почти свободен.

– Я без колес.

– Отвезу, – это Рубахин.

И отвез.

Костя Ксенжика снова вызвонил. Присели в скверике у Администрации.

– Мой племянник собирается в ЮРГу на наш факультет, а я его отговариваю.

– Почему? – Костя припомнил в каком году они поступали и ужаснулся быстрому течению времени. – И как ты его отговариваешь? Какие доводы приводишь?

– Да не модно сейчас, говорю, – вздохнул Ксенжик. – И потом: любой кризис пустяшный стройки сворачивает – сидишь без работы.

– Ты ж не сидишь. А губернатор намедни сказал, что наша-то отрасль самая что ни есть градообразующая в Челябинске: один строитель обеспечивает работой еще четырех человек инфраструктуры.

– За прессой следишь? Это похвально. Но ты что-то хотел.

Инночкин поведал, но по мимолетному недружелюбно-колючему взгляду приятеля понял, что тот не в восторге от просьбы и новости.

– Ты сомневаешься в моих способностях?

– Как ты вышел на них?

– Через Вербицкую. Помнишь, экономику нам читала?

– А! Ну да – у тебя ведь с ней были шашни. Сейчас ей сколько? Не стара наша Клара для дел интимных? Или, как говорится, когда делу надо, и русалка женщина. Так?

Вдох-выдох, – приказал себе Инночкин. – Дышим медленно, глубоко и плавно. Прогоняем раздражение.

Раздражение и не подумало исчезать.

– Да не напрягайся ты – я шучу. Мне уже говорили: ты ловко устроился – банкиршу попехиваешь и кредиты берешь через это дело. Мо-ло-дец! Мы тут сидим….

Зачем они там сидят в правительстве области Ксенжик не успел рассказать.

Сигарета вдруг выпала у Кости из пальцев – неловко дернувшись за ней, он заехал локтем приятелю в солнечное сплетение. Разумеется, совершенно случайно.

Ксенжик согнулся и пал на колени, выпучив глаза и, как рыба, ловя воздух ртом. Наконец, зачерпнув пригоршню в легкие, промычал что-то нечленораздельное.

– Блин, сигарета чертова! Извини, получилось так. Ты в порядке?

– Ну, ты идиот! Голова кружится. Похоже на сотрясение мозгов.

– Откуда они у тебя? Скорую вызвать? Нет? Ну, тогда я пошел. Будь здоров!

Машина Рубахина стояла на прежнем месте.

– За что ты ему?

– Ты следишь за мной?

– Ну что ты, Костян! Хотел посмотреть, с кем ты в Белом Доме дружбанишь.

– Да уж, дружба – козла с идиотом.

– Простите, вы-то кто будете? – с невинным видом осведомился Рубахин.

– Идиот, раскатавший губы.

– А мое такое убеждение – не пристало финдиректору «Рубина» обращаться с просьбами к разной шушере. Твой приятель здесь должностью что-то вроде старшего полового, а гонору – я те дам! Ты, Костян, ко мне обращайся. Али мы не буржуи? Сегодня, между прочим, приглашен в компашку, в которой, по слухам, сам областной «папа» будет. Разговор затеется, о чем попросить?

Инночкин уважал людей, следующих своим убеждениям – хоть и не было настроения трепаться, сел в машину к Рубахину.

– Так что же вы с друганом-то не поделили? – Соломон Венедиктович решил, что вопрос уместен.

И Костя ответил:

– Плохим пацанам свойственно бить хороших мальчиков, которых родители ставят в пример. Синдром отрицания.

– Это по-нашенски. Вот если б ты еще пить научился, цены тебе не было. Римляне говорили: «In vino veritas», – блеснул эрудицией Рубахин. – Истина в вине! А ты морду воротишь…

– Ищу смысл трезвой жизни, – ответил Костя. – Ты его случайно не видел?

– В моей жизни никогда не было такого смысла, – признался Рубахин, выруливая на дорогу. – Я его и не искал никогда. Тебя домой?

В полдень следующего дня позвонила Вербицкая:

– Поздравляю! У тебя появился соперник.

– И кто он?

– Ксенжик из министерства строительства области. Известна фамилия?

– Да. И что теперь будет? Твой «Альфа-Банк» устроит нам конкурс?

– Безальтернативно поедешь ты. Или я тут для бумаг скрепка? Вези представление от своего предприятия.

– Мне тут Рубахин обещал ходатайство губернатора в ваш банк, да не могу дозвониться – на связь не выходит.

– Было б здорово! Ищи его – время терпит.

Да где ж тебя черти-то носят! – снова и снова набирал Костя номер гендиректора.

А Ксенжик – стервец. То ли нарочно провоцировал, то ли совсем меня в грош оценил. Прав Рубахин – в Белом Доме чем ниже должность, тем больше гонору. Бюрократы – етивашувкорень! Ну, поговорили, ну не договорились, не совсем мирно разошлись. Так он что мне теперь – мстить собрался?

Откровенный выпад Ксенжика вроде бы не обречен на успех – Клара считает. Но, немного подумав, Костя решил, что это дело он так не оставит и что-нибудь предпримет в плане ответных мер. Но не сейчас. Сейчас главное знать – говорил ли Рубахин с «папой» по поводу рекомендации в «Альфа-Банк».

На очередное – абонент выключен или находится вне зоны досягаемости! – покатал на языке словосочетания «Соломон-Болобон, Рубахин-Дурахин» и решил отвезти Кларе представление «Рубина». Хоть что-то пока…

Вербицкая продемонстрировала ему письмо подписанное министром строительства Челябинской области.

– Вот, пошла на должностное преступление – держу у себя и трясусь от страха: вдруг додумаются позвонить управляющему банка.

– А ты сама позвони, – сказал Инночкин и объяснил, что и как надо сказать главному строителю области.

Вербицкая усмехнулась:

– Зачем тебе в Кембридж? Ты уже сейчас законченный интриган.

Но трубку взяла и позвонила в приемную министерства:

– Мне господина Серова. Вербицкая, завотделом кредитования юридических лиц, «Альфа-Банк». Здравствуйте, Александр Петрович. Вот я по какому вопросу: тут у меня направление ваше на Ксенжика… да-да, но дело в том, что у меня на руках ходатайство перед банком от губернатора области за другого господина. Тоже строителя…. Значит, вы не настаиваете? Значит, я правильно вам позвонила? Ну и прекрасно!

Закончив телефонный разговор, Клара, шумно выдохнув, прищелкнула пальцами:

– Полцарства за кофе! Смотри, дорогой, как руки трясутся. Это у меня от излишней образованности. Скоро и ты будешь таким.

От недостаточной, – подумал Инночкин про образованность кандидата наук, но спорить не стал, а потопал в коридор к кулеру за кофе.

Попив и успокоившись, Клара разговорилась:

– Давай после Кембриджа в мой отдел – к чуткой и доброй начальнице. Поднатаскаешься и на мое место.

– А ты куда?

– Под тебя. В производственном, конечно, смысле.

– Милая, ты же прекрасно знаешь: я – строитель и строить люблю.

– Да знаю я, что и кого ты любишь! Я для тебя – лишь ступень карьеры, орудие, так сказать, производства.

– Ты от меня устала? – Инночкин поднялся. – Как соскучишься, позвони.

Он уже был у дверей, Клара сказала:

– Да это я так, со зла бабского. Знала же, кого полюбила: ты у меня тот еще хам, но хам справедливый – зря в бутылку не лезешь и благодарностью за добро преисполнен. Ты не обижайся – это пройдет.

– Знаю, только не надо меня успокаивать. Я с трехлетнего возраста уяснил, что люди все далеки от идеала. А ты, пока не поздно еще, обрати драгоценное внимание на второго соискателя – молодой, разведенный…

– Ты про Ксенжика?

– Про него.

– Ага, испугался! Вот иди и подумай, как ведешь себя, неблагодарный.

Вербицкая показала Косте язык.

Рубахин отзвонился через два дня.

– Ты прости меня – подзагулял.

– Да все нормально – путевка наша.

– Я про «папу» тебе обещал… «Папы» не было.

– И здесь все устроилось: мы сыграли на его имени – враг разбит и позорно бежал.

Мир наш завязан на балансе черного и белого, хорошего и плохого. Самое опасное состояние – это когда человек восклицает: остановись, мгновение, ты прекрасно! Но мгновение не замирает, а сразу за ним наступает черная полоса шириной во всю оставшуюся жизнь. И от этого не застрахован никто.

Пусть все будет хорошо, думал Костя Инночкин, просчитывая возможные вариации предстоящей учебы в Кембридже, но еще лучше, когда для полного блаженства или окончательной и громогласной победы всегда не хватает какой-то малости. Так надежней….

Прошло два года и еще немного.

– А вот и наш Диккенс воротился из Англии! – встретил Костю на пороге офиса не самой широкой из своих улыбок Рубахин.

– Что-то не так? – рука, протянутая для рукопожатия, повисла в воздухе.

– Да все не так. Проходи, садись, закуривай. Сейчас на оперативку соберутся специалисты – сам и услышишь. Давно приехал?

Костя присел, закурил, ответил:

– Четыре дня как в России. Из них два в Челябинске. Визиты к родне, туда-сюда…

– Теперь на работу? Ну, молодца – вовремя: у нас тут сплошной завал.

На этот «завал» горечи у Рубахина скопилось достаточно – он бы весь день ее изливал, но тут отворилась дверь, и из приемной в кабинет потянулись специалисты.

Рубахин открыл совещание.

– Ошибки строителей бывают разные – некоторые можно исправить за счет резервов предприятия, а за иные надо сразу отрывать головы. Вот по Тобольску… Что нам скажет уважаемый Мустафа Абрамович? Почему от финнов в адрес нашего предприятия летят рекламации за рекламациями? Почему мы в сроки-то не укладываемся? Если наш объект передадут в другие руки, мы ни хрена не получим от вложенного и заработанного. Вы это-то понимаете, горе-строители?

Барашкин, при упоминании его имени гендиректором, встал и молча стоял в ожидании паузы.

Рубахин кивнул ему:

– Ну, говори.

– А я с самого начала говорил, – заместитель директора по производству любил резать правду-матку в глаза начальству, чтобы потом покаяться и признать ошибки, – что Тобольск выставляет нереальные сроки. Уже потому, как оформлены документы, было ясно, что нас там накажут. Что и практикует «Фортуна» в данное время.

– Сроки, в сроки почему не укладываетесь? – скривился Рубахин будто от зубной боли.

– Есть порядок технологических операций, – пожал плечами Барашкин. – Не выполнив первую, нельзя приступать ко второй.

– Ты что, самый умный? – набычился гендиректор. – Мало людей – бери еще.

Мустафа Абрамович снова изобразил недоумение вздернутыми плечами:

– Да причем тут люди? Как бы вам образно-то объяснить? Простите, дамы, но… Вы, Соломон Венедиктович, хоть втроем, хоть вшестером пользуйте бабу, она вам раньше, чем через девять месяцев не родит.

Народ загудел, закивал соглашаясь – мол, бабы такие: им по фигу финские рекламации.

– Садись, гинеколог. Я тебя скоро сам буду пользовать, – устало махнул Рубахин рукой. – А по Зареченску что? Кто нам доложит?

Поднялся главный инженер Рылин.

– Там одна беда – заказчик дурак.

– А ты и не знаешь, как с ними надо обращаться?

– Я энергостроитель, а не психиатр.

– Да какой ты строитель? – махнул Рубахин рукой, а Рылин набычился. – Хороший!

В Соломоне Венедиктовиче взыграла его язвительная натура – не зная, как и за что поддеть Рылина, плаксиво надул губы:

– Если бы у меня в кармане лежал белый накрахмаленный платочек, я бы сейчас прослезился от счастья. Больно уж трогательно ты заявляешь – «хороший». Только почему у «хорошего» энергостроителя так хреновато идут дела?

– Про дела не знаю, а про платочки жене пеняйте, – буркнул Рылин и сел.

– Вот так всегда и во всем! – притворно ужаснулся Рубахин. – А пошли вы все к черту, горе-работнички! Давай, Костян, по рюмке чая за приезд.

Когда специалисты покинули кабинет, хозяин его достал из одного шкафа бутылку, из другого рюмки и поставил на стол. Из ящика стола извлек шоколадку.

– Ты чему улыбаешься?

– Выпьем с горя? Я из кружки!

– Этому тебя в Кембридже научили?

– Пушкин в России.

Рубахин выпил, Костя отломил дольку шоколада и отправил в рот.

– Что скажешь по поводу?

– Разбираться надо – с чувством, толком, расстановкой, без суеты и нервотрепки.

– Вот и разбирайся. А я, признаться, заи…каться скоро буду. Ну, ты меня понял.

Бывают в жизни хорошие дни. С утра просыпаешься бодрый, здоровый, готовый к подвигам трудовым. Выходишь из дома и замираешь от наслаждения, вдыхая запахи лесной свежести и луговых трав, откуда-то проникающих в загазованный воздух мегаполиса.

В такие дни машина заводится с пол оборота, не чихает двигатель, не стучит кардан. Пробок нет до самой работы. А на работе… сплошной бедлам! Директор ругается, подчиненные прячутся. Никто не знает, что надо делать и надо ли что-то делать вообще. То ли пипец подкрался к предприятию, то ли еще крадется где-то…

– Не все так страшно, – считает Рубахин.

– Разумеется, – отвечает Костя, чувствуя в глубине души, на краю сознание звук тревожного колокольчика.

Не надо иметь диплом английского университета, чтобы понять, что если рабочие сидят на своих местах, то с производством не все в порядке. Вялотекущая деятельность специалистов настораживала еще больше.

Кризисный шок предприятия во всей своей красе, – поставил диагноз Костя, как его учили кембриджские профессора. – Или по-другому: «черная метка» – билет на тот свет. Мягкий или плацкартный – это уж кому как повезет. Некоторым везет – предприятие закрывается, а его руководители и подчиненные расстаются друзьями. Другие, у которых возникли большие долги по зарплате, мучительно агонизируют в бесконечных конфликтах – когда верхи уже ничего не могут, а низы ничего не хотят. Но может и повезти, если найдется специалист умеющий разруливать подобные ситуации.

Главное – определить наиважнейшее направление: за все хвататься – ничего не вытянешь. По всему выходило, что главное – это Нягань: там зависло более 140 миллионов вложенных и освоенных средств. Инночкин стал собирать информацию о партнере.

– Мне вот с ним даже встречаться не хочется, – поморщилась Нина Львовна, главный бухгалтер.

– Проблемный субъект? – спросил Костя.

– Хам брутальный.

– Как это выражается?

– Поехали с Соломоном Венедиктовичем на сверку. Ну, по бухгалтерии они долги признали, а потом к этому… с «Ю-8», заходим. Он мне с первого взгляда не понравился – серый костюм, серый галстук, серые недобрые глаза и залысины, как у…. Ну, крыса крысой – к тому же армянская. А голос такой – сухой и резкий. Посмотрел акт сверки и говорит: «Рубину» вашему я ни рубля не подпишу». Соломон Венедиктович ему спокойно: «Хотите в арбитражном суде разбираться? Разберемся! И не надо разговаривать со мной таким тоном!» А тот орет аж прям до визга: «Я разговариваю с тобой так, как ты того заслуживаешь! Строитель хренов! Напортачил браку – сейчас мы за тобой переделываем – и думаешь, что это тебе сойдет с рук? Думаешь, буду подписывать твои сраные бумажки? Вот тебе, выкуси!» И сует Рубахину кукиш под нос. Соломон Венедиктович его за грудки. Тот охрану вызвал, милицию подключил – едва мы из этой Нягани ноги с директором унесли. И что теперь делать – ума не приложу. Соломон Венедиктович, правда, говорит, что есть у него будто где-то какой-то блат. Может, и есть, да воз-то и ныне там.

Директора нашел в кабинете в компании коньяка с шоколадом.

– Слышь, Костян, а что там, в Англии, нынче в моде – я в смысле выпивки?

– Не знаю, не интересовался. Гораздо интереснее, что у нас с Няганью?

– С Няганью? А вот сейчас услышишь.

Рубахин потыкал пальцем в табло офисного телефона – когда сигнал оборвался, поднял трубку:

– Челябинск, «Рубин», Рубахин. Как по-армянски «здоровеньки булы»?

И замолчал, багровея лицом.

– Кого ты пугаешь, козел вонючий? – рявкнул неведомому респонденту.

Ответ, должно быть, тоже не отличался учтивостью.

Рубахин рванул галстук с могучей шеи вольного борца и прохрипел, задыхаясь, в трубку:

– Слушай сюда, помойная гнида! Если ты не отдашь мои бабки, лишишься носа, ушей и пальцев, чтобы в них ковыряться. Ты понял, курносый? Так вот, если не жаждешь неприятностей, сделай, как я тебе говорю.

Рубахин бросил телефонную трубку в гнездо аппарата:

– Слышал? Вот хачик поганый!

– Душевно поговорили, – заметил Костя и подумал: умный человек в любой запутанной ситуации ищет выход, только дурак ломится напролом.

– А что с поддержкой? Нина Львовна говорила: у тебя будто какой-то блат аж прямо чуть не на небесах.

– Тс-с-с! – Соломон Венедиктович приложил короткий и толстый палец к губам.

Оглянулся с опаскою по сторонам, отыскал взглядом рюмочку, опрокинул в рот.

– Осень пройдет, а там Новый Год, – сказал, с тоскою глядя в окно. – Блин, ненавижу!

– Почему? – Инночкин любил этот праздник больше всех прочих.

– Рубеж очередного разочарования. Всякий раз надеешься, что жизнь изменится к лучшему, а вместо этого… Эх, что говорить!

Рубахин обхватил руками голову и принялся раскачиваться в кресле – видно стало, как забрал его хмель:

– О, мать моя женщина! Убиться об стену! Костян, если ситуацию не разрулишь, повешусь прямо в этом кабинете. Записку оставлю предсмертную: «Здравствуйте, ангелы, это я…».

Самоубийц не пускают в рай – подумал Костя, но промолчал.

– Ты что молчишь? Демонстрируй, чему тебя в Кембридже научили.

– Спокойно, Ватсон. В Англии я приобрел трубку а ля Шерлок Холмс, – Инночкин действительно извлек из кармана курительную трубку, набил ее табаком из коробочки и раскурил огоньком зажигалки. – Будем думать: негоже лилиям прясть.

– А мне что прикажешь делать? Уйти мороженным торговать?

– Почему мороженным? Отпуск возьми – ты же два года не отдыхал.

Рубахин, придвинув бутылку и рюмку, глазами задумался, вещал языком:

– А что? Неплохое занятие – знакомая телка хвасталась: бешенные бабки на мороженном огребает. Может, в этом мое призвание, а в начальниках я случайно? Объясни – ты же грамотный.

Объяснять было не надо. Все работники знают разницу между плохим и хорошим начальником. Тут дело не в характере даже (грубиян, истерик и матершинник может толково руководить), не в стаже и опыте (можно всю жизнь есть картошку, но так и не стать ботаником). Дело в том, каков главный принцип руководства. Если каждый участник трудового коллектива чувствует свою личную заинтересованность в результатах общего труда, то создается команда единомышленников. Успешен тот, кто такую команду создал. И наоборот…

<1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

3 из 4