Белая Рать

В тот самый день в их избу залез упырь.

Когда б нечистый убил всю его семью, Пересвет мог бы стать трагичным персонажем. Одержимым мстителем, что за привычку имеет недоговаривать фразы и прикладывать палец к губам собеседника, чтобы тот недоговаривал фразы.

Однако ж в тот самый день упырь выломал ставню, споткнулся об ушат с водой, в падении оторвал Пересвету ухо и, чертыхаясь, скатился по лестнице в подпол. Там его и закрыли до прибытия Белой Рати.

В тот самый день из-за выломанной ставни сильно простудился дед Пересвета. Через две недели дед… выздоровел.

Вот так человек, который до смерти боится нечисти, стал охотником на эту самую нечисть.

Как и в случае с обладанием лошадкой и кольчужкой, Рать не брезговала никем. Даже двадцатилетним лбом, который валился в обморок от одного упоминания о русалках.

Пересвета прикрепили к умудренному опытом ратнику Добромыслу и отправили объезжать окрестности.

Именно Добромысла нужно благодарить за то, что он открыл удивительную способность Пересвета пользоваться самоцветами.

Во все времена и во всех странах люди приписывали драгоценным камням волшебные свойства. Тот-то сделает вас бесстрашным, этот принесет богатство, а вон та каменюка помогает от прыщей. Сказать, правда ли это по отношению к обычному человеку невозможно. А вот для Пересвета Лютича все эти суеверия обрели вполне себе реальные очертания.

Таков оказался его дар.

Говорят, что это боги награждают человека, который победил в себе нечисть. У каждого ратника имелись способности, выходящие за грань понимания. У Добромысла вот, к примеру, был дар ладить с лошадьми. Помнится, он даже спал в седле на полном скаку и нисколечко не боялся упасть.

Долго ли, коротко ли, под присмотром наставника и ратного скомороха Мирона Маховича, Пересвет путешествовал по миру. Путешествовал он до тех самых пор, пока дорожка не завела его в село Былицино.

Тамошняя ведьма не захотела умирать. Она ретиво воспротивилась и дала ратникам бой. В том бою Добромысл потерял ногу, а Пересвет на целый год стал народным героем.

Благо, народ не знал, что их герой выжил лишь благодаря скомороху. Ведь именно он на самом деле убил ведьму. Оружием Мирона Маховича в тот день стала обмякшая рука Пересвета, который по своему обыкновению валялся в несознанке.

Народ об этом не знал, а вот ратники знали. Знали и начали думать над тем, как бы таланты Пересвета Лютича направить на благое дело, либо поскорей от него избавиться. Хотели было даже отравить, но решили что это перебор.

К счастью, работенка для Пересвета нашлась. На два года он отправился вместе со столичными купцами на запад. Продавать воск и пушнину.

За все время на пути каравана так и не повстречалось никакой нечисти.

А жаль. Ведь тогда, быть может, Пересвет засел бы за учебу. И тогда приметил бы, что в доме у зеленоглазой хозяюшки метелка стоит прутьями вниз и подпирает собой заслонку печи. Так, чтобы можно было по-шустрому вылететь из дома.

И на печи, за матрешками, приметил бы прикрытое тряпицей зеркало. И голую уродливую рябину за окном, которая выбивается из общей вешней благодати, тоже приметил бы.

Но если бы, да кабы, то во рту росли б грибы…

***

Стараясь не сорваться на бег, Пересвет Лютич зашагал к выходу из хаты. Он снял с пояса нож и как можно незаметней метнул его в сторону. Несмотря на дрожь в руках, лезвие вошло точно в угол избы.

Пересвет выскочил на крыльцо. У дороги, привязанная к забору, стояла его лошадь.

Он мог бы поклясться, что коняга только что подмигнула ему. Мол, давай-ка, Пересвет Лютич, сделаемся точкой на горизонте. Все ты правильно сделал. Безумца обезвредил, детеныша спас. Кто молодец? Пересвет Лютич молодец! Давай же, поехали!

Эн-нет, коняжка, – ответил Пересвет лошади. – Это будет неправильно. Несправедливо.

– А ну-ка, вышли все на улицу! – крикнул ратник. – Глеба тоже выводите!

– Да и девчонке воздуха хлебнуть не помешает! – подумав, добавил он.

Толпа послушно покидала дом.

Дочь Глеба тут же увел соседский мальчонка. Ровесник девочки и, судя по всему, ее хороший друг. Он утащил ее за калитку, пообещав показать огромный муравейник.

Сам Глеб покинул избу, свисая с плеча огромного мужика. Он выплевывал зубы и скалился улыбкой заядлого любителя каш и протертых яблок.

Как и положено по правилам гостеприимства, хозяюшка стояла около двери до тех пор, пока последний человек не покинул дом.

– Матушка, мне бы с вами переговорить, – сказал Пересвет через порог. – Может, есть у вас на заднем дворе беседка? Или лавчонка какая. Да хоть пенек сгодится, если честно.

– Так знамо дело, Пересвет Лютич, пойдемте.

Хозяюшка сделала шаг. Затем еще один. И еще. И тут, на самом пороге, она будто бы ударилась коленом о невидимую стену.

Женщина осеклась. Зеленые глаза на миг стрельнули в угол, из которого торчал нож.

– Да зачем же мы будем по улице слоняться? – спросила она.

– А почему бы и нет? – ответил Пересвет.

– А потому что у меня, между прочим, и медок имеется. Хороший, крепкий. Прошу вас, Пересвет Лютич, не откажите в милости пригубить со мной чутка. А то мне, ишь, человек дочку спас от лиходея, а я его молоком пою. Как козленка какого-то.

– А я не пью, – соврал Пересвет.

– Ну тогда сальца откушайте. Уж нет человека, который бы от свининки отказался.

– Вера не велит, – соврал Пересвет еще раз.

– А велит ли вам вера принять ту благодарность, которую может выказать неженатому мужчине незамужняя женщина? – хозяюшка опустила глаза. – Я ж теперь, выходит, незамужняя. Чай, не за сумасшедшего замуж выходила.

Вот тут ты, конечно, угадала, – подумал Пересвет и почувствовал, как кровушка отлила от головы и устремилась вниз. Однако вслух он произнес:

– Скопец, – тяжелый вздох. – В детстве неудачно через забор перелез.

Хозяюшка неприятно ухмыльнулась.

– А может быть тогда, Пересвет Лютич, – сказала она, – мне вытащить из угла нож и распороть вам глотку? А то уж больно вы затянули с разговорами.

За плечами хозяюшки задрожал воздух.

Ее опрятная белая рубаха и красная юбка принялись чернеть, как чернеет береста над пламенем свечи. Сцепившись друг с другом, наряды обычной сельской девки прямо на глазах садились в размере и становились тесным платьем. Облегающим и черным, как вороново крыло.

Тело хозяюшки преобразилось до неузнаваемости. Она стала выше и фигуристей. Платье приоткрыло налившуюся грудь и одну ногу аж до самой талии.

Лицо тоже менялось. Нежная пухлость хозяюшки уступила место другим чертам. Хищный, более узкий разрез глаз. Хищные, более тонкие губы, а за ними хищные белые зубки. Подбородок стал настолько длинным и острым, что им впору было дырявить сыромятную кожу. Расплелась и почернела русая коса.

Не дожидаясь обморока, одноухий закинул в рот рубин.

– Заходи, Пересвет Лютич, переговорим, – сказала ведьма и двинулась вглубь избы.

***

Наблюдая за дракой через окно, дюже хотелось собрать сельских музыкантов. Попросить их сыграть что-нибудь бодрое и веселое под стать зрелищу.

Вот пробежала ведьма, а за ней Пересвет Лютич с топором. А вот уже Пересвет Лютич бежит в обратную сторону, но топор теперь у ведьмы. А вот топор пролетел сам по себе, а за ним Пересвет Лютич, оседлавши ведьму верхом.

Самоцвет под языком справлялся на отлично, но иногда страх все-таки прошибал волшебную преграду. Тогда ратник залезал на печь. Там он тихонечко хныкал и швырялся в ведьму матрешками.

В ответ ведьма колдовством нагоняла жар в печи. Пересвет шпарился, спрыгивал с нее, и бой продолжался врукопашную.

Прыгая по избе и уклоняясь от черных шипов, которые то и дело выстреливали из ногтей ведьмы, Пересвет отметил одну странность. Как только пыл битвы слегка приутихал, нечистая пыталась откинуть крышку погреба. В эти моменты ратник набирался храбрости и отгонял ее прочь.

Мало ли что там может оказаться, – думалось ему. – Или кто.

Прошло полчаса.

Держась за правый бок, Пересвет Лютич привалился потным лбом к печке. В дальнем от него углу избы, на единственной уцелевшей лавке, сидела ведьма. Претящий всему оккультному румянец полыхал на ее щеках.

Ведьма то сдувала со лба прядку волос, то большими пальцами поправляла плечики платья, то обмахивала шею ладонями. Так зачастую ведут себя деревенские бабы, когда передыхают от стирки.

– Тебя где так драться научили? – спросила она и расчертила в воздухе руну огня.

– Ай, твою мать! – вскричал Пересвет, отпрянув от раскалившейся печи. – Да уш явно не в Штаром Пороге.

– Оно и видно, – согласилась ведьма. – Там такому не научат. Ну, так что? Ответишь?

– В дужыне.

Пересвет выгнул спину. Раздался хруст затекших позвонков. Он слишком устал, чтобы бояться и решил, что на минуточку можно позволить себе вытащить рубин изо рта.

– В дружине, – повторил он. – Восемь лет тренировок. Меч, лук, шестопер, нож, топор, полуторка.

Ратник вытер лоб и закинул самоцвет обратно.

– Копё, вехом на ошади.

– Не хило, – ведьма поднялась со скамьи. – Хоть буду знать, кого сгубила. Ратник-дружинник. Первый раз такое слышу. Ну что, давай заканчивать?

Пересвет кивнул.

Ощетинившись сотней черных колючек, нечистая зашипела и бросилась на ратника.

Момент истины, – решил Пересвет. Он схватил заслонку печи и выставил ее перед собой на манер щита.

Выучка, выучка и еще раз выучка. Когда б Пересвет Лютич стоял в стене щитов, то держать его следовало бы ровно и крепко. Но один на один с противником, который несется на тебя сломя голову, стоит развернуть щит немного под углом, расслабиться и успеть вовремя поставить подножку. Такой недотепа пролетит мимо, обязательно упадет и предложит под удар свою спину.

Так вышло и сейчас.

Со всей своей молодецкой дури ратник вогнал топор в ведьму. Попал рядом с плечом и, предположительно, перерубил ей ключицу.

Ведьма заорала так, как заорала бы сова во время схваток, будь совы живородящими. Спустя пару секунд ее крик сорвался до визга. Голой рукой она взялась прямо за лезвие и вырвала из себя топор.

Не дожидаясь повторного приглашения на тот свет, ведьма упала на потолок.

– Слезай! – в голосе Пересвета сквознула обида. – Слезай, кому говорю!?

Зеленые глазищи засветились. Нечистая что-то проворчала на незнакомом ратнику языке.

Это не заклинание, – почему-то твердо решил Пересвет. Позже он вспомнит, что именно эту же фразу частенько кричали ему в спину восточные торгаши, когда он пробовал дыню, но не покупал дыню.

Ведьма подобрала ноги, приготовившись к прыжку. Казалось, что рана ее совсем не беспокоит. Тварь оттолкнулась от потолка и, к удивлению Пересвета, проскочила мимо него. Перекувырнувшись через голову, она схватила и оседлала метлу.

А-а-а, – подумал ратник, – так вот зачем ей платье, в котором одна нога совсем голая.

Ведьма улыбнулась Пересвету так, как отчим улыбается обгаженной пеленке своего пасынка.

Еще увидимся, – хотела сказать она, но решила, что фраза уж слишком заезжена. Ведь не столько злодея злодеем злодейство делает, сколько лютый вид и бойкое слово. Хату поджечь любой дурак может, а ты попробуй-ка уйди прочь, ни разу не обернувшись на пожар.

Так что же сказать?

Мы не прощаемся? Оглядывайся почаще? Я всегда рядом? Столько смачных фраз приходит в голову, когда казнишь воображаемых врагов в ночном бреду. А когда надо, на языке одна нелепица.

В этой своей обременительной задумчивости, ведьма оторвалась от пола. Она сделала круг по избе и молча шмыгнула в открытое чело печи.

Погреб, – пронеслось в сознании ратника. – Если уж взялся за дело, так доведи его до конца.

Погреб, – пронеслось в подсознании ратника. – Если уж взялся за дело, сделай его так, чтобы потом не пришлось переделывать. А то потом выяснится какая-нибудь херня, так тебя же обратно и отправят.

***

Крышка погреба отверзлась без леденящего душу скрипа. Без пробирающего до костей скрипа, без скрипа, от которого по спине пробегали мурашки, да и без какого-бы то ни было скрипа вообще.

Из темноты на Пересвета не уставились желтые глаза, полные злобы и ярости. И красные, в которых полыхало первобытное безумие, тоже не уставились.

Никто не хихикнул во мраке. Никто не поманил его бледной рукой. Да и к тому же, как назло, в спертом воздухе подвального помещения Пересвет не уловил ноток тлена.

Однако ж все эти приятные мелочи так и не смогли заставить ратника выплюнуть самоцвет.

После того как ведьма вылетела из печной трубы и усвистела прочь, толпа вернулась обратно в дом. Люди обступили Пересвета и смотрели на то, как он начинает свой решительный спуск вниз.

Если под страхом смерти ведьма так рьяно порывается залезть в погреб, стало быть, его обязательно нужно проверить, – так размышлял Пересвет Лютич до того, как напоролся на ржавую иглу, торчавшую из ступеньки. После этого он изменил свое мнение. Теперь он думал, что если ведьма так рьяно порывается залезть в погреб, то умней всего будет заколотить его, навалить сверху курган и приставить охрану. Но было слишком поздно.

При других обстоятельствах, ржавая игла грозила бы в худшем случае столбняком. Но здесь, в погребе ведьмы, ее укол означал проклятие и только проклятие.

Ратник вырвал иглу из подошвы своих богатых кожаных сапог. Помнится, ему их ссудили за хорошую службу те караванщики, с которыми он ходил на запад.

Что ж. Самое худшее, что могло произойти, уже произошло, – смиренно подумал он и двинулся дальше.

Что же это будет? – гадал ратник. – Венец безбрачия? Как-нибудь переживу. Порча на нищету? Тоже не беда. Отвод удачи? Распри с родней? Рога вырастут? Или, быть может, обращусь в бобра? Есть на свете беролаки, кошколаки и волколаки, а я буду, мать его, бобролаком. Боборотнем.

Погреб оказался совсем махоньким и тесным. С его-то ростом, Пересвету пришлось ссутулиться вдвое сильней обычного. Расставь он локти, уперся бы одновременно в обе стены. Так еще и вляпался бы во что-то склизкое и противное.

А ведь она здесь всего-то три денька погостила, – удивился Пересвет Лютич, рассмотрев в противной осклизлости плесневелую репу и яблоки.

Там где живет ведьма, все вокруг чахнет с поражающей скоростью. В том числе и люди.

Впереди, в непроглядной темноте, что-то блеснуло.

– Запалите лучину! Не видать ни черта! – крикнул Пересвет.

Спустя минуту сверху появилась чья-то волосатая рука, передала ратнику огонь и поспешила пропасть.

Мрак рассеялся. У дальней стены обнаружился небольшой столик. Столик был устелен черным бархатом. На нем лежали свеча, череп, книга и масляная лампа.

Свеча – толстая и оплывшая воском.

Череп – зловещий, человечий, скалящийся.

Книга – огромная, в кожаном переплете, с двумя застежками и железными набойками по углам.

Лампа – латунная, восточная, с выбитыми по бокам странными письменами. На вид что-то вроде арабской вязи, а может быть она и есть, как знать?

Короче говоря, каноны мистики были выдержаны со всей скрупулезностью. Не хватало разве что чумазой куклы на кресле-качалке.

Пересвет Лютич внимательно рассмотрел все это.

Книга! – просиял он.

Одноухий представил, как старшие ратники соберутся вместе, чтобы отчитать его. Мол, плохой Пересвет Лютич. Упустил, мол, ведьму, увалень криворукий. Ступай в угол, становись на горох и думай над своим поведением.

А он возьмет тогда, отобьет ладонями об колено и вытащит эту книгу. Настоящий ведьминский фолиант.

Один из старших, Бажен Нежданович, точно завизжит от счастья. Все знают, что у него какая-то нездоровая страсть к чтению.

Ратник расстегнул застежки и раскрыл книгу на первой странице.

Пересвет уставился на непонятные закорюки с тем же недоумением, с коим барский сыночек смотрит на умывальник, сверстанный из прохудившейся кастрюли и гвоздя. Мозг ратника заскрежетал.

Погладь меня…

Пересвет Лютич пролистнул пару страниц. Ни слова не понятно.

Погладь меня…

Если бы не жуткие рисунки и обилие оккультных символов, то можно было бы решить что эта книга принадлежит ребенку. Уж больно старательно ведьма наклепала в нее сушеных листьев и птичьих перьев.

Дескать, так и так, вчера залез в ласточкино гнездо. Вот такие у ласточек перья. Завтра обдеру соседский клен.

Погладь меня…

Пересвет Лютич захлопнул книгу. Теперь его взгляд обратился к лампе. Интересная такая. Красивая.

Давай же… Погладь меня…

Рука ратника неуверенно потянулась к лампе. Ладошка вспотела. Задергались, словно с похмелья, тонкие длинные пальцы.

Давай… Тебе же хочется…

Душный воздух погреба резко посвежел. Будто бы рядышком только что шарахнула молния.

Давай же… ДАВАЙ!!!

Пересвет схватился за край бархатной скатерти и накинул его на лампу.

Э-э-э! Ты чего?

А чего ты хотел? Если в голове родится шепчущий голос, который велит что-то сделать, стало быть, этого делать не нужно. Разве не так?

Я – твоя интуиция!

Хуиция.

Что? Ах ты… Да ты просто слабак.

Эн-нет. Вестись на слабо от шепчущих голосов тоже чревато. Что ты такое?

[вздох] Ай да раскусил ты меня, добрый молодец. То испытанием было мудрости твоей, да смекалки. Теперь вижу, что тебя так просто не проведешь. Я бог твой, кузнец небесный, Сварог-Батюшка. Занедужил я слегка, вот меня ведьма злая и сподобилась в лампу заточить. Ты погладь меня, чтобы…

Сварог-Батюшка, у тебя акцент. Не сильный, конечно, но все равно. Кажется, что ты вот-вот предложишь мне купить ковер.

А ты, как я погляжу, часто с богами разговаривал, да!?

Слушай, прекрати. Ты не бог.

Бог.

Нет.

[тишина]

Ты как-то связан с проклятием, да?

[тишина]

Так связан или нет?

[тишина]

Скажи хоть, что за проклятие-то?

[тишина]

Осторожно, чтобы не коснуться лампы, Пересвет Лютич плотно завернул ее в черный бархат и перекинул через плечо. Книгу он сунул подмышку и полез вон из погреба.

Пересвету нравилась служба в Белой Рати. Нравилось ездить по деревням, ночевать в незнакомых домах и знакомиться с новыми людьми.

Да и как это может не нравиться? Все вокруг тебе рады. Детишки бегут за тобой вслед, старики норовят налить чарку, а девки от рассказов про «ежедневное хождение по лезвию ножа» млеют и становятся в разы сговорчивей.

Но когда дело касалось настоящей работы, Пересвет редко мог обойтись без совета других ратников. Вот и сейчас, когда над ним нависло неизвестное проклятие, а в походном мешке упокоилась говорящая масляная лампа, у Пересвета Лютича была одна дорога.

В Старый Порог…

***

Мужчина смотрел на город.

Развернись дело на западе, мужчина наверняка стоял бы на крыше.

Промокший от мелкой неприятной мороси, он смотрел бы вниз. На грязно-серый камень мостовых, перетекающий в серость домов, что в свою очередь сменялась бы тоскливым серым небом, местами очерненным кострами Инквизиции.

Он бы наверняка слышал крики убиваемой проститутки и яростные писки крыс, дерущихся за право обглодать лицо бездомному.

Он бы думал о том, что видел истинную суть этого порочного города и знает, что тот по праву заслужил свою чуму. Или о том, что скоро вся эта чудовищная смесь из греха, похоти, нечистот и крови настолько пресытит город, что наступит точка невозврата и тогда лучшим и единственным решением станет табуретка и крепкая петля.

Но дело, все-таки, происходило не на западе.

Мужчина смотрел на город, привалившись спиной к недостроенной бане. От города она расположилась примерно в полуверстах и не достроена была, скорее всего, именно поэтому.

Позади еле слышно шелестел хвойный лес. Над головой, в пока еще светлом небе, зажглась первая звезда. Волны разнотравья, обычно штормящие поле, улеглись в полнейший штиль.

Воздух был мягок и свеж.

В такую погоду душа рвется напополам. Хочется ей от всего этого покоя, царящего вокруг, взять да и уснуть с глупой улыбкой на устах. Но и прыгать через костер, опрокинув кувшин браги, тоже ой как хочется.

Не хочется этой егозе только выбирать.

С города мужчина переводил взгляд на аккуратную половинку бледной луны и обратно. Интерес у него был и там, и там.

Интерес в городе – узнать, как скоро толпа мальчишек смирится с тем, что кататься на свинье не весело. А что до луны…

– Добрый вечер.

– Моравна?

Мужчина подскочил от неожиданности.

– Моравна, ты?

– Ну а кто же еще?

– Отлично. Лампа при тебе?

– Нет.

Мужчина умолк на некоторое время.

– А где она? – спросил он с ложным дружелюбием.

– Я тут с ратником одним поцапалась. Короче говоря, лампа у него.

– Что? Как? Где? Когда?

Казалось бы, когда все вопросы были заданы, вдогонку им родился еще один.

– Ты совсем охуела?

– Следи за языком.

– Так, – мужчина зажмурил глаза и схватился за переносицу, – объясни что случилось.

– Белый ратник отбил у меня лампу. Вот и все, что случилось.

– Что значит отбил? Ты что, не могла с ним справиться?

– Да ты бы с ним тоже не справился. Матерый он, зараза. Крепкий. Говорят, что это он убил Былицинскую. А мне моя жизнь, знаешь ли, дорога.

– Это одноухий что ли?

– Да, одноухий.

– Лютич?

– Ага.

– Он не убивал Былицинскую. Ему повезло.

– Повезло, не повезло, а каждый второй злодей погибает из-за того, что кому-то повезло. Вот скажи, оно мне надо?

Мужчина уже не слушал ее. Пыльным мешком по голове – это не про него. Это слишком скупо. Его по голове вдарили мешком железных опилок.

Ведьма запрыгнула на верхнее бревно недостроенной баньки. Она закинула ногу на ногу и наблюдала. То за мужчиной, который нервозно вышагивал из стороны в сторону, то за мальчишками вдалеке.

С полдюжины, мал мала меньше, мальчишки обступили свинью.

Перед тем как своровать животное из хлева, они уже напридумывали себе всякого и, как это частенько бывает, сильно разочаровались. Они думали, что будут весело скакать верхом на свинке по всему городу. Их свинка обязательно будет розовой, шустрой и улыбчивой. Она будет перемахивать через заборы и на раз-два уходить от погони городской стражи.

На деле все оказалось не так. Свинья оказалась серой и медлительной. А улыбчивой она не могла быть по своей природе. Не то, чтобы это какая-то примета, но если вам улыбается свинья – самое время ее забить. Желательно, издалека.

Так рушатся детские мечты. Животинка недовольно пятилась назад. Всякий раз она скидывала с себя ездока.

Хорошенечко поразмыслив, мужчина сказал:

– Ты понимаешь, что нам конец?

– Тебе.

– Нам! – крикнул мужчина. – Ты думаешь, что он тебя не тронет? Сомневаюсь…

– Не тронет. У него, как и у меня, полным-полно времени.

– Ну да, – печально согласился мужчина. – Действительно. Я-то не могу по сотне лет выжидать. Чай, не продавал душу за бессмертие.

– Согласна, тут ты продешевил.

– Очень смешно, – мужчина скривился. – А я знаю, что будет дальше. Одноухий потеряет лампу. Или проиграет. Или пропьет. И искать нам ее до скончания века.

– Не думаю.

– Почему?

– Потому что он принесет ее тебе прямиком в руки. Причем в самое ближайшее время. Как раз сейчас, – ведьма взглянула на одинокую звезду в небе, – он наверняка гонит лошадь во весь опор.

– Объясни.

– Если он нашел лампу, то нашел и мой прощальный подарочек. Проклятье.

– Что за проклятье?

– Проклятье, которое он не в силах снять самостоятельно. Он будет искать помощи. Смекаешь?

– Смекаю.

Мужчина облегченно выдохнул.

После бурного совета, один из мальчишек бегом помчался к ближайшим кустам.

– Значит, говоришь, скоро он будет здесь? Вместе с лампой?

– Могу поспорить.

– Хорошо, – мужчина окончательно успокоился. – Надеюсь, ты права.

Теперь он примостился на срубе рядышком с ведьмой. Искоса мужчина посматривал на ее голую ногу. Будь эта нога куриной, она наверняка была бы жареной. Не потому, что расходилась на волокна или блестела от проступившего жира, а потому что от одного взгляда на нее разыгрывался аппетит.

Ждать Пересвета придется долго. По крайней мере, до утра, – размышлял мужчина. – Так даст или не даст? Чего ведьме стоит-то? Видал я, в каком они состоянии с шабаша уходят. Как будто им к пяткам коромысло подвязали. Уж вряд ли при таком раскладе ведьмы относятся к своему телу, как к святыне.

А тем временем двоих маленьких бунтарей разобрали по домам. Остальные охаживали свинью букетом тонких прутиков. Все было тщетно. Теперь хрюшка пыталась зарыть голову в землю, чтобы хоть как-то защититься от побоев.