Город

Михаил, не сводя глаз с Лиз, подошел к ней и что-то шепнул ей на ухо. Та одобрительно засмеялась в ответ.

– Что за секреты?.. – возмутилась Барбара. – Говорите вслух!

– Дорогая моя, успокойтесь, – ласково обратилась к ней Лиз, – это не касается никого из вас.

– Кого же это касается? – спросил Пьер.

– Господа, это неважно, – ускользнула от прямого ответа Лиз. – Итак, вы согласны?

– Я, пожалуй, соглашусь при одном условии, – заявил Пьер, не сводя с Михаила злого взгляда, – если наша дорогая хозяйка позволит мне воспользоваться ее гостеприимством.

Михаил побагровел, а Лиз весело рассмеялась. Он направился к Пьеру, сжимая кулаки, но она встала между ними.

– Джентльмены, прошу вас, не ссорьтесь. Ссор я не люблю. Раз уж у нас возник спор, предлагаю заключить перемирие. Места в моем доме много, но для спорящих и враждующих мало будет и острова, поэтому предлагаю вам, господа, заключить мир. Только так мы с вами, втроем, – на этих словах она сделала акцент, – сможем приятно провести время под одной крышей. Так как, господа Михаил и Пьер, мир?

Михаил и Пьер, недовольные, но молчаливые, покорно пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.

– Грязная шлюха, – тихонько шепнула Барбара Элеоноре, та кивнула в ответ.

– Ну что же, ваше молчание я принимаю за согласие, – весело сказала Лиз, – иду вызывать помощника мэра.

Она вышла, плотно закрыв за собой дверь, вся компания удрученно молчала. Слов не было ни у кого. У многих было ощущение, что их используют. Но для чего?..

– Что скажете? – устало спросила Элеонора.

– Скажу, что ловко нас провели, – отозвалась Барбара, – сначала воды, потом в гости, скоро и вовсе оставят здесь жить. Хотя некоторые и не прочь, под одной-то крышей с прелестной хозяйкой.

– И что с того?.. – Михаил вызывающе и зло смотрел на Барбару, в нем еще кипел гнев на Пьера, разрушившего его далеко идущие планы. – Вас это не касается. Не нравится здесь, валяйте, идите искать свою пещеру. А я, например, намерен здесь задержаться. И не скрываю этого.

– Будете с Пьером делить мадам Лиз? – съязвила Барбара. – Тошно не станет?

– Нет, не станет! – парировал Михаил, едва сдерживаясь, чтобы не дать ходу своей ярости – не перевернуть стол или не сорвать портьеры. – С такой женщиной не станет. Напротив! Будет лучше и лучше!

– Ну, хватит, – вмешалась в спор Элеонора, – все мы взрослые люди, никто никому не указ. Просто мы устали, нам надо отдохнуть. Предлагаю, задержаться на ночь. А утром будет видно.

Через несколько минут в гостиной вновь появилась Лиз. На этот раз она была не одна, ее сопровождал молодой человек в смокинге с идеальным пробором на голове, темные глаза его из-за тонких очков с безразличием взирали на окружающий мир. Лиз представила его как мистера Томаса. Он вежливо поклонился и предложил дамам и господам пройти в его лимузин. Элеонора и Барбара со Стефаном последовали за учтивым мистером Томасом, Пьер и Михаил остались в гостиной вместе с Лиз.

3

Дом, куда привез Элеонору мистер Томас, находился неподалеку от особняка Лиз. Не успела прибрежная дорога сделать и двух поворотов, как белоснежный лимузин уже остановился у одного из домов. Он мало чем отличался от своих соседей – такой же респектабельный и молчаливый. Окна наглухо были закрыты жалюзи. Похоже, что и здесь никто не жил. Однако на балконе с массивными балюстрадами виднелись кашпо с цветами и тропическими деревьями, жирно блестевшими в свете зари мощной глянцевой листвой. Элеонора подумала, что кто-то должен был за ними ухаживать, иначе бы они погибли в такую жару. Но кто?.. В середине балюстрада балкона переходила в террасу для прогулок к морю. Они как раз остановились под ее сенью. Томас вышел из машины, открыл дверь и предупредительно подал руку Элеоноре. Она поняла, что это пристанище предназначено ей.

Барбара вдруг заволновалась, схватила ее за руку и горячо зашептала:

– Дорогая моя, вы что же, намерены поселиться в этом доме в одиночестве?.. И вам не будет страшно?.. Предлагаю провести эту ночь с нами. Ты ведь не возражаешь, милый?

– Конечно, нет, – поддержал супругу Стефан. – И правда, Элеонора, черт знает, что это за место, вместе все-таки надежнее.

Элеонора на мгновение засомневалась. Может, они правы?.. Что это за дом и зачем ей туда идти одной?.. Но она все-таки нерешительно вышла из машины и огляделась. Она смотрела на спящий дом, и в глубине души ее разгоралось любопытство, ей страстно захотелось побыть хозяйкой прекрасного дома у самого моря. Интересно, какие чувства испытывает человек вдали от суеты, просыпаясь от шороха волн в собственном доме на побережье?.. О чем он думает, когда не торопясь пьет свой утренний кофе у окна с видом на море?.. Наверное, о том, что жизнь прекрасна, и больше не к чему стремиться, все самое лучшее он уже получил – благополучие, процветание, умиротворение, наконец. Все еще сомневаясь, она робко шагнула к особняку. Потом повернула к машине, наклонилась и сказала своим друзьям:

– Не беспокойтесь обо мне. Я останусь здесь.

Мистер Томас открыл дверь своим ключом и пропустил вперед Элеонору. Ее встретила темнота. Но вдруг дом мягко засветился. Это ее спутник включил освещение. Свет не был ярким, режущим глаза и обостряющим чувство тревоги, которое неизбежно возникает у человека в незнакомом месте, да еще при стечении подобных странных обстоятельств. Напротив свет был чуть приглушенным, и он ее успокаивал. Она огляделась вокруг, и встретившая ее прихожая показалась ей даже слегка знакомой. Странно, но ей почудилось, что она действительно хозяйка этого дома. Просто ее долго не было, и вот она, наконец-то, вернулась в свою тихую благодатную пристань. Элеонора постаралась отогнать от себя навязчивые фантазии, должно быть, она невольно настроила самоё себя этими глупыми, детскими мечтаниями. Что за ребячество!..

– Госпожа Элеонора, – обратился к ней Томас, – я покидаю вас. Желаю вам доброй ночи.

– Спасибо. Всего и вам доброго.

Дверь за Томасом затворилась. Элеонора осталась одна. Она подошла к зеркалу на стене, в свете бра из зеркальной глади на нее смотрела уставшая женщина, потускневшие глаза пытливо вглядывались в отражение, на загорелом лице виднелись пыльные следы от долгого путешествия.

«Хорошо бы искупаться», – подумала она, и тут же забыла об этом. Ее влек к себе дом, отданный в полное ее распоряжение. Ей хотелось поближе с ним познакомиться, заглянуть во все его уголки, изучить его весь. Это непреодолимое желание удивляло ее – раньше она никогда не проявляла столь пристального интереса к чужой собственности. С чего же вдруг теперь?.. Зачем ей это?.. Она отмахивалась от этих вопросов. Просто так, из любопытства, в конце концов, интересно ведь поближе познакомиться с роскошным бытом богачей. Какая семья поселится в этом доме, сколько у них детей, чем они занимаются в жизни, какие у них привычки?.. Но зачем ей это знать?.. Просто так, беззаботно отвечала себе Элеонора.

Сначала она детально изучила прихожую, заглянула в плательные шкафы, открыла какие-то ящики. Повсюду было пусто. Она с облегчением скинула пыльные туфли. Обнаженные, уставшие от дороги ноги с блаженством ощутили прохладу паркета. Элеонора закрыла на ключ входную дверь, убедилась, крепка ли она, и, бросив мимолетный взгляд в зеркало, направилась в гостиную.

Она напомнила Элеоноре гостиную Лиз: такое же расположение дивана и кресел, правда, эти были более утонченными, что легко угадывалось даже за легкими парусиновыми накидками. Вся комната была выдержана в приятных пастельных тонах: воздушные портьеры, неброский шелк на стенах, изящный паркет, на всем этом лежали приятные для глаза оттенки. Гостиная дышала свежестью и чистотой, никакого запаха пыли или плесени, будто весь день комнату освежал прохладный бриз моря. Она немного побыла в гостиной, опустилась в кресло, почувствовала покой и гармонию, но ее окликало любопытство, оно настойчиво заставляло ее идти дальше. И она пошла, не в силах ему сопротивляться.

Долго, очень долго она бродила по дому. Осмотрев первый этаж, где размещались прихожая, гостиная, столовая и кухня, она шагнула на лестницу, поднимавшуюся к верхнему этажу. Лестница шла не прямо, а как-то боком, с изломами. Там, наверху, Элеонора оказалась в холле, отсюда можно было попасть на балкон, а затем выйти и на террасу. Она решила, что видом на море она будет любоваться завтра, поутру. Пока же надо было подумать о ночлеге и питании. Впервые она ощутила приступ голода. А что, если в пустующем доме нет продуктов?.. Это немного взволновало ее, но вскоре она успокоилась, решила, что сначала до конца осмотрит дом, а потом будет думать, где достать что-нибудь поесть.

На втором этаже Элеонора нашла просторную спальню с красивой мебелью и отдельным выходом на балкон, несколько комнат поменьше, видимо, для гостей и прекрасную, удобную ванную. Она не удержалась, открыла блестящий позолотой кран, и из него, журча, полилась прозрачная вода. Элеонора с наслаждением вымыла руки, ополоснула лицо. Она пообещала себе, что вернется сюда сразу же, как только что-нибудь перекусит.

Дом произвел на нее неизгладимое впечатление. До сей поры ей не доводилось бывать в такой роскошной обстановке. То, что она встречала в своей жизни, либо когда-то имела в личном пользовании, не шло ни в какое сравнение с этим. Никогда она не испытывала такого чувства эстетического наслаждения от соприкосновения с бытом, повседневностью. Чем больше она знакомилась с прибрежным домом, тем все крепче она убеждалась в прочности царившей здесь гармонии. Ни одна из комнат не вызвала в ней неприятных чувств: красота и чувство меры были повсюду. В каждой из них искусный художник сотворил свой индивидуальный мир, ни в коей мере не вступающий в противоречие с общим интерьером дома. Да, это было настоящим творением гармонии и красоты. Она нисколько не жалела, что отказалась от предложения Барбары и Стефана, вряд ли у нее еще когда-то появится возможность провести несколько дней в роскошном особняке на берегу моря.

Однако время шло, и голод брал свое. Надо было где-то найти еду, и она спустилась на первый этаж, в кухню. Порядок и чистота царили и здесь. На полках за стеклянными дверьми, отливая серебром, стояли столовые приборы, словно подготовленные к встрече гостей. Всевозможная кухонная утварь, неприглядная для глаза эстета, надежно была скрыта в тяжелых дубовых шкафах. Даже светильники на стенах с гравировкой тропического пейзажа имели темные плафоны.

Но Элеоноре теперь было не до экзотики – прошло уже более полудня, как она последний раз ощущала вкус пищи. Она озиралась в поисках какого-нибудь хранилища продуктов, но все шкафы были напичканы посудой и кухонной утварью, и ни крошки съестного. Что же делать?.. Неужели здесь ничего нет?.. Нет и холодильника?.. Да, правильно, ей надо отыскать холодильник. Где еще, как ни в холодильнике в такую жару хранить пропитание. Быть может, что-то там и припасено к приезду будущих хозяев. Странно, но нигде в кухне она его не видела.

Она вновь принялась методично открывать двери всех кухонных шкафов, дошла до последнего, приткнувшегося в углу. Без всякой надежды дернула тяжелую дверь, и оказалось, что это одетый в дуб обычный холодильный шкаф. На миг она замерла от пестрого изобилия его содержимого, чего здесь только не было – сок, вино, слезящиеся пахучие треугольники сыров, копченое мясо, запеченная курица в вакуумной упаковке и даже роскошный шоколадный торт в прозрачном контейнере. Да, это настоящее изобилие! Просто царский стол! Ей стало немного грустно, что такую роскошную трапезу разделить будет не с кем.

Она задумалась, как там ее спутники. Правда, вспомнив кокетку Лиз и безобразную сцену, разыгранную в том доме, Элеонора брезгливо поморщилась. Но бог с ними, с Пьером и Михаилом, в конце концов, они взрослые люди, она не хочет и думать об этих развратниках. А вот с Барбарой и Стефаном она с удовольствием бы разделила свой ужин. Но за окном уже горели ночные фонари, этот странный город спал, и идти на поиски супругов ей не хотелось, да и усталость брала свое. Нет, сегодня она поужинает одна, а завтра, если они решат остаться, она пригласит к себе Барбару и Стефана.

Элеонора не пошла в столовую, там за большим столом с хрустящими накрахмаленными салфетками, торжественно расставленными мягкими стульями, приготовленными чьей-то заботливой рукой к приезду хозяев, она лишь острее ощутит свое одиночество. Да и неловко будет, если она вдруг ненароком что-то испачкает. Поэтому устроилась прямо в кухне, за круглым крошечным столом на двоих, укрытым до самого пола незатейливой темной скатертью. Она откупорила бутылку вина, выложила на огромное блюдо курицу, порезала сыр. Элеонора с наслаждением смаковала каждый кусочек превосходно приготовленного сочного мяса, из высокого тонкого бокала, не торопясь, блаженно потягивала вино. Вскоре тягучий терпкий напиток приятно вскружил ей голову, вдруг забылись все тревоги и волнения, все происходящее с ней теперь казалось ей вполне естественным, имевшим все права на реальность. И, правда, что они так переполошились?.. Город как город. Мало ли таких на планете.

То ли под действием вина и легкого опьянения, то ли от пережитых волнений, но Элеонора почувствовала себя совершенно разбитой. Она поняла, что хочет только одного – упасть в постель и забыться во сне. Нечего было и думать о том, чтобы принимать ванну, переодеваться: силы совершенно покинули ее. Нет, она отправится спать прямо сейчас. Но ведь она вся в пыли, подумалось ей. Ну и пусть, вымоется завтра. А как же постель, она ведь ее испачкает своими грязными ногами и запыленным телом? А она попросту не будет разбирать постель, ляжет прямо поверх покрывала. На том и порешила.

Однако до спальни надо было еще дойти. Где же взять сил на этот переход?.. Она, держась за стол, осторожно поднялась, и слегка пошатываясь от головокружения, неуверенно направилась к лестнице. Потом, экономя жалкие остатки энергии, медленно преодолела показавшийся ей бесконечным путь. Вот, наконец, и спальня. Опираясь рукой о постель, она устало опустилась на прохладный шелк покрывала, посидела, собираясь с силами. Но надо было как-то лечь. Уже почти засыпая, она легла на бок, на самый краешек постели, потянула за собой сначала одну, затем другую ногу, и тут же провалилась в темную, не раскрашенную сновидениями пропасть сна.

4

Утро наступило яркое и прекрасное. Солнечные лучи мириадами ослепительных бликов играли в неспешных волнах здешнего моря. Свет занимавшегося дня отражался в зашторенных окнах особняков побережья, словно старался найти хотя бы кого-нибудь из их обитателей, разбудить и выманить на берег моря. Но никто не появлялся, и как будто в отместку за это, свет всю свою мощь обрушивал на беззащитные растения в кадках на балконах, которые сразу же поникли, уронили свои ветви под этим мощным натиском.

Элеонора проснулась от горячего солнечного прикосновения, оно жгло ей щеку, слепило глаза. Она, не размыкая век, защищаясь от солнца, перевернулась на другой бок. Стало легче, жар прошел. Но она уже успела проснуться. Она открыла глаза и увидела, что яркий солнечный свет заполнил всю комнату. Оказывается, в спальне не были закрыты ни жалюзи, ни даже портьеры. Конечно, вчера об этом она не могла позаботиться, и сегодня именно это побеспокоило ее, разбудило раньше времени. Но ничего, это даже к лучшему, решила она, сейчас ей надо будет привести себя в порядок, позавтракать и отправляться на поиски Барбары и Стефана.

Сладко потягиваясь, Элеонора легко поднялась с постели. Она не стала тратить время ни на прическу, ни на умывание: сразу собралась идти принимать ванну. Теперь, при свете дня, она особенно ярко могла рассмотреть, насколько же она грязна после этой прогулки в горах. Надо было срочно освободить свое тело от этой грязи, чтобы вздохнуть, наконец, с облегчением и радостью. Впрочем, при этих мыслях легкое беспокойство вновь овладело ею, ей припомнились события странного вчерашнего дня, и она вдруг опять осознала некую нереальность своего присутствия здесь. Нет, надо с этим кончать! Сейчас она быстренько примет ванну, а потом найдет Барбару и Стефана и уговорит их, больше не откладывая, идти на поиски пещеры, чтобы вернуться в Ираклион.

Ей не хотелось после ванны надевать на себя грязную одежду, и она решила одолжить у хозяев какой-нибудь халат или простыню, чтобы выстирать свою, пропыленную дорогой кофточку. При этом она как-то выпустила из вида то, что стирка несколько продлит ее пребывание здесь. Она приоткрыла одну из дверей огромного зеркального плательного шкафа, там ровными рядами лежали льняные постельные принадлежности, яркие полотенца, за другой дверью была одежда. Здесь была только женская одежда – изысканные вечерние платья, повседневные юбочные и брючные костюмы, несчетное число блузок к ним, легкие летние платья, накидки для пляжа, внизу, под каждым из ансамблей, стояли туфли и босоножки, идеально подходящие по цвету. Элеонора невольно залюбовалась этим великолепием, чувствовалось, что хозяйка этих нарядов имеет недурной вкус, а еще у нее, судя по всему, неплохая фигура. А вот интересно, впору ли будет Элеоноре хотя бы что-нибудь из этой восхитительной, изысканной одежды. Ей страстно захотелось ощутить всем телом прикосновение дорогой ткани, хотя бы в зеркальной дали увидеть себя в образе респектабельной женщины, настоящей леди, знающей вкус деньгам, украшениям, дорогим нарядам. Элеонора уже было протянула руку к одежде, чтобы начать примерять ее, но тут же, словно обжегшись, отдернула ее, испугалась, что испачкает платья. И вновь она решила, более не откладывая, идти принимать ванну. А уже после этого она приступит к примерке.

Она уже не удивлялась своим ощущениям и чувствам, над нею довлел этот роскошный и такой притягательный дом. Он подавлял в ней ее саму, извлекая на свет откуда-то из глубин ее подсознания стили поведения, ей несвойственные, незнакомые, в чем-то удивительные для нее. Образ хозяйки роскошного особняка, появившийся у нее еще при входе в этот дом, теперь ее почти не покидал, она даже уже и забывала с ним бороться. Лежа в душистой, горячей пене ванны, Элеонора перебирала в памяти свои намерения, намеченные ею на сегодняшний день. Теперь получалось так, что на первом месте все-таки было ее пребывание здесь, ей хотелось насладиться без остатка этим домом, наиграться им, как ребенку дорогой, необычной, чужой игрушкой. Ей вдруг как-то расхотелось идти к Барбаре и Стефану, подумалось, что они еще успеют вернуться назад.

А вот то, что встретилось здесь, они вряд ли когда-нибудь обретут в будущем. По крайней мере, она. Ибо, что такое жизнь Элеоноры? Сплошной бег за добычей хлеба насущного. Она не могла бы сказать, что ее существование было вовсе лишено какого-то смысла, несомненно, он был, был хотя бы в том, что она любила свою работу. Почти всегда, за редким исключением, она с удовольствием, без внутреннего протеста входила каждое утро в аудиторию, чтобы преподавать студентам словесность. Ей нравились их любознательные глаза, устремленные на нее, импонировала их еще нерастраченная жизненная энергия, бившая через край, проявлявшая себя во всем. Она преподавала уже почти десять лет, и за это время было лишь несколько дней, когда она, пересиливая себя, переступала порог аудитории. Эти дни выдались в разное время, но они были очень похожи друг на друга: ее душу безжалостно терзало чувство вселенского одиночества и жестокая безвозвратность потери. Это было время, когда умерла ее мать, и когда от нее ушел Петр. Мать умерла, а вот Петр был жив, но его потерю она переживала почти так же, как уход матери, как уход близкого человека из мира живых в мир мертвых. Для нее он умер, его не стало на этой земле.

Как-то спустя несколько лет, она случайно встретила Петра на улице с его новой женой, – молодой, искрометной, обольстительной, – он, неловко улыбнувшись, кивнул ей, она молча отвернулась. Она уже больше не чувствовала боли, та ушла, с нею теперь было безразличие, полное безразличие относительно его судьбы, его жизни. Ведь мимо нее прошел другой человек, чужой и незнакомый, того Петра, что знала она, теперь уже не было. Она была одна.

У Элеоноры не было иллюзий относительно своего будущего, она представляла его себе примерно в том виде, что имелся у нее теперь. Днем – работа в университете, вечером – после небольшой прогулки в парке ужин, чаще наедине с собой, реже вместе с кем-то из подруг. Были еще путешествия, которым она охотно посвящала каждый свой отпуск. Но это сезонные ощущения, которые, впрочем, к ее личному миру имели опосредованное отношение. Еще выдавались праздники, которые она отмечала в компании своих подруг, иногда кроме подруг присутствовали еще их мужья и дети. И это еще острее подчеркивало всю унылость ее жизни. Она одна. И, видимо, это навсегда.

В последнее время она очень замкнулась в себе, это знала она сама, это замечали и окружающие. Должно быть, поэтому уже никто из представителей противоположного пола более не отваживался завести с ней разговор о чем-то таком, легком, ненавязчивом, веселом, что иногда приводит к появлению каких-то взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Да она и не знала, нужны ли ей эти взаимоотношения. А впрочем, что они ей принесут? Ничего хорошего, только новые разочарования. Она стала уставать от жизни, от ее ритма, и какой-то бессмысленности. Зачем все это, к чему?.. Она встает каждое утро, торопливо выпивает чашку кофе, потом убегает из дома, так и не уделив себе должного внимания, она лишь причесывает волосы, о косметике теперь и не вспоминает. Затем она торопливо шагает через парк к остановке, садится в трамвай, и едет в университет. Ее работа дает ей ровно столько денег, чтобы более или менее сносно существовать, не больше и не меньше.

И потому, вдруг оказавшись в этом прекрасном доме, где она получила возможность почувствовать себя хозяйкой, она будто пришла в себя, очнулась от бесконечных забот своего обычного существования. Она вздохнула свободнее, и ощутила в себе просыпающуюся женщину. Та, забытая всем миром, очень долго спала глубоким сном, и вот теперь она просыпается, чтобы новым взглядом взглянуть на себя и вокруг себя, осознать, все ли еще живо в ней ее женское начало, не угасло ли желание покорять и очаровывать. Что же в этом плохого, если она немного побудет здесь сама собой, вернее, той собой, о которой она уже давно не вспоминает?

Она неторопливо вышла из ванны, мягкими движениями обсушила тело розовым, мохнатым полотенцем, прямо на обнаженное тело накинула просторный, прозрачный пеньюар. При этом ее ничуть не смутила мысль о том, что она предстанет почти обнаженной, если вдруг кому-то придет в голову мысль ее навестить. Она лишь на миг подумала об этом, и тут же забыла. Это были сущие пустяки. Именно в таком виде она спустилась в кухню, где все еще оставались остатки ее вчерашнего пира. Двигаясь плавно и не спеша, как и подобает хозяйке, она убрала посуду, ополоснула свои столовые приборы, и снова поставила их на стол. Но потом, после небольшого раздумья, она извлекла из шкафа большой поднос с непритязательным фруктовым натюрмортом, разместила на нем посуду, достала из холодильника, нарезала и разложила по тарелкам сыр, курицу и торт, все это она взгромоздила на поднос и понесла в столовую, на этот роскошный стол с его хрустящими от крахмала салфетками, так ее смутившим вчера. Сегодня мысль о том, чтобы позавтракать в столовой, ей уже не казалась абсурдной. И в самом деле, раз она здесь хозяйничает, пока хозяйничает, будет делать это до конца, до самого приезда настоящих хозяев.

Она вернулась в кухню, чтобы сварить себе кофе, когда вдруг мелодично звякнул входной колокольчик. Она замерла с кофеваркой в руках, соображая, кто бы это мог быть. Но к чему гадания, это мог быть кто угодно – мистер Томас, Барбара и Стефан, хозяева, наконец. Без тревог и сомнений насчет того, как она выглядит в своем прозрачном пеньюаре, она пошла открывать дверь. Она повернула ключ в двери и широко распахнула ее.

Она удивилась увиденному. Это не был ни мистер Томас, ни Барбара, ни Стефан, ни даже хозяева, перед нею стоял человек, которого она никак не ожидала здесь увидеть. Это был Эмиль, ее бывший студент.

Он окончил университет лет пять назад. В то время она уже была одна. Нельзя сказать, чтобы их связывали какие-то отношения, но она всегда чувствовала его интерес к себе, порой, встречала его странные, пристальные взгляды. Тогда она злилась на себя, потому что неизменно сердце ее откликалось учащенным биением. Она старалась справиться с собой, но это ей плохо удавалось. Это был единственный случай в ее жизни, когда она с большим трудом контролировала свои эмоции. Она не могла допустить того, чтобы он распознал это ее волнение, ведь он был студентом, почти что учеником у школьного учителя. По ее мнению, подобные отношения, начнись они, были бы верхом непристойности. Поэтому, как могла, она боролась с собой.

Конец ознакомительного фрагмента.