Пять шагов после смерти

Глава 2 «Месяц второй»

Этот мир меня не любил. Я это чувствовал. Каждый раз, выходя из дома на улицу, я всем своим телом ощущал, как Он презренно на меня смотрит со спины, шепчется листвой деревьев, смеётся шипением луж и радостно ликует над моим убожеством яркими раскатами грома. Я не знал, куда мне деться, спрятаться от Его настырных взглядов и усмешек. От Его бесконечного преследования. От Его назойливого дыхания в мой затылок. Все четырнадцать лет моей жизни Он умело потешался надо мной, и меня бросало в дрожь от мысли, что это будет продолжаться бесконечно долго.

Я открыл глаза. За окном ещё не рассвело. Сегодня как и вчера утром шёл настырный осенний ливень. Чувствуя себя талантливым музыкантом, он игриво барабанил по стёклам свою единственную мелодию. Я смотрел на забрызганное каплями дождя окно. Представляя уличную грязь и сырость, я очень не хотел выбираться из тёплой постели.

По комнате бегала мама, суетливо собирая мои тетради и книги в портфель. Обычно я делал это с вечера сам. Но вчера, видимо, слушая музыку, уснул намного раньше.

– Стёпа, вставай! – назойливо попросила она. – Опоздаешь же!

Я не любил утро. С первыми лучами солнца оно всегда приносило в мою жизнь тревогу. Никогда не знаешь, какие неприятности тебе сулит новый день. Мне хотелось остаться дома, в своей комнате, спрятавшись от всего того, что меня преследовало. Но сказать маме правду я не мог. Хоть я очень и любил её, но сомневался, что она меня поймёт. Да и признаваться в своих страхах мне было как-то стыдно.

Я поднялся с постели, сбегал в ванную, чтобы умыться, и пошёл завтракать. На кухне звонко работал телевизор, привнося в нашу квартиру какое-то оживление. Мама сидела за столом и пила чай, время от времени поглядывая на экран. Рядом с её кружкой стояла золотистая пиала с яблочным вареньем. Не знаю почему, но она очень сильно его любила. Когда мама болтала с подругами по телефону, она часто в шутку называла его своим личным наркотиком. Я никогда не любил это варенье, так как в школе все учителя безустанно нам ученикам повторяли, что наркотики – это зло.

– Я вчера забыла проверить задачи по математике. Ты решил их? – вдруг спросила мама, оторвав взгляд от экрана телевизора.

– Да, – кивнул я, усаживаясь на стол.

Дальше никаких вопросов не последовало. И очень жаль. А я так ждал, когда она спросит: «Стёпа, может сегодня останешься дома?». Наверное, это был бы самый счастливый день в моей жизни. Даже лучше выходных.

Мне не хотелось покидать дом. Да, здесь мне тоже было не совсем комфортно. Но тут среди холодных молчаливых стен я хотя бы мог спрятаться от людей, которые меня, мягко говоря, не любили. Я не знаю, почему так случилось и что я сделал им плохого, но мои сверстники постоянно пытались меня всячески унизить. Я не прижился ни в одной из групп, на которые по интересам разбился мой класс, а у других учеников нашей школы я вовсе вызывал только усмешку. Меня дразнили, обижали, кричали вслед всякие оскорбления. Я не понимал, что со мной не так. Да, учился я хорошо, вечерами не гулял, так как мне было не с кем, учителя меня любили. Вряд ли это то, за что стоит ненавидеть человека и портить ему жизнь.

Я знал, что если кто-нибудь из моих обидчиков будет в беде, я всегда протяну ему руку помощи. Ведь для того мы и созданы, чтобы помогать друг другу. Разве нет?

В школу я прибежал буквально за пару минут до звонка. Я всегда так делал, чтобы лишний раз не показываться другим на глаза. Знаете, какое это неприятное чувство, когда ты в полном одиночестве идешь по шумному коридору, а окружающие то и делают, что оборачиваются и демонстрируют свои пренебрежительные взгляды. Не было и дня, чтобы я не проходил такое испытание. И каждый раз мне хотелось провалиться сквозь землю.

Первым уроком у нашего класса была литература. Вообще я не очень любил читать то, что нам задавали на дом, но всё равно это делал. Мама говорила, что это нужно для саморазвития. И я её слушал. Но так как я не особо понимал школьную программу, в свободное время я читал другие книжки, которые брал в библиотеке. Чаще всего это были детективы. Но не такие страшные и жестокие, как читает моя мама. А другие – подростковые, где нет маньяков и убийц.

Уроки литературы для меня всегда были скучными. Я сидел на задней парте третьего ряда и смотрел в окно, пребывая в собственных мыслях. Правда, сегодня мне повезло. В начале недели наша учительница дала задание на дом – выучить любое стихотворение любимого детского поэта. И я уже тогда знал, что буду рассказывать стих Агнии Барто «Я расту». Мне даже не пришлось его учить. Я и так знал его наизусть. Но на всякий случай я взял в библиотеке сборник её стихов. Решил, что нужно почитать и другие.

Оказалось, что практически все мальчики из нашего класса домашнее задание не выполнили, получив свои излюбленные «двойки»», и я уже понимал, что своим выступлением снова привлеку к себе ненужное внимание. А этого мне очень не хотелось. Сначала я решил, что скажу учительнице будто я тоже не готов к уроку. Но потом почему-то вспомнил о маме. Она явно расстроилась бы, узнав, что я не смог рассказать наизусть свой любимый стих.

– Блашка Степан, пожалуйста, к доске, – спокойным голосом произнесла учительница, рисуя что-то в журнале.

По классу пробежался ехидный смешок. В этот момент моё сердце заколотилось в десять раз сильнее, рискуя выпрыгнуть наружу. Я поднялся со стула и направился к доске. Ноги меня не слушались. Наверняка со стороны моё поведение выглядело очень странным. Никто ведь не знал, что у меня творится внутри. Да, мне было страшно.

– Давай, Блашка-букашка, жги! – послышался чей-то грубый шёпот.

– Не, он – блошка! – ответили ему. – Мелкая и противная.

Опять раздался чей-то смех. Учительница поправила свои очки и нервно постучала ручкой по столу:

– Не шумим. Блашка, мы тебя слушаем.

Я повернулся лицом к классу и опустил взгляд. Смотреть в глаза своим обидчикам у меня не хватало духа. Тем более, что в этом кабинете их было не один-два человека. Их было предостаточно. Внутри царил ураган неприятных эмоций: волнение, обида, смирение, желание убежать. Возможно, многие из них заметили, что в этот момент у меня дрожали руки. Но, видимо, их это только забавляло.

– Агния Барто, – сквозь силу выдавил из себя я. – «Я расту».

– Блошка растёт! – крикнул кто-то и весь класс снова звонко засмеялся.

От ужаса произошедшего я затаил дыхание. Моё лицо мгновенно покраснело. Я хотел заплакать, слушая, как мой класс заливается неудержимым смехом. Учительница резко встала из-за стола:

– Погорелов, соблюдай тишину! Иначе сейчас выйдешь за дверь!

– Да с удовольствием, – ответил хамоватый ученик. – Мне есть чем заняться.

Пытаясь успокоить класс, она прошлась между рядами. После нескольких угроз отвести кого-нибудь к директору и вызвать чьих-либо родителей практически все ученики замолчали. Я, бледнея от волнения, наспех рассказал стихотворение и сел обратно за парту. Мне поставили «четыре». Наверное, в данной ситуации это лучшее, что могло со мной произойти.

Весь оставшийся урок я сидел не поднимая головы. Лицом я уткнулся в сборник Барто. Пытаясь забыть про своё неудачное выступление, я прочитал несколько десятков её стихов. И был сильно восхищён. Каким же талантом надо обладать, чтобы писать в рифму такие замечательные строчки? У меня бы так не получилось. Это же нужно иметь талант. Вряд ли он у меня был. Хотя… Хотя я ещё даже не пробовал. Может нужно начать? Я вырвал из тетрадки чистый листок, радостно положил его перед собой и… И всё. Воодушевление сразу пропало. В голову ничего не приходило. Ни строк, ни рифм. Я был расстроен. Я думал, что сочинять стихи намного легче. Как же тогда они появляются?

Мне стало грустно. Даже находясь в одном кабинете с парой десятков моих сверстников, я чувствовал себя одиноким. Бывает же так. Тут у всех были друзья, кроме меня. Наверное, именно это и обижало меня больше всего. Разве я не умею дружить?

Я так глубоко ушёл в свои мысли, что даже не обратил внимание, как написал на белом листке бумаги ровным почерком: «Я снова один…». Я с удивлением смотрел на эту запись. Да, это всего лишь три слова, но что-то в них меня цепляло. В этот момент я понял, что у меня не получится писать такие простые, но в то же время забавные стихи как у Агнии Барто. У меня в душе были абсолютно другие настроения. Не беда, решил я. Буду писать о том, что первым приходит на ум. Я снова уставился в окно и задумался. Наверное, мне стоило бы рассказать о своём одиночестве. Пусть с кем-то с глазу на глаз я не мог это сделать, но вот листок бумаги точно меня выслушает.

До конца урока я написал всего одно четверостишие. Кажется, вышло не очень хорошо. По крайней мере, мне не нравилось. Я долго перечитывал свои строки по несколько раз, пытаясь понять, о чём же теперь писать дальше.

Прозвенел звонок. Большинство моих одноклассников с визгом вылетели из кабинета, а вот Погорелов – мой главный обидчик – остался. Как ни странно, его двое дружков тоже. Они бурно принялись обсуждать какую-то новую видеоигру, бесконечно елозя на своих стульях. Также за передней партой остались сидеть две отличницы, похожие друг на друга как две капли воды. Нет, они не были сёстрами, просто их дружба была на столько крепкой, что они стремились это всём показать. Мол, у нас нет соперничества, так как мы – единое целое. Я даже немного им завидовал. Ещё во время перемены в кабинете пребывала новенькая девочка, которая только в начале этого года перешла к нам в школу. Она что-то писала в большом блокноте с ярко-жёлтой обложкой. Может, вела личный дневник? Я так долго и настойчиво смотрел на неё красивые чёрные волосы, что мне самому стало стыдно. Это же неприлично. Благо сама девочка не замечала моей невоспитанности.

– Эй, Блашка! – крикнул Погорелов, быстро вернув меня в реальный мир. – Тебе дома заняться нечем? Стихи он учит!

– Его мама заставляет, – добавил его друг.

Мой одноклассник и главный недруг в одном лице вальяжно развалился на стуле, недовольно косясь в мою сторону. Отличницы притихли и обернулись, наблюдая за происходящим. Я опустил голову и уткнулся носом в листок со своим первым недописанным стихом. Я знал, что сейчас как и всегда лучше промолчать.

– А потом на родительском собрании будут хвалить только одного Степана, какой он у нас молодец! Девочки, вы не в счёт, – Погорелов хитро улыбнулся, а потом встал со стула. – Эй, я с кем разговариваю?!

Мне снова стало страшно. Я боялся, что меня ударят. К тому же ничего плохого я не сделал. Я просто рассказал стих. Кому от этого плохо?

Погорелов подошёл к моей парте и опустил на неё свои руки:

– Ты как всегда не знаешь, что мне ответить? Ладно, молчи. Всё равно никому не интересны твои оправдания. Ой, а что это у нас?

Глаза одноклассника загорелись хищным огнём и он резко схватил листок бумаги, на котором я во время урока написал несколько обычных строк, пытаясь сделать первый шаг в поэзию. Я испугался. Это было слишком личное. Этим парням я явно не хотел открывать свою душу.

– А Блашка у нас ещё и сам стихи пишет! – закричал он, весело смеясь. – Ой, умора!

– Отдай! – я вскочил на ноги, пытаясь забрать у него бумажку. – Ты не имеешь права!

– Сядь! – Погорелов толкнул меня, и я плюхнулся обратно на стул, готовый разреветься.

– Чё там, Горелый? – крикнул один из его дружков.

Одноклассник довольно оскалил зубы и, глядя на меня с присущим ему высокомерием, смял бумажный листок в круглый комок. Я никогда не понимал, почему он так жесток со мной, ведь не раз на контрольных работах он просил меня ему помочь. И я помогал! А сейчас он вёл себя так, словно забыл про всё это. Будто он больше никогда не обратится ко мне за помощью.

Погорелов сделал лёгкий взмах рукой, и бумажный комок взлетел в воздух, направляясь к друзьям моего одноклассника:

– Почитайте этот шедевр! Вам понравится.

В это момент произошло что-то странное. Новенькая девочка резко встала из-за парты, подошла в мальчикам и неожиданно выхватила у одного из рук заветный комок бумаги. Парни удивились такой наглости. Я, если честно, тоже. В своей розовой блузке и клетчатой юбке она выглядела крайне миловидной и скромной девочкой. Я бы в жизни никогда не подумал, что она проявит такую смелость и надумает помешать планам наших задир.

– Эй, ты чего? – повернулся к ней Погорелов.

– Я сама прочитаю, – спокойно ответила девочка.

Хулиганы слегка опешили. Я расстерялся. Сначала я понадеялся, что она выбросит листок в мусор и больше никто не прочитает моё творение. Но не тут-то было. Внутри меня всё сжалось в один маленький комок. Новенькая развернула бумажку, пробежалась по строчкам глазами… Какие необычные у неё глаза. Тёмно-зелёные. Я только сейчас обратил на это внимание. Хотя другим одноклассникам в данный момент всё это было безразлично. Все замерли в ожидании. Девочка с листком удивлённо подняла брови и прочла:

– «Я снова один на холодной планете,

Мне грустно во тьме и при солнечном свете,

Подальше от слов нехороших и скверных

Искал я друзей настоящих и верных».

В кабинете повисла неловкая тишина. Какой кошмар, подумал я. Мне снова захотелось убежать. Но я был уверен, что Погорелов мне бы не позволил это сделать. Ему необходимо было видеть мои страдания. Я закрыл лицо руками, краснея от стыда. Сейчас они решат, что я сопливая девчонка, и начнут меня колотить.

– Вау-у! – первыми отреагировали отличницы. – Это так круто!

– Что?! Серьёзно? – разозлился мой одноклассник.

– Мне тоже понравилось, – ответила новенькая, мило улыбаясь. – Стёпа, кажется, у тебя талант.

Я был счастлив. Впервые за длительное время я улыбался во весь рот. Даже на своё отражение в зеркале было непривычно смотреть. Но я стоял перед ним и любовался. Я мечтал, чтобы мои глаза каждый день так сияли. Странно, а ведь мне просто сказали, что у меня талант. Я, видимо, довольствовался малым. Мне хотелось бы продлить это давно забытое чувство восторга и радости навсегда.

Но такого не будет. Каждый раз выходя из дома, я проваливался в пучину серого уныния и нескончаемой грусти. Холодный липкий страх преследовал меня по пятам, предвещая мне очередные неприятности. Я знал, что вчерашняя ситуация выйдет мне боком. Вряд ли Погорелов успокоится и оставит меня в покое. Ему не нравилось, когда кого-то хвалили. Он считал, что только он один достоин комплементов.

Я так не желал идти в школу. Но я боялся, что если я прогуляю, то моя мама об этом обязательно узнает. И тогда я, скорее всего, буду наказан. Я никогда так не делал, однако проверять собственные догадки мне не хотелось. Я знал, что мама надеется на то, что я окончу школу с золотой медалью. По её словам, это пропуск во взрослую материально-обеспеченную жизнь. Я понятия не имел, так ли это на самом деле, но её мнению доверял. Однако самое страшное и заключалось во всём этом. Мне не нужны были деньги. Я хотел быть счастливым. Хотел быть нужным, интересным и важным для кого-то. Хотел, чтобы у меня были хорошие и верные друзья. Я не раз представлял себе весёлые посиделки на верхнем этаже старого заброшенного дома, что стоял в самом конце моей улицы. Туда я в полном одиночестве ходил только тогда, когда мне было очень грустно. В такие моменты я мог не скрывать своих эмоций и плакать, не боясь, что надо мной будет кто-то смеяться. Я мечтал, что когда-нибудь пойду туда вместе с друзьями, и это место услышит не только моё нытьё, но и радостный смех. Это было бы здорово. Вряд ли какая-то золотая медаль сможет заменить мне всё это.

Утонув в своих печальных мыслях, я не заметил, как подошёл к воротам своей школы. Я остановился. Мимо меня с криками и смехом проходили другие школьники. Все они спешили поскорее спрятаться от противной осенней измороси в белом двухэтажном здании, называемом учителями домом знаний. Кто-то бросал на меня недовольные взгляды, кто-то с осторожностью обходил. На Земле проживало семь миллиардов людей и никто не видел во мне хорошего друга. Я с ужасом смотрел вперёд, не решаясь идти дальше. Сердце бешено колотилось в груди. Я вспомнил Погорелова. И не зря.

Его холодный кулак с лёгкостью рассёк в воздух и с ненавистью врезался в мой нос. Он меня выследил, понял я, прежде чем плюхнулся в лужу. В глазах потемнело. Жаль, что на улице была не зима. Может быть, тогда снег смягчил бы мое падение. Я схватился руками на лицо и понял, что из моего носа пошла кровь. Моему страху не было предела. Такого со мной ещё никогда не происходило. Я понимал, что мне нельзя плакать, иначе меня просто тут затопчут. Я вытер кровь рукавом, гадая, пропадёт ли это пятно после стирки или нет. Мама же меня убьёт! Погорелов ударил своим правым ботинком по луже и грязная вода полетела мне в лицо. Я услышал смех его дружков:

– Эй, Блашка! Что-то ты неважно сегодня выглядишь!

– Ну да, просто рядом нет его новой подружки, чтобы защитить, – злобно прошипел Погорелов. – Да, Стёпа?

В данную минуту я чувствовал себя загнанным в ловушку зверем. Даже если я сейчас убегу домой, это не решит мою проблему. Это будет всего лишь отсрочка. На один день. А завтра всё повторится. Я знал это, но не видел никакого другого выхода из данной сиуации. Я попытался вскочить на ноги, чтобы резко дать дёру. Но мой обидчик изо всех сил меня толкнул в грудь и я снова упал, зацепив рукой какого-то старшеклассника.

– Эй, придурок, совсем чокнулся?! – нервно выпалил тот.

Окружающие начали толпиться, глядя на это ужасное представление. На их лицах я видел нескрываемое желание насладиться моим очередным позором. И я не мог их понять. Неужели ни у кого из них нет сердца? Мне было больно. И снаружи и внутри, если так можно выразиться.

Дома я оказался минут через двадцать. Сняв с себя все мокрые и грязные вещи, я бросил их в стиральную машинку и включил самый быстрый режим. До прихода мамы с работы было ещё полно времени. Нужно было сделать так, чтоб она ничего не заметила. Я не хотел её расстраивать. Я решил, что в школу сегодня я уже явно не вернусь. Впервые в своей жизни мне придётся прогулять учебный день. И по этому поводу я сильно переживал. Я ходил из угла в угол, надеясь, что моё отсутствие на уроках не вызовет у классного руководителя много вопросов и она не станет вечером звонить моей маме, чтобы всё разузнать.

Я был в жутком замешательстве. Я не знал, что мне делать дальше. Точнее, как выживать в этой непростой для меня обстановке. Я не хотел ссор и драк. Я мечтал жить в дружбе и понимании. И мне было непонятно, почему окружающие меня подростки мыслят иначе. С каждым днём моё положение в классе только ухудшалось. И, видимо, я уже ничего не смогу с этим сделать.

После обеда я сел за свой учебный стол и решил выйти в интернет, чтобы узнать, какое домашнее задание учителя дали нам на сегодняшних уроках. Хорошо, что у каждого ученика был электронный дневник. Вечером мама глянет в мои тетради, увидит, что у меня все выполнено, и это не вызовет у неё никаких подозрений. Я смотрел на монитор, обдумывая свой план, как вдруг в новостной ленте под адресной строкой увидел странный заголовок – «Двенадцатилетняя девочка выбросилась из окна». Не знаю, что меня так зецепило в этом названии, но я щёлкнул мышкой по этой статье и она быстро открылась на экране. Я пробежался глазами по строчкам. Оказывается, девочка из соседней школы неделю назад сильно поссорилась с родителями, написала прощальную записку и покончила жизнь самоубийством. Жуткая ситуация. Я задумался. Видимо, она была слишком смелой, раз решилась на такое. Полагаю, для таких поступков нужно иметь очень сильный дух. Или же наоборот, она была слишкой слабой, чтобы справиться с проблемами, которые выпали на её судьбу. Непонятно. В своей записке она писала о том, что ей страшно и что она нигде не чувствует поддержку. Даже дома. В этом плане я её очень сильно понимал.

Мне было её жалко. Очень грустно, когда люди попадают в такие сложные жизненные ситуации и не могут найти из них выход. В этот момент чувствуешь, как твой внутренний мир рушится и никто не может тебе помочь. Точнее, не хочет. Потому что ты никому не нужен.

Уверен, я был единственным человеком на этой планете, кто смог бы понять эту девочку. Жаль, что мы не были знакомы. Возможно, мы бы могли с ней подружиться. Полагаю, я бы с мог найти с ней общий язык. Тогда бы ей и не пришлось идти на такие крайние меры.

Я никогда не задумывался о смерти. Наверное, мне было ещё рано. Но после прочитанной статьи что-то внутри меня изменилось. Как и любой другой подросток, я был крайне любопытным и поэтому всё неизведанное меня манило к себе. Что там, за чертой нашей жизни? Я был мальчиком верующим и, конечно же, верил в ад и рай. Я надеялся, что все испытания, выпавшие на мою долю, позволят мне после моей смерти наконец обрести покой. Интересно, эта девочка-самоубийца стала по-настоящему счастливой?

Я достал из стиральной машинки свои вещи и развесил их сушиться. К приходу мамы они должны будут высохнуть. Моё внутреннее состояние, мягко говоря, было тяжёлым. В данный момент меня угнетало всё: страх перед одноклассниками, нежелание разочаровывать маму, неверие в светлое будущее. Если до сегодняшнего дня во мне ещё жила какая-то надежда, то после прочитанной статьи, она умерла. Так же выбросилась в окно, оставив меня в гордом одиночестве. Наверное, есть только два пути в этой жизни: либо терпеть боль и проживать каждый день в страхе, как это делал я, либо же прекратить весь этот кошмар, как это сделала героиня статьи.

Я покинул квартиру, спустился на первый этаж, вышел из поезда и направился к своему любимому месту – заброшенному дому в конце улицы. Сегодня, как ни странно, он выглядел куда более хмурым и устрашающим. Деревянный забор вокруг этого полуразрушенного здания сгнил во многих местах, поэтому попасть в серый молчаливый двор не составляло никакого труда. Всё вокруг пахло сыростью и мхом. Кривые ветки голых деревьев словно пики кололи дом своими острыми концами, заставляя его кричать от боли пустыми глазницами тёмных окон. Я толкнул входную дверь и она отворилась, впуская меня вовнутрь. Пустое помещение встретило меня холодом и презрением. Шагая по грязному бетонному полу, я нарушал привычную здесь тишину. Не знаю почему, но даже этот дом сегодня не был рад меня видеть. И я это чувствовал.

По запылённой лестнице я поднялся на третий этаж, прошёлся по негостеприимному коридору и заглянул в одну из комнат. Обычно большую часть своего времени я проводил именно здесь. Это было моё любимое место. Хоть оно и было абсолютно пустым. Даже стены не были разрисованы краской, что казалось удивительным. Видимо, я единственный, кто наведывался сюда.

Дело в том, что одна из кирпичных стен в этой комнате была разрушена до самого основания, поэтому я мог спокойно сидеть у самого края помещения, свесив и выставив ноги на улицу. В своей квартире вряд ли я мог такое себе позволить. Мне нравилось наблюдать за улицей сверху. Конечно это не высота птичьего полёта. Но в мечтах я часто фантазировал, что летаю подобно ветру над землей. Уверен, это прекрасное ощущение. Ощущение свободы, которое я вряд ли смогу когда-нибудь смогу испытать.

Не знаю, откуда я взял столько смелости, но на следующий день я всё-таки пошёл в школу. Правда, я специально опоздал на несколько минут, чтобы как можно меньше школьников встретить на своём пути в кабинет математики. Урок уже начался, поэтому коридор был практически пуст. Мне даже повезло. Математичка сама задержалась в учительской, разыскивая наш журнал, поэтому не особо обратила внимание на моё опоздание.

– Вы не забыли, что у нас сегодня контрольная работа? – спросила учитель, раздавая чистые листочки каждому ученику. – Книги, тетради убираем на край стола. Задания для обоих вариантов на доске. Приступаем!

– О, не-ет! – завопил мой одноклассник. – За что?

– Погорелов, сиди тихо! – строго ответила математичка, а потом попросила отличниц собрать тетради с домашним заданием.

Я тоже забыл, что сегодня должна была быть контрольная, но сами задания не вызывали у меня каких-либо затруднений, поэтому я не стал беспокоиться. В классе было довольно тихо. Только Погорелов нарушал тишину, бесконечно перешёптываясь со своими друзьями. Он вообще не особо любил письменные предметы, а контрольные были для него ударом ниже пояса. Ему крайне трудно было принимать чьё-то умственное превосходство.

– Ты уже решил? – вновь раздался его громкий шёпот.

Длительное время учитель игнорировала его поведение, но потом резко подняла голову и громко сказала:

– Погорелов, что там у тебя происходит? Смотри, пожалуйста, в свой листок!

– Я советуюсь, – деловито ответил школьник.

– Это контрольная, а не командная викторина. И вообще пересядь на другое место.

– Чего это?

– Я сказала: пересядь! – застояла учитель. – К Степану Блашка.

В этот момент внутри меня всё сжалось. Как же я этого не хотел! Я сразу вспомнил вчерашнюю нападку Погорелова на меня и забоялся, что это может повториться. Даже любое его грубое слово цепляло меня и заставляло всё больше закрываться в себе.