Принцесса на горошине. Не такая, как все

– Что ты имеешь в виду?

– Что ты отложила принятие какого-либо решения. Это был верный ход. Пусть знают, что решать, в конце концов, будешь ты.

Я осторожно освободила свою руку, чтобы как-то это действие обосновать, взяла бокал вина.

– Это не было никаким ходом, Дима, – проговорила я. – Я просто не знала, что ещё сказать. Мне нужно время.

Он глянул на меня исподлобья. Я уловила в его взгляде настороженность.

– Ты всё-таки ждёшь решения ситуации после открытия завещания?

– Я надеюсь на это, – не стала я скрывать.

Абакумов откинулся на стуле, отложил вилку.

– Глупости, Марьяна. Ты должна сама решить.

– Что я могу решить? – разозлилась я в один момент. – Я никогда ничего не решала, и меня ни к каким решениям не готовили. Тем более к тем, от которых зависит доходность компании и судьбы людей.

– Нужно принимать такие решения с холодной головой.

– А у меня нет холодной головы! – Я в сердцах махнула рукой и залпом выпила остатки вина в бокале.

– Тогда надо слушать знающих людей, – наставительно проговорил Дмитрий Алексеевич.

Я на него посмотрела. Серьёзно так посмотрела, долгим, изучающим взглядом.

– Ты кого-то конкретного имеешь в виду?

– Ты меня обижаешь, Марьяна. – Он отвернулся от меня. А я решила сказать ему правду.

– Я не считаю, что ты справишься с этой должностью, Дима. У тебя недостаточно опыта.

Он смотрел на меня, не моргая, довольно долго. Я знала, что смогла его уязвить, но стыдно мне не было. Наверное, впервые за два года наших с Дмитрием Алексеевичем отношений, я не постеснялась сказать ему правду. Наверное, потому, что эта правда касалась не только меня, но и множества других людей.

– Я не думал, что ты такого обо мне мнения, – проговорил он через некоторое время.

– Моё мнение тут не при чем, – сказала я ему. – Я должна быть уверена, что у человека, который займет место отца, есть для этого способности и опыт. Если это назначение будет зависеть от меня, я подойду к нему со всей ответственностью. Прости.

– Марьяна, я руковожу главным филиалом холдинга!..

– Знаю, – обстоятельно кивнула я. – И я признаю все твои заслуги. Но выдвинуть тебя на должность генерального директора… извини. Не могу.

Секунда, и Абакумов вдруг вскочил из-за стола, а я, признаться, напряглась в первый момент. Его реакция меня удивила. Обычно Дима всегда был сдержан, эмоции свои демонстрировать не спешил, да и не любил, и поэтому то, с каким возмущением он вскочил из-за стола, меня впечатлило. Судя по всему, Дмитрий Алексеевич был уверен в том, что я соглашусь с его мнением, и выдвину его кандидатуру. Потому что никакой другой у меня попросту нет.

Её и не было, этой самой кандидатуры, по крайней мере, у меня, но я всё ещё надеялась, очень надеялась, что мне это трудное решение принимать не придётся. Что папа заранее что-то решил.

Абакумов в пылу чувств выбежал из кухни, я слышала его шаги в комнате, после чего вернулся, остановился в дверях, на меня посмотрел. Я же с места не двигалась. Сидела и цедила вино из бокала, стараясь не встречаться с Димкой взглядом.

– Ты понимаешь, – начал он с пафосом и возмущением, – ты понимаешь, насколько ты усложняешь ситуацию? Свою собственную ситуацию, ты ставишь под вопрос своё мнение в компании!

– Это почему?

– Потому что, Марьяна!.. Потому что сейчас, именно сейчас тот момент, когда ты можешь поставить себя на один уровень с советом директоров! Я не говорю, что ты сможешь быть выше их решений, это попросту невозможно, тебе не дадут такого шанса. Для этого у тебя слишком мало опыта.

Я кивнула.

– Я знаю. И я не собиралась им противостоять.

– Но сейчас ты можешь отстаивать своё мнение, показать им, что ты чего-то стоишь.

Я едва заметно усмехнулась. В бокал. Надеюсь, что он не заметил моей ухмылки.

– Мне лестно, что ты хоть какие-то способности во мне видишь.

– Я вижу. Я вижу, – повторил Абакумов высокопарно. – В отличие от тебя. Я единственный человек, Марьяна, который может отстоять твоё мнение, твои интересы в правлении. Они же, как стая гиен. Как только ты дашь им возможность задвинуть тебя в дальний угол, они тут же это сделают. Неужели ты этого не понимаешь?

– Понимаю, – согласилась я.

– Тогда зачем ты это делаешь?

Я на Дмитрия Алексеевича посмотрела.

– Потому что я не имею права думать только о себе. Я должна исходить из интересов компании.

– А я, значит, действую не в интересах компании? – нехорошо ухмыльнулся Абакумов.

Я вздохнула, мне не хотелось спорить с ним, тем более ругаться, но уступить я не могла.

– Я не уверена, что ты справишься, – повторила я.

Димка сплюнул с досады. А затем заявил:

– Ты совершаешь ошибку, Марьяна. Ты упускаешь свой единственный шанс.

– Шанс на что? Влиять на совет директоров? Дима, у тебя нет на них того влияния, в котором ты пытаешься меня убедить. – Я отвернулась от него, посмотрела за окно. – Я хочу послушать их предложения. И подождать оглашения завещания.

Вечер был испорчен. Это понимала я, это понимал Димка, настроение у обоих пропало. Дмитрий Алексеевич дулся на меня, переживал крах своих надежд, даже не надежд, а планов, в успешной реализации которых он был уверен. А я… Я не знаю, что чувствовала. Мне было неловко и неудобно рядом с ним, наблюдать за его недовольством. Мы оба отмалчивались, в какой-то момент мне это надоело, и я предложила ему поехать домой.

– Тебя жена ждет, дети, – проговорила я абсолютно ровным тоном. – Поезжай.

Он таращился на меня. В негодовании, и в то же время в сомнении. Стоит ли меня оставлять одну. Пришлось посмотреть на него, встретиться с ним глазами. И повторить:

– Поезжай, Дима. Я не обижусь.

Он переминался с ноги на ногу, после чего сказал:

– Надеюсь, ты скоро придешь в себя. Конечно, потерять отца, это очень тяжело, но надо жить дальше, Марьяна.

Я снова согласно кивнула. Он всё говорил правильно. Только речи его звучали бессмысленно, словно в пустоту.

И всё-таки во мне жила какая-то надежда, или даже не надежда, а призрачное предположение, что Димка не уйдет, не оставит меня. В последний момент, у порога, передумает, вернется ко мне, подойдёт, обнимет, и скажет, что ему никуда не надо. Без меня ему никуда и ничего не нужно. Наверное, каждая женщина хочет услышать эти слова, хоть однажды. Я продолжала сидеть на кухонном диванчике, поджав под себя ноги, смотрела в окно, и прислушивалась к тому, как Дмитрий Алексеевич собирается, ходит из комнаты в прихожую, вздыхает, затем он всё же вернулся, заглянул на кухню.

– Марьяна, я ушёл, – сказал он после короткой паузы.

Я коротко кивнула, головы не повернула в его сторону. И он ушёл. Я слышала, как хлопнула, закрываясь, дверь в прихожей. Опустила голову, прижалась лбом к своим коленям, и слёзы всё-таки потекли, начали капать вниз, на пол. Я плакала, но плакала не из-за того, что Димка ушёл. Я плакала от накатившего вдруг чувства одиночества. Наверное, это самое непереносимое, понимать, что ты один.

Ночевать я осталась в квартире. Не хотелось со своим подавленным настроением появляться перед Шурой. Не хотелось, чтобы меня жалели, увещевали, обещали что-то несбыточное. Почти всю ночь не спала, лежала в темноте, вслушивалась в тишину, потом встала, включила свет. Лучше от этого не стало, но хотя бы не мерещились всякие ужасы в темноте.

– Ты домой собираешься? – поинтересовалась у меня Шура, когда я утром решила ей позвонить.

– Конечно, собираюсь, – ответила я. – Заняться всё равно больше нечем. Пал Палыч заедет за мной через полчаса.

– Что за блажь ночевать одной в квартире? – проворчала Шура тише.

Я усмехнулась.

– С чего ты взяла, что я одна ночевала? Может, не одна.

Шура многозначительно помолчала, после чего сказала:

– Приезжай домой, Марьяна.

Ясно, Пал Палыч уже в курсе, что Абакумов уехал ещё вчера вечером, оставив меня одну. Ни от кого ничего не скроешь.

Из подъезда я вышла, когда Пал Палыч мне отзвонился, и сообщил, что ждет. Он встретил меня в холле, у стойки охраны.

– Проезд перегородили, пришлось машину за воротами оставить, – сообщил он мне, словно, это была какая-то серьёзная проблема. Мы вышли из подъезда, прошли по мощёной дорожке к калитке. Пал Палыч её передо мной распахнул, я вышла к автомобилю. Молодой водитель распахнул передо мной заднюю дверь, я уж готова была сесть в салон, подняла с глаз темные очки, по сторонам не смотрела, а потом услышала женский голос.

– Марьяна!

Я остановилась, повернула голову. Увидела неподалеку девушку. Она была худенькой, невысокой, с крашеными светлыми волосами по плечам. Одежда на ней была модной, но заметно было, что стоила недорого. Узкие джинсы, кофточка с орнаментом фирменного бренда, даже издалека было понятно, что это дешевая подделка, на ногах яркие босоножки, а за плечами лаковый рюкзачок кричащего цвета. Совершенно точно, что девушка была мне незнакома. Таких знакомых я попросту не имела, мне негде было с ними знакомиться.

Девушка, заметив, что сумела привлечь моё внимание, сделала пару торопливых шагов в мою сторону, но Пал Палыч тут же преградил ей дорогу. Девушка едва не налетела на него, остановилась, будто перед баррикадой, выглянула из-за плеча охранника, смотрела на меня, явно не зная, что предпринять.

– Марьяна, мне нужно с вами поговорить, – сказала она. – Это очень важно!

– Это вы вчера меня искали? – вспомнила я слова домработницы.

Девушка торопливо кивнула.

– Я. Я уже два дня вас здесь жду.

Я отошла от машины.

– Пал Палыч, я не думаю, что у девушки на уме что-то плохое, – сказала я.

Рыков в явном недовольстве отступил, допуская ко мне девушку. Та приблизилась, и я смогла рассмотреть её получше. Не представляла, кто она такая, и что ей может от меня понадобиться.

– Я вас слушаю, – поторопила я её.

Девушка приглядывалась ко мне. Присматривалась, её взгляд был очень внимательным, даже придирчивым. Но она всеми силами пыталась скрыть своё столь откровенное любопытство, вот только не получалось.

– Меня зовут Лиля, – проговорила она. Причем, таким тоном, словно это что-то объясняло.

Я кивнула после её слов.

– Очень приятно. Зачем я вам понадобилась, Лиля?

– Мы слышали о твоём… вашем отце, что он умер.

Я слегка нахмурилась.

– Да. А вы – это, собственно, кто?

И вот тут она выпалила:

– Я твоя сестра.

Я в молчании её разглядывала. Даже отступила на полшага, окинула девушку взглядом. Затем посмотрела на Пал Палыча. У того на лице было написано скептическое выражение, он даже фыркнул презрительно, подошел и попробовал незнакомую девицу от меня оттеснить.

– Ты бы шла, красавица, по своим делам, – проговорил он, прихватив девушку за локоть. – Марьяне Александровне не до твоих выдумок.

Девушка дернула рукой, за которую Рыков её удерживал.

– Я не вру! Это правда!

– Девушка, у меня нет сестёр, – вздохнула я, устав от этого представления. Повернулась и направилась обратно к машине.

Рыков девушку оттеснил к тротуару, тоже направился к автомобилю. Я успела сесть на заднее сидение, а незнакомая девица ринулась вперед, заглядывая в салон. И выкрикнула:

– Вашу маму зовут Любовь! Любовь Витальевна Дегтярева, в девичестве Шальнова. Ведь так?

Я жестом остановила водителя, который уже собирался захлопнуть дверь. На девушку опять взглянула, на этот раз в моём взгляде было больше заинтересованности. Правда, Пал Палыч с переднего сидения, на котором успел устроиться, подал голос:

– Марьяна, кого ты слушаешь?

А я смотрела на девушку. Затем кивнула, правда, вслух проговорила:

– Допустим.

Худенькая блондинка, поняв, что я не уезжаю, слушаю её, вскинула голову и взглянула на меня с вызовом.

– Она и моя мама.

Становилось всё интереснее и интереснее. Я снова окинула девицу изучающим взглядом. После чего поинтересовалась:

– Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре.

У меня вырвалась усмешка.

– Дорогая, моя мать умерла, едва мне исполнилось три года, – пояснила я ей. – Ты никак не можешь быть моей сестрой. – Я опустила на глаза тёмные очки. Попросила: – Володя, поехали.

Водитель почти успел захлопнуть дверь со стороны моего сидения, как я услышала:

– Ты уверена?

Дверь захлопнулась, и я застыла в тишине. Пал Палыч тоже молчал, я только наблюдала, как он развернулся на сидении, уж как-то нарочито медленно, и в полном молчании принялся смотреть вперед через лобовое стекло. Володя открыл дверь со стороны водительского сидения, сел, посмотрел на начальника. Поинтересовался:

– Едем?

Я посмотрела за окно, девчонка всё ещё стояла рядом с автомобилем, не уходила. А у меня вдруг стало как-то очень неуютно, тревожно на душе. Рыков в ответ на вопрос водителя продолжал молчать, и это тоже сильно настораживало.

И я решила переспросить:

– Мы едем, Пал Палыч?

Он ко мне повернулся. Посмотрел на меня, очень выразительно.

– Марьяна, это незнакомая девчонка. Ты реально хочешь поверить её громким заявлениям?

Я сняла тёмные очки, посмотрела Рыкову в глаза. С огромным вопросом в глазах. И снова спросила:

– Мы едем, Пал Палыч?

Рыков тяжело вздохнул. Отвернулся. А я снова посмотрела на девчонку за окном. Сердце пустилось в суетливый пляс.

– Володя, пригласи её в машину, – попросила я водителя.

– Марьяна, ты совершаешь ошибку, – с нажимом проговорил Пал Палыч. – Александр Гаврилович бы не одобрил.

– Папы больше нет, Пал Палыч, – только и ответила я.

Дверь с другой стороны открылась, девушка села в салон, глянула на меня победным взглядом. И пообещала:

– Я всё тебе расскажу.

Завораживающее заявление, вот только радости особой в моей душе оно не вызвало. Автомобиль тронулся с места, я молчала, даже к окну отвернулась, но краем глаза видела, что моя гостья с восторгом оглядывает салон дорогого автомобиля, в котором оказалась.

– Как говоришь, тебя зовут? – спросила я.

– Лиля, – с готовностью отозвалась она. Повернулась ко мне. – Я так давно хотела с тобой познакомиться.

Пал Палыч шумно вздохнул впереди. Я буквально чувствовала его недовольство, но никак не реагировала. Мне хотелось разобраться в ситуации.

Я разглядывала девушку. Очень внимательно разглядывала. И понимала, что нечто общее, схожее в наших чертах лица есть. Форма носа, высокие скулы и глаза… Вот глаза у нас точно были одинаковые.

Черт.

Черт, черт. Я, вообще, ничего не понимаю.

– И откуда ты здесь взялась, Лиля? – поинтересовалась я.

– Да я уже некоторое время в Москве. В нашем-то захолустье не устроишься на нормальную работу. В Москве всё лучше. Живу вместе со школьной подружкой, мы комнату вместе в общежитии снимаем.

Я покивала, словно меня, на самом деле, интересовала вся эта информация. Интересовало меня совсем другое, правда, я безумно боялась задать вопрос.

– Марьяна Александровна, домой едем? – спросил водитель.

– Домой, – решила я.

Пал Палыч снова недовольно крякнул. И негромко проговорил, правда, я отлично расслышала:

– Вот Шура обрадуется.

Я с ним была согласна в этом вопросе, но и менять своё решение отправиться домой, не стала. Куда я должна была пригласить эту особу? В квартиру возвращаться не хотелось, просто не хотелось и всё. В ресторан? Сидеть с постной физиономией напротив неё за столиком и не знать, с чего начать разговор, что спросить?

А дома, как говорится, и стены помогают.

Всю дорогу я сдерживалась и главного вопроса не задавала. Хотя, в моём сознании происходила настоящая буря. Настоящий ураган из мыслей, вопросов, недоверия. Лиля что-то без умолку болтала, в основном про Москву, про то, что со школьных времен хотела перебраться сюда, я её мало слушала. Смотрела за окно и думала. Не знаю, сестра она мне или не сестра, но в первый момент у меня никаких родственных чувств к ней в душе не вспыхнуло. Какая-то непонятная, незнакомая девица, собирающаяся рассказать мне, как я неправильно жила всю свою жизнь.

Может, Пал Палыч прав? Меньше знаешь, крепче спишь?

Я вздохнула.

Может, и прав. Но что сделать? Остановить машину, выгнать её и уехать? Но ведь это не поможет мне забыть о её словах.

Я нервничала. Барабанила пальцами по кожаной обивке сидения.

– Ну, вот мы и дома, – буркнул Рыков, когда автомобиль въехал за ворота. Едва он остановился, я тут же дернула ручку двери и вышла, не стала дожидаться, пока Володя откроет для меня дверь. Мне казалось, что ещё несколько секунд, и я попросту задохнусь от бездействия.

Я вышла из машины и направилась к дому, слышала, как Пал Палыч за моей спиной говорит нашей гостье милое:

– Выходи уже из машины. Что ты сидишь?

– Марьяна. – Шура вышла мне навстречу. Встретила мой взгляд и остановилась, улыбка исчезла с её лица, и она тут же взволнованно всплеснула руками: – Что случилось? Всё плохо?

– Ещё не ясно, – честно ответила я. – Проводи нашу гостью в кабинет отца. Я подожду её там.

– Гостью? – переспросила Шура, но я не остановилась, чтобы хоть что-то ей объяснить.

– Какой огромный дом, – восторженно проговорила Лиля, через минуту появляясь на пороге отцовского кабинета. Шура довела её до дверей, кинула на меня вопрошающий взгляд, но я никак не отреагировала, и Шура лишь прикрыла за собой дверь, оставляя нас с Лилей наедине.

Я присела за отцовский дубовый стол, а сама снова приглядывалась к девушке. Ничего особенно запоминающегося или привлекательного в ней не было. Скажем честно. Смазливая мордашка, хорошая фигурка, взгляд настойчивый и достаточно нахальный. В общем, таких, как она, на улицах Москвы не счесть.

Заметно было, что девушка почувствовала себя более уверено, чем в момент нашей с ней первой встречи, когда она пыталась хватать меня за руки и что-то быстро говорила, стараясь заполучить моё внимание. Сейчас Лиля оглядывалась, расхаживала по кабинету отца и улыбалась.

– Мама говорила, что вы богаты, – выдала она, в конце концов.

А меня слово «мама» вновь будто ножом по сердцу полоснуло. Я сложила руки на столе, наблюдала за ней. Я молчала, никак не могла решиться заговорить, и Лиля в какой-то момент, судя по всему, почувствовала, что повисшая между нами тишина затягивается, и повернулась ко мне. Спросила:

– Ты мне не веришь?

– У меня нет повода тебе верить, – честно сказала я. – Я тебя не знаю.

– Я говорю правду, – упорствовала она. – Я твоя сестра. По матери.

– Моя мать умерла много лет назад.

– Кто тебе об этом сказал?

– Отец. Для чего ему врать про такое?

Лиля пожала плечами.

– Наверное, повод был. Кстати, ты была на её могиле?

– Мама похоронена и кремирована во Франции. Там, где погибла.

– Как удобно, – фыркнула девица. А мне за это фырканье захотелось схватить её за руку и вытолкать из моего дома. Правда, я даже не пошевелилась, осталась сидеть на месте. А Лиля приблизилась к столу, присела напротив меня, на самый краешек стула. Сложила руки на столе, наклоняясь ко мне, посмотрела прямо в глаза и сказала: – Марьяна, я говорю тебе правду. Я твоя сестра, а наша мама жива. Она живёт в Ржеве. Всего лишь двести километров от Москвы.

Я невольно нахмурилась.

– Ржев? Причем здесь Ржев?

Лиля откинулась на стуле, развела руками.

– Мой отец оттуда родом. Вот мы и живём там последние двадцать лет.

– Бред какой-то, – вырвалось у меня.

– Хочешь, я тебе фотографии покажу?

– Фотографии?

– Мамы. И меня. У тебя есть её фотографии?

– Есть, – осторожно кивнула я.

– Думаю, она сильно изменилась. – Лиля хмыкнула, вдруг призадумавшись. – Всё-таки столько лет прошло, да и… уровень жизни у неё изменился. Но всё равно ты сможешь её узнать.

Я с замиранием сердца следила за тем, как Лиля достает из сумочки смартфон, что-то в нём отыскивает, а потом протягивает его мне. Я не взяла его в руки, только взглянула.

На экране было фото женщины… Я сделала осторожный вдох, буквально втянула в себя воздух, едва не задохнувшись при этом.

У меня были фотографии мамы, достаточно много. Они были собраны в специальном альбоме, и с моих лет восьми хранились в моей комнате. В детстве я достаточно часто на них смотрела, даже разговаривала с ними. Мне хотелось, чтобы у меня была мама, как у всех детей, но папа всегда с сожалением говорил, что с судьбой не поспоришь. Случилось так, как случилось, и мы остались с ним вдвоем. Мама погибла в автокатастрофе, в одну из их поездок во Францию. Страшная авария на серпантине, машина сорвалась с обрыва, и опознавать, в принципе, было нечего, поэтому он и принял решение о кремации. Повзрослев, я задала отцу вопрос: почему он решил похоронить маму не на родной земле, а он, после короткой паузы, сказал, что мама очень любила Францию.

Сейчас, вспомнив обо всём этом, я впервые подумала о том, как глупо звучали аргументы отца. «Мама любила Францию». Но я была не приучена сомневаться в его словах, и тогда поверила безоговорочно. А теперь вот… чувствую себя глупо.

А сейчас незнакомая девица, сидящая напротив меня, пытается убедить меня в том, что моя мама не погибла, что она все эти годы жила в соседней области, вышла замуж, родила ребёнка. И что на фото, что она мне сейчас показывает, на самом деле моя мать.

Я до боли в глазах вглядывалась в фотографию. И то, что я видела, медленно меня убивало.

Конечно, это была не та красавица, что на фотографиях, которые я хранила в своём альбоме. Моя мама, на самом деле, была красавицей. С моим отцом у них была солидная разница в возрасте, двадцать лет, они познакомились случайно, на улице, как рассказывал мне отец. Тридцать лет назад Александр Дегтярев ещё появлялся на улице без охраны, и случайные знакомства были ему доступны. Я никогда не сомневалась в правдивости его рассказов. В моём детстве, папа время от времени садился вместе со мной смотреть фотографии моей мамы, рассказывал об их жизни, об их первой встрече, и я всегда видела, что он искренне тоскует по тем временам. Вспоминает о маме с любовью. Папа всегда говорил, что мама была красивой, доброй и замечательной женщиной.

С фото, что показывала мне Лиля, на меня смотрела женщина, очень похожая на мою маму. Овал лица, разрез глаз, улыбка. Но, в то же время, это была не она. Годы наложили свой отпечаток, морщины и усталость в глазах, немного растрёпанная причёска. Мне бы очень хотелось сказать, что это не она, повернуться к этой девушке, и сказать, что она, если не обманывает, то ошибается в нашем с ней родстве. Я очень хотела сказать, что женщина на фотографии нисколько мне не знакома.

Но я не могла этого сделать. Я её узнала.

И объяснения этому факту в моём сознании никак не находилось.

– Ты ведь узнала? – спросила меня Лиля, пытливо вглядываясь в моё лицо.

Я чуть отодвинулась. И чтобы как-то удержаться от взрыва чувств, суховато проговорила:

– Я была слишком мала, когда… потеряла мать. И видела её только на фотографиях. Поэтому…

Дать чёткого ответа не могу.

Лиля убрала телефон. Кивнула, усмехнулась.

– Конечно.

Я наблюдала за ней. Понимала, что мой ответ её не устроил. Но чего она ждала? Что я кинусь плакать, причитать и умолять её отвезти меня к этой женщине?

Вместо этого я решила поинтересоваться:

– Что ты хочешь?

Она вскинула на меня якобы удивлённый взгляд.

– Я?

Я кивнула.

– Для чего-то ты меня искала?

– Конечно. – Я заметила, как Лиля подобралась. – Мы услышали в новостях о смерти твоего отца… Мама захотела с тобой встретиться. Появился шанс тебя увидеть.

– Для чего?

Лиля глянула на меня в недовольстве.

– Какие-то странные вопросы ты задаёшь. Она твоя мать.

– Не знаю. Понятия не имею, мать она мне или нет. Что, конечно, не исключает степень нашего родства. Но всё же…

– Тебе совсем не интересно? Почему от тебя скрывали родную мать?

Я промолчала. Лиля сверлила меня взглядом, после чего резво поднялась.

– Что ж, я так маме и передам. Очень жаль, что ты такая.

– Какая? – тут же переспросила я.

– Судя по всему, такая же, как твой отец! – выпалила она.

Мои губы вдруг тронула улыбка.

– Да, я на него похожа.

Я видела, как Лиля стоит в нерешительности, не зная, что дальше предпринять. Её взгляд метнулся по стенам кабинета, по книжным шкафам от пола до потолка, по тяжёлой, дубовой мебели… по мне, сидевшей в кресле с высокой спинкой, гордо расправив плечи, сцепив пальцы в замок на столе, и глядевшую на неё, наверное, свысока. Но это был единственный шанс для меня, сохранить спокойствие, после всего услышанного.

– Я ухожу, – сообщила она с оттенком некой угрозы.

Я согласилась с ней.

– Всего хорошего.

Лиля усмехнулась, снова окинула меня внимательным взглядом.

– Оставайся здесь одна, – сказала она напоследок, и вышла из кабинета. Правда, дверью не хлопнула, а аккуратно её за собой прикрыла.