Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 5: Экзамены

– И что теперь, Паша? – спросила она у Лыскова.

– Это ты у кого спрашиваешь? – удивился Павел Константинович тому, что начальница впервые за многие годы навала его по имени.

– Будто здесь есть ещё кто-то, кого я могу спросить, – произнесла Горобова задумчиво. Положение действительно было обескураживающим: ректора нет, коллега Ломов, узнай он все подробности, запаникует и бросится проверять своих студентов с педагогического. «Тогда новость точно долетит до ушей парторга». Сняв трубку, декан стала набирать номер.

– Ты Сильвестру? – прервал её Лысков. Женщина, застопорила пальцем круг и уставилась на преподавателя. С чего бы ей сейчас думать об агрономе Эрхарде? Он не педагог, не руководитель, не её начальник.

– Ну, Наталья Сергеевна, начёт «не руководитель» я бы точно не согласился; под его надзором совхозное объединение. А при надобности к нему на поклоны ездит вся Луховицкая область. Тому зерно прибереги до весны, этому удобрений раздобудь. Поэтому он начальник, да ещё какой, – возразил Павел Константинович на аргументы.

– Паша, там поля, а здесь люди.

– Там тоже люди, Наталья, – произнёс Лысков осторожно. Но декан была не в том настроении, чтобы держать фасоны.

– Там люди взрослые и уже состоявшиеся. А у нас… – она была расстроена, но уже меньше. Подсказка Лыскова казалась спасением. Ей ли не знать, как Сильвестр Герасимович умел всё разложить по полочкам: настойчиво и без перегибов. Трубка вернулась на аппарат, снова к уху, затем легла на стол. Женщина смотрела с мольбой.

– Давай я схожу проверю на месте ли наши иллюзионисты, а ты пока пообщайся с Эрхардом, – предложил Лысков.

Когда он вернулся, Наталья Сергеевна улыбалась и напевала про то, как «всё стало вокруг голубым и зелёным», одновременно что-то помечая в записной книжке.

– Паша, ты ведь наверняка знал, что он посоветует мне делать? – глаза Горобовой горели. Преподаватель одного из ведущих профильных вузов вздохнул от зависти к агроному затерянного в Подмосковье совхоза. Качнув плечом, Павел Константинович попросил ответа. – А ничего не делать! – выкрикнула Наталья Сергеевна, встала и потянулась, как молодая невеста после сна. – Ни-че-го.

– Почему?

– Не почему, а зачем.

– Зачем?

– Затем, что ошибку-то совершил не Ячек, а Валентина Орлова. Это она дала нашему рыжику билеты. Понятно, что по неопытности, но тем не менее. А ты представляешь, какой поднимется скандал, если кто-то узнает про такого рода происшествие, спровоцированное женой ректора? Ещё и заподозрят Валентину Геннадьевну в преднамеренности.

– Представляю. И даже вполне способен догадаться, как этому, или даже этим, подобного рода казус сыграет на руку. Один из злодеев мечтает сесть на место Ивана Ивановича, а другой занять твой кабинет.

Речь шла о парторге института Печёнкине, вечно недовольном принципами работы нынешнего руководства МОГИФКа, и преподавателе по гимнастике Гофмане, человеке амбициозном и ущемлённом положением всего лишь заведующего кафедрой.

Через полчаса, пообещав студентам «единички», что наказания им не избежать, Наталья Сергеевна приказала старостам группы Зубилиной и Попинко написать рапорты. Разведя их по углам и оставив Павла Константиновича следить за тем, чтобы не было сговора ещё и здесь, Горобова окликнула Шумкина.

– Наталья Сергеевна, я готов отвечать за всё случившееся. Я спалился, меня и наказывайте, – десятиборец гордо вскинул голову, словно стоял у ступенек эшафота.

– Не умничай, – остановила его женщина, сверля взглядом: «Ведь знает, увалень, что за такое я и отчислить могу, а не трусит». – Что и с кем делать – решать не мне, так что не геройствуй. Придёт час, всех накажем. Лучше скажи: это ты живёшь на даче с четверокурсником Стальновым?

Столь неожиданная смена реестра оставила Мишу с открытым ртом.

– Вообще-то я живу не с ним одним.

– Отвечай по существу и не мямли, – приказал Лысков. Миша кивнул.

– Тогда передай ему, чтобы срочно явился ко мне. Сегодня же! Что пыхтишь, как каша под крышкой? Задания не понял?

Шумкин пожал плечом:

– Понять-то я, Наталья Сергеевна, понял, но где искать вашего Стальнова не знаю.

Декан свела брови:

– Он – не мой. Кто знает, где его найти?

Миша покрутил глазами и даже головой, словно искал подсказки, и снова пожал плечами:

– Может Юрок Галицкий?

– Он здесь?

– На даче.

– Тогда галопом беги на дачу и прикажи Галицкому срочно найти Стальнова и направить ко мне.

– А как же обед? – больше всего в жизни Миша боялся двух вещей – обидеть беспомощных и остаться голодным. Про второе декан, похоже, знала, ибо вскипела:

– Студент Шумкин, вам приказ декана факультета – шуточки? Ну так и выполняйте! А обед я вам гарантирую. Пошлю сейчас товарища Лыскова к главной поварихе, он попросит оставить вам суп. Так понятно?

– Суп, Наталья Сергеевна, это наравне с голодным. А у меня сессия. И, чтобы мозги варили, мне нужно усиленное питание. Пусть оставят ещё хотя бы пару булок. – Сник парень, замечая, что глаза Горобовой наливаются гневом всё сильнее.

– Мне бы твои проблемы, Шумкин, – осудила женщина и добавила чуть мягче: – «Пару булок». Иди уже! Одной ногой здесь, другой там. Будут тебе булки, не переживай.

– А горячее второе? Только не биточки.

– Мишка, а по шее не хочешь? – рявкнул на весь зал Павел Константинович.

Ручка в руках Зубилиной вырисовала непредвиденную дугу. Лист у Попинко смялся от дёрнувшегося локтя. Шумкин вышел из класса.

9

В Загорск Орлов поехал с Валентиной. Дирекция Детского дома, узнав, что она «из своих», тут же пригласила дорогих гостей на обед и на концерт. Сразу после него взрослые и дети сели пить чай и повели разговоры о жизни. Детишки с радостью рассказывали, как местные прихожане с малых лет приучают их трудиться на угодьях Троицко-Сергиевой Лавры. С монахами мужского монастыря мальчики ходили в леса бортничать, по грибы и ягоды. Старшие, с ними же, давили вино, конопатили бочки под мёд и соления, убирали на скотном дворе. Девочки и девушки с монашками занимались огородами, сушили травы, варили варенья и лечебные настои, ткали, шили, вязали, плели сети для рыбалки и силки для охоты, стирали по-старинному бельё в широких корытах, сушили его на верёвках, катали валиками, проглаживая. Никакая работа не была зазорной. Всякий труд позволял ощущать себя хозяином. Потому как думки православных были не о великом, а о вечном. Глядя на это, каждый пришлый осознавал себя в другом времени, в котором жизнь течёт несуетливо, размеренно, а отношения людей с собой и природой вымерены, узаконены и верны.

Так как Иван Ивановичу не подняться было на костылях ни на церковный вал, ни даже на паперть, москвичей повели в теплицы. Взрослые круглый год выращивали в них овощи. Дети помогали и в этом. Потому отгрузили гостям полный багажник. Свежестей и солёностей перепало не только Орловым и Кирьянову, но и хирургу Черкашину. Загружая Виктору Васильевичу багажник, отец Александр, батюшка Успенского собора и отец студентки Сычёвой, попутно спросил про то, насколько опасны такие операции, что только что перенёс Иван Иванович. Священник тоже страдал артрозом. Тут же полковник медслужбы предложил служителю прийти на консультацию.

– Так мы же не военные люди? – усомнился отец Симоны.

– Не скажите, батюшка, – усмехнулся Черкашин. – Вы, как пограничники, бережёте порядки духовные и нравственные. Любая государственность может рухнуть, а религия и вера – никогда. Так что, как соберётесь, дайте знать. Сделаю всё, что смогу, – протянул он руку для пожатия.

– Велика душа русская, – пропел батюшка и погладил по голове мальчонку. Он, да его сестра Танюшка, девочка прозрачная и невесомая, с первой минуты не отходили от Толика. Правда, по мере знакомства, девичья ручонка пересела в ладонь Валентины. Когда настало время прощаться, Орлов спросил у директрисы Детского дома, нельзя ли им с женой взять детей на неделю к себе в Малаховку. Кирьянов тут же предложил научить их кататься на лыжах и коньках. На территории института всегда зимой заливали хоккейную коробку.

– А как же сессия и тренировки? – спросил Орлов у Толика. Тот по-простому ответил, что на четвёртом курсе зимой студенты сдают только два экзамена.

– А про спорт мне, Иван Иванович, думать уже хватит. До Олимпов я уже вряд ли добегу. Хотя, сожалеть мне не о чем: пьедесталы, считаю, они у каждого свои. Я мечтал быть детским тренером и скоро стану им. А бегать? Вы же успеваете утром накатить по бережку, я тоже буду бегать в свободное время и для удовольствия.

Орлов усмехнулся в короткую бороду и посмотрел на директора детского дома. Женщина, растерянно оглянулась на отца Александра.

– Что ты, Клавдия, робеешь? – спросил он. – Небось про циркуляры свои думаешь, про законы? Можешь ли, имеешь ли права?

– Так, батюшка, как не думать? Дети ведь это, не мебель, – ответила директор, робея.

– То-то и оно, что дети. Была бы какая кровать, с тебя бы спросили по номеру. А тут – души живые, детские, на виду. Смотри, как глазёнками на тебя блымают. Что ты, белобрысый, замер? – кивнул он Тарасу: – Боишься?

– Нет, отче! – бойко ответил пацан и загородил собой сестру: – Толик плохих людей не приведёт.

– О как! – Орлов поднял палец, – вот это, я понимаю, рекомендация! Ну спасибо тебе, Кирьянов.

Все засмеялись. Служитель, оправив рясу, сказал, что раз законы пишут люди, то и служить они должны для людей. И если желание детей и взрослых радовать друг друга совпадают, стоит отпустить малышей в Малаховку. Директриса такому дозволению обрадовалась не менее остальных. Заставив, для порядка, написать Орловых расписку «в получении», она попросила воспитательниц помочь Тарасу и Тане собрать вещи.

Когда малыши вышли с двумя крохотными рюкзачками, Валентина, не выдержав, расплакалась. Сиротская доля всегда была непростой. И даже несмотря на семьдесят лет коммунизма, обездоленные детишки и сегодня не роскошествовали. Обняв малышей, жена ректора подтолкнула их к машине Черкашина. Виктор Васильевич подбросил их до Москвы, где ссадил у метро. Взяв Тараса за руку покрепче, Кирьянов приказал рот не разевать. Дети, впервые оказавшись в столице вот так, вне коллектива, терялись и оборачивались на любой шум. Танечка так и вовсе приклеилась к юбке Валентины и всю дорогу молчала, не веря, что им с братом выпало такое счастье: шестилетних, да ещё двоих, обычно никто не брал. К тому же Таня часто болела и постоянно кашляла. Отпустив её с Орловой, директор дала Валентине целый список медикаментов, предписанных врачом. Диагноза, как такового, у девочки не было. Скорее всего сказывалось рождение до срока. Поэтому рекомендации на счёт детишек были простые: следить и закаливать. Кирьянов повторно пообещал быть полезным.

Уже в электричке, когда ребятишки задремали, Толик признался Валентине Геннадьевне, что хотел усыновить брата и сестру. Жена ректора крепче обняла девочку, лежавшую у неё на коленях, и ласково посмотрела на средневика:

– Добрый ты мальчик, Толик. Спасибо тебе за это. Но только у тебя вся жизнь впереди. И работа, и семья, и армия. Кто знает, где окажешься… Поэтому, не связывай себе руки, и детям про свои замыслы не говори. Ты не представляешь, что такое сиротская надежда. Меня Ваня… Иван Иванович, в шестнадцать лет забрал к ним жить. Просто жить, ты ничего не подумай, – спешно поправилась она. Кирьянов, от того, что ему доверяют, так замотал головой, что очки едва не свалились с носа.

– Хорошо! – выдохнул он, когда увидел, с каким восторгом дети побежали к зелёному дому, в котором жили Орловы. Права оказалась жена ректора. И Симона ранее была права – нельзя принимать важные решения, не подумав о судьбе людей, вовлечённых в исполнение задуманного тобою. Ему, студенту четвёртого курса, только предстояло встать на ноги.

«Получу работу, квартиру, тогда и решу, как быть. Много ещё в стране одиноких ребятишек, добро всем нужно», – успокоил он себя, возвращаясь в общежитие, где его с нетерпением ждали Сычёва и Ячек.

10

Сожители Шумкина по даче Галицкий, Добров и аспирант Кранчевский посмотрели на Мишу тем же растерянным взглядом, каким он пятнадцать минут назад смотрел на Горобову: Стальнов не появлялся в Малаховке с 31 декабря. Новый год он должен был праздновать в Москве с невестой Ларисой, а потом поехать с будущим тестем не то в санаторий, не то в Дом отдыха. Стас Добров сразу понял, что счастливый жених согласился на поездку совсем не для любования красотами зимнего Подмосковья. Да и женится Вовка на беременной Ларисе не только из порядочности. А то что дальняя родственница именитой личности не красавица, при папе со связями и отдельной однокомнатной квартире на Ленинском проспекте можно считать скорее плюсом. Женитьба на красавице вроде Кашиной вполне может превратить жизнь в велосипедный заезд: чуть отвлёкся и – в кювете. Хотя… Какой русский откажется от быстрой езды и прогулок на свежем воздухе? Но с красивыми Стальнов мог себе позволять кутить раньше. Теперь – всё: четвёртый и последний курс! Если не жениться до окончания учёбы, можно и в армию загреметь. Причём, как в Забайкальский край, так и на южные границы. А то ещё на флот; туда ребят-спортсменов запихивают с особым старанием. «А Вовке, как и мне, на подводную лодку, приписанную к порту Мурманска, никак не хочется, – рассуждал Добров, пока Кранчевский звонил Ларисе. Дача у авиатора была экипирована в том числе и телефоном, а номером аспирант разжился у невесты Маши. Но когда Королёва сказала, что ещё неделю назад Стальнов уехал от неё в Малаховку, ребята впервые заволновались.

– Куда же он мог деться? – Кранчевский обвёл друзей растерянным взглядом. Курицу, что разделывали на жарку на ужин, пришлось отставить. Галицкий оделся и побежал на переговорный звонить родителям Володи. Когда в Кимрах никто не ответил, Юра пошёл в институт к Горобовой. Там, узнав, что декан откуда-то в курсе про Звёздный и Королёва, Юра рассказал про возможные изменения в личной жизни друга. Теперь для Горобовой все клетки кроссворда были заполнены: подполковник Королёв, звонивший ей, заботится о тёплом месте для будущего зятя. Что ж! Неплохо. Осталось лишь найти виновника всей этой суеты. А вот его-то как раз и нет.

– И что нам теперь, Галицкий, со всем этим делать? – Наталья Сергеевна указала на лист бумаги, где записала информацию для составления нового договора. Для производственной практики он был нужен напечатанный, зарегистрированный у ректора и даже отправленный почтой будущему руководителю «производства». Без подписи студента дело забуксует, и подобная административная проволочка никому не нужна.

Наталья Сергеевна смотрела на Юру. Он выразил мысли вслух: хотя родной город давно казался Стальнову захолустьем ещё большим, чем Малаховка, а любовью близких парень насыщался за пару дней, нигде, кроме как в Кимрах, ему не задержаться столь надолго. «Вовка!.. – Юра ощутил вину за их недавнюю и единственную за четыре года ссору. Возможно, зря он тогда наседал на друга, обвиняя в эгоизме к девушке, чьё внимание они делили вот уже полгода: – Какое право осуждать его имею я, если она этого не делает, – вспоминал Галицкий, пока Наталья Сергеевна стала искать сведения о Стальнове в учётной карточке студента. В новогоднюю ночь на дискотеке Николина улыбалась и шутила, а ребята выстраивались в очередь, чтобы кружить девушку в танце. Глядя на них, Юра приказал своему сердцу заткнуться: – Девчонки всегда непостоянны, а вот друг, он один и на всю жизнь», – решил Юра через время, записывая точный адрес родителей Володи. За три года знакомства в гостях в Кимрах он не был ни разу.

11

Зачёт по лыжам группе один-один пришлось сдавать сразу после экзамена по анатомии. Тихо обсуждая случившееся, студенты медленно брели с лыжами к озеру. Толстый ковёр снега на его поверхности был изборождён по всей ширине, выводя к дорожкам, что шли в обход по береговой линии и лежали в лесу. Яркий свет, отражаясь, слепил даже через солнечные очки, позволяя забыть о двух предыдущих морозных и вьюжных неделях. Солнце светило по-мартовски, и у кромки воды блестел тонкий слой подтаявшей наледи, а деревья в плотных шубах скрипели, словно хотели раздеться.

Преподаватель кафедры лыжного спорта Тофик Мамедович Джанкоев осматривал колонну, проверяя экипировку студентов. К лыжам и палкам, взятым на кафедре, полагалось выдавать ботинки по размеру, но с обувью дело обстояло примерно также, как со всеми прочими учебно-тренировочными материалами. Ни одна из семи спортивных кафедр МОГИФКа не могла похвастать достаточным количеством оборудования. Про современность его говорить не приходилось и вовсе. В зале гимнастики каждый год латали ветхий ковёр, штангисты в манеже таскали ржавые грифы и блины, баскетболисты бросали мячи в рваные корзины. И если для тренировок по плаванью институт арендовал бассейн «Олимпийский», построенный к Олимпиаде-80, а для легкоатлетических занятий новый манеж общества «Трудовые резервы» у метро Щёлковская, то остальным приходилось подлаживать шаг, настраивать темп, метить глаз и набивать руку на импровизированных лыжне, дорожке, стрельбище, корте.

Правильная длина лыж и хорошо подобранное крепление исключали разбалансировку во время движения. Лыжница Маршал прожужжала одногруппникам все уши, доказывая, что рекорды в лыжной гонке во многом зависят именно от соответствия технических параметров лыж морфологии лыжника. Штейнберг, наслушавшись советов Тани, четырежды менял лыжи для невесты Станевич, доказывая, что важна не только их длина, но также ширина, смазка и даже цвет. И хотя большим выбором не отличались ни то, ни другое, ни третье, Юлик старался изо всех сил. В результате Ира-фигуристка стояла в строю с подростковой парой «Орлёнок» от Шандобаева. Серик выбрал себе короткие лыжи, бежать на которых ловчее. А раз так, то пусть ловчее будет любимой и, возможно уже беременной, невесте Юлика. Да, они с Ирой пока не женаты, ждать регистрации ещё два месяца, но заявление ведь подали. А это даже важнее печати в паспорте. Она ничего не меняет, а вот ночи влюблённых, их бесконечные зимние ночи в отдельной комнате, выделенной деканатом и даже ректоратом! – это самое чудесное, что вообще может быть в жизни. Поэтому не удивительно, если из этого чуда появится другое волшебство. Почему бы нет? Андронов и Глушко живут вместе ни на день не дольше, а Катя уже в положении. Значит и у Юлика с Ирой получится. Тем более, что бежать-то всего пять кэмэ. Их конькобежец Штейнберг, будучи мальчиком, на подготовительных сборах в Карпатах пробегал ради разминки.

Андрей Попинко возглавлял колонну, держа в руках свою пару лыж. Бордово-красный лак финской «Сортавалы» заметно отличался от матово-красного покрытия дешёвого новгородского «Снежка» и потрескавшегося белого наноса «Юности». Преподаватель не без зависти стал рассматривать лыжи москвича. На нижних концах позолоченных палок Андрея сидели кольца под силикон, прозрачные и мягкие, а не полиэтиленовые крышки от банок, что нацепил Джанкоев. Белёсые с просинью палки «Таллин» с такими «наконечниками» при отталкивании не тонули в снегу, но застревали и забивались. Угрюмо глянув на синие и беспомощно-белые пластмасски с ремнями, годными разве что для такелажных работ, куда остальные просунули кисти, Тофик словно почувствовал прикосновение к коже шелковистой тесьмы на запястьях Андрея. Стальные крепления его лыж, компактные и литые, прочно прилегали к дереву, чтобы в беге не стучать зубами, как железные щеколды на гвоздях. Взвесив в руке пару студента, Тофик Мамедович пожал ему руку, словно это Попинко решил, что дерево на его лыжах будет не из массивной и тяжёлой сосны, как у прочих, а многослойным и лёгким: твёрдый бук сверху, податливая осина внутри и скользящая берёза снизу.

Оставив Андрея первым, остальных преподаватель поставил в колонне не по росту, а по мастерству. Более сильных он отправил на дорожку в обход озера. Слабым указал на ту, что пересекала его пополам. Цыганок впервые встала на лыжи только в Малахове. Николина и Андронов, каждый по своей причине освобождённые от занятий, пришли прямиком на зачёт. Убедившись, что Игнат умеет кататься на лыжах, Нижний Тагил, откуда он приехал, это вам не Крымское побережье, где жила Цыганок, Джанкоев попросил юношу встать в колонну замыкающим. Чтобы получить зачёт, студенты должны были пройти пять километров за чисто символический час времени. Символический потому, что хорошо подготовленному лыжнику на это понадобилось бы не более десяти минут.

– Без проблем! – уверенно заявил Игнат, но уже через две минуты отругал себя за подобную самоуверенность. Цыганок за два месяца занятий научилась только хорошо стоять на лыжах, а понятие «ходить» по лыжне понимала буквально – отрывала ногу на каждом шаге и плюхала лыжей по снегу вместо того, чтобы скользить по нему. Так, высоко задирая колени, Света с успехом дотопала от калитки, ограничивающей территорию института, до берега и встала. Почти вся группа к этому времени уже пересекла озеро. Тофик Мамедович, оставшийся на финише у забора, вздохнул:

– Цыганок, спускайся и – вперёд! Не задерживай остальных!

– Конечно! – пропела девушка и стала стягивать лыжи.

– Ты что делаешь? – не понял преподаватель.

– Спускаюсь, – не устояв на одной ноге, Света бухнулась в снег и захохотала.

– А лыжи зачем снимать? Спускайся в них! – Джанкоев подбежал, чтобы помочь девушке встать. Она упрямо отжала крепление от сапога.

– Тофик Мамедович, вы же сказали не задерживать остальных. А если я буду спускаться с горы на лыжах, то быстро не получится.

– Почему?! – лыжник не понимал, что тормозит: его догадливость или логика студентки. Света стала тараторить о том, что спускаться с горы на лыжах она будет только на зачёте по слалому и тогда, когда на склоне поставят оранжевые конусы. А нырять с обрыва в реку – ещё, чего доброго, башку себе прошибёшь. И если Тофик Мамедович не помнит, чем это закончилось в колхозе для некоторых, то Света вполне может напомнить, потому как до сих пор…

– Стооп! – остановил преподаватель. – Хватит болтать. Тебя ждут. Спускайся, как хочешь и давай уже, иди!

Света посмотрела на мужчину с удивлением:

– Как хочу?

– Да!

– Точно?

– Совершенно.

– И вы не будете меня ругать?

– Обещаю. – Мужчина даже представить не мог, что за способ выберет студентка для спуска. Бросив лыжи в стороны, Света махнула Ячеку и Сычёвой, стоявшим на склоне чуть выше её. Сдав зачёт по лыжам ещё до Нового года с другой группой, сегодня они пришли поддержать своих товарищей. В руках у Миши и Симоны были подносы из столовой. Их студенты брали для катаний с горок. Взяв поднос у маленького гимнаста, Света вручила ему палки, лыжи и даже красную повязку. Её обязательно надевали на рукав поверх куртки для контроля: сколько повязок раздали, столько и должно быть сдано в конце экзамена. Так что повязка – вещь нужная, вдруг кто-то из студентов заблудится в лесу. А вот нагрудные номера нужны им были лишь для ведомости. Во время настоящих соревнований каждого спортсмена отслеживают, конечно, именно по ним, и особенно при массовых забегах, заездах или заплывах. Но ведь экзамен в Малаховке – это не всесоюзный старт. Здесь Джанкоев каждого знает в лицо.

Взяв разбег, Цыганок бросилась под откос, пологий и неукатанный, и, конечно же, застряла на середине. А так как пластик подноса был скользкий, то студентка тут же съехала с него, оказалась в снегу, перевернулась на живот и радостно поплыла брасом. Задор её был таким заразительным, что зрители захохотали. Симона, сидя на подносе, как на санях, тоже попробовал съехать, но с тем же результатом. Ячек, опираясь на палки, стал спускаться, чтобы поднять разбаловавшихся девчонок. Поскользнувшись, он зацепился одной палкой за корень какого-то растения. А так как не мог вытащить руки из ремней, то, падая, почувствовал боль в плече, резкую и нетерпимую. Отличив его крик от восторженных улюлюканий девушек, Джанкоев бросился на помощь. Студентки, увлечённые снежными ваннами, не сразу поняли в чём дело. Когда через несколько минут Ячека подняли обратно на холм, двигать рукой он не мог вообще.

– Всё ясно. Классическая травма лыжника – подвывих плеча, – определил Джанкоев, с укором глядя на Свету. Цыганок стянула с головы шерстяного петушка. По лицу девушки ползли слёзы от смеха и пот от жары. Тофик Мамедович тоже утёрся. Он вышел на лыжню в тёмно-синем трико с начёсом, туго обтягивающем его мускулистую фигуру. Белый цвет куртки оттенял матовое лицо кавказца, выбритое на скулах до синевы. Тонкие запястья с чёрными волосами выбивались из манжет. А щиколотки, затянутые в красные высокие носки, стянули лыжные ботинки. Лёгкий и подвижный, высокий мужчина томился вынужденной задержкой.

– Из-за ваших глупостей, барышни, мы потеряли десять минут. А это что? – указал он на две половинки лопнувшего подноса. Симона вздохнула. Поднос Цыганок оказался тоже с трещиной.