Принцесса Иляна

– Матьяш решил готовить крестовый поход? Как-то не верится, – продолжала недоумевать Маргит. – Он много лет отмахивался от этой затеи, потому что никто из его европейских союзников не хотел давать на неё денег, а те крохи, которые Матьяш всё же получал, давно потрачены, и вдруг такая перемена. С чего бы?

– Не всё ли равно! – продолжала поспешно объяснять Илона. – Главное, что у меня всё получилось. Матьяш теперь доволен, и тётя тоже довольна. Я помирила отца с ними обоими, и Матьяш обещал, что мой отец в ближайшее время получит какой-нибудь особый знак благоволения, но если отец воспротивится моей свадьбе…

– Значит, ты согласилась ради отца? – спросила Маргит.

– Ради всех нас, – кивнула младшая сестра. – Я и для тебя попросила кое-что, но не у Матьяша, а у тёти. Я сказала ей, что ты слишком редко бываешь во дворце, а ведь ты – моя сестра, и раз уж здесь готовится моя свадьба, ты должна принимать в этом заметное участие. Тётя тоже сказала «конечно». Маргит, ведь я хорошо всё устроила? Правда?

Старшая сестра покачала головой:

– Я так и знала, что всё неспроста. Когда меня не пустили к тебе в первый раз, я насторожилась, а когда мне позавчера сказали, что ты опять не можешь меня принять, потому что якобы очень занята вместе с тётей, у меня просто сердце упало. Я поняла, что хорошего не следует ждать. И вот оно! Дракула!

– Маргит, неужели ты тоже будешь возражать? – испугалась Илона. – Прошу тебя, не надо. Не порть ничего. Мне и так нелегко это далось. У меня не осталось сил спорить ни с тобой, ни с отцом. Прошу тебя, позволь случиться тому, что должно случиться. И убеди отца…

– В чём «убеди»? – послышался в дверях громовой голос.

На пороге комнаты стоял Ошват Силадьи, весьма встревоженный:

– Илона, мне передали записку от тебя. Ты просила прийти, и вот я пришёл. Что случилось?

Илона не выдержала – заплакала навзрыд, закрыв лицо руками:

– Ах, только не спорьте, не спорьте со мной! Прошу вас обоих. Иначе мы потеряем то, чего я для вас добилась.

– О чём ты говоришь, дочка? – нахмурился Ошват Силадьи. Он вошёл в комнату и, плечом отодвинув Маргит, сам встал напротив младшей дочери, попытался заглянуть в глаза.

Илона на несколько мгновений отняла руки от лица и, прежде чем снова зарыдать, заставила себя произнести:

– Отец, вы давно говорили, что я должна снова выйти замуж. И вот я выхожу замуж. Матьяш нашёл мне жениха и обещал быть благодарным всей нашей семье, если я соглашусь на брак.

* * *

Проводив отца и сестру, по-прежнему ошарашенных новостью, Илона вернулась к портрету Дракулы, который только что им показывала. Она хотела набросить на картину сукно, но о чём-то задумалась, поэтому так и осталась стоять перед незакрытым изображением.

Человек, назначенный Илоне в мужья, по-прежнему смотрел куда-то мимо своей невесты, а она, стоя перед его портретом, начала вглядываться в желтоватое лицо и гадала, о чём он думал в то время, когда позировал художнику. О чём может думать Дракула?

Лицо по сравнению с сочно-красным цветом бархатных одежд казалось бледноватым, как у больного, а ускользавший взгляд больших карих глаз всё никак не удавалось поймать. «Как странно», – сказала себе Илона и вдруг вздрогнула. Она опять вспомнила о Вацлаве, но теперь думала о тех днях, которые хотела бы забыть.

Это были дни, когда Вацлав тяжело болел и мучительно умирал, лёжа в своей спальне, устроенной на верхнем этаже дома Понграцев в городке Сентмиклош.

Наверное, молодой супружеской паре полагалось бы жить отдельно от старших, но родители Вацлава, стремясь беречь своего сына, не торопились выделять ему отдельное жильё, а в итоге беда нашла его и в родных стенах.

– Ах, мой сын, мой бедный сын, – повторяла мать Вацлава, сидя в гостиной, но поднималась в его комнату очень редко, потому что недоставало душевных сил смотреть, как тот меняется из-за болезни. А вот Илона даже не спрашивала себя, сможет ли. Она просто понимала, что Вацлав не должен быть один, и проводила с ним день за днём, наблюдая медленное угасание.

Никто так и не сумел объяснить ей, что это за болезнь, поскольку развивалось всё очень медленно и постепенно. «Смертельная болезнь обычно так не медлит», – уверяли её.

Муж поначалу ни на что не жаловался, но за несколько месяцев заметно исхудал, а лекари лишь разводили руками. Язв на теле, кашля или чего-нибудь ещё не было. Лишь потеря аппетита. Подозревали отравление, но промывание желудка не помогало.

Родители Вацлава всё же устроили допрос и проверку слугам, но челядь с готовностью ела пищу, приготовленную для «молодого господина», и ничего, а Вацлав всё чаще и чаще отказывался от еды. Затем начал жаловаться на боли в животе, которые иногда становились нестерпимыми.

Врачи говорили: «Это происходит из-за голодания», – однако приём пищи, даже через силу, не приводил к улучшению. Вацлав сильно ослабел из-за частых приступов рвоты, затем слёг, и вот его уже приходилось кормить с ложки, да и то уговаривать, как маленького.

Пищу, которую относили ему, Илона сама пробовала каждый раз, пытаясь уловить в ней горечь – первый признак яда – но ничего не чувствовала. А больному становилось всё хуже, его рвало кровью. Он всё больше превращался в скелет, обтянутый кожей, а живот всё больше надувался.

Родители Вацлава стали думать, что это колдовство, сделанное по чьему-то приказу. Мало ли завистников! Вот почему в один из дней в доме появилась знающая старуха, но и она не смогла помочь – лишь дала снадобья, которые позволяли лучше унимать боль.

Илона, проводила возле мужа всё время и как раз в те дни начала замечать его особенный взгляд – взгляд куда-то мимо, в пустоту или в прошлое. В будущее так не смотрят, потому что это взгляд без чаяний и надежд, это взгляд человека обречённого.

Она старалась сделать всё, чтобы муж оставил свою пугающую привычку. Например, приводила в комнату его любимую борзую или начинала рассказывать очередную придворную сплетню, которыми полнились письма старшей сестры. Вацлаву никогда не нравилась придворная жизнь, поэтому он с удовольствием слушал, как в столице всё глупо и нелепо, но стоило окончиться рассказу, и вот через минуту снова этот взгляд.

«Вот то же самое, – вдруг подумала Илона, глядя на портрет Дракулы. – Он не просто сидит в башне. Он умирает там, медленно умирает. Он сидит и думает, что уже никогда не покинет этих стен».

Так же и Вацлав думал, лёжа на кровати: «Вот в этой комнате я умру», – а его молодой супруге было очень тяжело сидеть рядом с умирающим и сознавать, что ничем нельзя помочь.

Илона даже не сознавала, насколько это тяжело, а осознала лишь тогда, когда всё закончилось, и она обнаружила, что у неё не осталось сил жить дальше. Получалось лишь существовать. Её уже ничто не радовало, она ничего не хотела, и даже через год после смерти мужа всё осталось по-прежнему.

Именно в то время Илона, улыбчивая молодая женщина, умудрившаяся жить счастливо даже в договорном браке, превратилась в плаксивую, скучную особу, которая сама не знает, чего хочет – хочет детей и думает о новом замужестве, но в то же время стремится вернуться в прошлое.

Прошлого не вернёшь, но теперь Илона, глядя на портрет своего нового жениха, вдруг почувствовала, что живёт одновременно в прошлом и в настоящем. Оказалось, что где-то далеко есть человек, не похожий на Вацлава и в то же время похожий – Дракула.

«Он не должен умереть там, – сказала себе Илона. – Никто такого не заслуживает. Что бы ни совершил этот Дракула, он не заслуживает медленной смерти в четырёх стенах. Никто не заслуживает».

* * *

Дом у Маргит был, конечно, обставлен проще, чем королевский дворец, и даже проще, чем дом семьи Силадьи, находившийся на соседней улице.

Стёкла в окнах самые обычные – белые, не витражные. Росписи на оштукатуренных стенах самые незатейливые – витой орнамент, без фигур и цветов. Мебель не вычурная – без резьбы. Но всё же здесь казалось очень уютно.

Особенным уютом отличалась спальня Маргит, наполненная множеством милых вещиц, так что Илона, не появлявшаяся в этом доме уже пять лет, с удовольствием окинула взглядом знакомые предметы.

Вот фигурки Девы Марии и святой Маргит в нише возле кровати. Вот медный подсвечник в виде бородатого человечка, поставленный в соседней нише. Вот деревянный сундучок в углу, украшенный тонкими коваными узорами. А вот новая вещь – букетик сушёной лаванды, перевязанный синей ленточкой и повешенный на угол зеркала на туалетном столике.

– Вот, сестричка, – меж тем сказала Маргит, входя в комнату вслед за младшей сестрой и плотно прикрывая за собой дверь. – Здесь нам удобнее говорить, чем во дворце. Здесь точно нет чужих ушей.

– О чём ты хочешь говорить? Всё о том же? – спокойно спросила Илона.

– Ты не обязана соглашаться на этот брак, – громко зашептала старшая сестра. – Ничего Матьяш тебе не сделает. И нашему отцу тоже не сделает. Это только кажется, что наш кузен будет твёрд и пойдёт до конца, чтобы устроить твой брак с этим Дракулой, а на самом деле наш кузен так твёрд только потому, что ты слишком податлива. Будь ты немного упрямее…

– Теперь уже ничего не изменишь. Я выйду замуж, – всё так же спокойно отвечала Илона, садясь в деревянное кресло и устраивая руки на подлокотниках.

– Ты можешь отказаться в любой день, – продолжала шептать сестра, садясь в кресло напротив и придвигаясь поближе. – Илона, так нельзя. Ни нашему отцу, ни нашей матери, ни мне не нужно от тебя такой жертвы. Будь это любой другой жених, может, и не имело бы смысла упрямиться, но это же Дракула! Подумай. Ну, кто осудит тебя, если ты откажешься выйти замуж за Дракулу! Весь двор будет на твоей стороне. Матьяш не сможет настаивать, как бы ни хотел. И нашего отца он в крепость не посадит. Если наш отец скажет, что не хочет выдавать тебя за Дракулу, это не может считаться бунтом. Вот если бы речь шла о любом другом женихе…

– А зачем нам спорить с Матьяшем, если мне всё равно? – по-прежнему спокойно возразила Илона. – Пусть Матьяш устраивает свои политические дела и пусть наша семья получит от этого выгоду, а я… не думай обо мне. Мне действительно всё равно – Дракула или другой.

– Тебе не должно быть всё равно, – сказала Маргит, пристально глядя сестре в глаза, а затем взяла её за руку. – Это же брак. Выходить замуж надо за человека достойного.

– Тётя Эржебет сказала, что этим браком я себя не запятнаю, – монотонно отвечала Илона, но вдруг резко встала и, высвободив руку из руки сестры, подошла к одному из окошек, выходивших во двор, где две служанки развешивали бельё и о чём-то весело переговаривались.

«Ах, почему мы с сестрой не можем говорить так же весело, как раньше, в детстве», – думала Илона, а Маргит меж тем подошла к ней, встала рядом, снова попыталась заглянуть в глаза.

– Послушай, Маргит, – сказала младшая сестра, глядя в окно и стараясь оставаться всё такой же спокойной, – мне безразлично, за кого выходить замуж, потому что у меня никогда-никогда не будет детей. Я прожила с Вацлавом больше десяти лет и ни разу не забеременела. И это не может быть случайностью. Я не стану себя больше обманывать и думать, что дети могут быть. Ведь ты себя не обманываешь! У тебя тоже нет детей, и ты не говоришь, что они ещё могут появиться.

– Сестрёнка, сказать по правде, я их никогда особенно не хотела, – призналась Маргит, – но ты…

– Я тоже не стану себя обманывать, – повторила Илона. – Хватит. Я должна смириться. А раз у меня не будет детей, мне незачем привередничать в выборе мужа. Это всего лишь мужчина, с которым мне придётся появляться на людях и время от времени делить постель. Если отцом моих детей он не станет, то можно на многое махнуть рукой. Я так и сделаю.

– Но это же Дракула! – Маргит заговорила в полный голос. – Сестрёнка, ты не понимаешь, на что идёшь. Это же Дракула! А вдруг он тебя убьёт? Вдруг рассердится за что-нибудь и убьёт?

Илона мечтательно улыбнулась:

– Значит, я встречусь с Вашеком гораздо быстрее, чем ожидала.

Маргит развернула её к себе, испуганно обняла:

– Ах, сестричка, что мне с тобой делать? Что делать? Вот приедет мать, и, надеюсь, ты одумаешься.

II

Агота, мать Илоны и Маргит, приехала из Эрдели сразу же, как получила письмо с известием о готовящемся бракосочетании. Вернее, она получила сразу два письма – от младшей дочери и от старшей. Письмо младшей было спокойным и даже холодным, а письмо старшей полыхало едва прикрытым негодованием.

«Нас втянули в очень сомнительное дело, хоть Матьяш и говорит, что волноваться не о чем», – сказала в письме старшая дочь, и потому первое, что сделала Агота по приезде в столицу, это устроила скандал мужу:

– Как ты мог, Ошват?! Как ты мог допустить такое?! Ах, Илона! Бедная моя доченька!

Затем Агота заявила своему супругу, что раз он такой дурак и раззява, то всё, о чём они прежде договорились, отменяется:

– Я остаюсь жить здесь, в этом доме, – сказала она, – и никуда не уеду до тех пор, пока не буду совершенно уверена, что моей дочери ничего не грозит. Если ты не можешь о ней позаботиться, то позабочусь я. А эта твоя шлюха, которая здесь живёт, – имелась в виду любовница, которая занимала в доме должность домоправительницы, – пусть она только попробует хоть раз посмотреть на меня наглым взглядом или что-нибудь брякнуть. В тот же день вылетит отсюда на улицу! Я не шучу. Вот недаром говорят: не спи со служанкой, чтобы она не чувствовала себя госпожой. Пусть эта шлюха только попробует забыться!

Про скандал рассказала Илоне старшая сестра, но младшая слушала её рассеянно, потому что силилась представить себе встречу с женихом, ожидавшуюся со дня на день.

Надежды Маргит на то, что Илона с приездом матери одумается, не оправдались. Дорога из Эрдели в Буду занимала довольно много времени, а Матьяш действовал необычайно быстро, поэтому мать, приехавшая защищать дочку и настроенная весьма решительно, уже ничего не могла изменить – о будущей свадьбе теперь судачил весь королевский двор. Отказаться от своего слова Илоне стало бы очень трудно, даже если б она, обретя поддержку в лице матери, решила это сделать.

Ладислава Дракулу к тому времени уже освободили из тюрьмы в Вышеграде и перевезли поближе к столице, в городок, который находился рядом с Будой на противоположенном берегу Дуная. Этот городок, называвшийся Пешт, можно было разглядеть в подробностях, стоя на одном из балконов дворца с той стороны, что окнами смотрела на реку.

Илона, чтобы успокоиться, несколько раз выходила на один из балконов и обозревала «место пребывания Дракулы», по утрам подёрнутое синеватым маревом речного тумана, не исчезавшего почти до десяти часов, несмотря на майскую жару.

Пешт подобно Буде был обнесён мощными крепостными стенами. Над черепичными крышами, сжатыми кольцом стен, вились дымы. Такие же дымы вились над крышами пригорода. И всё это отражалось в светло-сиреневой воде Дуная, ярко искрившейся на солнце, в то время как по дорогам вдоль реки двигались путешественники, а в полях паслись стада овец и коров. Умиротворяющий пейзаж!

Илона с трудом могла поверить, что в этом городке, в кольце стен находится дом, где сейчас живёт «тот самый Дракула», её жених. Да, жених… И теперь его следовало называть женихом не только потому, что об этом судачили при дворе, а потому что сам Дракула уже называл Илону невестой.

Матьяш, торопясь сладить дело, почти сразу переговорил с узником, как только состоялся переезд из Вышеграда в Пешт. Король предложил «своему кузену» примирение на условиях, о которых когда-то рассказывал Илоне – сыграть свадьбу, оставив все обиды в прошлом, – и эти условия оказались легко приняты.

Дракула, узнав о предстоящем браке, весьма обрадовался. Так, по крайней мере, говорил Его Величество, собрав всю семью Силадьи в одной из комнат своих покоев за трапезой. Илона, её родители, тётя и сестра, сидя за столом, слушали рассуждения короля о том, что Дракула собирается выказывать будущей родне всяческое почтение, поскольку осознаёт, как велика оказанная честь.

– Дайте возможность вашему будущему родственнику проявить уважение к вам, – с улыбкой произнёс король. – В этом единственная цель вашей первой встречи. Об условиях брачного договора и прочих делах поговорим в другой раз. Иначе начнётся спор, а это при первой встрече совсем не нужно.

– Что ж, посмотрим, что это за человек, – вполголоса проговорил отец Илоны, а мать не сказала ничего, лишь вздохнула. Наверное, она вспомнила один из рассказов о своём будущем зяте, где говорилось, что Дракула, когда хотел «проявить уважение» к кому-то, сажал этого человека не просто на кол, а на кол позолоченный. Разумеется, Дракула не мог бы казнить никого из своей будущей родни, но имел ли он представление об истинном уважении?

* * *

И вот этот день настал! Тётя Эржебет пригласила в свои покои Илону, Маргит, своего брата Ошвата Силадьи и его супругу, чтобы все, рассевшись по углам комнаты, ждали, когда Матьяш приведёт к ним обещанного «жениха».

Илона почла за лучшее взять с собой вышивание: устроившись у дальнего окна и занимаясь делом, ей было гораздо проще скрыть смущение и растерянность.

Маргит вела себя бодрее. Ещё бы! Ведь не ей выходить замуж! Но и она казалась смущённой, поэтому, сидя рядом, с нарочитым увлечением играла с кошкой, пытавшейся поймать кисточку золотого шнурка. Обычно этим забавлялись четыре красавицы, жившие при тёте Эржебет, но сейчас их отправили в другую комнату, а игривую зверушку они позабыли.

Родители Илоны, устроившись на пристенной лавке, сидели молча, выпрямив спины и уставившись куда-то вдаль, так что Эржебет, по обыкновению сидевшая в кресле, ободрила их улыбкой:

– Да, выдавать дочь замуж – тяжёлое испытание, но вы не беспокойтесь.

– Как же тут не беспокоиться, – начал было Ошват, но жена легонько пихнула его в бок локтем, чтобы помалкивал. Выражать недовольство предстоящим браком Илоны стало уже поздно и ни к чему.

Наконец большая дверь в комнату открылась, и слуга, показавшийся на пороге, доложил:

– Его Величество король Матьяш и господин Ладислав Дракула.

Илона почувствовала, что у неё не хватает духу поднять глаза и посмотреть на вход. Она просто отложила вышивание и встала, когда увидела, что старшая сестра встаёт, а затем вслед за сестрой склонилась в поклоне.

– Вот человек, о котором мы столько говорили, – услышала Илона голос Матьяша, но так и не смогла поднять взгляд, а вместо этого сосредоточенно рассматривала бордовые плитки пола у себя под ногами.

– Матушка, – говорил король, – тебе моего кузена представлять не надо, ведь ты и так его знаешь. Просто давно не видела.

Затем послышался голос тёти:

– Неужели это тот самый мальчик, который приезжал погостить в замок к моему Яношу много лет назад?

А затем раздался низкий мужской голос, которого Илона ещё ни разу не слышала:

– Да, это я, госпожа Эржебет.

Мужчина говорил небыстро, иногда растягивал слова, а один раз ошибся в букве. «Конечно, он говорит медленно, ведь наш язык ему неродной», – вспомнила Илона и продолжала вслушиваться.

– Как ты изменился, – меж тем произнесла Эржебет. – Тебя не узнать. Сколько же лет минуло с тех пор, как мы виделись в последний раз?

– Боюсь, что очень-очень много, госпожа Эржебет, – отвечал мужчина. – Больше тридцати.

– Вот как? – засмеялась тётя. – А я-то думала, когда же успела так постареть!

– Как видите, госпожа Эржебет, я тоже немолод.

Стало слышно, как Матьяш громко хмыкнул:

– Да брось, кузен! Давай-ка я представлю тебя остальным. – Затем, король, очевидно, повернулся к отцу Илоны: – Ошват, а ты ведь тоже хорошо знаком с моим кузеном.

На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина, а затем мужчина, которого Илона теперь должна была называть женихом, сказал:

– Однажды мы вместе с Ошватом хорошенько прищемили хвост туркам. Только вот не знаю, помнит ли Ошват.

– Помню, – неохотно произнёс отец Илоны, но Матьяш будто не заметил, как это было сказано, и с нарочитым воодушевлением продолжал:

– Тогда, Ошват, я представлю своего кузена твоей супруге. Агота, это – мой кузен Ладислав Дракула и, надеюсь, ваш будущий зять. Кузен, это госпожа Агота, мать невесты.

Никто ничего не сказал. Наверное, мать Илоны и мужчина, на которого Илона до сих пор не решилась взглянуть, молча поклонились друг другу.

После этого послышались шаги, которые всё приближались, и невеста смутилась ещё сильнее, чем прежде, когда увидела совсем рядом ярко-красные остроносые башмаки своего кузена. На них были пряжки в виде ворона, державшего в клюве кольцо – птица с герба Гуньяди – так что угадать владельца не составляло труда.

– Ну, – торжественно произнёс Матьяш, – вот те самые сёстры. Так и быть, кузен, я не стану просить тебя угадать, которая из двух – Илона. Я сам скажу. Вот старшая – Маргит.

Послышался шорох одежд. Значит, с обеих сторон последовал молчаливый поклон.

«Сейчас дело дойдёт до меня», – сказала себе Илона. Ей казалось, она готова упасть в обморок, но знакомиться с женихом всё равно бы пришлось, поэтому не имело смысла растягивать эту пытку. Да и следовало ли называть происходящее пыткой? «Почему ты не хочешь посмотреть на Дракулу? – спрашивал внутренний голос. – Ты боишься, что увидишь у жениха в руке пыточный инструмент, будто к тебе пришёл палач? Но это же нелепость. Никто так не приходит к невестам. Даже Дракула».

Меж тем Матьяш и «его кузен Ладислав» оказались напротив Илоны. Она подняла голову и удивилась. Именно удивилась, а не испугалась, как ожидала.

«Надо же, он совсем не высок. Одного со мной роста», – подумала невеста о своём женихе. А ещё она сразу обратила внимание на его глаза. Карие глаза, обрамлённые лучами мелких морщин, которых не было на портрете. Обычно морщины вокруг глаз бывают у тех, кто много улыбается. Да и сам взгляд оказался не такой, как изобразил художник. Дракула сейчас смотрел прямо на Илону, а не мимо, и во взгляде не было ни отчаяния, ни безысходности – скорее радость.

Илона совсем этого не ожидала. Она думала, что если Дракула не станет смотреть на неё с затаённой тоской, то посмотрит грозно и испытующе, но нет. Он смотрел очень приветливо и с умеренным любопытством. Казалось даже странно, что человек, у которого такие прямые и острые черты лица, может так смотреть. Прямой нос, острый подбородок и острые скулы были те же, как на портрете, но приветливое выражение глаз придало всему лицу больше мягкости, которой на картине не отразилось.

А ещё обнаружилось, что плечи у этого человека шире, чем на картине. Их делал ещё более широкими просторный кафтан из синего бархата, надетый поверх другого – зелёного. Сами одеяния выглядели новыми, и было заметно, что их обладатель ещё не успел к ним привыкнуть, поэтому его движения выглядели не вполне свободными, осторожными. Именно так – немного скованно – Дракула поклонился Илоне, и она поклонилась ему так же, поскольку не смогла до конца преодолеть смущение.

– Илона, это мой кузен Ладислав. Твой будущий супруг, – произнёс Матьяш и с улыбкой добавил: – Видишь? Он совсем нестрашный.

– Да-да, моя девочка, – подхватила Эржебет. – Я ведь то же самое тебе говорила.

Любопытство в глазах жениха сменилось лёгким недоумением, а Илоне вдруг почему-то стало досадно. Она произнесла тихо, но твёрдо:

– Я и не боюсь. С чего вы взяли?

– Мы шутим, дорогая кузина, – ещё больше заулыбался Матьяш. – Мы просто шутим.

Затем король уселся в резное кресло, указал невесте и жениху на два кресла, стоявшие рядом, предложил всем остальным своим родственникам тоже присесть и начал рассказывать о кузене, всячески расхваливая его. Могло бы показаться удивительным, что так лестно говорят о Дракуле, которого называли и извергом, и кровопийцей, и тираном, но Матьяш рассыпался в похвалах.

Его Величество напомнил всем присутствующим, что «кузен Ладислав» и отец Илоны вместе воевали против турок пятнадцать лет назад, когда большая турецкая армия сожгла венгерскую крепость Северин на Дунае, а затем зашла в валашские земли и захватила в плен много мирных людей. Матьяш сказал, что армия его кузена и армия Ошвата, объединившись, догнали турецкую армию и воздали туркам по заслугам.

– Вот замечательный пример единения, которое может послужить на пользу христианству, – важно произнёс Его Величество и, сделав многозначительную паузу, добавил: – Я надеюсь, что брачный союз, который мы скоро заключим, так же послужит на благо всем христианам.

После этого Матьяш рассказывал о некоем зимнем походе, совершённом Дракулой, когда оказалось сожжено множество турецких крепостей. Поход состоялся четырнадцать лет назад, но Матьяш почему-то помнил все подробности. Возможно, прочитал некий старый отчёт, чтобы освежить память.

Венценосный рассказчик лишь иногда спрашивал:

– Верно ли я передаю ход событий, кузен?