На крючке

Внутренне я закипел. Помочь она хочет мне, как же. Я почувствовал себя лягушкой, препарируемой на уроке биологии.

– А может, правильно они делают, что оставляют меня в покое? – написал я в гневе. – Если тебе просто любопытно, что у меня в мозгах, лучше, правда, нам не общаться.

– Окей, если ты так хочешь, я отстранюсь и не буду у тебя больше спрашивать. Чего я распиналась, как дура, – ответила Алина.

Похоже, я задел ее. Если бы у меня была хоть капля самолюбия, и я не был бы так по-идиотски влюблен, на этом стоило уйти. Но, несмотря на ее слова о парне и досужем интересе ко мне, мысль, что не стоит и пробовать сблизиться с Алиной, показалась мне невозможной. Куда больше невозможной, чем унизиться перед ней, растоптать себя и показаться площадным шутом.

Как в игре «Симс», я спустил шкалу доверия и симпатии до минимума, и хотелось загрузиться с другой точки сохранения. Сбросить негативный опыт. Вместо этого пришлось сочинять, что я не верю в добро от людей, и извиняться. Вспомнилась сцена из детского мультфильма «Незнайка на Луне», где лунная девочка Звездочка обиделась на Незнайку из-за его прямоты, когда тот предположил, что она в него влюбилась. В этом смысле Незнайку я превзойти не смог.

– Зачем тебе мое прощение? – спросила Алина.

– Меня совесть замучает, – продолжал врать я.

– Ну и пусть замучает, раз я такая холодная в твоих глазах, – внезапно выпалила она.

Но через минуту моих унижений, видимо, смилостивилась и сказала, что не обижается.

***

У меня есть друг по имени Вова. Он тогда занимался музыкой и старался выглядеть как рок-звезда: одевался только в темные и дырявые шмотки из секондов, носил длинную челку и кулон в форме пули на шее. Вова жил в поселке за городом, поэтому виделись мы не так часто. Обычно он приезжал на автобусе, или я к нему. Этим вечером мы пересеклись в местном торгово-развлекательном центре и решили взять по пиву на фудкорте.

«Бургер кинг» тогда разводил людей на деньги. Серьезно. Отдавая бешеные деньги за один стакан «Туборга», ты получал второй бесплатно. Штука в том, что 140 рублей это была почти цена двух стаканов. Но моча, которую тебе в итоге предлагали, не стоила того.

– Как у тебя на личном фронте? – спросил я у друга, отхлебнув из пластикового стакана.

– Мы недавно с Олей опять расстались, и я вот опять влюбился. Эта девочка учится в восьмом классе, мы в школе с ней познакомились, – рассказывал Вова (он тогда заканчивал одиннадцатый). – Кореша шутят, что я педофил, но мне кажется, они просто завидуют моему вкусу.

– Определенно, – поддержал я его и кивнул головой. – Насчет того, что влюбился, понимаю. Сам сейчас через это прохожу. Правда, моя дама сердца старше, и у нее есть парень.

– Ох, и угораздило же тебя опять, – улыбнулся Вова.

– Да уж… Догонимся чем-нибудь? А то с этого пива вообще никакого кайфа, – предложил я.

– Охотно, – согласился друг.

Мы взяли в гипермаркете бутылку дешевого вина и открыли ее с помощью ключа, протолкнув пробку, за зданием центра. Распили ее в компании обитавших тут же ребят, у которых имелись пиво и сигареты. Календарь показывал первое число декабря, и наше дыхание на морозе мгновенно превращалось в пар.

Вова показал мне один способ, который позволяет быстрее опьянеть. Для этого нужно с холода зайти в теплое место и немного там посидеть. В прогретом помещении сузившиеся сосуды быстро расширятся и разнесут кровь вместе с алкоголем по телу, и вуа-ля – опьянение достигнуто.

Одной бутылки вина нам показалось мало, и когда мы уже спускались к набережной водохранилища, минуя поселок, Вова сказал, что неплохо было бы обзавестись портвейном. «Где ж ты здесь магазин найдешь», – подумал про себя я, как вдруг завернув за угол, мы увидели супермаркет. Это был знак. Мы взяли портвейн и сигареты «Кэмел», поссали в кустах перед магазином и вышли к воде.

На небе загорелась первая звезда, как бы отсылая к одноименной песне моего друга. Было темно, но плескавшаяся у песчаного берега вода все равно просматривалась. Мы по очереди вливали в себя портвейн и курили. Чтобы выбраться обратно к цивилизации, пришлось карабкаться по песчаным склонам и пройти по узкой дощечке, положенной через замерзший ручей.

– А ты веришь в Бога? – вдруг решил спросить уже сильно запьяневший Вова. – Я вот поверил недавно. Даже в храме был, крестик заново стал носить.

– Ниче себе, с чего это ты? – удивился я.

– Да просто понял, что не может быть, чтобы все это было просто так. Что мы здесь не случайно, и у всего этого есть смысл, – ответил друг, поправив на шее перекрутившийся с кулоном крест.

– У меня непростые отношения с Богом. Не могу просто взять и все объяснить его замыслом, сложить с себя ответственность. Как сказал Бакунин, если бы Бог был, его бы следовало уничтожить, – улыбнувшись, сказал я, хотя мои слова были абсолютно серьезны.

– Настанет момент, и ты поверишь, – Вова тоже расплылся в улыбке.

– Кто знает, – пожал плечами я.

Когда мы шли на остановку мимо неоновой рекламы с изображением Шнура из группы «Ленинград», Вова достал из кармана куртки нож и метнул его прямо в лицо артиста, разбив стеклянное покрытие стенда. «Одна рок-звезда убила другую», – пошутил я.

3.

Лучшее лекарство от алкоголизма – увидеть в два часа дня в продуктовом магазине пьяного сверстника, покупающего водку. Ты понимаешь, что у тебя еще не так все хреново, и есть куда падать, а значит, лучше остановиться. К тому же на нас наживаются производители алкоголя. Осознание этих двух штук дает очень хороший эффект: мысль выпить снимает как рукой, лучше любых таблеток. Но принимать препараты, выписанные врачом, я все равно не прекращал.

Как-то раз Алина спросила меня в переписке:

– Если я как-нибудь устрою у себя вечеринку и приглашу нашу группу выпить, ты придешь?

В этот момент слушал песню «On the floor» группы The Ocean Party, и в голове нарисовалась картинка, как из сюжета скверной мелодрамы. На вечеринке у Алины я пьяный отвожу ее на кухню и признаюсь в чувствах. Она, погрустнев, говорит типичный для такой ситуации набор фраз: «Ты знаешь, у меня есть парень. Между нами ничего не может быть». Вечер испорчен. Я с разбитым сердцем валяюсь на полу в луже блевотины, пока гости уходят и переступают через меня.

– Да, конечно, приду, – написал я.

В конце концов, что еще мне оставалось?

Она попросила принести ей в универ книжку Аствацатурова и предложила обменять ее на роман Водолазкина «Лавр». Мы сели рядом на занятии по английскому, и в какой-то момент Алина в шутку ткнула меня в бок. Вспомните сцену из Евангелия, как один из стражников пронзил Христа копьем. Может, это будет слишком пафосным и притянутым сравнением, но готов поклясться, что от тычка Алины я испытал нечто подобное.

По тому, как я содрогнулся и исказил лицо, Алина поняла, что сделала мне больно, но не поняла почему: она ведь ткнула совсем легонько. Дело было в том, что точно так же меня любила тыкать бывшая. Но, конечно, я не стал ничего объяснять и просто лег на парту лицом вперед, закрывшись руками.

«Ну чего ты, Егор? Прости… Ну встава-а-ай», – виноватым голосом стала успокаивать меня Алина.

Кто-то из сидевших на задних рядах пошутил, что мы похожи на Нюшу и Бараша из мультфильма «Смешарики».

Соблазн выпить подкрался не там, где я того ожидал. Моя одногруппница Эля, полноватая девушка маленького роста с темным каре, называвшая себя либеральной феминисткой, принесла с собой в столовую пиво в термокружке и предложила всем из нашей группы. От такого любезного подгона было сложно удержаться, и я залпом выпил половину.

Через минуту мы сидели на лекции по русской литературе. Слушали, как старый препод – большой поклонник Лермонтова и Баратынского – монотонно рассказывал про романтизм в середине позапрошлого века. Хотя слушали сильно сказано: большинство студентов спали на задних рядах или занимались своими делами. Те, кто по каким-то причинам не засыпал под голос лектора, садились на первые ряды, чтобы завоевать его расположение к экзамену и получить автомат. И уж совсем психи, вроде меня, реально слушали и записывали.

От выпитого пива комок в груди будто был согрет и окутан патокой: захотелось улыбаться и говорить. Алина пригласила сесть рядом с собой, и половину лекции можно было наслаждаться ароматом ее духов и пленяющим профилем.

В этот раз я тоже не слушал препода: все мое внимание было приковано к Алине. Я разглядывал ее нежную шею и ямочки на щеках – следы перенесенной угревой болезни – и хотел целовать прямо в них, закопаться в ее волосах и жадно вдыхать их аромат. Это желание граничило между мучительностью и блаженством. Когда Алина почувствовала перегар, она перестала смеяться над моими шутками и вообще говорить со мной. Затем – отвернулась, а в перерыве пересела на другой ряд.

– Давай ты принесешь с собой портвейн или что там, но пить на парах больше не будешь. Лучше я с тобой после выпью, хорошо? – внезапно сказала Алина после занятий, когда мы вышли из здания универа.

Я уже знал, чем кончается сочетание алкоголя и женщины рядом, и конечно, согласился. Стало страшно, когда подумал, что рано или поздно эти две штуки на букву б – бабы и бухло – сведут меня в могилу.

***

Убедить на журфаке кого-то выпить в общем не трудно. Вечер пятницы, занятия кончены, и впереди еще два дня отдыха. Чем не аргумент для того, чтобы взять в «Красном и белом» бутылочку дешевого фруктового вина? Из всей компании одногруппников согласилась, однако, только Даша, девочка с огненными волосами и небольшой горбинкой на носу, выдававшей ее восточные корни. Тогда мы мало общались, но я знал, что Даша пишет стихи и горячо верит в Бога, от чего тем для культурной беседы за винопитием прибавлялось.

Купив бутылку «Сангрии», мы завернули в ближайший от универа двор. Под голым деревом стоял полуразвалившийся обшарпанный стол, за которым, вероятно, собирались местные алконавты: рядом валялись пустые пузырьки из-под боярышника. Чтобы до него добраться, пришлось бы утопить ботинки в грязи, темными комками устилавшей большую территорию. Больные и намокшие голуби копошились в мусоре, валявшемся там же. Сидеть за этим столом казалось ужасной затеей.

К счастью, завернув за угол дома, мы наткнулись на детскую площадку. Судя по отколупавшейся на качелях краске, она тоже пришла в запустение, но тут стояли две целые лавочки, что стало решающим аргументом в пользу этого места. Мы открыли бутылку и, сделав пару глотков, заговорили о музыке и стихах.

– Я просто обожаю песни Янки Дягилевой, – поделилась Даша. – Мне иногда кажется, когда слушаю, что их написала я: вот настолько с ними сроднилась.

– Дягилеву я тоже люблю, как и их совместное творчество с Летовым. Еще в последнее время я в восторге от коллектива «ночные грузчики». Не слышала? – спросил я.

– Может, слышала, но не помню, – прищурив глаза, будто вспоминая, ответила Даша.

– В общем, там два участника, и они читают стихи под бит. По сути, это современная поэзия в чистом виде. И мотивы у них такие, достаточно близкие мне: богоискательство, пьянство, творчество, – начать тележить я.

Вдруг за спиной мы услышали два отчетливых мужских голоса, один из которых, быстро приблизившись, сказал:

– Та-а-ак, что это тут у нас?

Перед нами стояли менты, заставшие нас врасплох. Вспоминаю в таких случаях песенку Розенбаума: «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла». В том, что это написано про наших полицейских, никогда не возникало сомнений.

У одного из ментов из-под шапки торчали рыжие волосы, а вытянутое свежее лицо говорило о его молодости. Другой, чернобровый, с небольшими синяками под глазами, казался немного старше (по крайней мере, по званию), главным образом потому что говорил в основном он. На них были форменные зимние бушлаты, к карманам которых прикреплялся значок, что как бы значило: «Мы при исполнении. Все попытки сопротивления будут караться».

– Распиваем, значит? И девушка с вами? – отобрав бутылку, обратился ко мне один из ментов, тот, что постарше.

– Нет, я один распиваю. Она тут просто со мной сидит. Извините, – подавляя в голосе испуг, ответил я.

– Да что вы. А если мы в отдел проедем и тесты сделаем? – поймал меня мент.

– Не надо в отдел. Мы студенты, учимся тут неподалеку, просто решили отметить окончание учебной недели. Больше так не будем, – отчаянно пробормотал я.

– Понимаем, сами недавно в вашем возрасте были. И все-таки распитие в общественных местах запрещено. Что ж вы домой не пошли, в подъезд, в конце концов? – при этих словах полицейский сделал сочувствующее лицо и закивал головой.

– Дома родители, а в подъезд бы нас вряд ли кто пустил, – ответил я чистую правду. – Послушайте, раз вы понимаете, может, отпустите нас? Мы, правда, больше не будем.

– Да все нормально будет, успокойся. Просто штраф заплатите и все, – как бы обнадеживая, сказал мент. – Вы ж совершеннолетние?

До сих пор мне каким-то чудом удавалось избегать приводов в ментовку, в то время как мои ближайшие друзья уже стояли там на учете из-за всяких мелочей, вроде курения за школой. Поэтому услышав про штраф, я наивно подумал, что можно будет договориться с полицейскими тут же и не ехать ни в какой отдел. Оторопевшей от происходящего Даше я так и объяснил, что мы сейчас расплатимся с ними и уйдем. Но когда мент, с которым я разговаривал, попросил наши паспорта и стал что-то с ними сверять по рации, моя иллюзия по поводу скорого освобождения улетучилась.

– Так, щас машина подъедет, пойдемте с нами, – закончив с проверкой и вернув нам паспорта, сказал полицейский.

– В отдел повезете? – Глупый вопрос с моей стороны. Не в лес же.

– Не переживайте, там быстро, – продолжил успокаивать он.

К этому времени к нам подъехал обычный ментовской «бобик». Если вы никогда не были внутри, расскажу: водительские и передние сидения там отделены от «пассажирских» металлической решеткой. Багажника нет, вместо него – специальная дверца для тех, кто едет сзади. Сидения тоже сделаны из металла, и находиться там довольно тесно. Человеку высокого роста, такому как я, придется пригнуть голову при езде.

Мы с Дашей сели друг напротив друга, и железная дверь с грохотом захлопнулась за нами. У моей подруги на глаза наворачивались слезы. Она дрожала, уткнувшись в рукав своей куртки. Я не знал, чем ее успокоить и поэтому сказал то же, что говорил мне мент:

– Не плачь, это не страшно. Мы просто заплатим штраф и уйдем: никто об этом не узнает.

– А на факультет они не сообщат? – вытерев слезы, спросила Даша.

– Не думаю: зачем им заниматься этой фигней? Если на журе и узнают, что их студенты попали в ментовку за то, что пили вино, не думаю, что нам что-то предъявят. Мы же не на военке учимся – свободный факультет, – с легкой иронией в голосе ответил я. – Сфоткай меня на память, пока едем.

От этой просьбы моя подруга улыбнулась и перестала плакать. Получилось шикарное фото, где на фоне зарешеченного окна полицейской машины я показываю в камеру средний палец, вероятно, имея в виду известный лозунг «Fuck the police», а Даша – «викторию», символ мира.

До отдела доехали довольно быстро. Дверь «бобика» открылась, и мы смогли выпрямить затекшие ноги и согнутые спины. На КПП у нас еще раз проверили паспорта, после чего запустили внутрь. Синие стены, с кое-где отслоившейся краской, давили на зашедшего своим весом, а бетонный пол отдавал нам свой холод. Чугунные батареи почти не грели, будто их повесили как элемент декора, и потому рациональнее всего было оставаться в куртках – это понимали все, кто заходил с мороза, особенно менты.

Нас подвели к большому прямоугольному столу с деревянными ножками и поцарапанным лаковым покрытием. Полицейские положили на него несколько бланков с протоколами, главную улику – бутылку с вином – и свои шапки, уселись на лавку из того же дерева и стали заполнять бумаги. Нам сесть не предложили, и поэтому мы стояли, опершись на стол.

В помещении была дежурная тишина, и вдруг Даша запела песню Янки «По трамвайным рельсам», где есть такие строчки:

Если встретят, ты молчи,

Что мы гуляли по трамвайным рельсам -

Это первый признак преступления или шизофрении,

А с портрета будет улыбаться нам Железный Феликс.

Забавно было слышать про Железного Феликса в помещении, где действительно всюду висели его портреты. Ментам тоже понравилось Дашино пение, и рыжеволосый, тот, что был помладше, решил поддержать разговор о музыкальных вкусах.

– Я вот «Гражданскую оборону» люблю, – к нашему удивлению и как-то стыдливо признался мент.

Правда, выяснилось, что он знает всего две-три самые популярные песни, вроде «Моей обороны», «Все идет по плану» и «Зоопарка». Но этого вполне хватало, чтобы увидеть в нем человека.

Когда в протокол вписывали количество изъятого алкоголя, еще один мент втащил в отдел девушку. Она, вусмерть пьяная, повисла у него на плече и еле двигалась, издавая нечленораздельные звуки. Полицейский посадил ее за тот же стол, рядом с нами. Девушка грохнулась лицом о поверхность и тут же заснула. За несколько метров от нее воняло перегаром и блевотиной. Мы не успели разглядеть ее лица, но, судя по всему, девушка была еще очень молодая. Светлый пуховик с искусственным мехом скрывал под собой изможденное тело. Фиолетовый лак на ногтях, под которые забилась грязь, блестел, а порванный в нескольких местах белый клатч она прижимала к груди, словно внутри лежали драгоценности.

– Видите, ребятишки, до чего допиться можно? – с наставлением в голосе произнес усатый мент, который привел девушку.

Спустя несколько томительных часов ожидания с протоколами было закончено, и нам предложили их на подпись. Перед заполнением я попросил полицейских, чтобы Даша не фигурировала как нарушительница, и те охотно согласились сделать ее свидетелем. Так что штраф нужно было выплатить как за одного. Быстро пробежавшись глазами по листку, исписанному ментоязом, я подписался под ним, не найдя там ничего «криминального», и протянул на подпись Даше.

– С бумагами все. Теперь ждите, пока я вас позову на оплату штрафа, – сказал старший мент. – Кстати, девушка может быть уже свободна, – добавил он и куда-то удалился.

В этот момент рыжеволосый отвел меня в сторону и с заговорческим видом спросил:

– А у вас с ней все серьезно?

– Да нет, вы не так поняли. Мы с Дашей просто друзья, – честно ответил я.

– Друзья, значит, – улыбнулся он. – Значит, ты не против, если я за ней приударю?

– Ну, это не мое дело. Но я знаю, что у нее есть парень, – все так же сказал я.

Пошловатая улыбочка сошла с лица у мента, и на секунду он призадумался. Затем произнес:

– И это не проблема.

Как потом рассказала мне Даша, после того как меня увели платить штраф, а она вышла на улицу, этот полицейский взял у нее телефон и добавился в друзья «Вконтакте». Но насколько я знаю, из его подкатов ничего не вышло.

Я же, миновав несколько дверей, оказался в узком кабинете со стертым линолеумом и дешевыми обоями. За столом с компьютером сидел очередной мент, которому надлежало выплатить штраф, а справа от входа располагался обезьянник – металлическая клетка, где двое с красными от выпивки лицами о чем-то горячо спорили. Если бы мы с Дашей выпили больше, вероятно, оказались бы рядом с ними. Меня удивило, что полицейский, нажав несколько кнопок, достал терминал и предложил расплатиться картой. Технологии не обошли даже такое забытое богом место, как ментовка. Как только вылез чек, говорящий об успешном переводе, стало спокойнее – как будто оплатил покупки в магазине. Я уже было готовился направиться к выходу, как мент сказал:

– Постой-ка. Надо еще фотографию сделать и пальчики твои откатать.

– Это еще зачем? Мне сказали, что я заплачу штраф и могу идти, – вновь встревожился я.

– Простая формальность: начальство требует, чтобы каждый, кто проходит через нас, оставил отпечатки и фотку, – отмахнулся мент.

– Я не обязан этого делать по закону, – вдруг осенило меня, хотя ни о каких подобных законах я до этого не слышал (как выяснил позже, действительно не обязан).

– То есть ты отказываешься? – строго посмотрел на меня мент.

– То есть да, – борясь с тревогой, подтвердил я.

– Значит, придется еще часа два ждать начальство. Вот ему лично и скажешь, что отказываешься, – со скрытой угрозой в голосе произнес мент.

На улице к тому времени уже стемнело, и оставаться еще на пару часов в ментовке – было совсем стремно.

– Подумай, тебя там девушка на морозе ждет, – вдруг включился с видом змея-искусителя тот полицейский, который меня сюда привел. – Ты что ее там одну бросишь?

Я заколебался. Если бы меня не ждала на улице Даша, а дома – мать, я бы, наверное, и дальше стоял на своем. Признаюсь, перспектива общения с каким-то там ментовским начальством так же не прельщала или попросту пугала. Короче говоря, я поддался на уловки ментов и согласился на фото и дактилоскопию.

Процедура проходит так: сначала ты становишься к стенке с измерителем роста, и тебя отщелкивают на фотоаппарат. После этого просят испачкать подошву ботинка в краске и встать на бумагу, чтобы на ней отпечатался след. Наконец, специальным валиком краску раскатывают по ровной поверхности бумаги, а затем – по бланку, к которому и нужно прикладывать пальцы. Мент берет поочередно по фаланге каждого пальца одной твоей руки и прокатывает по первой поверхности, после чего прикладывает к бланку. То же самое повторяется с другой рукой.

Проделав все эти манипуляции, я вымыл руки холодной водой и хозяйственным мылом в умывальнике и вышел из отдела.

– Я тебе звонила, ты чего так долго? – спросила встретившая меня Даша.

Я рассказал ей, что только что было.

– Самое главное, что отпустили. Зато посмотри, что у меня есть, – с этими словами она достала из пакета нашу недопитую бутылку.

– Вау, откуда она у тебя? – выпучив глаза, спросил я.

– Мне ее отдал тот полицейский, который взял у меня телефон, – объяснила Даша. – Сказал: «Пейте, но больше не попадайтесь нам».

– Прекрасно! Вот такой подход мне нравится, – с чувством радости в голосе произнес я.

Как заповедовал мент, мы ушли подальше от отдела в другой двор и, спрятавшись за машину, загораживавшую лавочку у подъезда, допили вино. А потом, попрощавшись, разошлись по домам. Делать, но не попадаться – один из основных принципов выживания в России.

4.

Я забирал куртку из гардероба, когда увидел Алину. Она позвала меня и предложила пойти на «капустник» – ежегодный журфаковский праздник с юмористическими сценками, конкурсами и прочим КВНовским наследием. На семь часов вечера у меня был назначен сеанс у психотерапевта, но так как время еще оставалось, я согласился убить его в компании Алины. Представил, что мы будем сидеть рядом, как на лекции, и я снова смогу ею любоваться.

Однако меня ждал облом: Алина растворилась в толпе зрителей, а затем я увидел ее уже сидящей в большой аудитории на одном из средних рядов с подругами из группы. Свободных мест поблизости, естественно, не оказалось, и поэтому пришлось сесть куда попало.

На сцене появились студентка в меховой шапке, старом советском пальто и очках с толстой оправой. Она прочитала приветственный текст с листка в микрофон, и вслед за ней вышел парень в ушанке (девушка называла его Валерой), кативший впереди себя старую здоровенную камеру, которая обычно стояла в аудитории как музейный экспонат. Девушка с микрофоном заставляла носиться бедного Валеру с этой камерой туда-сюда, что публика находила весьма забавным. Еще несколько активистов нацепили на себя белые халаты и изображали ученых, научившихся превращать крыс в людей.

После танцев и конкурсов со словами, в которых участвовали преподаватели, вышел сам декан и стал, пританцовывая, читать свои стихи. Вот это было то еще зрелище. Когда декан начал петь, рядом появился парень с матрасом, расстелил его прямо на полу и лег: это так же было частью сценки про нерадивого студента, который вечно просыпает на пары. Я понаблюдал за весельем, царившим в аудитории, еще немного и ушел с середины праздника, чтобы не опоздать на сеанс.

Мы занимались в небольшом, но уютном кабинете, в котором не было ничего лишнего: только стол с бумагами, стул врача, кожаное удобное кресло для пациента и черный диванчик на случай семейной терапии. Перед началом сеанса можно было попросить на ресепшене кофе или чай и полистать журнал в комнате ожидания. Мне нравилось это место.

Если верить двенадцати шагам из программы «анонимных алкоголиков», то первый шаг в борьбе с алкоголизмом – признать, что, выпив, ты не можешь контролировать количество вливаемого в себя далее алкоголя. Затем следует еще одиннадцать, но если отбросить из них всю религиозную срань, то суть в том, что нужно попытаться найти альтернативу выпивке и заполнить недостающую в жизни брешь, чтобы было меньше поводов пить.

– Когда плохо, одиноко и тоскливо, а друзья зовут выпить, кем надо быть чтобы отказаться? – со скрытой иронией в голосе сказала мой психотерапевт, светловолосая стройная женщина в темной блузке и узких джинсах.