И смерть смертен

Холс прижал карту сотрудника к чёрному прямоугольнику магнитки и потянул ручку на себя. Дверь открылась. Холс с облегчением произнёс:

– Боялся, ректор заблокирует двери. Чрезвычайная ситуация всё же.

– Любой путь полон запертых дверей, – молвил Буц. – Будешь всякий раз так дёргаться, боюсь, когда-нибудь в лифте тебя хватит удар.

– Иди к чёрту, – равнодушно ответствовал Холс и переступил порог.

Вестибюль поражал непривычной пустотой и тишиной. Бледно-сиреневый паркет, белая стойка, бежевые стулья и красно-синий автомат с газировкой выглядели так, словно знать не знали о существовании человека и вполне себе обходились без него.

– Эй! – крикнул Холс. – Есть кто?

Буц снял “Юность” с предохранителя.

– Никого, – сказал он. – Никого, кто желал бы откликнуться.

Они направились в сторожку, где хранились ключи, и откуда раздался треснутый голос, пьяно навывающий:

– Мииняяя нихтоо нее уучииллл-ил-ик ихрааать наа хххиииитаааррре! Я сссам би-ил и щи-ипааал струнЫЫЫ! И би-ил, и щи-ипаал-аал!

Вой завершился короткой, хаотичной, но изумительной по своей грязной художественности бранью.

– Волейрот, институтский сторож, – представил певца Холс. – Он тоже борется с светлым и тёмным разумом… а также с красным и белым разумом… с сорокоградусным разумом тоже борется. С чем он только не борется.

– Особенно он борется со своей трезвостью, – усугубил Буц. – Бедная трезвость сбежала от него навсегда. Никто в трезвом уме не выдержит такого пения. Это самобичевание какое-то.

– Он штатный алкоголик института. Мы его так называем.

– И он великолепно справляется! Я бы ему премию выписал. И голосовые связки вырезал, иначе любое попадание в ноту придётся отмечать как национальный праздник.

По спёртому воздуху сторожки можно было легко и быстро добраться до вентиляционного отверстия под потолком, едва видного сквозь залежи сигаретного дыма. Перегарная вонь способствовала этому с беспощадностью плети. За стареньким столом, в ободранном серо-зелёном кресле с яркими пурпурными заплатками сидел старик Волейрот с весьма противоречивым выражением лица, таким, кисло-воинственным. Причём воинственность заняла брови и осела в глазах, а кислота скопилась, в основном, на опущенных кончиках губ и в сморщенности шишковидного подбородка. Складывалось впечатление, что сторож был одержим острым, хроническим желанием завоевать мир, но и близко не представлял, с чего начинаются подобные мероприятия.

Вызывающие седые лохмы по краям лысины создавали некое подобие волосяной короны с кривыми зубьями. Ещё более седая щетина находилась на промежуточной стадии к бородке “зависть козла”.

На запятнанной красной жидкостью столешнице красовалась открытая коробка вина с нарисованной гроздью синего винограда на фоне уходящего за горизонт бледного, похожего на выцветший саквояж солнца с трапециевидными лучами. Несколько опустошённых сестёр-близняшек коробки валялись в углу на изумительно загаженном плевками, окурками и пеплом розовом полу.

За головой сторожа на стене висела картина, где пастух смотрел на стадо баранов и неизвестно чему улыбался. Наверное, когда столько времени проводишь в одиночестве, даже унылые бараны кажутся смешными.

При виде нежданных гостей Волейорт заткнулся и выкатил мутно-пьяные глазёнки, отдающие, по примеру щетины, тем же козлом.

– А, вырнулись, учяные этимилоги… А вас, учяных-разучяных, разве не прадуждали, что вхыдить в стырожку без письмянаго разврявщения описьно тля жапзни? Особно ысли стырож выружён и пин? Хее-хее.

Дополнительно и без того язвительное и лениво-протяжное “хее-хее” выразилось появлением в руке пьяницы короткоствольного ружья модели “С нами бог!”. До этого драматичного момента руку с ружьём дальновидный старик держал на полке под столовой крышкой, видимо, надеясь тем самым произвести эффект. Эффект он произвёл. Буц, находившийся за Холсом, слегка сменил положение и в нужный момент приготовился толчком в спину бросить Холса на пол и выстрелить в старика. "Юность" обычно побеждает старость. По поводу противостояния вооружённых сторожей и безоружных энтомологов Буц ничего не знал. Зато понимал, что в “нужный момент”, скорее всего, будет поздно.

Холс застыл на месте.

– Ты чего, Волейрот? – выдавил учяный этимилог дрогнувшим голосом. – Это же я, Холс.

– Эта жаты, Холмс! – передразнил Волейрот. – Ты вот саишь чачас пердо мной и дамаешь, я тапой. Рыза у мяня нет высушеного обрезозания, я тапой. Аз я яботаю стырожем, а не рузглидываю в мракоскопы старакашечье дермоишько, зачат я тапой. А я не тапой.

Волейрот, упёршись руками в стол и прижав к столешнице ствол, медленно поднялся и взревел, попутно заплёвывая губы:

– Ды я такыго наедался, чехо вам в вашы мракоскопы не наедать! Как прыжало, так распышились тараханами, а вереди всех рыхтор, как стырая хрымая обызъяна, паскакал! Паскакун! Хыы-хыы-хыы!

И сторож мелко затрясся телом, в том числе и пальцем, находящимся между спусковым крючком и скобой ружья, направленного на Холса.

– У всех свои трудности. – Холс старался успокоить разбушевавшегося Волейрота дрожащим голосом. Таким же спокойствием одаривает быка дразнящий его матадор. – Между прочим, это я упросил ректора оставить за тобой место, когда он хотел уволить тебя.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.