Теория квантовых состояний

Пожалуй, ударился я в излишний пафос «эпохи перемен». Нагнал некоторой атмосферности в первую очередь для того, чтобы обозначить, что и меня не миновала чаша сия. Общения с военкоматом и судорожных оценок скудных возможностей своих на фоне засасывающей Харибды воинского призыва.

Сознаюсь, никогда я не тяготел и не стремился в армию. Само собой разумелось, что стану я студентом какого-нибудь ВУЗа, который принесет мне необходимую отсрочку. А если уж говорить про юридический мой институт при МВД, то пребывание в нем засчитывалось за полноценное прохождение службы с последующим получением младшего офицерского звания. Только после того, как юридическим моим планам не суждено было сбыться и угроза попадания на воинскую службу замаячила с новой силой, я стал всерьез задумываться об армейской своей участи.

Сделаю я здесь очередное отступление и принесу дифирамб тем славным молодым людям, которые, несмотря на тернии видят жизнь свою связанной с вооруженными силами. Воспитанием либо же просто тем, что не держит ничего их на гражданке, принимают они для себя окончательное решение – служить, не взирая ни на какие препоны. Я никогда таковым не был. Армия, в особенности рядовой ее состав, представлялся мне всегда расходным материалом, которым без лишнего пиетета жертвует государство в своих местечковых интересах, абсолютнейше не принимая во внимание насколько солдат эти интересы разделяет. Я не отрицаю солдатского подвига, однако же не определил для себя пока той границы, за которой из ничтожной, бросовой стоимости человеческой жизни, вырастает драгоценный цветок мужества и подлинного героизма.

По наступлении семнадцатилетнего возраста, государство начинает довольно настойчиво напоминать о себе, присылая повестки, а иногда и являясь лично в лице местного участкового. Поэтому примерно в середине моего обучения на токаря, я воспользовался советом дальнего знакомца моей мамы, который предложил мне подать документы в Сызранское летное училище, которое во-первых позволяло полностью закрыть вопрос со службой, во-вторых возможно придать правильное направление неопределенной своей судьбе. Отмечу для путающегося в событиях читателя, что хронологически это произошло до моего поступления в ВУЗ, поэтому конфликта специальностей здесь еще не возникло.

Районный военкомат мой размещался в бывшем здании монастыря, и осуществлял прием в полуподвальных коридорах с метровой толщиной стен. Здесь внизу, среди беленой облупленной штукатурки даже воздух казалось витал какой-то инквизиционный. У принимающей стойки толпились вчерашние школьники, хмурые, боязливые. Некоторые приходили с родителями. Были здесь и бывалые волчата-гопники, такие держались обыкновенно кучками. Они презрительно поглядывали на остальных, особенно жавшихся к родителям. Мало кто друг с другом разговаривал, даже те, что пришли группами обменивались редкими, негромкими фразами.

Просьбу мою о желании поступить в летное военное училище восприняли неожиданно положительно. Мне выдали бумаги и разъяснили, что медицинская комиссия мне понадобится расширенная, так как в летном училище особые требования. Дородная, густо накрашенная секретарь победоносно оглядев скорчившихся в тусклом свете призывников с родителями, выдала мне форму для заполнения на желтой шероховатой бумаге.

Попытка моя успехом не увенчалась. После специального осмотра у кардиолога в одной из центральных клиник, мне поставили диагноз о нарушении сердечного цикла и не пригодности к летным нагрузкам. Впоследствии выяснилось, что показания кардиограммы в возрасте семнадцати лет часто бывают неверными, ввиду того, что рост организма подростка порой опережает развитие сердечной мышцы. Не возьмусь я впрочем судить о справедливости такого слуха. Врач в военкомате покрутил перед глазами распечатку моей кардиограммы на узкой, розовой миллиметровке, вздохнул и добавил себе под нос, что я в любом случае не попал бы в летчики. Ростом оказался великоват для кабины военного самолета. После школы я вытянулся, тогда как в выпускном классе был одним из самых низких. Так была поломана очередная ветка потенциальной моей карьеры.

В новом районе, куда переехали мы после развода родителей, жил я совсем особняком. Окном моим во внешний мир была учеба в лицее, где приходилось мне волей неволей вступать в общение со сверстниками, в остальном же проводил я послеобеденное время и вечера дома, в книгах, либо за стареньким моим компьютером.

Дальнейшие попытки предпринимал я больше по увещеваниям мамы чем по собственной инициативе. Крайне удручала меня даже та малая армейская, военкоматская повседневность, с которой по касательной пересекался я. Наличествовали при городском военкомате автомобильные курсы, позволявшие получить категорию управления грузовым транспортом «D», чтобы в армию призывник попадал уже с водительской специальностью, здорово выручавшей при распределении по частям. Одно дело идти рядовым, с риском попасть неведомо куда, в страшный стройбат, и совсем другое – водителем, у которого свой распорядок, свои работы. Ясное дело, на потенциально хлебное водительское место попасть хотелось каждому, понимавшему, что избежать армии ему не удастся. К концу второй половины своего обучения на токаря, армейский бушлат для меня маячил уже вполне осязаемо, принимая во внимание, что старших моих троюродных братьев уже призвали, и отправились они по местам распределения кто куда.

На организационное собрание для записавшихся на классы по управление грузовым транспортом, набилось человек пятьдесят местных. Весомой добавкой к автомобильным правам шла гражданская легковая категория «B». Я, как районный новичок, не знал здесь ни единой души, исключая разве что служащих военкомата, которые за время моих сызранских мытарств к моей физиономии попривыкли. В этой надышанной подземной комнате я столкнулся наконец с тем, отчего долго прятался в родной школе и успешно избегал в профессиональном училище. Нет, знакомых моих тут не было, но дух, эти кашляющие смешки, лоснящиеся румынские олимпийки, ношенные кроссовки «адидас», широкие кепки-аэродромы и агрессивные взгляды исподлобья – все это присутствовало в полном объеме. Я пропускал их в темных, глухих коридорах, когда проходил медкомиссии и приносил документы. Гопота, оставившая в моей памяти яркий болезненный след встретилась мне лицом к лицу на облезлых деревянных лавках военкомата. Я стал уже забывать это чувство загнанности. Этот обжигающий след агрессивного прищура, который считывает по манерам, голосу и одежде, насколько ты «при делах». Сидя в комнате и слушая военкоматского капитана с четырьмя звездами на погонах в форме равнобедренного треугольника я понимал уже с оглушающей четкостью, что не получить мне водительские права в такой компании.

Военкомат определил меня в одну из трех групп и назначил время для посещения школы ДОСААФ РОСТО, что расшифровывалось как Добровольное Общество Содействия Армии, Авиации и Флоту Российская Оборонная Спортивно-Техническая Организация. Организация была одна на весь город, серое ступенчатое здание семи и пяти этажей с бойницами-окнами. Я посетил всего три дня занятий. На первом нам давали общее введение, говорили о том, что водить мы будем автомобили УРАЛ и КАМАЗ. Как и в школе самым опасным временем были перемены, когда учащиеся высыпали в узкие коридоры и со стремительностью брызг распределялись по стайкам общих знакомых, районов, школ, дворов. Первые день-два занятий, когда совсем еще не знали друг друга призывники прошел удовлетворительно, хотя играть в карты на спички стали уже тогда. На следующих занятиях, где самые агрессивные не стеснялись уже наседать на остальных, стало тяжелее. В широком цеху с расставленными двигателями УРАЛов-вездеходов, с развешанными распредвалами и спиленными циллиндрами, парень с коротко обритой головой принялся за спиной у молодого лейтенанта-преподавателя швырять массивными гайками в группу ребят, среди которых был и я, копошившихся у могучего двигателя детали которого выкрашены были в разные цвета для лучшего понимания. Я рассматривал широкий вентилятор с черными блестящими лопастями нависающий над темно зеленой передней опорой, когда болезненно отскочившая от затылка гайка гулко застукала по металлическим бокам и впадинам силового агрегата. Пострадавший обернулся, но встретил его только злорадный кашляющий смех оскалившейся мальчишеской стаи. Офицер-преподаватель быстро замял конфликт, но только в этом классе. На перемене почувствовавшая безнаказанность гопота уже не скрывала своего презрительного отношения. Они громко гоготали о том, как неплохо было бы в таком же составе попасть по распределению в призыв.

Раз я сходил на занятие по вождению в гараж ДОСААФ. Матерый, плохо выбритый водитель лет пятидесяти с неестественно широкими запястьями с неудовольствием оглядел нас троих и как водится с матерцой высказал все, что думал по поводу дополнительной нагрузки в виде учебных часов. Потом, сославшись на плановую замену масла, крайне не простой процесс у КАМАЗа вездехода, отправил нас в гараж, в яму, где показали нам днище этого исполина с рельсами рам, передачей на три оси и огромными рифлеными шинами.

Я бросил автошколу. Так и не узнал я, как закончилась судьба той группы, попали ли они в одно распределение.

Дерганный, тоскливый был тот первый год после школы. С одной стороны учеба в лицее неожиданно увлекла меня. С другой стороны, никак не помогло это скособоченной моей социализации. Ну а военкоматский опыт только укрепил меня в мысли о своей обособленности. Когда подошло время начинать учебу на вечернем отделении университета, я был все так же отрешен и малоспособен к контакту. Очень примечательным в этом контексте была одна из первых моих лекций по математическому анализу, называемому студентом сокращенно «матан». На нее явился лысоватый, высокий и тощий доцент с кафедры «Высшей Математики». Отворив аудиторию, у которой сгрудились студенты, он разложил на преподавательском столе журнал посещений и методические пособия, после чего отступил к окну и уставился в него остеклянело. Студенты расселись по местам, погалдели как водится, вынули тетради с писчими ручками, после чего обратили внимание, что доцент наш стоит как робот неподвижно в той же позе, и нельзя понять, то ли уснул он, то ли задумался, так отвлечен, безжизнен был вид его. Произошел неизменный в такие моменты студенческий «хихик», даже барышни зашушукались, глядя на странного в задумчивости своей преподавателя. А сосед мой по парте, с которым знаком я был только два занятия, сказал мне вдруг: «Посмотри-ка. В точности как ты!» Прозвенел звонок, доцент немедленно очнулся и каменная маска на физии его сменилась живой, с полуглупой улыбкой. Преподаватель шепеляво представился и начал занятие. Узнал я потом, что вел у нас тогда лекции один из сильнейших математиков нашего университета, ныне доктор наук. Регалии и таланты его мало помогали нам, первокурскникам, однако же этот провал его погруженности надолго остался в памяти. И странные-странные гипотезы крутились у меня, о чем же думал доцент, когда только явился, высокий, сутулый, с сентябрьской непогоды в полутемную сырую аудиторию первого этажа третьего университетского здания, где велись вечерние занятия. Решал ли он в то время математическую задачу, сродни квантовых моих состояний узлов нейронной сети. Или же о личной какой ситуации размышлял, машина его обрызгала, поссорился с супругой или на кафедральном заседании устроили разнос. Этого я не знал, но эта его безжизненная отстраненность, сравненная с моей, занозой долго сидела в моей голове.

Литературные мои пристрастия претерпели к тому времени существенный сдвиг в сторону фэнтези и научной фантастики. Детективы и романтическую классику, французскую и английскую, которую так любила моя мама и выменивали мы с нею в свое время на макулатуру, я одолел давно. Я доставал книги где только мог, если же не было, перечитывал старое, прячась за твердыми и мягкими обложками в транспорте, на остановках и даже в институте, в ожидании занятий.

Научной склонности во мне не было, только интерес к учебе как таковой. Инерция приданная мне токарным дипломом, обернулась интересом к предметам высшего образования, в особенности специализированным: комбинаторика, моделирование систем, логика и математический анализ. После мытарств с заводом и военкоматом, я крайне ответственно относился к посещению и в течении всего первого семестра не пропустил ни одного занятия. Не то, чтобы был я вопиюще пунктуален, случалось, что опаздывал, но так, чтобы не прийти на пару, такого не было.

Важным аспектом первой моей осени в университете был факт, что летом стукнуло мне восемнадцать и я превратился в полноценного призывника. Осенний призыв был моим призывом, и мысль эта, усиленная мрачными последними впечатлениями о военкомате и потенциальных сослуживцах порядочно пугала меня. Вечернее образование, как очно-заочное, отсрочки от армии не предоставляло. Почему-то не сомневался я, что переведусь с вечернего на дневное. Виделось мне, что только полгода с январской сессией отделяют меня от вожделенной отсрочки и очного отделения.

Помню, как повестку принес сначала такой же как я застращанный призывник, потом офицер из военкомата, а затем два раза участковый. Я договорился с отцом, что поживу несколько недель у него, в однокомнатной малосемейке, доставшейся ему после размена. Жил он тогда один, поссорившись с новой своею женой, которая съехала от него. Оправившись после первого шока от сбоящего, угасающего своего завода, который по инерции продолжал еще производство и ремонт выпущенных ранее электронных машин, отец хватался теперь за любую работу – сверхурочные, командировки. В первую же неделю я столкнулся с новой отцовской женой: приехала она к нему на квартиру, мириться. Там был я, а отца не было. Она поинтересовалась сухо, где он. Я ответил: в командировке. Она вспыхнула и ушла, не поинтересовавшись даже, когда он вернется.

Продержался я у отца недели две с половиной. Решил он все-таки съехаться с пассией и в не терпящей возражений своей манере известил меня, что есть у него семейная жизнь, несовместимая с временным проживанием взрослого сына в однокомнатной малосемейке. Я переехал к бабушке Пелагее, только изредка ночуя дома, с мамой и Аленкой.

Настало время познакомить истомленного, а то и раздраженного моего читателя с персонажем, закрепившимся в жизни моей на постоянной основе с того далекого момента, как встретил я его на вечерних занятиях. В группе вечернего отделения училась со мною девушка Катя, по фамилии Скитальских. Я представил ее читателю в одной из предыдущих глав, как общую нашу подругу с Анатолием, но началась история моего с нею знакомства именно на занятиях вечерников. Правда, я скорее разочарую читателя этим знакомством, нежели дам повод для любопытства или спекуляции. Катя в то время была высокой, болезненно худой барышней с растрепанными вьющимися русыми волосами, с островатыми чертами лица, которые никуда впрочем не делись, и крайне ответственно учившейся. Закончила Катя школу свою с одной четверкой, отчего не получила золотой медали и проскочила мимо крайне востребованного в тот год очного отделения. Чем привлек ее технический ВУЗ, я тогда не знал, да и не интересовался, ведь сказать по правде не умел я толком объяснить, какая причина привела в университет меня самого. В какой-то степени «так надо», в какой-то «математический», видимо, склад ума, да не стану даже в подробности вдаваться. Возвращаясь к знакомству с Катей, не произвела она на меня тогда ни малейшего впечатления, успешно слившись с двадцатью другими одногруппниками. Мы посещали вместе занятия, выполняли задания, получали оценки, никак не взаимодействуя вне этой деятельности. Вообще, признаться, я так одичал в те несколько месяцев, с учетом военкоматской своей нервозности, что совсем не запомнил первой своей университетской группы. Только преподаватели: тощий высокий доцент, ведший «Математический анализ», важная дама-профессор по «Культурологии», да седой, часто сморкающийся преподаватель «Моделирования систем», остались у меня в памяти с той поры.

Выделю я пожалуй один абзац на отношения с барышнями. Короток будет он, в пику ожиданиям. В ту восемнадцатилетнюю пору, самый что ни на есть пост-пубертатный период, противоположный пол, девушки, совершенно не присутствовали в моей жизни. В школе, до того еще, как стать изгоем, никак не выделялся я из ребят, и больше интересовали меня мальчишеские интересы – стройки, посиделки и книги. Потом, сделавшись уже обособленным в классе, я попадал иногда в поле зрения одноклассниц, но выступали они чаще защитницами моими, когда слишком уж увлекались мои обидчики. Что тоже не способствовало возникновению дружбы. В училище я так был сконцентрирован на учебе и том, чтобы молниеносно переместиться из учебных кабинетов в укромное «домой», что две редкие барышни, обучавшиеся со мной на токаря, не оставили у меня даже смазанного воспоминания. Ну а первый семестр в ВУЗе выступил лишь логичным продолжением лицейской истории, усиленной конфликтами на заводе и в школе ДОСААФ. Катя, хотя и выпало ей сыграть немаловажную роль в моей жизни, была в то время лишь статистом в студенческой моей группе.

К концу семестра, когда начиналась на вечернем отделении сессия и весьма положительно складывалось у меня с оценками, я отправился в деканат. К тому времени я получил автоматом зачеты по большинству дисциплин и даже «Отлично» за один экзамен.

Факультетский деканат и поныне располагается на первом этаже седьмого учебного здания, направо из фойе. Я явился в приемный час заместителя декана, отвечающего за первый, второй и третий курсы, Роберта Олеговича Сабирзянова, и к своему удивлению обнаружил в очереди Катю Скитальских. Это был пожалуй первый раз, когда целенаправленно обратил я на нее внимание. Оказалось, что планы ее совпадают с моими, и состоят в том, чтобы взамен «счастливчиков», вылетевших из университета после первого семестра, перевестись на дневное отделение. Мы вместе подошли к Роберту Олеговичу с этим вопросом.

Он смерил нас бывалым взглядом, с вечной своей полу-улыбкой, в которой по своему желанию можно было прочитать сочувствие и насмешку, и пояснил, что наивно было бы надеяться, что медалисты и олимпиадники, которыми забит был факультет в тот год, после первого семестра гроздьями начнут освобождать насиженные вузовские места. Ведь помимо непосещаемости и неуспеваемости по отдельным предметам существует еще и сессия. По результатам которой первокурскнику дается почти семестр, чтобы попытаться удержаться на выскальзывающем из-под ног граните науки.

Не помню совершенно Катину реакцию на такую новость, но у меня от отчаяния заискрило в глазах. Вся последняя беготня между бабушками и родителями, повестки с милицией на дом в разное время суток изрядно измотали меня. Помню, что срывающимся голосом спросил я Роберта Олеговича: какие еще есть у студента-вечерника варианты перевода на дневное? На что получен был честный и развернутый ответ, что шансов на свободное бюджетное место после первого семестра практически нет. Однако на очном отделении, помимо бесплатного обучения, наличествует еще и платное, и в каждой группе имеется квота на число таких студентов.

По правде сказать, ВУЗ был страшно рад каждому платному студенту, особенно в ту пору безвременья, когда государственное финансирование стало вдруг приходить с перебоями. С увлеченностью, в которой прочитал я заботу о нервическом своем состоянии, рассказывал Роберт Олегович о платном очном отделении. Упомянул он, что если результаты платного обучения будут отличными, факультет оставляет за собой право перевести такого студента на бюджетную, бесплатную форму. Это, убежденно говорил Роберт Олегович, единственный путь быстрого и гарантированного перехода на дневное после первого семестра на вечернем. Разница между дневным и вечерним отделениями даже по дисциплинам была существенная, и досдавать ее требовалось в любом случае. Если протянуть еще семестр, то различие становилась таковым, что ВУЗ согласовывал переводы только с потерей учебного года.

Тяжелый был разговор с родителями тогда. Как это ни странно, но даже отец, который неизменно ставил мне в укор нежелание идти в армию, не стал меня стыдить, а просто собрал значительную часть нужной суммы. Остальное наскребли мама с бабушкой, где-то занявши. Я немедленно бросился оформлять документы, обнаружив что параллельно со мной документы оформляет и Катя. Ту первую свою сессию я сдал паровозом. За исключением забегов в первое здание университета, где исторически заседает администрация, я полностью сконцентрировался на экзаменах. Вряд ли я смогу похвастать, что заучил все дисциплины полугодового курса, однако же ответы отскакивали у меня от зубов и к середине экзаменационной сессии я закрыл семестр с отличием, а еще через неделю официально получил документы о переводе на дневное отделение с подписью декана. В тот же день, в коридорах первого здания мне выдали долгожданную справку-отсрочку от армии.

Ноги тогда сами донесли меня до военкомата с его казематными коридорами и метровыми стенами, четко ассоциирующимися в моей голове с пыточными. Я не мог дождаться, когда очередь из новоявленных призывников разойдется и наконец предоставлю я желанный документ. Густо накрашенная служащая узнала меня и даже подразнила, сказав чтобы не лопнул я от плохо скрываемой радости, перед тем как приложить справку к моему делу.

Вот так, дергано, с некоторым истерическим накалом сделался я студентом дневного отделения университета, факультета «Технической Кибернетики» по направлению «Информатика и Вычислительная Техника». Где и обнаружил в первых числах февраля, в те самые дни, когда начался весенний семестр, Катю, которая перевелась в параллельную группу моего студенческого потока. Распределение по группам происходило случайным образом и «платниками» группы укомплектовывали с тем, чтобы близкое к равному число студентов было в каждой группе. Поэтому не было здесь ничьего злого умысла, что оказались мы в разных группах. Я, признаться, рад был увидеть единственную знакомую Катю на первой своей лекции, на которую собирали обыкновенно все группы учебного потока.

Несмотря на мое довольно теплое со школы отношение у университету, вечернее обучение оставило у меня умеренно сдержанное чувство. Сумрачное время, осень, после шести вечера, подергивающийся люминесцентный свет гулких полупустых коридоров и истрепанные аудитории третьего университетского здания не несли особенного воодушевления. Однако все эти впечатления и опыт были вчистую переписаны особой атмосферой очного отделения. Здесь кипела жизнь, коридоры и этажи были заполнены молодежью, слышались галдеж, смех. Студенты, вчерашние школьники, словно бы выросли в другом, отличном от мрачного моего города. Может быть сказывался особый контингент поступивших в том году, сплошь состоявший из медалистов и олимпиадников, выходцев привилегированных школ. Я не замечал здесь жавшихся по углам, не встречал «гопоты», неотъемлемой, как мне казалось, составляющей моего выпуска. Меня, ершистого и нелюдимого, силами наиболее дружелюбных студентов, немедленно втянул в себя новый коллектив. Старательно отсекая лишнее, я рассказал о том, как же оказался в группе только ко второму семестру, все еще не веря, что такие компании встречаются где-то, помимо телевизионных сказок о «Петрове и Васечкине» и «Приключениях Электроника».

Через две недели стал я участником студенческой пирушки, на тему успешно защищенного первого семестра. Устраивали ее в в комнате студенческого общежития. Кровати были вынесены к соседям, на сдвинутых тумбочках собран был нехитрый стол, и под неизвестную мне ударно бессловесную музыку, вчерашние скромные школьные отличники вполне себе по-взрослому тряслись-танцевали, шутили и выпивали. Шустрый староста нашей группы, приезжий Игорек, умудрился даже уединиться с бойкой и голосистой отличницей Марией, за которой он отчаянно ухлестывал, в комнате, заставленной кроватями. Впоследствии они поженились.

Совершеннейше неприспособленный к таким групповым мероприятиям, я во все глаза наблюдал за одногруппниками. Впечатления были для меня новыми, словно бы впервые видел я других, настоящих людей, с которыми, в первом приближении, мне было комфортно. В дальнейшем, именно такого студента, пусть порой и плохо-организованного, но открытого и жизнерадостного, каким почти не был я сам, мне всегда хотелось учить.

Логично было бы здесь завершить вторую волну исторической своей идентичности, воспоминания о которой заставляют меня с дрожью переживать юношеские эмоции. Однако я задержу стойкого своего читателя еще на пару абзацев, перед тем как окунуться снова в водоворот основной сюжетной линии. Напомню, что жизнеописание свое привожу я ради важнейшей по моему разумению цели – составить полную картину сюжета, включая аспекты, уходящие корнями в детство. Дважды еще предстоит читателю вернуться к моей биографии: познакомиться с периодом моего взросления и погружения в науку.

Итак, стал я, наконец, частью молодого студенчества высшей технической школы, с его конференциями, стройотрядами, кавээнами и олимпиадами. В последующие за февралем месяцы я успешно досдал необходимые зачеты и экзамены, закрывши разницу между семестром вечернего и дневного отделения. Именно тогда я по-настоящему познакомился с Катей, с которой решали мы одну задачу. Несмотря на то, что в группах мы с нею значились разных, специальность у нас была одна, студенческая открытость передалась частично и мне, и с большей теперь охотою шел я на контакт, не сбегая при первой возможности. Преподаватели, наметанным глазом оценивая студентов по степени рвения и состоянию зачетной книжки, особенно нас не мучили.