За последней чертой

– Что по-прежнему бьют?

– Нет, просто гладят по голове.

– Я разберусь с ними, – ответил Костин. – У них служба такая, ведь вы не хотите помогать следствию, укрываете врагов государства.

Александр улыбнулся. Маршала можно было понять, когда человека три месяца били во время допросов и вдруг… Кулик взял в руки металлическую кружку с чаем и преподнес ее к губам. Он громко подул на жидкость прежде, чем сделать глоток из кружки.

– Если вы не возражаете, Григорий Иванович, я бы хотел вернуться к нашему с вами разговору. Расскажите мне, что произошло после того, как вы по приказу товарища Сталина выехали на фронт.

– Я же вам уже об этом рассказывал, гражданин подполковник.

– Расскажите еще раз. Я хотел бы разобраться со всеми тонкостями тех событий, оценить ваши решения и ваши возможности… Я тогда тоже был там и хорошо помню все эти событии.

Кулик пристально посмотрел на Костина, ища в его вопросе какой-то скрытый подвох. Он явно ждал от Александра каких-то наводящих вопросов, но сидящий перед ним офицер молчал. Кулик отхлебнул глоток и посмотрел на следователя.

– Вы знаете, я вас хорошо помню Григорий Иванович. Я тогда случайно оказался в этой фронтовой землянке, когда вы с криком и матом, буквально ввалились туда. Вы помните этот момент или нет? – спросил его Кости.

Маршал улыбнулся и закрыл глаза. Похоже, он тоже хорошо помнил эту ситуацию. Григорий Иванович отхлебнул чай и начал рассказывать. Костин, слушая его, делал какие-то отдельные пометки в своих записях.

– Я не буду вам рассказывать, что творилось тогда, вы сами это хорошо знаете. Тогда еще никто не знал, что нужно было делать в этой ситуации. Я ехал в машине, а мне навстречу брели сотни, тысячи деморализованных бойцов. Вдоль дороги стояла брошенная техника: десятки танков и автомашин, для которых просто не было боеприпасов и горючего. Все, что ранее представляло грозную мощь, моментально превратилось в груду никому не нужной техники.

Он замолчал. Судя по его лицу, Костин хорошо понимал, как тяжело Кулику снова переживать эти события.

– Григорий Иванович, почему так получилось? Я вот всю войну думал, почему все так получилось? Почему непобедимая и доблестная Красная армии стала отступать? Неужели Генеральный штаб не знал о возможной агрессии немцев? Почему армия оказалась неподготовленной к войне? Ведь на тот момент, наши танки намного превосходили немецкие, да и артиллерия была мощней?

– Странные ты задаешь вопросы, подполковник. У меня создается впечатление, что не ты допрашиваешь меня, а я тебя. Ты бы спросил об этом Жукова, товарища Сталина, может, они тебе бы ответили на эти вопросы. Сейчас видимо пришло время искать виновников наших неудач в этой войне. Героев и победителей много, а вот виновных…. Их и нужно найти.

Маршал закрыл глаза. По его лицу, волна за волной пробегали какие-то мимические спазмы. Похоже, ему трудно было вспоминать те летние дни 1941 года. В тот день Кулик прибыл в штаб 10-ой армии, где застал полную растерянность генералов. Недолго думая, как исправить положение, он бросился на передовую. Спрашивается зачем? Он тогда и сам не знал. Возможно просто испугался ответственности, ведь нужно было принимать какие-то судьбоносные решения Однако, похоже, было поздно. Одна из самых сильных армий мира, по огневой мощи, вооруженная новыми средними танками Т-34, тяжелыми танками – КВ, каких вообще не было на вооружении немецкой армии, была разбита и рассеяна по лесам немецкими генералами. Те, кто остался в живых, стали отходить.

– Вы в курсе того, что тогда Сталин отдал приказ о вашем розыске? – спросил Кулика Костин.

По лицу маршала пробежала едва заметная то ли ухмылка, то ли усмешка.

– Вы знаете, гражданин подполковник, я не собирался воевать в 1941 году. Я готовился к войне в 1942 году. Об этом я тогда сказал одному из генералов, который тут же донес это до Кремля…. Тогда, вы помните, в каком состоянии мы находились? Все кто остался еще живыми, начали отходить в белорусские леса. Понятное дело, что связи с Генеральным штабом не было. Вы представляете, что было бы, если бы я тогда попал в плен? Маршал, Герой Советского союза в плену…. Вот Сталин и дал команду любой ценой разыскать меня.

Костин достал папиросу и закурил.

***

Серый осенний день тяжелой змеей вползал в помещение, освещая бледным светом прямоугольное пространство кабинета. За окном, не смотря на пасмурную погоду,  бурлила жизнь: проезжали машины, сновали прохожие, а в здании все было подчинено рабочему процессу.

Периодически тягучую тишину кабинета, нарушала заливистая трель телефонного звонка. Докурив очередную папиросу, Костин закрыл и опечатал сейф. Переодевшись в гражданский костюм, он направился к выходу из здания. Раскрыв зонт, он неторопливым шагом направился в сторону станции метро. Он никуда не спешил, и начавшийся мелкий дождь разогнал праздношатающуюся толпу прохожих по домам. Улица была практически пуста, лишь редкие прохожие иногда мелькали впереди него, стараясь укрыться от дождя в еще открытых магазинах и подъездах жилых домов.

Чтобы сократить путь, Александр, свернул в переулок. Пройдя метров сто, он остановился и оглянулся назад, так как ему показалось, что кто-то следует за ним. Переулок был пуст.

«Неужели показалось, – подумал он. – Не может быть, ведь я отчетливо слышал чьи-то шаги у себя за спиной».

Он снова направился дальше по переулку, прислушиваясь к каждому шороху за своей спиной. После его встречи с Руставели, он не исключал возможности новой встречи с ним, но при других условиях. Проходя мимо небольшого магазинчика, Александр взглянул на витрину магазина. Там, в ее отражении он увидел и того, кто шел за ним. Это был молодой человек лет двадцати пяти, спортивного телосложения.

«А вот и попутчик, – почему-то подумал Костин. – «Ведет» или что-то ждет?»

Дорога вывела его на улицу. Александр перешел дорогу и направился к арке дома. Стоило ему только войти в арку, как ему преградили дорогу двое мужчин.

– Слышь, мужик, снимай часы, костюм, – произнес тот, что был в черной вельветовой куртке. – Ты что, оглох?

Костин обернулся. Позади него стоял уже знакомый ему парень с ножом в руке.

– Ребята, это шутка у вас такая? – стараясь подавить в себе волнение, спросил их Александр.

Мужчина вытащил из-за пояса пистолет и передернул затвор. Было так тихо, что Костин хорошо услышал, как патрон вошел в патронник. Александр снял с руки часы, снял с себя пиджак и протянул все это мужчине с пистолетом.

– Ребята, я все отдам, что у меня есть, только не трогайте меня, – произнес Костин, не отрывая взгляда с мужчины с пистолетом.

Именно он был самым опасным соперником в предстоящей схватке.

– Давай, быстрее, – произнес один из мужчин. – Снимай обувь….

– Как же я без ботинок?

– Как все, кого мы раздели, – ответит тот и громко засмеялся.

Костин, молча, снял ботинки и, собрав все в кучу протянул налетчикам. Мужчина с пистолетом повернулся к напарнику и хотел что-то сказать ему. Этого было достаточно, чтобы Александр сильным хлестким ударом в челюсть сбил его с ног. Мужчина рухнул на землю, молча, словно мешок с картошкой, сильно ударившись затылком об асфальт. Пистолет вылетел у него из рук и в тот же миг оказался в руке Костина. Это было так неожиданно для налетчиков, что они буквально застыли на месте, боясь пошевелиться.

– Ну что, суки, доигрались? – произнес Александр, направив на них оружие. – Ножи на землю!

Налетчики переглянулись между собой, словно взвешивая свои шансы при оказании сопротивления.

– Я жду или положу вас на месте, выбора у вас нет!

Звякнул первый нож, упав на землю, затем второй. Александр оглянулся. По улице в направлении к дому шла группа молодых парней и девчат. Этого оказалось достаточно, чтобы двое налетчиков бросились бежать в сторону идущей группы. Костин сунул пистолет за пояс брюк и стал быстро надевать ботинки, а затем пиджак. Группа прошла мимо Александра. Он наклонился над телом мужчины и сунул руку в карман пиджака. Нащупав в кармане документ, он вытащил его. Это было удостоверение сотрудника НКВД.

***

День клонился к вечеру. Александр встал из-за стола и, взяв папку, вышел из комнаты допросов. Весь свой рабочий день он освятил допросу Кулика.

– Григорий Иванович, что произошло с вами, когда вы возглавили 54 армию Ленинградского фронта, – спросил его Костин. – Я читал много документов, которые противоречили друг другу. В одних вас обвиняли в нерешительности, кстати, маршал Жуков именно об этом сообщал Сталину, в других же наоборот отмечали ваши рассудительность, говорили о том, что вы с большим пониманием относились к бойцам.

Кулик усмехнулся и посмотрел на подполковника, словно стараясь понять, какого именно ответа ждет от него этот симпатичный офицер.

– Вы, наверное, плохо представляете, что тогда там творилось, я имею ввиду в Ленинграде. Немцы 8 августа взяли Шлиссельбург и были буквально на пороге города. Войскам под командованием Жукова удалось нанести немцам сильный удар под Ельней, и Сталин вдруг посчитал, что именно он может спасти Ленинград, нанося немцам подобные удары.

Кулик улыбнулся какой-то саркастической улыбкой. Сейчас, может, быть я скажу то, что думал тогда в осажденном городе. Ленинградским фронтом тогда командовал Ворошилов. Он явно не справлялся с этой должностью, а если сказать проще, он просто не умел командовать. Тогда под Царицыным они со Сталиным были лишь политическими комиссарами большевиков, а войсками командовали царские генералы и офицеры. А здесь ему вдруг выпала такая честь, командовать фронтом, а он ни туда и ни сюда. Ответственность уж больно большая, вот он ее и испугался. В какой-то момент он лично обратился к товарищу Сталину с просьбой освободить его от занимаемой должности. Вождь удовлетворил его просьбу, назначив вместо его героя Ельни – Жукова. Сколько тогда людей с его назначением лишилось своих должностей и званий, один Бог знает.

Кулик замолчал и посмотрел на Александра.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, Григорий Иванович. Почему вас отозвали обратно в Москву.

– Я тогда очень переживал. Мне просто было не совсем понятно решение Сталина. Тогда перед армией, да и фронтом в целом стаяла лишь одна задача – прорвать кольцо блокады. Мы ее понимали, похоже, по-разному. 17 сентября 1941 года кольцо вокруг города было еще тоненькое и слабенькое. Немцы тогда еще толком окопаться не успели. Сил у Жукова имелось вполне достаточно: в его распоряжение поступили сводные полки курсантов ленинградских военных училищ, бригады морской пехоты Балтфлота. Все это поддерживали крупнокалиберные орудия корабельной артиллерии, полки ополченцев. Кировский завод по-прежнему выпускал тяжелые танки КВ, которых на тот момент у немцев не было. Немцы, после окружения города, стали отводить свои войска к Москве, но Жуков не поверил этим донесениям разведки и он бросил свои войска не на юг, откуда в город рвались части 59 армии, а на запад, пытаясь тем самым деблокировать части Приморской группы, прижатой немцами к Финскому заливу.

Костин, не отрываясь, смотрел на Кулика. Он сейчас хорошо понимал волнение бывшего маршала. Тот в очередной раз переживал все эти неприятные моменты в его жизни.

– Я был против этого удара, и все время ждал команды Жукова об ударе моей армии навстречу 59 армии. Он, как его сейчас называют маршал победы, должен был увидеть это единственное верное решение, поставленной задачи перед фронтом, но он его не увидел, а может быть даже и не захотел увидеть. Мне тогда показалось, что Жуков всерьез и не пытался разомкнуть это кольцо.

У меня и раньше с ним были не совсем дружеские взаимоотношения, но тогда они приобрели новую окраску. Жуков прибыл в Ленинград со своими сторонниками- генералами Хозиным и Федюнинским. Он с ними близко сошелся еще на Халкин-Голе. Он сразу сместил начальника штаба, а Федюнинского назначил командовать 42 армией. Вот тогда первый раз Жуков написал Сталину донесение:

«О помощи дивизий товарища Кулика Ленинградскому фронту мы до сих пор ничего не знаем. Товарищ Кулик ни одним словом не сообщал нам о своих действиях. На наши запросы Генеральному штабу о задачах дивизий Кулика не получили ответа. Просим приказать ему, чтобы он информировал нас о действиях его армии и чтобы держал с нами постоянную связь». Об этих донесениях узнал позже уже в Москве.

Мы расходились во мнениях не только боевых действий, но и в чисто моральных. Вы знаете о его приказе в отношении пленных? Он был абсурден своей жестокостью и не имел аналогов. Из этого приказа следовало, что бойцы, сдавшиеся в плен, по возвращению подлежат расстрелу, а семьи сдавшихся врагу бойцов должны были быть разысканы и расстреляны. Вы понимаете, подполковник, расстреливать ни в чем не повинных детей и женщин, которые могли находиться за сотни километров от Ленинграда…. Этот приказ до того жестоким, что многие командиры самовольно подправляли его – расстреливать лишь по возвращению из плена и только тех, кто сдавался в плен.

Все эти моменты ложились на стол Сталина, и они сыграли определенную роль, по отзыву меня в Москву.

***

Костин шел в гостиницу. Он по-прежнему был под впечатлением разговора с Куликом. На фронте он был простым сотрудником контрразведки и даже не догадывался о тех событиях, что происходили в высших кругах Ставки. Сегодня после допроса Кулика, Александр зашел в кабинет к полковнику Маркову и кратко доложил ему о своей работе. Судя по лицу начальника отдела, тот остался недоволен докладом.

– Ты меня прости, Костин, но мне кажется, что ты уходишь в сторону от задания, которое тебе поручил Абакумов. Пойми меня правильно, что генерала и Сталина не интересует, почему Кулик не справился и не выполнил приказ Ставки в Ленинграде. Вождь и без тебя все это хорошо знает. Ему нужна антиправительственная организации и ничего другого.

– Я все понимаю, товарищ полковник. Мне кажется, что мне удалось найти с ним контакт. Сейчас Кулик открыт передо мной. Разве нам не интересно знать, что толкнуло бывшего маршала на действия, направленные против линии ЦК и самого Сталина. Если вы считаете, что я делаю что-то не так, то отстраните меня от следствия по этому делу.

Последнюю фразу Костин не произнес, а выплеснул из себя. Марков поморщился от этой тирады.

– Ты, похоже, не совсем понимаешь, что ты только что сказал. Здесь не частная лавочка, а я – тебе не отец, чтобы тебя уговаривать. Думаю, что мы быстро найдем тебе камеру по соседству с твоим маршалом. Тебе государство поручило важное дело, доверило тайну…. Вот и делай из этого вывод. Я больше тебе ничего не скажу, решай сам.

Александр только сейчас осознал свою ошибку. Несмотря на хорошие взаимоотношения его с полковником Марковым, тот по-прежнему был его начальником и не мог по-другому отреагировать на его высказывание. Теперь он полностью зависел от полковника – доложит тот Абакумову или нет об их разговоре. Конечно, он мог и сыграть обратно, покаяться о сказанном, но поверит ли Марков в эти слова раскаяния. Костин смотрел на начальника, стараясь угадать, что тот надумал.

– Идите, подполковник, я вас больше не задерживаю.

Александр поднялся со стула и молча, направился к двери.

– Кстати, Костин, продолжайте работать с Куликом. Не я вам поручал это дело, не мне, снимать вас с него.

– Спасибо, товарищ полковник, – ответил Александр и вышел из кабинета.

Сейчас, подходя к гостинице, Костин снова вспомнил свой разговор с полковником Марковым. Сожалел ли он о сказанном, скорей всего – да, так как хорошо знал, что система не прощает подобные слабости.

«Как поступит Марков? Доложит ли Абакумову? Если доложит, значит нужно ждать ареста со дня на день. А может, бежать? Куда бежать? Дальше Союза, не убежишь, – размышлял Александр. – Ты же сам хорошо знаешь эту систему – прокатится по тебе и не заметит».

Неожиданно, Костин, остановился и оглянулся назад. В метрах тридцати за ним следовал уже знакомый ему молодой человек. В этот раз на голове его была серая кепка, а одет он был в черную короткую спортивную куртку.

«А вот и кортеж, – подумал он. – Похоже, что после моей стычки с Руставели, интерес службы Лаврентия Берии к моей персоне не только не остыл, а скорей возрос. Вчера я не заметил наблюдения, а сегодня? Интересно, кто же подогрел их интерес?».

Костин резко развернулся и направился в обратную сторону. Он еле сдержался, чтобы не засмеяться, заметив, как заметался его преследователь. Александр прошел мимо него и подошел к киоску. Он купил стакан газированной воды с сиропом и, убедившись, что его преследователь укрылся за стоявшей машиной, направился в гостиницу.

Он вошел в гостиницу и быстро направился в свой номер.

***

«Кормушка» камеры открылась и кулик, поднявшись с пола, сунул в образовавшуюся амбразуру пустую металлическую тарелку и кружку. Дверца захлопнулась. Глухо звякнул засов «кормушки» и снова стало тихо. Григорий Иванович сделал несколько движений руками и направился на свое «насиженное» место. Впервые дни своего ареста, Кулик отказывался от тюремной пищи, сейчас же он съедал все, что ему накладывали в тарелку. Пища была малокалорийная и через некоторое время, он снова начинал испытывать голод. Каждый раз, когда контролер отстегивал на ночь и он ложился на жесткую арестантскую койку – «шконку», он невольно думал о еде. Эта мысль, преследовала его каждый день, каждую минуту и секунду.

Сегодня Кулик ждал подполковника Костина. В эти непринужденные минуты допроса, чувствуя заинтересованность следователя, он чувствовал себя совсем иначе, чем в одиночной камере. Время шло, а его все не вызывали на допрос. Григорий Иванович поднялся с пола и стал шагать по камере. Пять шагов от одной стены до другой и обратно. Тишина в камере давила на психику и ему казалось, что он готов завыть, как волк на луну. Кроме Костина его допрашивал молодой лейтенант, который часто срывался и бил по лицу. Кулику было обидно, что он не мог ответить ему тем же.

«Но почему Костин не вызывает его на допрос? – спрашивал он себя. – Неужели, там, на верху, уже решили его судьбу? Неужели, ему не дадут возможности оправдаться?».

В коридоре раздались шаги контролера. Кулик замер, услышав, что звон подковок замер около двери его камеры. Глазок приоткрылся. Раздался лязг открываемого замка.

– Кулик! – выкрикнул контролер. – На допрос!

Григорий Иванович, по армейской привычке, застегнул верхнюю пуговицу гимнастерки и направился к выходу из камеры.

– Лицом к стене!

Он моментально выполнил команду, зная о возможных последствиях не своевременного выполнения данной команды. Звякнул замок. Контролер коснулся его плеча:

– Вперед!

Кулик шагнул и направился по узкому полутемному коридору.

– Стоять! К стене!

Контролер открыл дверь и втолкнул его в комнату допросов. За столом сидел подполковник Костин и что-то писал на листе.

– Проходите, Григорий Иванович. Чай будете?

– Буду, – ответил Кулик, присаживаясь на табурет.

– Что-то вы неважно выглядите, Григорий Иванович, – произнес Костин, оторвавшись от заполнения какой-то анкеты. – С чем это связано?

– А вы спросите своего лейтенанта, может он вам и доложит о наших с ним беседах. И где вы только таких костоломов находите?

Костин улыбнулся.

– Так вы же воевали за Советскую власть, которая и воспитала таких людей, нетерпимых к врагам народа.

– Да уж…, – тихо ответил Кулик, беря в руки кружку с горячим чаем.

– Расскажите мне, как вы организовали оборону Керчи и Таманского полуострова?

Григорий Иванович усмехнулся.

– Глубоко копаете, гражданин подполковник, – произнес Кулик. – Отрабатываете заказ? Ищите то, чего нет. Я не шпион и вредительством никогда не занимался.

Костин с удивлением посмотрел на опального маршала.

– Вы меня в чем-то хотите уличить, Григорий Иванович? Я сотрудник СМЕРШ и моя задача убедиться в том, что вы не враг Советскому народу и Сталину.

– И как же я должен это делать, гражданин подполковник?

– Вы должны честно рассказать о своей жизни. Я думаю, это в ваших же интересах.

Кулик задумался.

– Хорошо. Я буду искренен перед вами. Слушайте. Кулик закурил и задумался.

***

– После возвращения из Ленинграда, я прибыл в Ставку, где получил новое назначение. Мне было предписано вылететь в район Керчи и оказать практическую помощь командованию войск, обеспечить выполнение приказа Ставки об организации обороны Керченского полуострова всеми силами и ни в коем случае не сдавать его врагу.

Я прибыл в Керчь 12 ноября 1941 года. Кругом была паника и полное отсутствие какого-либо руководства боевыми операциями и управления войсками. Вместо организации обороны и насаждения жесткой дисциплины в войсках. Боеспособных частей практически не было. Если мне не изменяет память, то из 11400 бойцов и командиров, боеспособных, было лишь 2500-3000 штыков, было очень много разного рода специалистов, тыловиков и дезертиров. Более 20000 бойцов уже было переправлено на Тамань…. Как такими силами можно было удержать Керчь? Вот и я тогда же подумал об этом.

– Григорий Иванович, все я это уже читал. Об этом вы писали Сталину в своем письме. Насколько я знаю, по данному факту сдачи Керчи, была организована проверка?

– Вы правы, гражданин подполковник. Действительно, все это проверялось прокуратурой, Государственным комитетом обороны…. Хочу сказать, что немцам тогда удалось захватить все господствующие высоты вокруг города, и они вели интенсивный огонь, как по городу, так и по пристани. Город горел, моряки рвали склады боеприпасов. Командующего я нашел в пещере, недалеко от пристани, там же размещался и штаб. При докладе командующего, я понял, что тот не владеет обстановкой, не знают точное расположение частей. Тогда командующий доложил мне, что наши войска еще удерживают крепость. Я ему не поверил, так как сам лично видел, как наша артиллерия обстреливает эту крепость. Короче, никто из них не мог мне толком объяснить сложившуюся обстановку. Я выехал с членом Военного совета армии Николаевым на позиции наших войск. Там нам доложили, что противник захватил крепость, также высоты юго-западнее города.

Кулик замолчал. Костин видел, как тяжело было Григорию Ивановичу уже в который раз вспоминать все эти события. Он глубоко вздохнул и продолжил.

– Немцы бросили все свои силы и настойчиво били встык 302 и 106 дивизий. Им удалось прорвать оборону и выйти на северную окраину города. Единственной частью, которая дралась, была 106 дивизия 51 армии. Численностью в 1500 штыков прикрывала город с юго-запада.

На пристанях в этот момент шла погрузка войск и техники. Там была полная паника и беспорядок. Каждый стремился попасть на Таманский полуостров. Отдельные бойцы и командиры бросали технику, отдельные из них и оружие, стремясь попасть на корабли. Немецкая артиллерия уже обстреливала пристани, сея панику и страх.

– Что было дальше?

Кулик на какой-то миг замолчал и немного подумав, продолжил:

– Скажите, гражданин следователь, вас действительно интересует все это, о чем вы меня спрашиваете? Подобные ответы я уже давал. Думаю, что вы с ними ознакомились и наверняка согласились. Зачем вам сейчас все это? Да, я отдал команду оставить Керченский полуостров, несмотря на приказ Сталина сражаться до последнего бойца.

Он снова замолчал. Он сделал глоток остывшего чая и откашлявшись снова начал говорить.

– Анализируя сложившуюся обстановку в городе и вообще на всем полуострове, я понял одно, что войска не в состоянии удержать фронт. Нужно было срочно принимать решение. Я приехал в штаб и предложил командующему подготовить план по эвакуации армии и техники на Таманский полуостров. Нужно было переправить на Таманский полуостров чуть больше одиннадцати тысяч бойцов, более двухсот орудий, более двух сотен автомобилей, тысячу лошадей. Все это нужно было сделать под постоянной бомбежкой немецкой авиации. Командующий армией Левченко согласился с моими доводами и быстро подготовил план эвакуации, который я и подписал.

– Скажите, а кто прикрывал эвакуацию войск? – спросил Кулика Костин.

Кулик словно не услышал вопрос Костина.

– Я переправился на Таманский полуостров, где сразу же приступил к организации обороны. Работы было много, по-прежнему в войсках царила полная неразбериха, паника. Немецкие диверсанты рвали мосты, нападали на связистов, которые пытались установить связь между войсками. В ночь на 16 октября 1941 года главные силы армии были переброшены. Было вывезено 95% артиллерии и практически весь личный состав армии, которая в течение трех дней была готова к обороне.

– Скажите, гражданин Кулик, вы каким-то образом информировали Ставку, Генеральный штаб о своем решении.

Он усмехнулся, какой-то не совсем понятной Костину ухмылкой.

– А вы как сами думаете, гражданин следователь? Я по приезду в Керчь начальника штаба Шапошникова о положении войск и складывающейся обстановке и что мной было предпринято. Наверняка, вы можете найти этот доклад.