Прыжок в неизвестное

Соня закурила папироску и откинулась на спинку стула, как если бы уже сидела в вагоне и неслась мимо Мюрццушлага, Санкт-Петера или Опцины.

– Будете ли вы мне все писать в Венецию? – спросила она, пуская дым клубами. – Венеция, posta grande. Вы тоже, мистер Броун?

– Что же мне вам написать? – спросил мистер Броун, не отрываясь от своей книги.

– Что случилось нового в конторе.

– Что же может случиться нового? – отозвался бухгалтер и спрятал голову между двумя листами. – Что Коломан Штейнер в Грос-Кикинде предлагает шесть процентов, это вас, вероятно, мало заинтересует. Будьте довольны, что несколько дней не будете об этом слышать.

– Фрейлейн Постельберг уже позаботится о новостях, – вмешался в беседу господин Нойгойзль. – В этом месяце волосы у нее вишнево-красные, после первого числа очередь за цветом травянисто-зеленым, это я знаю из надежного источника.

– Вы этого у нас, вероятно, все равно не увидите, господин Нойгойзль, – отразила удар жертва нападения, неделикатно намекая на угрозу патрона. Так что вам должно быть безразлично.

– Деточки, перестаньте ссориться! – остановила ее Этелька Шпрингер. Скажи-ка лучше, Соня, что скажет Стани, когда услышит, что ты укатила с Георгом?

– Стани? – Соня пренебрежительно пожала плечами. – Пусть говорит, что хочет. С ним у меня все кончено.

– У тебя все эгоизм и расчет, – сказала фрейлейн Постельберг.

– Как можешь ты это говорить? – вскипела Соня. – Пожалуйста, не суйся в мои дела.

Она достала из сумочки фотографию своего друга и поставила ее перед бухгалтером.

– Это Георг Вайнер. Разве он не хорош собой, мистер Броун? Разве не хорош?

Мистер Броун как раз был занят сложением и не имел времени отвести взгляд от страницы.

– Как ангорский кот, – сказал он, однако, на всякий случай. – Семнадцать… двадцать шесть… тридцать два. Как шелковичный червь.

У него от многолетней деятельности в области шелковой промышленности составилось смутное представление о шелковичном черве как о каком-то особо красочном животном.

– Нет, серьезно, мистер Броун, – приставала Соня, – скажите, разве он не красив?

– Пятьдесят один… пятьдесят девять… шестьдесят четыре. Как олень с Карпат.

Соня огорченно повернулась к нему спиной и положила фотографию на свой столик.

– Мне жаль Стани, – сказала фрейлейн Постельберг. – Не знаю почему, но он не выходит у меня из головы. Послушайся меня, брось Венецию и скучного Вайнера и поезжай к своей тетке в Будвайс, как в прошлом году.

Соня скроила гримасу и решила, что не стоит отвечать.

– Как райская птица! – произнес, нагибаясь над своей конторкой, мистер Броун, машинально, во время складывания, подыскивая правильное сравнение для красоты Георга Вайнера.

– Тебе-то легко, конечно, – продолжала Клара Постельберг. – Ты уже завтра будешь бог весть где порхать, когда он придет сюда и устроит нам скандал. Наслушаемся мы тогда упреков от него. Так это было и на прошлой неделе, когда ты с Вайнером поехала в театр. Он пришел в исступление, когда не застал тебя. Вел себя совсем как дикарь – жаль, что тебя не было при этом, – ревел, как…

– …Как сибирский медведь, – дополнил мистер Броун, все еще находясь во власти зоологических представлений и не зная точно, о чем в данное мгновение идет речь.

– У него нет никаких оснований волноваться, – спокойно сказала Соня. Я уже ему не раз говорила, что между нами все кончено навсегда. Впрочем, вы можете ему в самом деле сказать, что я поехала к тетке в Будвайс.

Господин Нойгойзль отложил в сторону перочинный ножик, при помощи которого достиг важного усовершенствования в механизме своих часов.

– Если вы воображаете, – сказал он Соне, – что ваш отставной друг не вполне точно знает, что вы замышляете…

– Ну и пускай знает, – перебила его Соня. – Тем лучше. У меня нет причин играть с ним в прятки. Где вы его встретили?

– Вчера вечером он подсел ко мне в кафе «Систиния», – сказал господин Нойгойзль, щелкнув крышкой часов и положив их в жилетный карман. – Я собирался спокойно читать газету, но это мне не удалось. До девяти часов мне приходилось непрерывно внимать его любовным жалобам, а от девяти выслушивать его мстительные замыслы. Это меня очень интересовало, – иронически заключил господин Нойгойзль.

– Какой у него был вид? Очень взволнованный? – спросила с любопытством фрейлейн Постельберг.

– Сначала он очень волновался, но под конец у него возникла одна идея, и тогда он успокоился. Он что-то говорил о шестистах кронах, которые собирается раздобыть, и о том, что на эти деньги намерен поехать с фрейлейн Гартман в Париж или на Ривьеру.

На Соню Гартман эта новость не произвела впечатления, зато фрейлейн Постельберг при слове «Париж» пришла в экстаз.

– Соня! – воскликнула она восторженно, откинула голову назад и мечтательно подняла глаза к потолку. – Париж! Бульвары! Пер-Лашез! Монмартр!

– Одеколон! – передразнил ее, гримасничая, господин Нойгойзль. – Шапокляк! Voila tout!

Затем он встал и принялся что-то энергично нашептывать бухгалтеру.

Мистер Броун, казалось, не слышал его, продолжая неутомимо писать и считать. Только спустя несколько минут отложил он в сторону перо, взглянул на стенные часы и хлопнул себя рукой по лбу.

– Уже три четверти десятого? Может ли это быть? – спросил он. – Сколько у вас на часах, господин Нойгойзль? Неужели три четверти десятого? В таком случае меня уже четверть часа поджидает доверенный братьев Гольдштейн. Деловой разговор! Господин Нойгойзль, можете мне сопутствовать, чтобы научиться обхождению с клиентами. Если патрон случайно вернется, то вызовите меня из кафе «Систиния», фрейлейн Шпрингер: кельнер знает меня. Телефон один семьдесят восемь тридцать шесть.

– All right, мистер Броун, – сказала Этелька Шпрингер.

– Вам это почему-либо не нравится, фрейлейн Постельберг? – обратился мистер Броун к переписчице, обменявшейся с практикантом Иосифом немыми взглядами взаимного понимания.

– Что вы, помилуйте! – возразила Клара Постельберг. – Я ведь знаю: les affaires sont les affaires.

– Бьюсь об заклад, – сказала она, когда мистер Броун ушел из конторы с господином Нойгойзлем, – что он пошел играть с Нойгойзлем в карамболь. Всякий раз, когда патрон на скачках, у Броуна деловые разговоры в кафе «Систиния», и всегда он берет с собой Нойгойзля.

– И хорошо делает, – сказала Этелька Шпрингер. Клара Постельберг подсела к Соне.

– Что ты имеешь против Стани?

– Ничего, – сказала Соня. – Решительно ничего. Просто я его разлюбила.

– Почему же? И с каких пор?

– С каких пор? В сущности, я его по-настоящему никогда не любила, разве что только в тот день, когда познакомилась с ним. Позже я его только боялась: он дик и невменяем. Когда я бывала с ним на людях, то мне всегда приходилось дрожать, как бы он с кем-нибудь не затеял ссоры.

– Но ведь он очень дельный малый, – сказала Клара Постельберг, – и понимает решительно все. Во всем он знает толк. Недавно он мне объяснил, отчего все фруктовщицы стоят всегда на крестьянском рынке, а цветочницы на Кертнерштрассе. Теперь я это забыла, но это было очень интересно. К тому же он ведь рослый и красивый человек, не такой, как Георг Вайнер, этот…

Она не договорила. Позвонил телефон. Она вскочила и побежала в кабинет главы фирмы, у которого телефон стоял на столе. Через несколько мгновений она вернулась.

– Соня, тебя зовут к телефону.

– Георг?

– Кажется, он.

Соня пошла к аппарату. Клара Постельберг взялась за газету. Она начала с последней страницы и стала читать объявления, сначала легкомысленные, старавшиеся прерывистыми зовами любви вскружить голову «той восхитительной барышне» в белом, розовом или голубом платье, затем солидные предложения более положительных господ с некоторым соответственным или даже с довольно значительным капиталом. Практикант Иосиф играл при помощи двух медных крейцеров в увлекательную азартную игру собственного изобретения. Этелька Шпрингер писала открытое письмо. Только шелест газеты и тиканье стенных часов нарушали тишину.

Вдруг фрейлейн Постельберг уронила газету.

– Этель, прислушайся-ка! Мне кажется, патрон вернулся!

Деревянная лестница, которая вела из склада в контору, скрипела под тяжелыми шагами. Две пишущие машины начали яростно стучать. Две головы склонились над вдвинутыми под валики листами бумаги. Нос практиканта беспокойно засновал между страницами наскоро раскрытой копировальной книги.

Но не господин Клебиндер, глава фирмы, взошел по лестнице, а Станислав Демба. В дверях он остановился и, прищурившись, обвел глазами комнату. Светло-коричневое пальто свободно висело у него на плечах. Спереди он стягивал его на груди руками.

– Соня здесь? – спросил он.

Он казался невыспавшимся и утомленным быстрой ходьбой и лестницей.

– Это вы, господин Демба? Здравствуйте! – воскликнула Клара Постельберг. – Соня в кабинете у патрона. Сейчас выйдет.

Она осторожно промолчала о том, что Соня говорит по телефону с Георгом Вайнером.

– Я подожду, – сказал Демба.

– Но в таком случае будьте любезны снять шляпу, Стани, – обратилась к нему Этелька Шпрингер. – У нас в комнате принято снимать шляпу.

Станислав Демба со шляпой на голове стоял посреди комнаты тяжело и неуклюже и с беспокойством смотрел на Этельку Шпрингер. По лбу у него катилась капля пота. Он ее не стер, а только нервно шевельнул мускулами лица, как будто хотел спугнуть докучливое насекомое. Шляпы он не снял.

– Видишь, Клер, вот как это делается, – сказала Этелька Шпрингер и быстрым движением сняла у него шляпу с головы.

Демба вздрогнул, но не воспротивился этому. Этелька Шпрингер пододвинула ему стул.

– Так. Теперь можете сесть. Соня сейчас придет.

Станислав Демба с ненавистью уставился на Этельку Шпрингер, а потом, с выражением совершенной беспомощности – на свою широкополую шляпу, которую Этелька повесила на крюк у стены. Наконец, пожав плечами, он опустился на стул.

– Мне вы, однако, могли бы подать руку. Я ведь вам ничего не сделала, – сказала Клара Постельберг.

Демба, казалось, только теперь заметил протянутую ему руку и вдруг сделался разговорчив.

– Какие у вас прелестные, маленькие ручки, фрейлейн Клара! Никогда в жизни не видел я таких аристократически благородных рук. Чего бы я не дал, чтобы поцеловать эту руку!

– Но пожалуйста! – поощрила его фрейлейн Постельберг, протянув ему и вторую руку.

– К сожалению, у вас на пальцах чернильные пятна. Это убивает всякую иллюзию, – сказал Демба.

– Вы сегодня несносны, господин Демба!

Клара Постельберг направилась, глубоко удрученная, к умывальнику, стоявшему между окном и копировальным прессом, и принялась тереть пальцы мылом.

– Туалетное мыло Хвойки! – сказал он вдруг. – Самое лучшее!

– Право же, вы сегодня несносны!

– Сегодня? Он всегда несносен, – заявила Этелька Шпрингер. – Не правда ли, Стани? Тем не менее вы можете пожать руку старой приятельнице. У меня на пальцах нет чернильных пятен.

Этелька Шпрингер и Станислав Демба были знакомы давно. Он был репетитором ее младшего брата, получая за уроки обед, и протащил его через четыре класса прогимназии. Этелька Шпрингер познакомила его с Соней. Но, несмотря на это, Этелька Шпрингер не удостоилась рукопожатия.

– Вам? – промолвил Демба и скривил губы. – Я боюсь вывиха.

– Вы невежа! – сказала Этелька Шпрингер. – Соня хорошо делает, что… – она приумолкла.

– Что делает Соня?

– Ничего!

– Что делает Соня? – крикнул Станислав Демба. Он вскочил со стула и был бледен как мел. – Что делает Соня?

– Не кричите так! Ничего, – ответила Этелька Шпрингер.

– Я желаю знать, что хотели вы сказать про Соню! – взревел Демба вне себя.

– Ничего я не хотела сказать. Оставьте меня, пожалуйста, в покое.

Этелька повернулась к нему спиной.

С треском опустились кулаки Станислава Дембы на доску стола. Что-то задребезжало, как будто разбилось большое зеркальное стекло. Практикант, задремавший в углу, вскочил и протер себе глаза. Клара Постельберг и Этелька Шпрингер обернулись и увидели Дембу, тяжело дышавшего, прислонившегося к письменному столу. Он был, по-видимому, сам испуган своей неожиданной яростью. Руки его опять исчезли под светлым пальто.

– С ума вы сошли, Стани? – крикнула Этелька Шпрингер. – Вы разбили мою чернильницу!

Но чернильница стояла невредимой на столе. Только немного чернил разбрызгалось, образовав два островка на металлической плите письменного стола.

– Но ведь какую-то вещь вы разбили. Стакан или что-нибудь другое. Я слышала ясно, как зазвенели осколки! Этелька Шпрингер тщетно искала осколки на полу.

– Что делает Соня? – спросил Станислав Демба, на этот раз очень спокойно.

– Вот она. Спросите ее сами, – ответила Этелька и показала на Соню Гартман, которая в этот миг вошла в комнату, привлеченная шумом.

Приход Станислава Дембы не был для Сони неожиданностью. Раз он узнал о ее отъезде, – непонятно, кто мог ему это рассказать, – то нельзя было сомневаться, что он придет и попытается удержать Соню. Объяснение, которое предстояло ей теперь, было неотвратимо. Оно принадлежало к числу тех маленьких неприятностей, с которыми нужно было Соне разделаться, прежде чем отправиться в путешествие. Оно было связано с этим путешествием так же, как скучное укладывание вещей, как тягостный разговор с патроном, как уклонение от назойливых расспросов ее хозяев. Соня жила у чужих людей, которые брали с нее высокую плату за скудно обставленную комнату и более чем скромную еду и вдобавок считали себя вправе наблюдать за ее поведением.

Все эти неприятности были благополучно преодолены, и теперь нужно было еще только дать состояться этому последнему разговору со Станиславом Дембой.

Соня была к этому готова.

– Это ты? – спросила она и придала лицу выражение боязливого смущения. – Я ведь просила тебя не приходить ко мне в контору. Ты знаешь, патрон…

Тон досады в ее голосе произвел надлежащее действие. Станислав Демба растерялся и уже в начале объяснения оказался в положении обороняющегося.

– Прости, пожалуйста, что я помешал тебе здесь, – сказал он. – Но мне нужно с тобой поговорить.

– Неужели это необходимо? – спросила она, сделав самую равнодушную гримасу, на какую была способна.

– Да.

– Если это необходимо, то садись, пожалуйста. – Демба сел.

– Ну, я слушаю, – сказала Соня. Демба некоторое время молчал.

– Может быть, лучше было бы все же с глазу на глаз…

– Пойдем, Клер, – сказала Этелька Шпрингер. – Мы не будем мешать.

– Нет, нет, оставайтесь. Пожалуйста, оставайтесь. То, о чем господин Демба и я должны говорить друг с другом, может слышать всякий, – быстро сказала Соня.

Она радовалась возможности сделать обеих своих подруг свидетельницами поражения Дембы. Но Этелька Шпрингер не захотела остаться.

– Нет, – сказала она, – нам лучше оставить вас наедине. Пойдем, Клер!

– Enfin seuls, – не удержалась от замечания Клара Постельберг, когда вслед за Этелькой Шпрингер вышла из комнаты.

Практикант остался в своем углу, возле копировального пресса. По-немецки он понимал только несколько слов – он только тремя неделями раньше приехал в Вену из своего чешского гнезда, – так что с его стороны не приходилось опасаться нескромности.

К тому же он заснул.

– Ну? – сказала Соня, когда они остались одни. Демба встал.

– Где была ты сегодня ночью?

– Какое тебе дело? – гневно набросилась на него Соня. – Впрочем, я была у своей тетки, она хворает и не хотела ночью оставаться одна.

– Где живет твоя тетка? На Лихтенштейнской улице, что ли?

Соня покраснела.

– Нет. На Мариахильф. Отчего ты упомянул Лихтенштейнскую?

– Она мне случайно пришла на ум. Впрочем, едва ли тетка твоя очень тяжело больна, иначе бы ты не собиралась в путешествие с Вайнером.

– Так вот о чем речь?

– Да, именно об этом.

– Прости, пожалуйста, что я забыла попросить у тебя позволения, – сказала насмешливо Соня.

– Ты не поедешь! – крикнул Демба.

– Нет, поеду! Завтра в девять утра.

– Я этого не желаю! – закричал в ярости Демба.

– А я желаю, – сказала Соня все так же спокойно.

– Надеюсь, ты понимаешь, что тогда между нами все будет кончено.

– А ты, надеюсь, понимаешь, что для меня все кончено между нами вот уже четверть года.

– Вот как? – сказал Демба. – Ладно! В таком случае все ясно. Только одно должен я тебе еще сказать: что ты мне поклялась никогда не любить никого, кроме меня.

Демба очень рассчитывал на это напоминание. Но Соня рассмеялась.

– В самом деле? – спросила она.

– Да, – ответил Демба. – Прошлой осенью. В тростниковой хижине. Мы после ужина пошли в парк, и тогда…

– Не обещала ли я тебе, кроме того, что никогда не буду голодна? Такое обещание мне было бы так же легко сдержать. Я, право же, не думала, что ты такой ребенок, Стани.

– Может быть, ты это отрицаешь?

– Нет, – сказала Соня. – Но тогда я была почти девочкой, с которой ты мог делать, что хотел. А теперь я мыслящий человек. Это очень просто. – Она пожала плечами. – Теперь все изменилось.

Демба, считавший, что напоминание о вечере в тростниковой хижине послужит ему верным средством переубедить Соню, пришел в замешательство. К ее возражению, что «теперь все изменилось», он не был подготовлен. Он взглянул раздраженно на часы и топнул ногой.

– Я думал, что могу тебя образумить в несколько минут. Если бы только я мог тебе объяснить, как для меня дороги сегодня каждые четверть часа! У меня так много дел, а мне приходится терять здесь время из-за твоего упрямства.

– Я тоже нахожу, что ты здесь совершенно напрасно теряешь время, – сказала Соня.

– Ничего не поделаешь, – сказал решительно Демба. – Я не уйду, пока наши отношения не будут приведены в ясность, хотя бы я из-за этого погиб. А мне кажется, – Демба еще раз взглянул на часы и совсем тихо простонал: – Что я из-за этого погибну.

Соня насторожилась. Имели ли какое-нибудь значение эти слова? Не хотел ли запугать ее Демба? Но чем? Ей бросилось в глаза, что Демба как будто прятал что-то под своим пальто. Какой он там последний козырь приберег?

– Ты не должна думать, – заговорил Демба, – что я хочу тебя удержать от путешествия. Но ты поедешь со мной. Сегодня днем я раздобуду деньги и приготовлю все необходимое, а завтра утром мы можем уехать.

– В самом деле? – глумилась Соня. – Ты чересчур любезен и мил.

– Вайнеру ты письменно откажешь. Я тебе продиктую письмо, – продолжал Демба невозмутимо.

– Перестань ты, наконец, нести вздор! Это мне надоело. Ты ведь и сам не веришь, что я стану под твою диктовку писать моим друзьям. Для твоего душевного состояния будет полезнее всего не видеться со мной несколько недель.

Дембе постепенно становилось ясно, что он не в состоянии победить холодное, рассудительное спокойствие Сони. Полчаса уже бился он над этим и не подвинулся вперед ни на шаг. Он понял, как бессилен против твердого решения Сони, не видел больше средств повлиять на нее и убедился, что игра проиграна.

Фотографическая карточка Георга Вайнера, все еще лежавшая на письменном столе, попалась ему на глаза. Вид счастливого соперника привел его в ярость, и он обрушился на Георга Вайнера:

– Это напыщенное ничтожество! Эта обезьяна! И в такого остолопа ты могла влюбиться!

Соня в первый раз повысила тон:

– Если ты начнешь оскорблять моих друзей, то я перестану с тобой разговаривать. Твое поведение только лишний раз доказывает, что мы не подходим друг другу.

– Ладно! – сказал Станислав Демба.

Дело его было все равно проиграно. Но на своем противнике он решил выместить злобу, хотя мог его уничтожить только in effigie.

Он избрал странный обходной путь, чтобы завладеть портретом. Между краями пальто высунулся кончик пальца, приблизился к карточке, нацелился и сбросил ее со стола. Она упала на пол около печки. Демба мгновенно кинулся туда же и нагнулся над ней. Но Соня, желая защитить портрет Георга Вайнера от издевательств, была так же проворна, как Демба. Оба потянулись к фотографической карточке, и в этот миг Соня случайно прикоснулась к руке Станислава Дембы.

Она испустила слабый крик и отпрянула на два шага назад.

Она ощутила нечто твердое, холодное как лед, и на протяжении доли секунды взгляд ее улавливал какой-то поблескивавший, отливавший металлом инструмент.

Она поняла сразу. Это было ясно с первого мгновения: Станислав Демба прятал какое-то оружие под своим пальто. У нее не было времени разглядеть, был ли то револьвер, нож или кастет; она знала только, что жизнь ее находится в крайней опасности.

Она обсудила все в один миг. О бегстве нечего было и думать. Демба находился между ней и дверью. От практиканта помощи ждать не приходилось. Подними она тревогу – Демба мог бы осуществить свой преступный замысел немедленно. Она решила сделать вид, будто ничего не заметила, согласиться на все, что потребует от нее этот сумасшедший, избегать всего, что могло бы его привести в раздражение. Только так можно было спастись.

Она отгородилась от него письменным столом. Станислав Демба выпрямился. Портрет лежал разорванный на полу. Демба ногой отшвырнул его в угол. Потом повернулся к Соне. Руки с оружием опять были спрятаны под пальто.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.