История шляхты на осколках Речи Посполитой

20 июня 1800 года в Пинском уезде были заключены две продажные записи. Первая – от Василия Андреевича, Василия Ивановича, Бенедикта и Ефима Васильевичей Дзиковицких на имение Дзиковичи, перешедшее к деду и отцу братьев Онуфрия и Григория – Владиславу Яновичу и Стефану Владиславовичу Дзиковицким. Вторая – на имение Кочетковичи, перешедшее от Стефана Владиславовича к Станиславу Федюшке.

Продолжалась государственная политика на вытеснение мелкой шляхты из состава благородного сословия. Указ от августа 1800 года установил ей срок для предоставления документов, подтверждающих шляхетское происхождение, в 2 года. Затем последовал Указ от 25 сентября 1800 года, который подтвердил чиншевой шляхте её права, однако к шляхте были теперь отнесены только те, кто значился в Шляхетских сказках 1795 года. Такая политика правительства заставила Григория Стефановича Дзиковицкого начать, наконец, хлопоты о получении документальных свидетельств своей принадлежности к шляхетству, о чём ранее он даже не считал нужным беспокоиться.

В 1800 году императором Павлом I был уполномочен поехать на место, выяснить причины многолетнего голода в Литву и устранить его известный поэт и сенатор Г. Р. Державин – при этом ему не было дано средств на закупку хлеба, но дано право отбирать имения у нерадивых помещиков и использовать их запасы для раздачи. Державин оставил уникальные и ярко изложенные свидетельства. Как он пишет, «приехав в Белоруссию, самолично дознал великий недостаток у поселян в хлебе, самый сильный голод, что питались почти все пареною травою, с пересыпкою самым малым количеством муки или круп»; крестьяне «тощи и бледны, как мёртвые». Разъезжая по Минской губернии, Державин «привёл в такой страх» предводителей и исправников, что дворянство «сделало комплот или стачку и послало на Державина оклеветание к императору».

Державин также нашёл, что пьянством крестьян пользовались еврейские винокуры: «Также сведав, что жиды, из своего корыстолюбия выманивая у крестьян хлеб попойками, обращают оный паки в вино и тем оголожают, приказал винокуренные заводы их в деревне Лёзне запретить». Осенью 1800 года Державин в своём «Мнении об отвращении в Белоруссии голода и устройстве быта евреев» описал злоупотребления польских панов и еврейских арендаторов. «Мнение» это вбирало и оценку унаследованных от Польши порядков, и возможные способы преодоления крестьянской нищеты, и особенности тогдашнего еврейского быта, и проект преобразования его.

Суть проблемы Державин видел так: «Многочисленность же их [евреев] в Белоруссии по единой только уже несоразмерности с хлебопашцами совершенно для страны сей тягостна, она есть единственно из главнейших, которая производит в сём краю недостаток в хлебе и в прочих съестных припасах». Общее же решение Державин искал: как «без нанесения кому-либо вреда в интересах уменьшить [число евреев в белорусских деревнях] и облегчить тем продовольствие коренных её обитателей». Составляя своё «Мнение», Державин запрашивал и мнения кагалов – и уж никак не обрадовал их своими предложениями. В официальных ему ответах их отрицание было сдержанным. Однако они видели, что в докладе речь идёт о подрыве всей кагальной системы, о наложении контроля на доходы кагалов, и стали оказывать проекту Державина негласное, но сильное и долгое сопротивление. Державин считал одним из проявлений этого скорую жалобу на государево имя одной еврейки из Лиозно, что, якобы, на тамошнем винокуренном заводе он «смертельно бил её палкою, от чего она, будучи чревата, выкинула мёртвого младенца». И о том началось расследование через Сенат. Еврея, написавшего за женщину эту ложную жалобу, приговорили на год в смирительный дом.

Убитый в марте 1801 года, Павел I не успел принять по докладу Державина о еврейской причине голода в Литве никакого решения. Доклад этот привёл в то время к меньшим практическим результатам, чем можно было бы ожидать, так как, благодаря перемене царствования, Державин потерял своё значение при дворе. Еврей же, написавший ложный донос и приговорённый к году содержания в смирительном доме, при Александре I был выпущен на свободу, отсидев всего 2 или 3 месяца. Правда, ходатайствовал об этом сам оклеветанный сенатор.

В самом ближайшем соседстве с Махновкой находилось селение Мшанец. Из одного места в другое можно было дойти пешком за какие-нибудь полчаса-час. Не знаю, с какого времени, но именно здесь на рубеже XVIII – XIX веков приобрёл свой дом Григорий Дзиковицкий и начал простую жизнь сельского беспоместного шляхтича, по достатку мало чем отличавшуюся от соседских крестьянских семей. Григорий Стефанович, нуждаясь в подтверждениях своего права быть записанным в сословие российского дворянства, начал переписку по этому вопросу с родными, жившими в Пинском уезде. И, поскольку отец был уже в преклонном возрасте, Григорий переписывался с братом Онуфрием. Четырнадцать лет прошло со времени разлуки с семьёй. На лбу Григория, когда-то белом и гладком, за эти годы появилась не одна морщина, походка отяжелела, а шея покрылась красным загаром от постоянного пребывания в полях и на покосах. Но он всё ещё не женился, поскольку не мог быть уверенным, что его семье будет на что существовать.

18 января 1801 года жившему в селении Мшанец Махновского уезда Григорию Стефановичу Дзиковицкому старшим братом Онуфрием из Дзиковичей было отправлено письмо. Это была часть переписки, свидетельствующей о том, что Григорий не забывал свою малую родину и интересовался жизнью родственников, а также связанной с необходимостью получения документов, подтверждающих его принадлежность к шляхте.

В это время род Дзиковицких, разросшийся численно, в своём большинстве относился к той шляхте, которая называлась околичной. Характерными чертами околичной шляхты, по научным исследованиям более позднего времени, являлись такие признаки, как 1) разделение на роды, носящие отдельные фамилии и 2) каждый такой род, иногда очень многочисленный, занимает отдельное село, носящее общее название с фамилией рода, населяющего это село. Околичные шляхтичи – собственники, землевладельцы, но крепостных крестьян у них нет или есть только в редких случаях. При этом всеми признавалось, что околичные шляхетские роды принадлежат к самым древним шляхетским родам этого края. Их грамоты на шляхетство были выданы великими князьями литовскими ещё до Люблинской унии – в XIV – XVI столетиях. Но со временем эти роды размножились, проживая на ограниченных наделах, и вследствие этого сильно оскудели. И именно под давлением бедности отдельные члены околичных родов переселялись временами в другие местности – туда, где они могли найти средства для проживания. Род Дзиковицких также сильно разветвился и расселился по разным местам. Так, в 1801 году шляхтичи Дзиковицкие проживали в Пинском уезде в Больших Дзиковичах, Малых Дзиковичах, Местковичах, Острове, Жолкине. Другие, как Перхоровичи Дзиковицкие или младший сын Стефана Владиславовича, в поисках счастья ушли ещё дальше – на украинские земли.

Указ от 20 сентября 1802 года постановил, что выдача свидетельств о дворянском происхождении возможна только после указа Сената. Григорий Дзиковицкий, при помощи старшего брата Онуфрия собрав некоторые документы, подтверждающие принадлежность их отца и деда к шляхетству, предъявил доказательства своего права быть приписанным к этому сословию. Дворянским депутатским собранием Махновского уезда в 1802 году был утверждён и внесён в родословную книгу уезда 41 человек лиц мужского пола, среди которых был записан и Григорий Стефанович Дзиковицкий. А вслед за тем, согласно «копии фамильного списка дворян Дзиковицких» (Государственный архив Житомирской области. Фонд 146, оп. 2069), Григорий с потомками был признан Волынским губернским дворянским депутатским собранием в качестве дворянина со внесением в первую часть родословной книги губернии от 31 декабря 1802 года. Но в первой части записывались лица, либо пожалованные в дворянство, либо получившие дворянство по наследству, но в обоих случаях – лишь до ста лет назад. Из этого следует, что Григорий смог предоставить только документы, подтверждавшие шляхетство лишь его отца и деда. Но это было немудрено, поскольку отец Григория ещё был жив и наверняка имел документы своего отца.

В начале 1803 года для русской армии было намечено сформировать несколько новых кавалерийских полков. В это же время в австрийскую миссию в Петербурге прибыл австрийский офицер-улан граф Пальфи. Его уланский мундир в стиле старопольского одеяния очень приглянулся петербургскому обществу и самому цесаревичу и великому князю Константину Павловичу, носившему звание инспектора всей кавалерии. До того в русской армии не было уланских полков, но император Александр Павлович согласился на их создание. Он отдал под создание уланского полка ещё не сформированный Одесский гусарский полк, дав ему имя цесаревича. Штаб-квартира полка была назначена в местечке Махновка. Полк состоял в инспекции генерала Боуэра, которому было поручено выбрать в уланы людей из других кавалерийских полков и дополнить их лучшими из рекрутов.

«В командиры своего полка, – писал Ф. В. Булгарин, – цесаревич избрал одного из лучших кавалерийских офицеров русской армии, шефа знаменитого Тверского драгунского полка, генерал-майора барона Егора Ивановича Меллер-Закомельского. Его высочество с пламенной любовью занялся формированием полка своего имени, и по нескольку раз в год ездил в Махновку, а между тем из Петербурга высланы были толпы разных ремесленников, а некоторые выписаны были даже из Австрии, для обмундирования полка.

Обучение людей и выездка лошадей производились успешно. Его высочество находился в беспрерывной и постоянной переписке с генералом Меллер-Закомельским и занимался всеми подробностями по части устройства полка. Ездовые его высочества беспрестанно разъезжали между Петербургом и Махновкой и привозили то офицерские вещи, то деньги в полк». В начале весны 1804 года уланский полк цесаревича Константина Павловича был сформирован.

Опять же слово Ф. В. Булгарину: «Геройский дух одушевлял тогда офицеров, и все, которые имели возможность отличиться, составили себе громкое имя. Вся армия была одушевлена духом молодечества и во всех полках были ещё суворовские офицеры и солдаты, покорившие с ним Польшу и прославившие русское имя в Италии. Но уланский его высочества цесаревича Константина был одним из лучших полков по устройству и выбору людей, и по тогдашнему духу времени превосходил другие полки в молодечестве. Страшно было задеть улана!

В гвардии и армии офицеры и солдаты были тогда проникнуты каким-то необыкновенным воинским духом и все с нетерпением ждали войны, которая при тогдашних обстоятельствах могла каждый день вспыхнуть».

Связи с представителями рода Дзиковицких, проживавших всё ещё на наследственных землях «в околицах Дзиковичей Великих и Малых», к этому времени у Григория были сведены к нерегулярной переписке. Однако, поскольку брат и отец его всё ещё жили на общей для них древней родине, сведения друг о друге у всех какие-то имелись. И в 1804 году, когда проходила очередная волна «разбора шляхты», все они подавали свои документы в Минское дворянское депутатское собрание как представители одного рода Дзиковицких. Вскоре, всего через полтора года после определения Волынского дворянского собрания, 18 июля 1804 года Минское дворянское депутатское собрание вынесло декрет, согласно которому было признано право на «старожитное» шляхетство всего рода Дзиковицких герба Дрыя с внесением его в заветную шестую часть родословной книги Минской губернии.

Тогда же было начато и составление генеалогической таблицы рода Дзиковицких, которую автору удалось увидеть в 2007 году в Национальном историческом архиве Беларуси (НИАБ) в городе Минске. Тогда в таблицу было внесено, начиная с Сенько (Семёна) Домановича Дзиковицкого, всего 347 имён. Но это, однако, всё равно был не полный список всех когда-либо живших Дзиковицких. К примеру, здесь не упоминался вовсе боярин Юшко Колейникович Доманович, отмеченный в Пописе войска литовского за 1528 год. К тому же, даже часть уже внесённых имён была затем вычеркнута и их потомство также не указывалось. В частности, Григорий Стефанович оказался в числе таких 107 вычеркнутых из таблицы рода только по той причине, что списки шляхетских родов составлялись в Минском дворянском депутатском собрании на шляхту, проживавшую в это время на территории Минской губернии. А Григорий Стефанович с территории Минской губернии, как мы знаем, выбыл. Но в этой генеалогической таблице (довольно большой лист) был изображён тот самый вариант герба Дрыя, которым пользовались представители рода Домановичей Дзиковицких. И автор, давно и безуспешно искавший его изображение, теперь получил, наконец, возможность не только увидеть, но и скопировать родовой герб.

В конце 1804 года был закончен и представлен на утверждение главноуправляющего Волынской и Подольской губерний Эссена окончательный вариант люстрации 1798—1799 годов по Винницкому староству. С этого времени арендаторы казённых имений, бывшие когда-то кредиторами графа Прота Потоцкого, распоряжались имениями, имели права и несли обязанности уже на основании новых, установленных русскими властями распоряжений, а жившие на этих землях всё более отдалялись от жизни в традиционных для Речи Посполитой правил. Правда, происходило это постепенно, растянуто во времени.

В это время, как отмечал Оскар Авейде, в отличие от целенаправленных преследований шляхты, в целом польская «народность не была вовсе преследуема; напротив, вследствие значительно высокого просвещения, можно сказать, что развитие народности в Литве и Руси (то есть в Белоруссии и Малороссии) пользовалось отчасти особым, заботливым попечением правительства. Хотя эти провинции и были разделены на губернии и подчинены, хотя администрация, а отчасти законы и официальный язык, были введены русские, но всё это только отчасти, только вполовину, а потому образовалась двойственность в управлении, послужившая единственно в пользу стремлений автономично-польских».

Накануне обретения поляками нового политического бытия с помощью Наполеона выдающийся представитель радикальных патриотов ксёндз Станислав Сташиц провозгласил: «Пасть может великая нация, погибнуть – только никчёмная». В это время министр иностранных дел России в 1803—1805 годах князь Адам-Ежи Чарторыйский из известной аристократической фамилии прежней Речи Посполитой, предложил императору Александру I соединить Польшу и Россию личной унией, возложив на себя польскую корону взамен восстановления Речи Посполитой в границах до первого её раздела. Император Александр несколько лет колебался, но так и не решился на такой шаг.

18 мая 1804 года первый консул Франции и её главный полководец Наполеон Бонапарт совершил государственный переворот и был провозглашён Императором французов. В Российской империи в конце 1804 – начале 1805 годов Конно-Польский товарищеский полк стоял в городе Баре Подольской губернии, привлекая местную шляхту вступать добровольцами в свои ряды. В Европе в это время продолжали происходить огромные перемены и войны, связанные с Французской революцией. К 1805 году Наполеон пользовался почти всеобщей любовью и, по крайней мере, всеобщим уважением в Европе. Будучи несколько лет только полководцем, он не мог быть ответственным за политику революционной Франции, и из тягостных для Европы войн ему осталась в удел только слава.

В конце ноября – начале декабря 1805 года Наполеон разбил под Аустерлицем австрийско-русскую армию. В 1806 году он разбил под Иеной, а 14 октября его маршал Даву в Ауэрштадте Пруссию. Прусская армия практически исчезла. В ноябре французские полки вступили в Польшу. В стране поднялось вооружённое движение против Пруссии. Поляки, много лет находившиеся под иноземным гнётом, ликовали, видя во французских солдатах своих освободителей. Но Наполеон относился к идее самостоятельности Польши прохладно. Поляки были ему нужны в его большой военно-политической игре только как плацдарм при столкновениях с Австрией и Россией. Наполеон поначалу собирался выписать из Парижа жившего там в эмиграции героя Польши Тадеуша Костюшко и поставить его во главе восставших поляков. Но тот поставил условием своего возвращения невмешательство Франции во внутренние дела Польши. «Скажите ему, что он – дурак!» – ответил Наполеон своему министру Фуше, который вёл переговоры с Костюшко и изложил императору суть его условия.

Но знаменитый польский герой понимал, что восставшие в Пруссии поляки могли ценой собственной крови помочь Наполеону в его борьбе с Россией, Австрией и Пруссией, но никак не заработать себе независимость. Князь Понятовский заявил себя сторонником Наполеона не сразу. Но Франция оставалась единственным шансом для разорённой и разобщённой Польши. И он сделал свой выбор в пользу Наполеона. В польском освободительном легионе генерала Домбровского Понятовский получил командование дивизией. Затем отличился, в частности, при осаде Данцига и под Фридландом. Со 2 января 1806 года Юзеф Понятовский являлся командиром 1-го польского легиона на французской службе.

Из польских земель, отошедших при разделах Речи Посполитой к Пруссии, по Тильзитскому миру было создано вассальное Франции Великое герцогство (княжество) Варшавское, во главе которого Наполеон поставил своего союзника – саксонского короля. В ноябре 1806 года губернатором Варшавы стал князь Юзеф Понятовский, но уже 18 декабря он получил должности дивизионного генерала и военного министра Великого герцогства Варшавского. В соответствии с планами Наполеона Понятовский приступил к созданию польских военных формирований.

И хотя всё происходившее за пределами Российской империи не касалось жизни Григория Стефановича, события вокруг потерянного отечества не могли не интересовать его.

В марте 1807 года, когда Конно-Польский товарищеский полк находился в Гродно, в него вступила товарищем (рядовым из дворян) ставшая затем знаменитой «кавалерист-девица» Н. А. Дурова, переодевшаяся в мужское платье и взявшая имя Александр Васильевич Соколов. Тогда же существовавший в составе русской армии конный Литовско-Татарский полк был разделён на Литовский и Татарский полки. Они были полностью одинаковы по структуре, порядку формирования и тому подобное, но только в первый из них преимущественно стремилась шляхта из числа считавших себя природными литвинами, а во второй – ведущая свою родословную от поселившихся при Витовте в Великом княжестве Литовском татар, служивших великим князьям и получивших шляхетское достоинство.

В 1807 году в боях с французами принимал участие и Конно-Польский товарищеский полк. Наполеон разбил русскую армию, вызвав новые надежды поляков на возрождение своей отчизны. После этого в июне-июле был заключён Тильзитский мир и даже союз между Францией и Россией, по которому герцогство Варшавское было признано государством второго разряда, принадлежащим к Рейнскому союзу вместе с королевством Саксонским.

Несмотря на польские надежды, в действительности Наполеон вёл в Польше корыстную политику, определявшуюся только интересами его империи. Основное значение он придавал формированию польских легионов, которыми пользовался в своих войнах, в частности, в охваченной партизанским движением Испании. Наполеон, заигрывая с поляками, давал им обещания по поводу возможности восстановления Речи Посполитой в границах 1772 года, и в то же время постоянно черпал для своей армии солдат. Поляки в то время имели в Европе репутацию отчаянно храброго и склонного к войнам народа. Кроме того, Варшавское герцогство было источником пополнения императорской казны. Ежегодно с польских территорий взималось 30—35 миллионов франков золотом. Для сравнения: ежегодный сбор со всей гораздо более богатой Италии – 36 миллионов франков.

А в Российской империи всё продолжался зуд «расшляхтования». По царским указам от 1 января и от 6 марта 1808 года было предписано чиншевой шляхте, занесённой в 1795 году в Шляхетские сказки и на основании этого уже считавшейся относящейся к шляхетству, предоставить доказательства своего происхождения под угрозой исключения из благородного сословия.

В герцогстве Варшавском Юзеф Понятовский привёл в боевую готовность польскую армию, что очень обеспокоило Австрию и Пруссию, и в 1808 году стал её главнокомандующим. При этом лучших польских солдат Наполеон отобрал для формирования конного полка шевалежеров-улан Императорской Гвардии.

Формирующиеся на французский манер государственная администрация и судопроизводство в герцогстве Варшавском обеспечивали работой и содержанием тех, у кого не было возможности или желания заниматься делами, традиционными для быта шляхты и бюргерства. Государство давало им возможность выбрать другую карьеру и продвигаться по службе либо в качестве чиновника, либо общественного деятеля. Формирующаяся группа чиновной интеллигенции поддерживалась государством-работодателем, которое в данном случае одновременно играло и роль мецената. В Варшаве для подготовки грамотных кадров для судов и администрации была открыта Школа Права.

Однако по всему герцогству тогда царили бедность и нужда. При этом в Варшаве веселились. Кроме публичных забав во всех частных домах давали обеды, вечера, балы, на которых, разумеется, первые роли играли офицеры, потому что вся молодёжь была на военной службе.

Ф. В. Булгарин сообщает: «Сообщение между Россией и герцогством Варшавским было свободное. Каждому помещику и свободному человеку западных и южных губерний, присоединённых от Польши по последнему разделу, гражданские и военные губернаторы выдавали беспрепятственно паспорта в Варшаву. Множество дворян, богатых и бедных, служили в польском войске герцогства Варшавского, и едва ли не третья часть офицеров были из русских провинций. Некоторые богатые люди приводили с собой по несколько сот человек шляхты, обмундировывали и вооружали их на свой счёт, формировали роты, эскадроны, батальоны и даже целые полки. На всё это смотрели равнодушно, и ни позволения, ни запрещения не было».

К сожалению, автору неизвестно, как и за счёт чего в это время жил Григорий Стефанович Дзиковицкий. Однако, исходя из факта его поздней женитьбы, я не могу исключать вероятности и того, что он также в эти годы служил в польском войске герцогства Варшавского. С другой стороны, не имея достаточных средств, Григорий Дзиковицкий, если не состоял на службе в войске герцогства Варшавского, то вынужден был вести жизнь скромную и полную забот о хлебе насущном.

Весной 1809 года Австрия, ободрённая неудачами французских войск в Испании, начала очередную войну против Франции. Образовалась пятая антифранцузская коалиция в составе Англии и Австрии. Россия, формально состоявшая в союзе с Францией, уклонилась от активной помощи Наполеону, ограничившись концентрацией войск у австрийской границы в Галиции. Военные действия начались тогда, когда главные силы французской армии ещё только возвращались из Испании, но союзник Наполеона в лице герцогства Варшавского, предоставленный сам себе, вступил в войну сразу же.

Юзеф Понятовский без промедления взял на себя командование недавно созданной армией герцогства Варшавского, и в битве под Рашином ему удалось разбить отряды австрийцев. В апреле 1809 года Понятовский отбил нападение австрийцев на Варшаву. И хотя позже они всё-таки взяли Варшаву, Понятовскому удалось сохранить войска для последующих сражений, в результате которых австрийцы были вынуждены оставить территорию Польши. Практически в одиночку польские войска под командованием Понятовского сумели разбить отряды австрийцев, стоявшие в городах и крепостях Галиции, и занять эту бывшую польскую провинцию. Таковая победа, являвшаяся исключительно результатом успеха польского оружия, значительно подняла авторитет герцогства Варшавского и его вооружённых сил в глазах Европы и укрепила политическое положение Герцогства.

13 мая 1809 года войска Наполеона вступили в Вену, а 5—6 июля разбили австрийскую армию под Ваграмом. 14 октября 1809 года в Вене был заключён трактат, по которому, в частности, Галиция официально отошла к герцогству Варшавскому, заметно увеличив его территорию. Наполеон наградил Понятовского орденом Почётного Легиона, почётной саблей и кивером улана. Но о возможности восстановления независимой Польши он не упомянул.

Специфичность польско-французских отношений была весьма заметна. Вот как об этом писали в России в XIX веке. «Отношение поляков к Наполеону не чуждо комического оттенка. В то время, когда Наполеон смотрел на Европу как на одно из орудий своих обширных замыслов, наследники Пяста хотели самого Наполеона обратить в орудие восстановления Польши в границах 1772 года. Один из наполеоновских маршалов сказал за обедом, что «польское войско с честью служит Франции».

– «Не обманывайте себя, – возразил ему Красинский, полковник польского легиона, – мы не Франции служим, а воскресителю нашей отчизны, императору Наполеону; ему мы повинуемся беспрекословно и если бы он приказал поднять на пики всех вас, господа, мы ни минуты не колебались бы»» (Уманец Ф. М.).